молодая женщина. Толстый  бородатый
мужчина играл на куявской бандуре,  что  отличалась  от  артанской  лишь
добавочной струной да широким ремнем через плечо, благодаря  чему  куявы
могли играть даже при ходьбе,  что  вообще-то  презираемо  для  хорошего
певца...
   Артане ехали мимо, лица суровые и надменные, лишь Ас-нерд  благодушно
щурился, взрыкивал, даже показал танцующей женщине большой палец кверху,
она испугалась и сбилась с ритма.
   Сердце Придона стучало все чаще. Тело тряхнуло,  он  ощутил  холодный
озноб, затем огненный меч пронзил тело, рассек сердце. Из груди вырвался
болезненный вопль, в  небе  очень  быстро  начало  разрастаться  солнце,
приблизилось, обрушилось всей огненной тяжестью.
   Огромная рука бога взяла его и ссадила с коня, повела к  площадке,  к
танцующей  женщине.  Народ   расступался   перед   громадным   полуголым
артанином, у которого лицо искажено непонятным страданием, а за  плечами
громадный боевой топор.
   Женщина двигалась все медленнее, глаза стали совсем испуганными.  Она
остановилась, попятилась. Музыкант взмахнул еще пару раз  рукой,  струны
ответили вразнобой, и тоже застыл. Придон взял у него  бандуру.  Могучая
рука бога развернула лицом к застывшей массе...
   ...Затем бог вошел в него. Придон смутно чувствовал, что . его  руки,
повинуясь чужой воле, ударили  по  струнам.  Вместо  собравшихся  смутно
видел некую массу, они его не интересовали, он играл,  а  потом  ощутил,
что из него рвется не то крик,
   Не то призыв, но не воинский  клич,  а  новое,  не  менее  страстное,
кричащее, сотрясающее мир...
   Он не знал, сколько это  длилось,  мир  застыл,  время  остановилось.
Человеческая масса казалась похожей на огромный срез пористого  творога,
а он кричал этой массе, пальцы, повинуясь чужой воле, били по струнам.
   ...Затем бог начал медленно уходить из его тела. Бандура  потяжелела,
тело налилось свинцом. Он вздрогнул, умолк,  огляделся  непонимающе.  Он
все там  же,  в  сторонке  застыли  бледная  женщина  и  бородач.  Толпа
оставалась застывшей, словно плита из спрессованной и замороженной рыбы.
Все взгляды на нем, только на нем.
   Он поспешно сунул бандуру бородачу, спрыгнул с  помоста  и  торопливо
подошел к коню. Аснерд держал  повод,  глаза  были  темные,  как  лесные
озера. Придон хотел вскочил в седло, как обычно, не касаясь стремени, но
ощутил, что все тело стало как у тяжело больного старика. Артане  и  вся
толпа смотрели, как он вставил ступню в стремя, оттолкнулся другой ногой
от земли и уселся в седло.
   И только в этот момент грохнуло, лед рассыпался,  толпа  задвигалась,
заговорила. Женщина поспешно сбежала с помоста и пошла по кругу, держа в
руках широкополую шляпу бородача.  Туда  щедро  бросали  монеты,  кто-то
срывал с пальцев кольца, а одна женщина быстро сняла серьги и опустила в
шляпу.
   Вяземайт заметил, сказал с неприязнью:
   - Вот как за один вечер становятся  богатыми!  Придон  поравнялся  со
Скиллом, тихо сказал, сгорая со стыда:
   - Брат, прости меня...
   - За что? - спросил Скилл.
   - Я не знаю, что со мной случилось, - ответил Придон. -  Я  не  знаю,
что в меня вошло, не знаю даже имени этого бога!
   Скилл смолчал, но Придон видел, как переглянулись  все  пятеро.  Даже
Олекса и Тур, беспечные и веселые, ехали по  обе  стороны  с  вытянутыми
лицами. В глазах Аснерда было угрюМое и  озабоченное  выражение.  Придон
ощутил, что знают имя неведомого для него бога,  но,  видимо,  этот  бог
чересчур силен и беспощаден, если ему даже не решаются сказать.
   - Кто это был? - спросил  он.  -  Это  куявский  бог?  Скилл  покачал
головой.
   - Артанский? - ахнул Придон. И снова Скилл покачал головой.
   - Чей же? - спросил Придон горячечно. - Неужели бог славов?
   Аснерд сказал тяжелым голосом:
   - Придон... этот бог заставляет служить себе куявов, ар-тан, славов и
все-все народы на свете. Он даже богами  помыкает,  как  мальчишками  на
побегушках. Так что не скрипи зубами. Посильнее тебя были исполины.
   Кони шли ровно, уверенно, но Придон чувствовал себя на
   Утлой лодочке посреди бушующего моря. Исполинские силы
   Швыряли его, как щепку. Он ухватился обеими руками  за  луку  .седла,
перед глазами все кружится, а голос задрожал, когда
   Он спросил сиплым сорванным голосом:
   - Но что же делать?.. Что делать, Аснерд? Что делать, брат мой?
   Скилл угрюмо смолчал. Аснерд пожал плечами  и  тоже  смолчал.  Придон
перехватывал на себе их взгляды, сочувствующие  и  наполненные  странной
жалостью. Так смотрят, он уже  видел,  на  смертельно  раненных  воинов,
хорошо сражавшихся, заслуживших любовь, но которых уже не  довезти  даже
до кромки поля битвы.
   Наконец со спины подал голос Тур:
   - А ничего не делать.
   Он догнал Придона, в его  глазах  был  живейший  интерес  и  не  было
жалости или сострадания.
   - Почему? - спросил Придон.
   - Не знаю, - ответил Тур беспечно. - А разве он что-то тебе сделал?..
Да ничё. А вот ты тряхнул их всех!.. Еще как тряхнул.
   - То был не я!
   - Да знаю, - отмахнулся Тур. - Как будто я не знаю,
   Что ты никогда бы не взял в руки ту гадость... Но, Придон,  расскажи,
каково это... ну, когда в тебя вселяется бог?  Придон  зябко  передернул
плечами.
   - Даже не... я просто не могу  вспомнить!  Это  было...  просто  мною
завладела некая могучая сила. Я чувствовал, что вот-вот лопну,  ибо  она
чересчур велика. Я не знаю, как меня не на куски... Я чувствовал, что  в
моих силах одной рукой ухватить за небо, другой - за землю  и  столкнуть
их вместе!
   Теперь уже Тур содрогнулся всем телом.
   - Представляю, какой был бы грохот!
 
ГЛАВА 5 
 
   Не скоро Придон понял, что  не  заблудились  вовсе,  не  кружат,  как
зачарованные, на одном месте, а их просто выносит из  одного  базара  на
другой, ибо все улицы куявской столицы - базар, по обе  стороны  широких
площадей торгуют все и всем, как ручейками соединяя  эти  болота,  такие
смрадные и такие красивые.
   Дважды  останавливались  перекусить  куявскими  сдобными   лепешками,
чересчур мягкими и сытными, побывали у храма богов Перуна и Хорса, куявы
чтут их превыше всех богов, Аснерд на всякий случай положил в жертвенную
чашу по мелкой монете, Вяземайт ревниво заворчал, Аснерд сказал резонно:
   - Да ты чё?.. Богов чту, я не нынешняя молодежь...
   - Не тех богов чтешь, - сказал  ревниво  Вяземайт.  -  Наш  верховный
вождь - Даждьбог, превыше он всех, и ему первому треба!..
   - Ты жрец, - прогудел Аснерд, - тебе виднее.
   - Не жрец, а волхв!  -  возразил  Вяземайт  уже  обозлен-но.  -  Пора
запомнить, каменюка!
   - Да какая разница?
   - Огромная!
   Скилл посматривал с  усмешкой,  но,  когда  наставники  ссорятся,  не
следует вмешиваться даже сыну тцара. Конечно,  Артания  -  превыше  всех
стран и народов, ибо само слово "арта" на  древних  и  потому  священных
языках означает "ИсТина, Правда, Верный Путь", и  в  самом  деле  артане
умерших и погибших хоронят в курганах и могильниках, а побережные кладут
в ладью и отправляют в море, в то время как в дикой Куявии,  Славии  или
Вантите трупы сжигают, оскорбляя священный огонь.
   С другой стороны, у всех трех стран одни и те же боги, только в одной
больше чтят Велеса и жену его Мокошь, это в  Славии,  здесь,  в  Куявии,
судя по всему, поклоняются Перуну и Хорсу, в то время как  они,  артане,
превыше всех чтут Даждь-бога, после него - Радегаста, но приносят жертву
и противнику Радегаста и Даждьбога - Чернобогу, ибо силу и доблесть надо
уважать даже у противников.. Придон богов ни  разу  не  видел,  даже  не
встречал тех, кто с ними встречался хоть раз, потому даже с коня не слез
перед храмами, перед глазами  стоит  нежное  девичье  лицо  с  удивленно
приподнятыми бровями, глаза смотрят вопрошающе, но что он может сказать?
Возьми мое сердце, а мне дай твое?
   Он только слышал, как его мудрый  брат  Скилл  сказал,  обрывая  спор
воеводы с волхвом:
   - Перестаньте! Пора бы знать, что устами Вяземайта то и дело глаголет
истина...
   - И такое при этом несет! - поддакнул Аснерд лицемерно.
   Храмы и последний базар наконец остались за  спиной,  неспешно  ехали
через город уже по широкой, вымощенной булыжником улице. Артане негромко
переговаривались, Придон не понял, то ли делают вид, что ничего особенно
не случилось, то ли в самом деле забыли о его  выходке.  В  этом  дивном
городе столько всего необычного, глаза разбегаются, голова  кружится  от
обилия красок, в ушах звенят веселые крики, песни, музыка, колокольчики,
бубенцы, слышен крик верблюдов, ослов.
   Наступал тихий вечер, за северной стеной  города  огромная  башня  из
черного камня зловеще пламенела под красными лучами заходящего солнца. В
небе  застыли   подсвеченные   снизу   облака,   похожие   на   повязки,
пропитавшиеся свежей кровью. Багровые блики медленно, по мере  того  как
опускалось
   Солнце, всползали по блестящим стенам к зубчатой  плоской  крыше.  По
коже пробежал недобрый холодок, пробрался вовнутрь. Придон ощутил  всеми
внутренностями несокрушимость башни, и  все  естество  возмутилось  этим
вызовом, в груди начало нарастать злобное рычание, а пальцы  сжались  на
рукояти топора.
   - Как туда забираются? - спросил он зло.
   Вяземайт бросил короткий взгляд,  на  лице  не  отразилось  вроде  бы
ничего, но Придон хорошо знал старого волхва, тот  эту  башню  ненавидит
давно, ненавидит люто. Но заставил себя  не  замечать  этот  вызов,  ибо
принять и ответить не может.
   - Там живут, - буркнул Вяземайт.
   - Но как же... - начал Придон, потом догадался, - вход заделали?
   - Да.
   - Но как же... у колдуна что, еды и воды на сто лет? Вяземайт  бросил
на башню хмурый взгляд, голос стал неприятным:
   - Им носят еду только первый год.  За  это  время  проклятые  колдуны
что-то там накапливают...
   - Так все ж протухнет!
   - Нет, не еду копят, а свою подлую магию.  Еда  им  уже  ни  к  чему.
Как-то обходятся... Или как-то сами. Словом, колдуны с тех  пор  уже  не
спускаются. Потому и замуровываются.
   Придон пристально смотрел на башню.
   -  Не  поверю,  чтобы  ни  разу  не  спускались.  Вяземайт  сказал  с
неудовольствием:
   - Кто знает? Может, и сейчас невидимыми среди нас бродят.
   Придон  ощутил  болезненный  укол  в  правое  плечо.   Удержался   от
инстинктивного желания ухватиться за раненое место, скосил глаза,  держа
голову по-прежнему прямо, а лицо надменно каменным.
   У одинокой лавки торговца всякой дрянью перебирал на  прилавке  пучки
трав высокий старик в халате до земли и в высокой  шляпе.  Седые  волосы
падают на плечи, халат разрисоВан хвостатыми звездами, а рядом мальчишка
лет десяти, он как раз и смотрит на Придона неотрывно,  зло.  В  странно
бесцветных глазах клубится туман, застилает все лицо.
   Внезапно Придон ощутил себя в черном мире. Все  стало  черным:  дома,
люди, а на черном небе страшно горит,  разбрасывая  длинные  космы,  еще
более черное солнце. Исчезли  звуки,  даже  конь  ступает  бесшумно,  не
слышно поскрипывания сбруи, звяканья удил, стремян.
   Он стиснул зубы, надеясь, что лицо высокомерное, а  взгляд  направлен
вперед.  Чернота  взорвалась  ярким  светом,  все   стало   контрастным,
рельефным до рези в глазах. Он мог различить всех муравьев, бегающих  по
плитам, видел у старого колдуна  выпавшую  ресницу,  прилипла  на  щеке,
ноздри выворачивает от наплыва моря запахов, ароматов - он чувствовал  с
удесятеренной силой все, что на расстоянии полета  стрелы,  и,  глядя  в
удаляющуюся широченную спину Аснерда, мог перечислить, что  воевода  ел,
пил, какой рукой чесался и какую именно служанку сгреб в сенях корчмы.
   Стараясь не менять выражения  лица,  он  опустил  ладонь  на  рукоять
топора, повернул голову. Мальчишка смотрит неотрывно, в блестящих глазах
лютая ненависть, губы  что-то  шепчут,  а  пальцы  дергаются,  рисуют  в
воздухе, выхватывают незримое, но  скользкое  и  дергающееся,  видно  по
усилиям...
   Придон стиснул рукоять, медленно потащил топор из петли. Глаза  цепко
держали врага, он мысленно представил, как брошенный топор  вырвется  из
руки, сделает полный оборот и с хрустом врубится точно в  середину  лба.
Надо  только  слегка  придать  кончику  рукояти  движение  вверх,  чтобы
вращалось быстрее, ибо до цели всего  двенадцать  шагов,  может  ударить
обухом.
   Глаза мальчишки остекленели. Он побледнел, отшатнулся. Кажется,  даже
вскрикнул, ибо старик  оглянулся,  его  взгляд  скрестился  со  взглядом
Придона. Старик все мгновенно  понял,  дрожащая  рука  с  растопыренными
пальцами моляще взлетела в воздух, а  другая  повелительно  метнулась  к
мальчишке. Придон видел, как с пальцев сорвалась короткая страшная
   Молния, как будто на миг появился узкий кинжал с блестящим лезвием.
   Мальчишка рухнул, раскинув руки.  Изо  рта  брызнула  струйка  крови,
словно в грудь лягнул копытом здоровенный конь. Придон удержал  топор  в
замахе, лезвие только рассекло воздух  и  замерло  над  головой.  Старик
кивнул с жаркой благодарностью, а Придон, поколебавшись, отправил  топор
обратно за спину.
   Сердце колотилось, как испуганная мышь  в  берестяной  коробочке.  Он
проехал мимо с тем же надменным лицом, только  краем  глаза  видел,  как
старик стоит над распростертым мальчишкой и что-то выговаривает.  Начала
собираться толпа, старик указал на багровое солнце, мол, напекло  мальцу
голову, страшная жара...
   Мальчишка, трепыхалось в черепе, всего лишь мальчишка! Не  колдун,  а
всего лишь ученик, которого взяли собирать травы, растирать кору, толочь
камни и кормить коней колдуна! Но что, если рассердить самого колдуна?
   Артане уже оставили далеко позади  последний  ряд  базара,  когда  их
догнал Придон. Он пристроился позади,  ехал  смиренный,  тихий.  Впереди
широкая улица, дома  по  обе  стороны  двухэтажные,  а  впереди  широкая
площадь, вымощенная  серым  камнем,  в  середине  огороженный  невысоким
каменным заборчиком фонтан. Струи бьют высоко, ветер несет водяную  пыль
мелким туманом, прохожие пугливо сторонятся.
   Друзья все же посматривали украдкой в  его  сторону,  Придон  отводил
взгляд. В глазах глубокое сочувствие, как к  умирающему  от  смертельной
раны, которому не может помочь даже волхв.
   - Да что вы все? - вырвалось у него. - Я что,  уже  не  человек,  что
ли?
   Вяземайт с натугой улыбнулся, пошутил тем же натужным голосом:
   - Да кто теперь знает...
   Но шутка прозвучала странно, повисла в воздухе.  И  хотя  кони  после
базара пошли вскачь,  ветер  треплет  волосы,  срывает  с  губ  слова  и
оставляет их далеко за спиной, но эти
   Как прилипли, летят вровень, размахивая невидимыми крыльями.
   Придон вскрикнул:
   - Аснерд, что он мелет?
   Аснерд на скаку повернул голову,  перевел  бег  на  шаг,  выехали  на
площадь.  На  Придона  взглянуло  немолодое  серьезное   лицо.   Воевода
попытался улыбнуться, но получилась скорее гримаса.
   - А  вдруг  он  прав,  -  ответил  он  почти  серьезно.  -  Любовь  -
восхитительный  цветок.  Самый  удивительный  и  ценный  на  свете.   Но
требуется нешуточная отвага, чтобы подойти и сорвать на  краю  ужасающей
пропасти. Ибо такой цветок всегда растет только над пропастью. Ты  ж  не
считаешь меня трусом?
   У Придона вырвалось:
   - Боги, нет, конечно!
   - Так вот... я мог бы однажды... Придон затаил дыхание:
   - И что же?
   - Не рискнул,  -  ответил  воевода.  Лицо  потемнело,  а  голос  стал
хриплым, сдавленным. - С тех пор я с боевым топором в  руке  прошел  всю
Артанию, собрал отряд удальцов, делал набеги на Куявию  и  соседей...  Я
первым вступаю в бой, последним выхожу из боя. Теперь вожу  войска  всей
Артании. Я не проиграл  ни  одной  битвы,  ни  одного  даже  пустякового
сражения. Я считаю, что поступил правильно! И все так считают!
   Он пришпорил коня, Придон пораженно смотрел  вслед.  Воевода  унесся,
как выпущенная из огромного лука стрела. В ушах Придона еще  звучал  его
злой, сорванный в битвах голос. Никогда еще Придон не  слышал  в  голосе
мудрого и отважного Аснерда столько горечи. А  сейчас  скачет  так,  как
будто обратился в бегство... Впервые в жизни.
   Нет, сказал себе тихо, не впервые. Но как он  сказал  про  цветок  на
краю пропасти!
   Вечер  тянулся  медленнее,  чем  густой  вишневый  сок  выползает  из
поломанной ветки. Придон сгорал, таял, как свеча,  как  воск  на  жарком
солнце. Он снова слышал голос неведомого бога, повторял за ним  странные
слова, сердце подпрыгивало, стучало  торопливо,  захлебываясь,  стараясь
сказать нечто, чему не находило слов.
   Ночью не мог заснуть, выбрался на веранду и точил там топор.  У  него
особый топор, топор героев, выкован из  особого  железа,  что  падает  с
неба. Колдуны клянутся, что у него магические свойства, но пока хватит и
того, что лезвие остается без зазубрин даже  после  ударов  по  каменной
глыбе. Проверено не раз, а если отточить до остроты  бритвы,  то  лезвие
таким и останется...
   Пока это топор, просто топор, еще не пролил кровь врага и  потому  не
имеет права на имя. Остальные топоры, какие уцелели,  остались  дома  на
стене, как напоминание о былых подвигах.  Но  что-то  подсказывает,  что
очень скоро у этого топора появится свое имя. Красивое и страшное!
   Утром перекусили в корчме, снова в город,  на  базаре  тщетно  искали
хоть что-то из драконьей кожи, безуспешно пытались выспрашивать о магах.
Над ними посмеивались, наивные хитрости артан прожженным куявам видны за
версту.
   Теперь часто слезали с седел, оставляя коней по очереди на Олексу или
Тура, входили в храмы, везде совали свои  носы,  в  лавках  толкались  и
спорили с купцами о товарах, рассказывали, что привезут,  интересовались
ценами...
   Развеселившийся Аснерд повел их в главную куявскую баню.  Когда  они,
испробовав все ее  прелести,  наконец  вышли  на  улицу,  распаренные  и
разомлевшие, Вяземайт  гневно  призывал  все  громы  небесные  на  таких
порочных нечестивцев, Олекса помалкивал, ему понравилась общая баня, где
мужчины и женщины моются вместе, Тур брезгливо морщился, а  старший  сын
тцара смолчал, смолчал...
   Придон засмотрелся на группу солдат, их с десяток, они, шагая в ногу,
прошли до городского фонтана, где куявы берут воду, потопали  на  месте,
разом остановились. Шаловливый ветер тут же понес в их  сторону  водяную
пыль. Она осела на
   Металлических шапках, на доспехах и даже на лицах мелкими крапинками,
но никто не пошевелился. Это было красиво, Придон признал,  в  последние
пару дней стал как-то уж чересчур чувствителен ко  всему  красивому,  но
все же нелепо и унизительно для взрослых мужчин быть такими вот похожими
друг на друга, одинаковыми. Даже двигаются одинаково, будто  и  не  люди
вовсе.
   За два шага перед солдатами точно так же дергался и  бил  в  каменные
плиты толстыми подошвами красивый щеголеватый начальник этого отряда.  В
позолоченных латах, с пышными перьями на гребне шлема, при длинном узком
мече на поясе. Сапоги из тонкой кожи беззвучно топают на месте, -  в  то
время как солдаты гремят  толстыми  подошвами  с  железными  подковками,
словно они тоже куявские кони.
   Начальник отряда направился к артанам, морщился, кривил лицо, но было
видно, как усиленно тянется, едва не идет на цыпочках,  чтобы  выглядеть
таким же высоким. И остановился за пять шагов, чтобы контраст в росте не
был так заметен.
   - Артане, -  заявил  он  безапелляционным  голосом,  -  вам  надлежит
явиться к достославному беру Череву.
   Вяземайт вскипел от  наглого  тона,  а  Скилл,  напротив,  с  великим
интересом разглядывал пестрого, как петух, воина.
   - Вот как? - переспросил он.
   - Да, - подтвердил начальник отряда и еще больше вытянулся. - Так!
   - Слышь, ты, гусь, - сказал Скилл, - ты ничего не перепутал?
   Начальник отряда вскипел.
   - Я командую дворцовой  охраной!..  Я  двадцать  лет...  И  никто  не
смел...
   - Гусь, - сказал Скилл благодушно. - Гусь разряженный... Ибо  человек
прежде всего называет себя, свое имя,