е едва не  оглох  от
постоянного грохота, там земля прыгала под ним, как конь при  виде  стаи
волков, то здесь в облике вечных гор является сама вечность,  он  слышит
ее и даже чувствует ее.
   Вдруг странное чувство потери охватило все тело. Руки задрожали, ноги
ослабели. Очень быстро наступила темнота, он едва-едва различал прожилки
камня прямо перед лицом. Он боялся,  что  вот-вот  разожмет  пальцы,  не
понимал, что стряслось, затем из темноты послышался дрожащий голос:
   - Придон... посмотри на восток!
   Там стремительно светлело,  вслед  залило  алым,  красным,  поднялось
свежее умытое солнце. Быстро пошло по небосводу вверх. В течение  минуты
вскарабкалось почти к зениту, там побагровело, распухло и, не  сдвигаясь
с места, начало обретать неприятные черты гниющего яблока.
   - Посмотрим, - прохрипел он. - Посмотрим...
   - На что?
   - На это... - ответил он хрипло. - Вверх! Доползем и... посмотрим.
   Он карабкался, уже не глядя вверх, только чувствовал, что  с  солнцем
что-то странное. Меняет  цвет,  раздувается,  становится  меньше,  снова
раздувается, словно горячее живое сердце, а вместе с его  пульсацией  по
горам бегут то красные тени, то черные, иногда все погружается во  тьму,
а то вдруг заливает жгучим нещадным светом.
   Сейчас он карабкался в белой жуткой тиши. На сотни  и  сотни  конских
переходов в любую из сторон - мертвые неподвижные горы.  В  степи  везде
тушканчики, мыши, в  кустах  и  траве  гнездятся  птицы,  конь  едва  не
выбрасывает из седла, когда перед самой  мордой  вылетает  нечто,  шумно
хлопая крыльями, в небе парит орел, носится всякая птичья мелочь,  везде
норы, холмики, выглядывают суслики... А здесь - мертвый неживой мир.
   Когда он на  последнем  издыхании  вскарабкался  наверх,  солнце  еще
висело над острыми как ножи скалами, а внизу сгустились сумерки.  Солнце
выглядело обычным, каким должно быть солнце. В долинах сумерки  -  всего
лишь тень, а здесь в тени все исчезает, сами сумерки темнее самой темной
беззвездной  ночи,  страшноватые,  холодные.   Придон   часто   растирал
застывшее лицо, почти твердые уши, бил себя по груди и бокам,  заставляя
замерзающую прямо в жилах кровь двигаться.
   Послышалось частое дыхание, кое-как вскарабкался, отвергая протянутую
руку, Конст. Долго лежал, сббираясь с силами. Придон уже осмотрелся,  по
гребню стены можно уйти как далеко влево, как и вправо, пока не отыщется
подходящий спуск.
   Но сердце уже похолодело от предчувствия неудачи. Отсюда вся  равнина
как на ладони. Пустынная, засыпанная битым льдом и  ноздреватым  снегом.
Голая. А дальше, совсем рукой подать - вздыбленная стена из  камня,  что
окружает всю эту Долину Дэвов, Ее хорошо видно сквозь падающий  снег  на
горизонте. С угольно-черного неба смотрят мириады  крохотных  немигающих
звезд... Черт, если видны звезды  среди  бела  дня,  то  там  не  пелена
падающего снега, а нечто
   Вроде тумана. Но какой туман  при  таком  морозе  и  чистой  звездной
ночи?
   Он  вскинул  голову,  ощутил  удар  солнечной  дубиной   по   глазам.
Потемнело, под опущенными веками в черноте поплыли огненные пятна. Когда
открыл глаза, впереди двигались  и  шевелились  едва  заметные  звездные
тени. Иззубренные горы кажутся ясными и выпуклыми, потом вдруг -  темной
тенью, а дважды исчезли  вовсе.  Придон  прошептал  заговор,  отгоняющий
горных демонов, протер глаза, горы послушно проступили на прежнем месте.
   Конст сел, сказал несчастным голосом:
   - Обманули?
   - Похоже, - пробормотал Придон. - Долина пуста. А дальше  -  каменный
забор!
   Конст внезапно вздрогнул так, что  лязгнули  зубы.  Солнце  чуть-чуть
сместилось на небе, и вместе с ним сместилось нечто во всем мире. Придон
ощутил,  как  на  затылке  зашевелились  волосы,  кожа  пошла   крупными
пупырышками.
   Ночная  долина  исчезла,  внизу  колыхались  высокие  зеленые  травы,
непривычные, невиданные, переполненные соком, а прямо посреди долины  на
расстоянии двух выстрелов из лука высится... крепость! Нет, не  крепость
в привычном понимании, а башня. Одна-единственная,  но...  какая!  Целые
скалы служат кирпичиками, получился массивный каменный столб, что уходит
к облакам.
   Он зябко  повел  плечами,  внезапно  словно  бы  передалось  отчаяние
строителей, что спешно громоздили эти глыбы, спеша то ли отгородиться от
наседающей беды, то ли уйти от нее повыше. Что тут случилось тысячи  лет
тому: землю заливало кипящее море или же  двигалась  всепожирающая  орда
несокрушимых чудовищ, был ли внизу ядовитый туман или же...
   Послышался дрогнувший голос Конста:
   - Я даже не думал... Вот это мощь!
   - Они там, - сказал Придон, он дрожал от нетерпения. - Они  там...  И
рукоять меча - там!
   -  Да,  -  ответил  Конст  рассеянно,  в  его  лице  были  восТорг  и
преклонение.  -  Да,  конечно...  Как  смогли?  Сохранить   такое   было
невозможно, значит - заново?
   Придон не  слушал,  сердце  колотится  неистово,  снова  полное  сил,
требует схватки. Надо добыть меч. Рукоять там, больше ей негде. А как  и
отчего тут дэвы - он  не  волхв,  чтобы  ломать  голову.  Это  последнее
пристанище дивов...
   Последнее, повторил он победно. Последнее. Строители башню строили  в
дикой спешке, ясно, но потом было время, чтобы привести в  порядок.  Или
хотя бы стесать края скал, а то весь исполинский столб похож на сосновую
шишку, расклеванную птицами. Значит, на стесывание сил уже  не  хватило.
Или половина строителей все же погибла, а оставшимся не по силам  что-то
делать, им бы выжить, уцелеть...
   Так что там остатки, смогут ли защищаться? Сейчас узнаем...
   - Конст, - сказал он торопливо, - дуй в ту сторону, ищи  спуск.  Если
найдешь, меня не жди, спускайся.
   - А ты?
   - Я пойду по стене налево. Найду спуск, попробую спуститься. Не найду
- вернусь, пойду в твою сторону. Но ты все равно  меня  не  жди,  выбери
место, затаись.
   - Зачем?
   - Если не вернусь, ты найдешь дорогу обратно, приведешь с  собой  уже
войско. Ты знаешь теперь, куда. Но если вернусь...
   Конст закончил оскорбленно:
   - То уже с рукоятью, понятно! А я должен кричать "Слава!"  и  бросать
вверх шапку, да?
   - У тебя нет шапки, - уличил Придон. - Все, Конст,  не  сиди.  Пошел,
пошел!
   Он  хлопнул  по  узкому  плечу,  Конст  не  успел  ответить,   Придон
повернулся и почти побежал по  узкому  гребню  стены.  Икроножные  мышцы
подрагивали в нетерпении, где же бой, схватка, тело  зудело  от  желания
выхватить топор и врубиться  в  толпу  орущих  врагов,  от  нестерпимого
желания бить по головам, вбивать зубы в разинутые в крике  рты,  видеть,
как
   Сверкающее лезвие рассекает черепа, вскрывает животы, отсекает руки с
зажатыми в ладонях рукоятями мечей...
   Он всхрапнул, красная пелена ушла с глаз, но сердце стучало  все  так
же сильно и часто. Даже не перегибаясь через край, уже видел, где и  как
спуститься, где-то переползая, как муравей,  а  кое-где  даже  прыгая  с
камня на камень, подобно горному козлу.
   От дальней горной гряды,  отделяющей  Долину  Дэвов  от  мира,  через
месиво  льда  метнулись  страшноватые  тени,  похожие   на   исполинские
наконечники копий. Из-за страшной башни выдвинулось солнце, он вздрогнул
и закрылся ладонями. В его родной степи огромное и почти всегда красное,
а здесь  с  самую  крохотную  монетку,  белое,  слепящее,  с  бешенством
продирается сквозь стиснутые пальцы, норовит ударить  острыми  как  иглы
лучами прямо в глаз...
   - Не дамся, - сказал он со злостью. - Не дамся! Я... артанин.
   Спускался быстро, чутье вело так, будто здесь и  родился,  подошвы  с
высоты опускались на камни, что не шатнутся еще  века,  и  перескакивали
через глыбы, что только с виду устойчивые.  Стены  все  поднимались,  он
ощутил себя на дне каменного котла раньше, чем спустился. Башня высится,
как гора, уходящая вершиной за облака, а внизу все, от его  колен  и  до
башни, занято угловатыми глыбами зеленоватого льда. Сверху это  казалось
пышной и сочной травой, он готов был поклясться,  что  даже  видел,  как
колышутся стебли...
   Он осматривался ошалело, лед внезапно стал голубым и лиловым.  Солнце
приподнялось, сдвинулось, лучи пронзили глыбы насквозь, и Придон  застыл
в немом  восторге.  Массивные  плиты  льда  искрятся  на  изломах  всеми
красками, вспыхивают огоньками,  а  внутри  двигаются  призрачные  тени,
фигуры, возникают и рушатся дворцы, замки, башни магов, храмы,  мелькают
скачущие всадники...
   Итании бы показать, мелькнула мысль. Что она видит  в  своем  дворце?
Нет, он все-таки покажет ей большой и красочный  мир,  покажет  все  его
чудеса, сокровища,  необычности,  дивности,  пусть  удивляется,  ликует,
ахает, радуется, пусть
   Смотрит на него восторженными глазами, ибо он раскроет перед ней  мир
намного богаче куявского...
   Пригибаясь, он бежал к башне, хотя умом понимал: если кто-то  смотрит
вниз, то не заметить его  просто  невозможно.  От  ледянь:х  глыб  несло
могильным холодом, внутри двигались тени, огоньки,  но  Придон  взглядом
держал только каменную стену башни, удивительную тем, что  скалы  в  ней
держатся без всяких клиньев,  растворов,  но  нет  ощущения,  что  башня
вот-вот развалится.
   Он подпрыгнул, пальцы зацепились за край плиты. Под-тянулся, влез,  а
если два шага влево, то можно дотянуться до следующего карниза. Он снова
ухватился, втащил себя наверх, потом еще и еще. Когда рискнул посмотреть
вниз, земля виднелгсь так далеко, словно он парил на орлиных крыльях.
   Колени царапнули острые ветки. Ветры за века нанесли  в  щели  земли,
семян, проросла  настоящая  трава,  затем  -  кусты.  Вон  левее  вообще
небольшие деревца. Странно, а внизу -  ни  травинки,  один  лед,  вечная
зима, а здесь, в щелях, жизнь отвоевала себе кусочек лета.
   Кусты бледные, жалкие, на веточках хилые  светлые  листочки,  нет  ни
паутины, ни жуков, ни бабочек, но все-таки настоящие живые кусты...
   Он  перевел  дыхание,  полез  выше  и  выше.  Плиты  и  обломки  скал
нагромождены в беспорядке, башня давно должна бы  рухнуть  беспорядочной
грудой. Страх то и дело вонзал в сердце острые ядовитые зубы, но мускулы
послушно сокращались, он карабкался и карабкался, не так  уж  и  трудно,
совсем   не   позаботились,   чтобы   сделать   стены   своей   крепости
неприступными....
   По спине пробежала первая горячая струйка. В  правом  глазу  началось
жжение, это с брови сорвалась капля едкого, как кислота,  пота.  Страшно
даже подумать, что это не башня, а столб, весь  этот  столб  из  камней,
глыб, плит, валунов. Какие же силы все это  громоздили,  как  сумели  на
такую высоту, чем скрепили...
   Когда до  вершины  оставалось  всего  ничего,  он  увидел  сверху  на
расстоянии вытянутой руки свет. Каменный выступ
   Загораживает, видно только искрящийся край, но мимо пронеслась стайка
птиц, их высветило, будто пролетели прямо перед горящим очагом.
   Он перевел дух, раскорячившись, как паук на стене, отдыхать  в  такой
позе неудобно, но все  же  мышцы  сумели  вскинуть  грузное  тело,  дали
зацепиться за край, дальше быстро встащил себя на ту плиту.
   Окно! Огромное, можно бы ворваться верхом на Луговике.  Изнутри  бьет
яркий слепящий свет. Придон напрягся, ожидая встретить волну иссушающего
жара, однако в лицо ударил просто свет, немыслимо чистый и яркий свет.
   За Артанию, произнес он, взбадривая в себе ярость,  и,  с  топором  в
руке, прыгнул в это смутно различимое помещение.
   Комната казалась огромной, почти залом, хотя это явно комната.  Стол,
три просторных кресла, мебель под стенами.  Волосы  зашевелились,  а  по
спине пробежал холодок ужаса. Край столешницы чуть ли не на  уровне  его
головы, в креслах восседать бы турам или буйволам,  а  мебель...  мебель
тоже для великанов...
   Он осматривался, пальцы ослабели, рукоять топора едва не выскользнула
из пальцев. Тело сотрясала дрожь, а сердце стучало громко и мощно.
 
ГЛАВА 16 
 
   Свет на миг померк, тут же вспыхнул  еще  ярче,  до  рези  в  глазах.
Ослепленный Придон ахнул, покрепче стиснул рукоять топора.  В  помещении
возникли трое, все - чудовищно высокие: на голову, а то и  на  две  выше
него, но в плечах узкие настолько, что мертвецки-бледные  уши  оказались
на ширине плеч. У всех длинные и очень тонкие  руки,  совершенные  голые
черепа, даже без бровей, очень тусклые, безжизненные глаза.
   Все трое смотрели без всякого  выражения,  Придон  так  и  не  понял,
одежда ли, что струится вокруг их тел,  как  серая  пленка  на  болотных
пузырях, или же сгустившийся воздух. Все
   Трое выглядели одетыми. Одетыми легко и свободно, но в то же время  -
в незримых доспехах.
   - Комар, - сказал один без всякого выражения. У Придона пробежала  по
спине новая ледяная волна. - Комар вбекирил в окно...
   - Я рек, что следует задвигнуть, - сказал второй.  Третий  сдвинулся,
Придону почудилось, что каждое движение ему  дается  с  трудом,  оглядел
Придона сбоку.
   - Наверное, гедзо, - сказал  он  со  вздохом.  -  Местные  гедзы  все
назозедливее. А мы только отгастиваемся...
   - Не только, - возразил первый.
   - Отгастиваемся, - сказал третий невесело, - а то и вовсе тапимся...
   Они говорили  на  своем  дивьем  языке,  но,  странное  дело,  Придон
понимал, даже чувствовал их страх,  ненависть,  подавленность,  отчаяние
при такой своей неимоверной мощи, гнев и ярость  при  виде  его,  такого
маленького, слабого и такого отважного.
   Передний дэв сделал небрежный жест, Придона схватили тысячи  огромных
пальцев. Топор выдрало  из  руки,  пол  и  потолок  поменялись  местами,
задвигались стены. Он напряг все мускулы, отчаянно рвался из  чудовищной
лапы, но  исполинские  пальцы  стиснули  сильнее,  дышать  стало  совсем
трудно, незримая ладонь сжала до треска ребер. Бешенство ударило в мозг,
надо бы раньше, с разворота  топором  левого,  ногой  правого,  а  потом
достать лезвием того, что напротив...
   Его швырнуло на твердое.  Он  попытался  тут  же  вскочить,  он  умел
вскакивать быстро и красиво, как через голову кувырком, так и в сторону,
не выпуская топора и всегда готовый к бою, но те же  огромные  ладони  с
силой прижали к этому ложу. Незримые оковы  упали  на  запястья.  Придон
застонал от злости и отчаяния, дернулся.
   Над ним появился огромный дэв. Тусклые глаза без  выражения  смотрели
на прикованного, распростертого, что все еще лихорадочно искал  способы,
как ухватить, повергнуть,  бить  и  убивать,  слышать  хруст  костей,  с
наслаждением смотреть в глаза, что заволакиваются смертью...
   - Сколько у сех новых истот виты, - произнес он серым голосом. -  Это
гыдотно...
   - Ен, - сказал второй, - ен... Бачь его сабны!  Непро-метящий  зверь,
все кипеет, бурлит, возгонит, а замист света бегут скалки яркой и четкой
дерты...
   Третий сказал тоже  ровным  голосом,  но  Придону  в  нем  почудилась
горечь:
   - Щемно сем зверям зоставлять... весь огирт...
   Придон пытался пошевелить хотя бы головой, но не мог, однако глазными
яблоками двигать удавалось, хотя всякий  раз  чувствовал  тупую  боль  в
черепе, что странным образом отдавалась в зубы.  Один  из  дэвов  исчез,
потом второй,  Придон  не  мог  понять,  куда  деваются,  однако  вскоре
появилось двое других, такие же высокие, лысые, с неподвижными лицами.
   В мозг внезапно кольнуло: да все эти дэвы с легкостью проходят сквозь
стены, призрачные для них и невесомые, как сгустки тумана! Это для  него
это все камень, железо, но не для дэвов. Один из новых, старый  и  седой
настолько,  что  казался  сгустком  тумана,  сразу  подошел,  навис  над
распростертым  пленником,  всматривался,  вслушивался,  хотя  Придон  не
произнес ни слова. Ноздри дива часто дергались, схлапывались, задерживая
запахи.
   - Как он прошел сюда? - спросил он. - Кто  его  заметил  первым?  Ты,
Щаге Райк?
   Дэв, к которому он обратился, указал глазами на другого, что застыл у
окна.
   - Дирт Става.
   - Когда?
   - Он  карабкался,  -  ответил  Щаге  Райк,  -  по  стене.  Седой  дэв
переспросил:
   - По стене?
   - Да. Они... бесстрашные. Их жизнь  коротка,  потому  им  не  страшно
падать с большой высоты.
   Дэв всматривался в лицо Придона, потом, не  глядя,  протянул  длинную
тонкую руку и с легкостью взял с  соседнего  стола  металлическую  глыбу
размером с наковальню. Придон не поверил своим глазам:  металл  прямо  в
ладонях мага накаЛился так, что осветил снизу злое лицо красным  светом.
Жар докатился даже до Придона. А металл уже начал течь,  струился  между
пальцами ярко-оранжевыми струйками.
   С поверхности стола навстречу  метнулись  синие  дымки,  под  суровым
взглядом мага рассеялись, а выжженное  пятно  исчезло.  Капающий  металл
начал обретать форму, через несколько мгновений на столе стояла  широкая
чаша. Красный цвет сменился багровым, но еще раньше, чем она остыла, маг
взял оттуда же со стола камень, самый обыкновенный  обломок  гранита,  с
задумчивым видом сжал в ладонях над широким
   Зевом чаши.
   Захрустело,  будто  в   комнате   заработала   камнедробилка.   Хруст
истончился, в ладонях мага уже не глыба и  даже  не  мелкие  камешки,  а
мельчайший песок. Маг высыпал в чашу, по-житейски отряхнул  ладони,  как
отряхивает хозяйка, выдернув морковку из грядки,  даже  вытер  пальцы  о
халат.
   Придон в ужасе опустил веки. Это не люди, не чудовища, это  настоящие
боги. Нечего и думать с ними совладать. Его  разрежут  сейчас,  достанут
сердце для  своего  нечестивого  колдовства...  Сердце,  в  котором  нет
ничего, кроме любви к ИтаНии!
   Щаге Райк смотрел с явным неудовольствием.
   - Что ты с ним... - буркнул он. - Нетопыри возыпляЮт в ночи...
   - Рано, - сказал седой дэв. - Я хочу понять, как он
   Сюда.
   - Ну, где-то щели...
   - Негетс! Не змогла стена ущелиться. Ставил  не  ты,  а  сам  великий
Гетар. Сейчас стена та же, как и эрко лет. Как она в  щакумп  перемолола
стадо скота и какое-то самодвижущееся племя?.. На два жарекса все было в
брызгах слизи!
   Он удовлетворенно засмеялся. Щаге Райк буркнул:
   - Ну, при жаре  слизь...  Так  спроси  его!  Седой  покачал  головой,
предложил неожиданно:
   - Спроси ты.
   Щаге Райк насторожился, взгляд глубоко запавших глаз
   Метнулся к Придону.
   - А что с ним?
   - Не ведню.
   - Не ведишь? Ты и не ведишь? Седой дэв устало усмехнулся.
   - Попробуй сам.
   Щаге Райк повернулся к  Придону,  глаза  оценивающе  измерили  мощную
мускулатуру пленника.
   - Да, он крепок. Но крепыши хрустеют быстрее.
   - Пробуй, - повторил седой дэв.
   Он зевнул,  потянулся,  с  кряхтением  поднялся  на  ноги.  Снова  он
показался Придону непомерно высоким, таких  тонких  и  худых  просто  не
могло быть. Слишком худых, с  тонкими  птичьими  костями  и  непомерного
роста.
   - Я начну с Озера Боли, - предложил Щаге Райк.
   - Да хоть с Берега Желтых Туманов, - ответил седой дэв. Он направился
к двери, с порога оглянулся. - Только не убивай... пока.
   Придон терпел дикую обжигающую боль, пока мог терпеть. А  терпеть  ее
мог, как истинный артанин: терпеть и смеяться врагам в  лицо.  Стойко  и
мужественно терпеть, не замечать, держать лицо, все должно быть красиво,
но его не жгли огнем, не рвали крючьями мясо, не растягивали на  ремнях.
Тем не менее боль возникла сразу во всем  теле,  пронзила  внутренности,
взорвалась огненным шаром  в  черепе,  пронзила  каждый  сустав,  каждую
жилку.
   Он терпел, даже улыбался. Боль стала невыносимой,  он  погрузился  во
тьму, а там, во тьме, уже не артанин, он всего лишь то, что  осталось  в
его теле. Это стонало или даже  кричало  от  боли,  но  он,  Придон,  не
отвечает за того человека, как по совету волхвов перестал  считать  себя
отвечающим за свои же поступки, совершенные  во  сне.  Здесь  же  вообще
небытие, черное и поглотившее с головой.  Иногда  он  выныривал,  слышал
свой хриплый крик, снова  погружался  во  тьму,  боль  не  исчезала,  но
становилась как бы чужой, существующей отдельно.
   Прошли годы, прежде чем  вынырнул  надол