мне ответил,  -  продолжил  Скилл  мертвым  голосом.  -  Он  мне
ответил... Я никогда не забуду, что ответил мне старый жалкий  куяв.  Он
сказал мне в лицо, что иного не ждет от труса и подлеца, который позорно
бросил его госпожу, соблазнившись на деньги какой-то там  дочки  мелкого
вождя горного племени!
   Женщина вздрогнула, ее руки вцепились в Скилла крепче, словно боялась
потерять его снова.
   - Я все понял сразу, - прошептал Скилл. - Понял, какой я был дурак...
Я тогда верил людям. Просто верил. А какой-то мерзавец,  какой-то...  он
составил подложные письма: ей от меня, что бросаю  ради  другой,  а  мне
сообщили, что она вышла замуж за этого бера... На  всякий  случай  ее  в
самом деле увезли в  другой  конец  страны.  Там  к  ней  несколько  раз
приезжали "свидетели", рассказывали,  как  я  счастливо  живу  со  своей
женой. Она все равно не сдавалась, много раз посылала  ко  мне  людей  с
письмами, чтобы объясниться, умоляла меня не бросать ее...
   Голос его прервался, из широко раскрытых глаз потекли  слезы.  Придон
замер, впервые видел, чтобы его железный брат плакал. А слезы все бежали
и бежали.
   - Она умоляла не бросать ее, - выговорил  Скилл  чужим  голосом,  тот
дрожал и прерывался, - а я  метался  по  Степи  и  слал  ей  страшнейшие
проклятия за ее измену, за ее черное сердце, за ее....
   Женщина вздрогнула,  впервые  Придон  услышал  ее  голос,  тихий,  но
исполненный силы и нежности:
   - Не надо вспоминать. Мы снова вместе.  Теперь  даже  смерть  нас  не
разлучит.
   Скилл замолчал, рифленые желваки выступили остро,  зло,  а  в  глазах
полыхнула безумная ненависть.  Придон  и  сам  сжимал  кулаки:  если  бы
попался тот, кто проделал с его братом такое, рвал бы голыми  руками  на
куски.
   - Словом, - закончил Скилл погасшим голосом, - годы  шли.  Ее  сумели
выдать замуж. За богатого и знатного человека. За достойного. У нее  уже
был ребенок... мой ребенок, но  тот  человек  принял  его  как  сына.  И
воспитывал как сына. Так жили несколько лет...  Но  ее  муж  был  тяжело
ранен в схватке с горными племенами, проболел  год  и  умер.  Тогда  она
решила вернуться в свой старый дом. Ее удерживали, после смерти мужа все
его владения принадлежат ей, там богаче и зажиточнее, но она, как  будто
ведомая рукой богини, сперва прислала  в  Куябу  слуг  подготовить  дом,
потом приехала и сама... Вот и вся моя история, брат. Я артанин,  потому
не могу явиться открыто. Я старший  сын  тцара,  я  -  наследник  трона,
потому не могу взять в жену куявку, это  либо  вызовет  восстание,  либо
недовольство в войсках... Но я еще и человек, брат мой! Потому я прихожу
сюда, прихожу тайком. Здесь единственная женщина, которая  владеет  моим
сердцем. А теперь еще и мать  моего  сына.  И  сын...  Ты  видел,  какой
богатырь?
 
ГЛАВА 5 
 
   Утром он тщательно скоблил  острым  ножом  щеки  и  подбородок  перед
огромным зеркалом, настолько ясным, что протягивал руку, чтобы потрогать
стоящего в глубине человека. Всякий  раз  пальцы  натыкались  на  пальцы
двойника. Дважды он пытался обмануть его; делал ложные выпады, но как ни
хитрил, двойник успевал повторить каждое движение.
   Однако в глубине души оставалось неясное чувство, что если  он  сумел
бы двигаться быстрее, то двойник не успел бы,
   Не успел...
   И вот сейчас он скоблил щетину на щеках и подбородке, всматривался  в
суровое мужественное лицо двойника. Все то же, что видел в прошлый  раз,
только на скуле крохотный белый  шрамик  да  над  переносицей  появилась
продольная морщинка. Из-за нее он  сам  кажется  себе  задумавшимся,  но
пусть задумываются волхвы и  маги,  а  воины  должны  жадно  тянутьСя  к
топору, лицо же подставлять ветру и надвигающемуся простору!
   Явился слуга, сказал с поклоном:
   - Доблестного героя ждут в обеденном зале... Придон встрепенулся:
   - Тцар приехал? Слуга развел руками:
   - Еще нет. Но ждем сегодня. Что поставить на стол к вашему приходу?
   - Ничего, - ответил Придон решительно. - Неси сюда. Я поем здесь.
   Слуга развел руками, на лице проступило огорчение, словно  был  очень
даже заинтересован вывести артанина и усадить за общий стол, но  спорить
не посмел, удалился.
   Придон поплескал в лицо водой, вытерся, в это время дверь отворилась,
трое слуг с широкими подносами начали перегружать еду на его стол.  Лица
бесстрастные, но в  глазах  удивление,  ведь  герой  мог  бы,  пользуясь
случаем, за общим столом завести новых знакомых, укрепить старые  связи,
завести новые...
   Придон перевел дух,  опасался,  что  возникнут  сложности.  Кто  этих
куявов знает, а то и вовсе есть не дадут. Мысли перескочили к Скиллу, но
тут же, словно ударившись о  раскаленную  наковальню,  отпрыгнули.  Если
думать, надо что-то решать, а что - непонятно. Пусть  разбираются  сами.
Скилл - старший. Он умный, мудрый, рассудительный.  Разве  не  признался
Аснерд, что все походы в Куявию  отважные  артанские  удальцы  совершают
даже не ради злата, а из-за куявских  красавиц?  Это  их  стараются  все
похитить, увезти, добыть...
   Пусть Скилл выпутывается сам. Ему даже  труднее,  чем  ему,  Придону.
Здесь он добивается Итании открыто. И получит ее  под  обозленные  крики
куявов при всех. Вскинет на седло и увезет, как богатую добычу. Открыто,
при всех.
   Больше половины того, что переставили ему на стол, он не знал.  Пахло
одуряющее. Но не по-артански ублажать себя едой, и он просто ел все  это
благоуханное,  даже  жрал  --  с   хрустящими   корочками,   запеченное,
изысканное, созданное ценой
   Огромных усилий и соблюдения сложнейших рецептов, жрал... как если бы
складывал в желудок наспех зажаренное на костре
   Мясо оленя.
   Напитков и настоев ему принесли на  выбор  в  десятках  кувшинах.  Он
принюхался, отыскал со знакомым запахом, остальное жестом велел унести.
   Нет артанина, кто после сытного завтрака не ощутил  бы  себя  готовым
лихо вскочить на коня и ринуться навстречу звону клинков, крику воинов и
конскому ржанию, - это куявы после завтрака, обеда и даже ужина  норовят
поспать или обжулить друг друга. Придон отодвинул стол с пустым кувшином
и кубком и вскоре вышел в общий зал.
   В зале то ли ждут Тулея, то ли здесь вроде деревенского колодца,  где
женщины  собираются   посплетничать:   шушукаются   группами   у   стен,
прохаживаются по двое из конца в конец, раскланиваются, точно  отмеривая
кому небрежный кивок, кому умеренный поклон, а кому и такой, что  голова
едва не стукается о колени.
   Он расправил плечи, молодая кожа блещет здоровьем, поправил  перевязь
с драгоценными ножнами и медленно двинулся через зал. Плечи  взбугрил  и
слегка подрастопырил, чтобы выглядеть страшнее, таких всегда сторонятся.
Придворные  шушукались,  их  глаза   осторожно   поблескивали,   как   у
затаившихся в норках мелких паучков. Его запомнили хорошо еще с  первого
появления, теперь шепотом сообщали друг  другу,  он  слышал,  что  ножны
достались варвару нелегко: исхудал, потемнел, морда  вся  заострилась  и
стала как у хищного волка. Скулы едва не прорывают  кожу,  не  к  добру,
глаза ввалились, это еще  хуже,  на  подбородке  добавился  шрам  -  еще
багровый, со вздутыми краями. Таких бы вообще во  дворец  не  допускать,
такие пусть на границах, защищают рубежи и
   Наш сытый покой...
   По второму ярусу, где могли находиться только  особы  тцарской  семьи
или  же  специально  отправленные  туда  лучники,   медленно   двигалась
Иргильда. Лицо ее оставалось бледным и  бесстрастным,  только  в  глазах
время от времени вспыхивали искры раздражения, а щека нервно дергалась.
   - Мне кажется, - заметила она с недобрым удовольствием, - он не жилец
на этом свете. Какой-то он весь... несчастный.
   К перилам старалась не подходить слишком близко: страшилась высоты, к
тому же из глубокой тени, неузнанной, проще замечать на лицах придворных
те выражения, которые человек допускает только наедине  с  собой  или  в
полной уверенности, что его никто не видит.
   За ней, стараясь держаться поближе, двигались тесной  группкой  целый
ворох женщин и оба мага. Горасвильд явно  гордился  возможностью  стоять
рядом  с  Иргильдой,  старый  Барвник  явно  тяготился,  но,  пока  тцар
отсутствует, кто смеет отказать в желании жены тцара сопровождать ее  на
прогулках?  Сейчас  он  проводил  задумчивым  взглядом  прямую  спину  с
широкими плечами. Поперек косых мышц  багровеет  свежий  шрам,  чересчур
близко к спинному хребту. В глазах вызов и отчаяние,  мрачная  решимость
драться со всем светом.
   -  Несчастный?  -  переспросил  он  задумчиво.  -  Не  скажите,  Ваше
Величество... Иргильда фыркнула:
   - Да ты посмотри на него!
   - Свойство любви в том, Ваше Величество, - осторожно сказал  Барвник,
- что она дает благо именно тому, кто ее испытывает...
   Иргильда нахмурилась, голос ее прозвучал брезгливо:
   - Что-то говоришь непонятно. Маг поклонился, сказал смиренно:
   - Простите, Ваше Величество. Я привык разговаривать с  тцаром,  а  он
меня понимает.
   Она фыркнула, ушла в сопровождении фрейлин и Гора-свильда. Барвник  с
непонятным выражением смотрел вслед. Когда никого не оказалось вблизи, с
губ его сорвалось горькое:
   - Что знает о любви тот, кто не презирал именно того, кого любил?
   А Придон двигался через зал, почти ничего не видя перед собой.  Перед
глазами непрошено появилось и не хотело исчезать счастливое лицо Скилла.
Таким он никогда не видел сурового брата. В глубине черных глаз, где  он
всегда  видел  готовность  подраться,  вступить   в   схватку,   сломить
противника, в глубине черных, как поспевшие ягоды терна, глаз, в которых
всегда готово вспыхнуть бешенство воина, вчера он  видел  дивный  чистый
свет!
   Это не портило брата, еще как не портило. Он стал еще выше,  сильнее,
краше, теперь похож на спокойного уверенного в себе бога воинских забав.
Но ведь с Куявией не то что воюют, но... Нет, и это не то. При  чем  тут
воюют или не воюют. Но та женщина - знатного рода, у нее  здесь  дворец,
слуги... Тайком не увезешь, знатные люди у всех на виду...  Он  едва  не
сбил с ног Черево. Тот отскочил, ухватил за
   Рукав.
   - Куда прешь? У меня для тебя новость.
   - Ну?
   - Тцар возвращается. Уже прискакали  гонцы,  велят  к  его  появлению
готовить ванну с горячей водой, собрать на
   Стол.
   - Итания? - выдохнул Придон.
   - Будет вот-вот, - сообщил Черево  довольно.  -  Сперва  ванна,  пир,
потом пообщаемся. А ты куда? Придон признался с бьющимся сердцем:
   - Хочу просто поговорить со старым магом. Тем, который однорукий.  Он
должен знать много... А мне так хочется узнать  о  волшебном  оружии,  о
зачарованных конях...
   Черево похлопал себя по животу. Придон ожидал, что снова  о  пирах  и
забавах, но бер вдруг посерьезнел, сказал
   Очень задумчиво:
   - Волшебное оружие, зачарованные кони... В самом деле, от той древней
эпохи осталось много вещей... Гораздо больше, чем знают. Далеко  не  все
волшебные, как думают! Ведь те  древние  люди  пользовались  и  простыми
чашками да  кружками,  сидели  за  простыми  столами,  а  не  только  за
волшебными. Но в то же время знаем, что у правителя земель Вантит
   Есть дивная птица, перья как жар, а голос слаще меда. Кто слышит  эту
птицу, забывает все печали. Если  человек  твердо  задумал  себя  лишить
жизни, стоит послушать эту птаху, он уходит с жаждой жить  и  трудиться.
Еще у владыки горного княжества Барбусии, это клочок земли  между  нашей
Куявией и вашей Артанией, есть чудесный конь, что может мчаться по воде,
как другие кони скачут по земле. У северного вождя Тора  есть  необычный
молот, что, куда бы тот его ни бросил, всегда  возвращается  к  хозяину.
Наш  повелитель,  когда  был  в  гостях  у  Тора,  попросил   позволения
бросить... так я ему  потом  вправлял  кисть,  когда  он  ловил  летящий
обратно. Знаем о копье, что пробивает любые стены. Таких копий,  кстати,
найдено  четыре,  и  все  испробованы  на   городской   стене   толщиной
достаточной, чтобы по верху прошли три солдата...  Что  еще?  Знаем  про
чудесные ларцы, про мечи, жезлы -  как  из  волшебных  деревьев,  так  и
простых, но зачарованных... Есть много  видов  разных  браслетов,  а  уж
колец так и вовсе видимо-невидимо!  Понятно,  их  не  снимают  даже  при
купании или в  постели  с  женщиной,  так  что  всю  мощь  магии  всегда
старались воплотить в кольца... Все это собирать не пересобирать! Не  на
одно поколение героев хватит подвигов.
   Голова Придона шла кругом, не думал, что на свете столько  чудесного,
необычного, что от мира дивов осталось так много.
   Черево заметил его потрясение, сказал с усмешкой:
   - Это еще что!.. А сколько от мира дивов осталось...  нерукотворного?
К примеру, на  востоке  отсюда  в  горах  растет  дерево,  отведав  сока
которого в течение недели, человек...
   Звонкие радостные звуки труб прервали его снисходительную речь. Через
зал пробежали замешкавшиеся слуги. Кто-то на  ходу  напяливал  красочную
одежду с драконами на полах, кто-то на бегу надевал шапку  с  павлиньими
перьями.
   - Тцар прибыл, - выдохнул Черево. -  Прости,  мне  надо  идти.  Тцара
должны встречать самые знатные.
   В голосе бера звучала и перехлестывалась через край  гордость,  он-де
приобщен к числу этих самых-самых, но понятно же,  что  если  кто-то  из
знатных и сильных не встретит, то, значит, считает себя  равным,  что-то
замышляет, такого надо быСтро в подвал, порасспрашивать, клещами  сдирая
кожу, а потом и на кол, даже если вина не доказана.
   - Я с тобой, - сказал Придон твердо.
   - Опять? - испугался Черево. Внезапно смягчился:
   - Ладно, дал слово - держи, а не  дал  -  полезай  в  кузов!  Пойдем,
теперь уже голову не срубят.
   Иргильда брезгливо морщилась, народ слишком уж радостной толпой валит
из дворца к дороге.  Подумаешь,  зрелище:  тцар  возвращается  с  охоты!
Барвник тоже двинулся было в ту сторону, но Иргильда произнесла железным
голосом:
   - Куда?
   Барвник пожал плечами.
   - Встречать тцара и повелителя...
   - Наш супруг повелел вам, - сказала Иргильда  с  нажимом,  -  в  свое
отсутствие служить мне.
   - Но он же...
   - Еще не прибыл, - отрезала она. - Извольте быть!
   Да-да, быть на месте.
   Она указала пальцем на место, что очень напоминало место у порога, на
которое указывают взятому в дом из жалости приблудному псу.
   А молодой Горасвильд засмеялся.
   - Он хотел присоединиться к этим двум! Вы только посмотрите...
   Им сверху было видно, как в  пестрой  толпе,  возвышаясь  на  голову,
двигается могучий артанин. Голый  до  пояса,  он  резко  выделялся,  как
ростом и могучим  сложением,  так  и  свирепой  красотой  дикого  зверя:
блестящая  здоровая  кожа,  бугристые  от  мускулов   спина   и   плечи,
иссиня-черные волосы, туго перехваченные металлическим обручем.
   Артанин раздвигал народ, как  бык  раздвигает  стадо  овец,  даже  не
замечая сопротивления, а за ним спешил человек в
   Пестрой одежде.
   - Это ж Черево, - воскликнул молодой  Горасвильд.  -  Что-то  слишком
близко сдружился! А раньше артан ненавидел.
   Барвник заметил хмуро:
   - Он и сейчас ненавидит. Но этого варвара трудно не уважать. Даже  не
любить... трудно. Он благороден, даже если это идет ему во  вред.  Я  не
могу представить на его месте куява.
   Иргильда несказанно удивилась.
   - Вы,  маг  тцара,  сказали  слово  в  защиту  этого...  сумасшедшего
артанина? Или мне послышалось?
   Наступила зловещая тишина. Из-за  спины  Иргильды  светильник  бросал
искорки в глаза, оставляя лицо Иргильды в тени. Барвник  бросил  быстрый
взгляд по  сторонам.  Тцара  нет,  здесь  все  сторонники  Иргильды.  Он
вздохнул, плечи опустились, растянул губы в примирительной улыбке.
   - Людей безрассудных, - ответил  он  почти  извиняющимся  голосом,  -
больше, чем мудрецов.
   - Это верно, - произнесла Иргильда холодно. - Это верно.
   - Но даже в мудреце,  -  добавил  он,  -  безрассудства  больше,  чем
мудрости.
   Иргильда милостиво улыбнулась,  принимая  победу,  все  зашушукались,
задвигались, заулыбались -  умные,  рассудительные,  никогда-никогда  не
допускавшие не то что безумств, но  даже  опрометчивых  поступков.  Даже
поступочков. Хорошие правильные люди. Куявы.
   Барвник опустил взгляд. Ладно, это честь можно продать только раз,  а
он все-таки куяв, продает умение, а его можно продавать и  продавать.  И
перестать стыдиться, что - куяв.
   Придон протолкался между слуг  и  челяди,  пока  не  уперся  в  спины
стражи. С той стороны дороги такие же парни в железе и с копьями в руках
сдерживают напор любопытствующих  горожан.  Проход  для  тцара  оставили
широкий, семеро всадников проедут стремя в стремя. Придон видел  веселые
лица, для всех проезд тцара и его свиты -  праздник,  злых  взглядов  не
заметил, живут  тут  сравнительно  счастливо.  Снова  протрубили  трубы.
Впереди на конях показались
   Знатные  беричи,  очень  гордые,  наряженные   как   петухи,   и   не
рассмотреть, если ли мускулы или же в нужных  местах  подложены  тряпки,
кони тоже разукрашены, рябит в глазах,  стая  мотыльков,  а  не  тцар  с
самыми мудрыми и сильными.
   Тулей восседал на коне грузно, милостиво улыбался в ответ на ликующие
крики, наклонял голову. Даже пару раз вяло  вскинул  руку.  Под  глазами
мешки, лицо обвисло. Как ни хорохорься, а ночевки в лесу даются  не  так
легко, как тридцать лет тому.
   За тцаром снова человек сорок на конях,  а  затем...  сердце  Придона
застучало так, что испугался, как  бы  бедное  не  расшиблось  о  тесную
клетку ребер. Голубые легкие носилки несут  четверо  дюжих  рабов,  верх
украшен серебряными рыбками, занавески задернуты, тонкие  полупрозрачные
занавески, из-за которых можно рассматривать мир, самому оставаясь не
   Увиденным.
   Носилки поравнялись с местом, где стоял Придон. Он задержал  дыхание,
душа  выпорхнула  из  тела  и  ринулась  туда,   вовнутрь...   Занавески
колыхнулись, тонкие пальцы слегка отодвинули,  Придон  увидел  половинку
чистого нежного лица, один глаз под удивленно вздернутой бровью.
   Тут же занавеска опустилась. Носильщики едва  не  бежали,  предвкушая
скорый  пир.  Толпа  тоже  колыхнулась  и  потекла  вслед  за  красочной
процессией. Придон стоял, как вбитый в землю  обломок  скалы.  В  черепе
радостный рев, грохот, дивы бьют в барабаны и орут: она  тебя  заметила!
Она посмотрела! Она даже занавеску отодвинула, чтобы убедиться, что  это
он, тот самый, который...
   Тот самый, повторил он про себя. Который. Да, тот самый и который! Ты
права, божественная Итания. Я - тот
   Самый, который...
   Черево появился довольный,  лоснящийся,  лысина  блестела,  как  яйцо
огромной птицы. Щеки колыхались, словно студень
   Из молодой телятины.
   - Вот видишь,  -  сообщил  он  доверительно,  -  быстро  только  раки
зимуют!.. А мы все не спеша, полегоньку... Тцар
   Отдохнет малость, выслушает, кто кому за время его отсутствия на ногу
наступил, а потом и тебя примет!
   Придон стиснул челюсти.  Все  понятно,  тцар  выдерживает,  чтобы  не
зазнавался, знал свое место. Вряд ли он о таком забыл: добыть меч самого
бога Хорса, отдать дочь в чужие руки! Хотя, может  быть,  в  самом  деле
надо сперва разобраться с мелочами, кто кого удавил в его  отсутствие  в
спальне тцара, а потом уже заниматься более интересным.
   Черево наблюдал за прояснившимся лицом, сказал со значением:
   - Тцар позволил показать тебе его сокровищницу.
   - Да зачем это мне? - отмахнулся Придон.
   - Не говори гоп, - ответил Черево значительно, - коли рожа крива. Это
знак величайшего доверия! Думаешь, всякому покажут такое? Я  сам  только
однажды был допущен! Да-да, мне было дозволено лицезреть...
   - Мне неинтересно, - сказал Придон.
   - Да что с тобой? - сказал Черево. - Такое выпадает раз в жизни!
   Он провел Придона, им обоим кланялись, Череву -  как  знатному  беру,
Придону - как опасному герою, через залы,  все  ниже  и  ниже,  пока  не
оказались  в  полутемных  и  зловещих  подземель