Рыдания разрывали грудь, а плечи беспомощно прыгали.
   Аснерд уже ничего не спрашивал, широкие  ладони  прижимали  его,  как
ребенка. Толстые грубые пальцы  неуклюже  гладили  по  голове,  ворошили
волосы.
   - Ну почему? - вырвалось из самого сердца Придо-на.  -  Почему?..  Им
бог дал, а мне только показал!.. Их дорога ведет в  общий  дом,  а  меня
дорога уводит от той, для которой... за которую...
   Рыдания задушили несвязные слова, Аснерд снова похлопывал  и  гладил,
успокаивал молча, ибо любые слова будут все не те. Нет таких слов, чтобы
утешить... да и что за человек тот, который возьмется утешать  в  таком,
это хуже, чем плюнуть в огонь, чем ударить в спину.
   - Ты не понимаешь, - сказал Аснерд тихо. - Душа
   Болит?..
   - Горит!
   - Значит, есть... У кого не болит, у того... Душа либо
   Болит, либо ее нет...
   - Но я не могу больше! - вскрикнул Придон.  -  У  меня  все  горит...
Горит мозг, горит сердце!.. Я не могу смотреть на солнце, оно  стоит  на
месте!.. Птицы не взмахивают крыльями!.. У  меня  вечность  между  двумя
ударами сердца, и вся вечность - горящие угли в сердце, в груди... Я  не
могу, Аснерд!
   Я умираю, Аснерд...
   Аснерд  смолчал,  гладил  и  похлопывал  по  широкой  спине,   гладил
плачущего ребенка, пока тот, обессиленный, не затих. Мокрые дорожки  еще
блестели на исхудавшем лице. У  него  едва  хватило  сил  поднять  руку.
Дрожащие  пальцы  попытались  стереть  слезы,  но  промахнулись.  Аснерд
придержал коня,  Придон  поехал  вперед,  сгорбившийся  под  невыносимой
тяжестью, с обвисшими плечами.
   Вяземайт и Конст медленно ехали далеко позади. Вяземайт, уловив кивок
Аснерда, послал коня в галоп. Конст отстал всего на полкорпуса.
   - Что случилось? - спросил Вяземайт.
   - Ты знаешь, - буркнул Аснерд.  -  Потому  и  топтался  там  трусливо
подальше, так?
   - У меня  конь  заупрямился,  -  ответил  Вяземайт.  Аснерд  хмыкнул,
посмотрел на Конста. Тот сказал печально:
   - А что делать, если стыдимся того, чему другие завидуют?..
   Вяземайт сказал сердито:
   - Я... не могу.
   - А я?
   - Ты можешь, - сказал Вяземайт твердо. - Ты грубый.
   Аснерд ахнул от такого оскорбления:
   - Я? Я грубый?
   -  И  черствый,  -  буркнул  Вяземайт.  -  Помнишь,  когда  конь  мне
наступил... ты еще хохотать начал! Боль адская, а ты хохочешь... Если бы
я мог тогда подняться, я бы тебя убил!
   - Видел бы ты тогда свою рожу, - сообщил Аснерд. - Ты сам бы кончился
от смеха.
   - Все равно ты бесчувственный, - возразил Вяземайт. - Я могу тебе сто
случаев...
   - Ну давай все сто!
   Конст тихонько ехал  в  сторонке.  Спор  благополучно  соскользнул  с
опасной  темы,  опасной  для   всех,   Вяземайт   обвиняет   воеводу   в
бесчувственности,  тот  умело  защищается,  оба  вспоминают   мельчайшие
подробности старых битв, где оба дрались простыми воинами, оба довольны,
о Придоне можно забыть,  или  отодвинуть  эту  боль  в  сторону.  Не  из
бесчувственности, а потому что сделать ничего нельзя, а просто обсуждать
- слишком по-женски.
   Потом он засмотрелся на небо,  ответил  невпопад  раз-другой.  Аснерд
наконец заметил, куда посматривает Конст, тоже засмотрелся,  а  за  ними
начал задирать голову и Вяземайт. Наконец и  Придон,  обратив  внимание,
что от него отстали, едут сами по себе и то и  дело  поглядывают  вверх,
тоже метнул взгляд к небосводу.
   Он поперхнулся, застыл, устрашенный и  очарованный.  Небосвод  исчез,
они едут под опрокинутым морем. Все небо, от края и до  края,  бушует  в
волнах, а те все в белоснежной пене, кое-где ее столько, что и  волн  не
видно, только белая растрепанная ветром пена, холодная и злая.
   Голова  закружилась,  он  невольно  ухватился  за  луку  седла,   что
вообще-то позор для всякого,  кто  садится  на  коня.  Но  все  смотрели
наверх. Придону почудилось, что это море наверху движется, катит  волны,
а все здесь на земле застыли, замерли на  месте,  только  конь  зачем-то
покачивается, а мир движется только там, наверху...
   Он ощутил дурноту, словно укачало  волнами.  Низкое  море  катит  над
вершинами старых коричневых гор, сложенных не столько из камня,  сколько
из рыжей  глины,  а  если  из  камня,  то  настолько  старого,  что  уже
превращается в глину, как  сильные  и  шлемоблещущие  воины  к  старости
превращаются в дряхлые трухлявые пни.
   Куявские горы изрыты норами, отсюда кажется, что  гнездами  птиц,  но
Придон понимал, во многие норы можно въехать на  коне,  а  там,  внутри,
нетрудно спрятать целое войско. Когда-то так и  поступали,  и  вражеская
армия, пройдя с  победой  и  расположившись  беспечно  на  отдых,  вдруг
обнаруживала за спиной могучую армию! Да как обнаруживала: ночью,  когда
половина уже вырезана бесшумно, а остальные спросонья не успевают надеть
доспехи... Вяземайт сказал с досадой:
   - Могли бы прислать дракона прямо сюда!.. Неужели у них нет драконов,
что долетят до Куябы? Не поверю!
   Аснерд пожал плечами, глаза его высматривали впереди горных  баранов,
а руки то и дело трогали лук.
   - Ни один дракон не долетит до Куябы... без отдыха. Так что это  дело
трудное, но вообще-то суть в другом, сам
   Знаешь.
   - Да, - буркнул Вяземайт. - Добыть меч - наше дело, куявы  и  пальцем
не шелохнут, чтобы помочь. Придон услышал, сказал горячо:
   - Но ведь через пропасть нас перевезут на драконе?
   - Только потому, - отпарировал Вяземайт, - что иначе вообще  начинать
бы не стоило. К тому же показывают всем, что мы без них ничто...
   - Да и неизвестно, - сказал Аснерд многозначительно, - что там  ждет.
Может быть, мы прибудем сразу дивам на стол.
   - Сколько нам ехать? - спросил Придон.
   - Если никуда не будем заезжать,  -  ответил  Аснерд,  -  то  дня  за
три-четыре доберемся.
   - А  куда  можно  заезжать  в  горах?  -  удивился  Придон.  Вяземайт
посмотрел на Аснерда и буркнул хмуро:
   - Свинья найдет грязь даже в снежных горах.
   Старые горы  миновали  за  сутки,  дальше  дорога  вывела  в  широкую
просторную  долину.  Настолько   широкую,   что   невольно   вспомнились
бескрайние просторы Артании. Придон судорожно  вздохнул,  только  здесь,
вдали от родных степей, ощутимо, что любит свою Артанию страстно, нежно,
жить без нее не может. Артания, Артания,  моя  Артания,  я  тебя  люблю,
Артания, я люблю... ты жди меня, я вернусь  с  этой  рукоятью  меча,  ты
увидишь, что никто этого не мог сделать, твой отец просто вынужден будет
отдать тебя, Итания...
   Его губы шевелились, имя то и дело слетало с губ. Аснерд прислушался,
вздохнул, сказал Вяземайту вполголоса:
   - Я слышал, что есть такая волшебная палочка... Возьмешь ее  в  руки,
взмахнешь три раза... и любое желание пропадает!
   Вяземайт подумал, сказал убежденно:
   - Враки. Или что имеешь в виду?
   Конст засмеялся, но, когда раздраженный волхв оглянулся, Конст сделал
вид, что смотрит в другую сторону.
   Еще  трое  суток  ехали  сплошными  лесами.  Вообще-то  леса  Артании
просматривались насквозь, их и лесами назвать трудно, там  все  рощи  да
гаи, но здесь лес настоящий - темный, дремучий, полный тайн.  Две  трети
деревьев Придон видел впервые,  да  и  те,  которые  встречал  в  родной
Артании, здесь приняли чудовищные формы и размеры.
   Обыкновенные дубы здесь в три-пять обхватов, как будто
   Сопротивляются тянущей к небу силе, приседают, даже стволы  оплывают,
как  горящие  восковые  свечи,  бугрятся  наплывами,  наростами,   зияют
трещинами, откуда вытекает густой оранжевый сок, прозрачный и опасный...
   Почти в каждом таком дереве дупло. На  Придона  из  темноты  смотрели
зеленые или желтые глаза. Он уверял себя, что это  обыкновенные  филины,
но какие филины днем, да и глаза слишком далеко один от  другого,  таких
филинов не бывает.
   В этих лесах, как говорят, колдуны из племен гномов и эльфов собирают
чародейские травы. Здесь бродят дивные  звери,  каких  больше  нигде  не
встретишь. В Артании тоже встречались в  давние  времена,  но  артанские
герои всех истребили, а этот народ торгашей воевать не  любит,  так  что
эти звери царят в лесах, иногда  даже  выходят  в  поля  и  нападают  на
поселян, а ночью врываются в дома и уносят детей.
   К концу дня на горизонте начали  подниматься  белые,  снежные,  а  на
солнце так и вовсе сверкающие льдом горы. Настоящие горы,  молодые,  без
пещер,  цельные,  такими  цельными  бывают  только  обкатанные  морскими
волнами камни. Их острые пики смотрели в небо,  как  острия  обледенелых
копий. Аснерд лишь однажды обронил небрежно:
   - Там.
   И сделал рукой небрежный жест, охватив весь горный хребет в тысячи  и
тысячи верст длиной.
   На третий день горы не просто приблизились,  снежное  дыхание  теперь
чувствовалось в воздухе, хотя  ехали  еще  внизу,  по  зеленой  цветущей
долине. Сами горы высятся, казалось, преграждая путь,  но  к  ним  ведет
проторенная дорога, хорошо укатанная тысячами колес. По обе стороны то и
дело либо сломанные колеса, либо клочья истлевшей упряжи, а то и вовсе
   Изорванные попоны...
   Сама дорога ощутимо поднималась,  а  горы  вроде  бы  и  не  особенно
интересовались чужаками, но однажды  Придон  оглянулся  и  заметил,  что
первые горы уже пропустили их, смотрят вслед. Воздух стал еще  холоднее,
чище, дорога начала
   Петлять, ибо горы сдвигались, оставляя внизу место только  для  самой
дороги.
   Заснеженные вершины гор  радостно  блистали  белым  огнем,  рассыпали
искры. Серые и темные  внизу,  всю  красоту  отдавали  вершинам.  Придон
поднял голову, вздрогнул, по телу прошла холодная волна.
   Черная башня жутко и страшно выплывала из-за поворота. Снег на солнце
блестит так, что глазам больно, и только черные камни даже  не  отражают
света. А в полуверсте еще одна, такая же черная, зловещая, неуместная  в
чистом свежем мире снега и горного воздуха.
   - Чтоб вы провалились, - пробормотал он. Кулаки стиснулись, ненависть
стукнула в сердце, захотелось даже самому броситься на эти  оскорбляющие
его башни и разнести вдрызг хоть  голыми  руками.  -  Чтоб  вы  все  там
передохли...
   Аснерд догнал, поинтересовался:
   - Что ты бормочешь? На песни не больно похоже.
   - Башни, - сказал Придон с ненавистью. - да еще сразу две!
   - Ага, - согласился Аснерд, - наверное, одно озеро делят.
   Послышался стук копыт, приблизился Вяземайт, фыркнул:
   - Колдуны? Делят?.. Не знаете вы чародеев! Они все глотки друг  другу
рвут. И всю жизнь выясняют, кто сильнее. Да и не  бывает  таких  больших
подземных озер. Просто две лужи натекли... близко.
   Аснерд присмотрелся, коротко хохотнул.
   - Уверен, и сейчас больше следят друг за другом, чем за дорогой!
   Вяземайт буркнул:
   - На это больно не рассчитывай! Одиноких  или  вот  таких,  когда  не
больше десятка, пропускают не глядя. Не угроза. Но если бы пришли сюда с
войском...
   Он зло засопел, а Придону кровь в голову бросилась с такой силой, что
едва не вспыхнули волосы.
   - Доберемся, - процедил он с ненавистью. - Доберемся и до этих башен!
   Еще сутки двигались по настоящей горной дороге. Слева стена до небес,
справа - бездонная пропасть, а сама дорога, что  не  шире  размаха  рук,
пугливо жмется к стене. Артанские кони, привыкшие к  просторам,  храпели
от страха и едва двигались на дрожащих ногах. Отважно бросаются  в  гущу
врагов, умеют бить копытами, разбивая черепа,  хватают  зубами,  сбивают
корпусом, но того врага можно было побеждать!
   Придон тихонько  стонал  сквозь  стиснутые  зубы.  Эти  дни  казались
минутой, растянутой в бесконечность. Копыта  стучат  о  камень  чересчур
звонко, в степи  звук  совсем  другой  -  сухой,  четкий,  приглушенный,
домашний,  а  здесь  слишком  вызывающе,  такой  звук  не  должен  долго
длиться... а он, напротив, длится и длится! И снова длится.  Изо  дня  в
день.
   Очередной короткий привал устроили прямо на горной дороге. Коням дали
овес в мешках, сами прижались спинами к каменной стене, поели  холодного
мяса, терпеливо ждали, пока
   Отдохнут кони.
   Придон отодвинулся  в  сторонку,  дрожащие  пальцы  нащупали  горячую
дощечку на  груди.  Он  положил  на  ладонь  эту  оправленную  в  бронзу
драгоценность, жадно смотрел на портрет Итании, нарисованный Вяземайтом.
   - Неужели, - шепнули его пересохшие губы,  -  тебе  так  сладко  меня
мучить?.. Ты улыбаешься, но  в  твоем  сердце  лед.  Ты  видишь,  как  я
страдаю, но ты весела...  Не  тесно  тебе  в  рамке?  Выйди,  скажи  мне
слово!.. Ты же можешь!.. Ты настолько красивая,  что  ты  можешь  все...
Вяземайт говорит, что красота - самая великая магия на свете, потому  ей
подчиняются даже маги, создатели магии. Даже боги - создатели
   Всего...
   Ее лицо стало расплываться, глаза кольнули льдинки. Он поспешно вытер
замерзшие слезы. Со стыдом и ужасом подумал, что  раньше  никакие  раны,
никакие пытки не могли вырвать даже стон, не говоря  уже  о  слезах.  Он
смеялся и пел боевые песни, когда дикие горцы захватили в плен и начали
   Истязать, но теперь плачет как ребенок, едва  вспомнит  ее  лицо,  ее
голос, ее строгие удивленные глаза...
   - Что со мной, - прошептал он, - что ты делаешь со мной?
   Аснерд посматривал искоса, но молчал. Вяземайт тоже  видел  и  слышал
все, помалкивал, а Конст вообще старался не смотреть в его сторону.
   Вяземайт после долгого молчания толкнул Аснерда в бок.
   - Слышь, медведь...
   - Что?
   - Не спи, говорю.
   - А что тебе?
   - Ты же знаешь, если взять всего десяток верст на  север,  там  гора,
где живет... помнишь? Аснерд недовольно хрюкнул.
   - Я у него был лет сорок назад!.. Да за это время...
   - Это для тебя время, - бросил  Вяземайт.  -  Но  не  для  него,  сам
знаешь.
   Аснерд насупился, буркнул:
   - Знаю. Если надо, что ж... можем сделать  крюк.  Вяземайт  кивнул  в
сторону Придона.
   - Сам видишь. Аснерд вздохнул.
   - Да вижу, такое как не увидеть. Ладно, ты все мясо умял?
   - Еще хлеб остался. Хочешь?
   - Хлеб сам ешь, ты же волхв.
   Они поднялись, Конст торопливо отвязывал  от  конских  морд  мешки  с
овсом. Он поглядывал то на Придона - с  сильнейшим  сочувствием,  то  на
старших героев - с жадным интересом, ибо каждое их слово  несло  в  себе
тайны, а тайны его манили больше всего на свете.
 
*** 
 
   Придон  ехал,   погрузившись   в   думы,   затем   как-то   невзначай
далеко-далеко за  горами  заметил  фигуру  великана.  Залитый  оранжевым
солнцем, тот возвышался над самыми высоНими горами, в обеих руках  нечто
похожее на исполинскую чашу. Придону она показалась панцирем  гигантской
черепахи. Из чаши лился золотой поток, похожий на жидкое золото.  Еще  в
воздухе превращаясь в туман, разбивался  на  белые  кучевые  облака,  но
Придон почему-то был уверен, что часть  волшебной  воды  достигает  гор,
сбегает горными потоками в долины, несет золотые крупинки.
   Конь оступился, Придона тряхнуло, а когда он  снова  вскинул  голову,
великана уже наполовину скрыло облаками.
   - Кто это? - спросил он.
   Аснерд вздрогнул, посмотрел по сторонам.
   - Где?
   - Да вот же...
   Он осекся. На том месте ползло огромное облако. Аснерд посмотрел  еще
раз на Придона, снова на то место гор, спросил:
   - Что-то видел?
   - Да, но...
   - Не всем дано, - сообщил Аснерд. - Может  быть,  ты  чем-то  наделен
большим, чем остальные люди.
   Придон покосился на его мощную фигуру, буркнул:
   - Мне кажется, как раз я обделен больше всех. Аснерд покачал головой,
некоторое время ехали молча, потом Аснерд сказал медленно:
   - Ты помнишь тот базар, когда ты взял из рук бродячих
   Актеров бандуру?
   - Не напоминай, - простонал Придон.
   - Почему?
   - Я стараюсь забыть свой позор, а ты...
   Аснерд хмыкнул.
   - Позор? Многие бы отдали правую руку  за  такое  колдовство!  Ты  же
чародей, еще не понял?.. Да-да, тебе дана власть...  или  пробудилась  в
тебе, не знаю, но теперь в тебе такая  сила,  что  ты  можешь  делать  с
людьми все, что угодно!.. Когда ты шепчешь имя своей принцессы,  у  меня
тоже сердце начинает стучать чаще, а  кровь  вскипает.  Я  посмотрел  на
других, у всех - то же самое. Ты можешь заставить людей плаКать,  можешь
велеть  им  смеяться  до  упаду,  можешь  бросить  с  голыми  руками  на
вооруженного врага, можешь велеть им всем попрыгать в пропасть... У тебя
страшная мощь, но ты, как дурень, едешь с боевым топором, мечтаешь  бить
по головам собственными руками, как...
   Он запнулся, подбирая слово, Придон сказал зло:
   - Как герой!.. Пусть как мужчина, в конце концов!
   - А кто сказал, что если мужчина, - возразил Аснерд, - то обязательно
дурак? Попадаются и умные. Вот я, например. Всегда  себе  попадаюсь  как
самый умный.
   - А что, выходят на поединки обязательно дураки?
   - Не простые, - сказал Аснерд наставительно, - а  отважные!  Отважные
дураки - это красота, это гордость любого племени. Все,  что  делают,  -
прекрасно. И наполнено великим смыслом. Правда, словами такой  смысл  не
передать, надо чувствовать. Отважные дураки - это символ любого  народа.
Без дураков племя не племя, ибо только дураки ведут народ на  свершения,
на захват новых земель, а умные потом  все  это  объясняют  красивыми  и
умными словами. Если у дурака все получилось, то объясняют -  почему,  а
если нет, то умно рассказывают, что было  предельной  дуростью  вот  так
поступить и вот так сделать.
   Придон, совершенно сбитый с толку, пробормотал:
   - Так что же... я не понял... хорошо или плохо быть умным?
   Аснерд хохотнул.
   - Наверное, хорошо. Не знаю, я сам им все еще не стал.  Я  говорил  о
том, что ты, как простой воин, ломишься вперед с топором  в  руке,  хотя
мог бы, как чародей...
   - А чародеи что, не умные?
   Аснерд развел  руками.  Конь,  почуяв,  что  хозяин  выпустил  повод,
попытался остановиться и  пожрать  малость  чистого  снега,  но  воевода
сдавил сапогами бока, и конь вздохнул, пошел еще резвее.
   - Вроде бы умные, ведь чародеи ж... но и дурости в  них  Много.  Ишь,
что-то делают, строят, ломают, кого-то защищают, на кого-то нападают!  А
ведь умный уже с детства знает,
   Что все на свете трын-трава, ничего не изменишь, все  люди  -  скоты,
все бесполезно, нужно сидеть в своей норке и не рыпаться, ибо все вокруг
сволочи.
   Придон покосился на  Аснерда,  вздрогнул.  Там,  вдалеке,  за  спиной
воеводы из серых туч вышла сверкающая белизной полуобнаженная женщина.
   - Что это?
   Аснерд быстро обернулся, в руке непостижимо быстро
   Оказался топор.
   - Где?
   - Да вон же! - вскрикнул Придон. - Вон!
   Он потыкал пальцем. Прекрасная женщина, как он видел отчетливо,  идет
по вершинам гор, однако ноги ее не касаются земли. Он со сладким в  душе
ужасом видел,  как  она  свободно  двигается  в  их  сторону,  вокруг  -
грязно-белые  облака...  Нет,  не  облака,  это  тяжелые  снежные   тучи
появляются прямо из складок ее одежды, из  ее  волос,  из  ее  тела.  На
мгновение сама женщина  становится  этими  тучами,  ее  прекрасное  тело
растворяется, и тогда тучи расходятся от этого  центра,  как  бегущие  в
ужасе овцы, и снова она идет прямо на них, ее  тело  прекрасно,  но  это
тело бездушного белого мрамора... нет, холодного льда...
   - Что ты видишь? - спросил Аснерд не своим голосом.
   - Женщина... нет ее прекраснее... если не считать Итании! Идет в нашу
сторону...
   - Богиня зимы,  -  произнес  Аснерд  странным  голосом.  -  Мы  в  ее
владениях... Хотя я предпочел бы с нею не
   Общаться.
   Он  снова  вглядывался  в  облака  зорко,  лицо  окаменело,  а  брови
сдвинулись. Придон даже задержал дыхание, будто этим мог помочь  воеводе
увидеть  прекрасную  женщину.  Аснерд  всматривался  пристально,   очень
пристально, но Придон с растущим разочарованием замечал по его лицу, что
воеводе не удается рассмотреть то, что так ясно видно ему,  Придону,  не
отмеченному ни силой Аснерда, ни зоркостью Олексы, ни
   Мудростью Вяземайта.
   Богиня ушла в облака, Придон долго  вглядывался,  верТелся  в  седле,
вдруг да появится где еще. Аснерд наконец