ичка!  Подзадержались  мы,  пора  и  честь  знать.
Спасибо за кофе!


     С этого дня Ленка прямо обезумела. Если раньше  она  себя,  по-моему,
каторжанила, пытаясь передавать мысли, двигать мебель, чувствовать  эмоции
из другой комнаты, то теперь те сумасшедшие дни  вспоминались  как  легкий
отдых.
     - Что тебе именно этот чиновник от  науки?  -  возразил  я.  -  Давай
зайдем в другую комиссию. Чужие поверят быстрее, а для однокашника чуда не
бывает.
     - Хочу доказать именно ему, - отрезала она упрямо.
     - Почему?
     - Ему!
     Я не спорил, упрямство Ленки знал. Она была упрямей  всех  ишаков  на
свете. Ей удавалось переупрямить не только людей, но и  вещи,  а  это  уже
называлось телекинезом.
     Зверев был моим одноклассником. Ничем не отличался, серый середнячок.
Кто-то лучше рисовал, кто-то пел, играл в шахматы, ходил на ушах, побеждал
на соревнованиях... Зверев ничего этого не умел. Старательно учился, шажок
за шажком переползал по бесконечной лестнице знаний, вместо дискотек ходил
в МГУ на дополнительные занятия, посещал кружки, помогал лаборантам...
     По-моему, Лена избрала его мишенью только потому, что он  воплощал  в
себе,  по  ее  мнению,  наихудший  путь,  какой   только   могло   выбрать
человечество. Вместо блестящего  взлета  сразу  на  сверкающую  вершину  -
ползком на брюхе,  как  червяк,  не  поднимая  рыла  от  земли,  обламывая
ногти...
     С утра Ленка сидела, уставившись в одну точку. Если ее не  покормить,
она с голоду помрет - не заметит. Я кормил, ухаживал  за  ней.  Сам  я  не
отличался никакими эзотерическими данными, хотя кровь в наших жилах  одна,
потому, чем мог помогал и был горд, что перед  ней  приоткрывается  завеса
Великих Тайн.


     Через три месяца Ленка как ураган ворвалась ко мне на кухню. Глаза ее
метали радостные молнии, лицо раскраснелось.
     - Генка! - закричала она, бросаясь мне на шею. - Мы победили!  У  нас
есть козырь, суперкозырь!
     - Мы ходили с козырным тузом, - напомнил я, осторожно  ставя  тарелки
на стол.
     - Это поважнее! В сто раз, в миллиард, в гугол раз важнее! Это полная
и безоговорочная капитуляция Зверева!
     - Садись, поешь, - напомнил я, подвигая к ней тарелку  супа.  -  Одна
душа осталась
     - Марк Аврелий сказал, что у человека нет ничего, кроме души.
     - Есть, - не согласился я.  -  Желудок  -  тоже  не  последнее  дело.
Рассказывай, что за новый козырь отыскала?
     -  У  тебя  остался  номер  телефона  Зверева?   Сейчас   же   звони,
договаривайся о встрече. Нет-нет, я не унижусь до разговора с ним.  Только
договорись о встрече, а уж я так его ошарашу! На коленях поползет за нами!
     Я недоверчиво хмыкнул, наблюдая, как она  уписывает  горячий  суп.  У
моей замечательной сестренки была не только душа, но и пока  что  здоровый
желудок. В основном, сохраненный моими стараниями.
     Зверева я отыскал уже поздно вечером, дома. Он чуть удивился, услышав
мой голос, но ответил без вражды. Я рискнул спросить, почему он  не  хочет
заниматься Ленкиным двиганьем чашки, он же сам  видел!  Как  я  понял  еще
тогда, он почему-то чувствовал ко мне симпатию,  ответил  доброжелательно,
старательно разжевывая даже то, что я схватывал с первого раза.
     Мы не доверяем гадалкам, объяснил  он,  потому  что  опасно  получать
знания, не зная, откуда и каким образом  оно  формируется.  Если  получать
готовые  знания,  то  нужно  перечеркнуть   все   научно-исследовательские
институты, упразднить ученых, изобретателей!
     Тут я решил, что поймал его, и  спросил,  не  о  своей  ли  он  шкуре
заботится, когда  боится,  что  Ленка  покажет  им  Настоящие  Чудеса?  Он
спросил,  а  что  если  гадалка  после  десяти  удачных   советов   выдаст
одиннадцатый неверный? Проверить не  проверишь,  даже  другие  гадалки  не
помогут, у каждой свои тайные методы! И вот мы, уже привыкшие  им  верить,
не в состоянии проверить их предсказания, послушно бросаемся со скал...
     Тут я решил, что он перегнул. Не такие уж мы идиоты, чтобы  со  скал.
Просто каждый больше любит готовые ответы. А что они добываются без особых
трудов, вообще без трудов - так еще же лучше...
     - Договорился? - спросила Ленка  нетерпеливо,  когда  я  вернулся  на
кухню.
     - Да. В семнадцать тридцать будет ждать у себя.
     Следующий день с  утра  Ленка  потратила  на  сауну,  парикмахерскую,
массажистку, у подруги одолжила модный костюмчик. Я не  узнавал  сеструху.
Она вообще не знала о  существовании  парикмахерских,  мылась  только  под
душем, подруг у нее вообще не было, тем более - модных.
     Когда мы шли по Горького, а тут привыкли  к  фирмовым  герлам,  хмыри
оглядывались ей вслед. Когда Ленка сменила свою цыганистую юбку на  модные
джинсы, я сам  восхитился  ее  точеной  женственной  фигуркой.  Она  умело
воспользовалась косметикой, сделала стрижку, и я  обалдел,  видя  рядом  с
собой волшебную куколку.
     Я никогда не видел Ленку такой, ни для кого она так не старалась.
     Когда мы вошли к Звереву, он подпрыгнул при виде  Ленки.  Растерялся,
заспешил навстречу. По-моему, даже хотел  поцеловать  руку,  но  Ленка  не
сообразила, руку не протянула.
     - Мы не трюкачи, не фокусники, - сказала она ледяным  голосом,  когда
мы сели перед его столом. - И вот доказательство.  На  этот  раз  в  форме
предсказания. Сегодня  в  шесть  часов  двенадцать  минут  вы  пойдете  по
Пушкинской, затем выйдете на проезжую  часть,  пытаясь  войти  в  Козицкий
переулок... В этот момент  будет  мчаться  с  огромной  скоростью  тяжелый
грузовик, а за ним - патруль ГАИ. Вы не успеете ни  перебежать  улицу,  ни
отскочить обратно...
     Зверев начал меняться в лице. Ленка заканчивала торжественно-холодным
голосом - ...когда проскочит МАЗ, а за  ним  -  менты,  от  вас  останется
что-то нехорошее, расплесканное по асфальту шагов на пять...
     Она оборвала себя, глядя на Зверева. Тот сидел, белый как мел. Даже я
сообразил, что Зверев сразу поверил. Наверняка поверил еще тогда, в первый
раз.
     - Простите, - сказала она с легким раскаянием. - Мне  не  нужно  было
так живописать... К тому же это не рок, а увиденная  вероятность,  которой
легко избежать.
     Зверев прерывисто вздохнул. Лицо его было желтым, яснее  обозначились
усталые морщины в углах рта.
     - Вы можете объяснить, - сказал он чужим голосом, -  как  добиваетесь
такого озарения? Каков механизм?
     - Не стремлюсь узнать, - отрезала Ленка. - Бездушному механизму науки
никогда  не  понять.  Я  никогда  не  опущусь  до  такого  позора,   чтобы
сотрудничать с учеными!
     Он устало потер лоб, вздохнул. В глазах  у  него  мелькнуло  странное
выражение. Когда он поднял голову, у него было  лицо  смертельно  усталого
человека.
     - Этого и следовало ожидать, - сказал он  негромко.  -  Вам  чаю  или
кофе?
     Секретарша принесла три чашки, и мы в молчании пили кофе, посматривая
на часы. В шесть часов Зверев поднялся:
     - Мне в самом деле нужно быть в шесть  тридцать  в  редакции  "Нового
мира".
     Мы вскочили, Ленка сияла торжеством. Он вежливо придержал  перед  ней
открытую дверь, снова став  вежливым,  предупредительным.  Только  румяное
лицо оставалось бледным, глаза погрустнели.
     Мы прошли по  Петровке,  перешли  по  Столешниковому  на  Пушкинскую,
Зверев тихо спросил:
     - Лена,  почему  вы  против  исследования?  Если  бы  удалось  понять
механизмы предсказаний, человечество бы получило неоценимый источник...
     - Хотите Озарение запрячь в машину? - прервала она. - Нет, я принимаю
только безоговорочную капитуляцию!
     Она победно засмеялась. Глаза ее  блестели,  от  нее  пахло  хорошими
духами. Я не узнавал сеструху. Она шла бок о бок со Зверевым, задевая  его
локтем, посматривая искоса и, если бы я не знал ее, поклялся бы, что вовсю
клеит задуренного профессора, примеривает ошейник, на котором будет водить
как бычка на веревочке всю оставшуюся жизнь.
     Я посмотрел на часы. Шесть часов две минуты. Зверев тоже посмотрел на
часы, потом перевел взгляд на нас. И губы его дрогнули в горькой улыбке:
     - Не понимаете... Всю жизнь привыкли подчиняться. Как легко, когда за
вас думает и решает вождь, фюрер, дуче! Рабы  избавлены  от  необходимости
думать. Вот  приедет  барин...  Свободным  труднее.  Мы  сами  ищем,  сами
отвечаем.
     Мы миновали Немировича-Данченко. Следующий - Козицкий.
     - Любое откровение - унижает человека,  -  заговорил  Зверев,  словно
разговаривая сам с собой. - Оскорбляет его гордость!  А  мы  не  рабы!  Мы
имеем право знать... Только рабы не хотят знать, строить,  допытываться...
Возьмут, если даже надо отдать не только честь, гордость, достоинство,  но
и... вообще бог знает что отдадут святое.
     Мы остановились на проезжей части. Козицкий на той стороне.  Движение
тут вообще бешеное, улочка узкая, светофоров нет. Пока  перебежишь  на  ту
сторону - страху натерпишься...
     Сердце мое колотилось,  чуть  не  выпрыгивая.  Через  три  минуты  на
бешенной скорости пронесется тяжелый грузовик, за ним в  погоне  -  машина
ГАИ. Бандита ловят, что ли? И когда это все пронесется,  Зверев  будет  на
лопатках. Мы спасли его жизнь, его жизнь спасена парапсихологией,  которую
он отказывается принимать!
     - Думаете, не знаю, каких собак вы на меня навешали? -  вдруг  сказал
он, грустно улыбаясь. - Ретроград,  тупица...  А  почему  все  мистическое
покрыто тьмой? Почему ведьмы слетаются на конгрессы ночами? Почему  именно
ночью надо творить колдовство? Да чтобы  никто  не  подсмотрел,  не  обрел
з_н_а_н_и_е! Непосвященным народом управлять проще. А  наука  предпочитает
солнце. Согласны? Наука - для  свободных  людей.  Она  дает  обстоятельный
ответ на "как" и "почему", а мистика велит подчиняться слепо. Я же человек
свободный, свободой дорожу. Раб может жирнее есть, мягче  спать,  но  я  -
свободный. И буду жить, как свободный. Пусть этой жизни останется немного,
но я не променяю ее даже на бессмертие, если для этого надо  стать  рабом.
За свободу надо платить. Иногда - по высшей мерке.
     Он коротко взглянул на часы. Ленка не  поняла  еще,  ухватил  его  за
рукав:
     - Там сейчас пронесется грузовик!
     - Верю, - сказал он  просто.  -  Вы  хотите,  чтобы  я  выбрал  между
свободой и рабством. Так я выбрал.
     И он спокойно, привычно сгорбившись, пошел через  улицу.  Он  был  на
середине, когда внезапно с грохотом и  свирепым  воем  стремительно  вырос
огромный  МАЗ  с  бампером  до  середины  шоссе.  За   стеклом   мелькнуло
перекошенное лицо. Сзади  послышалось  нарастающее  завывание  милицейской
сирены.
     Зверев не ждал покорно своей участи. Он бросился вперед, почти  успел
уйти от удара,  но  широченный  бампер  задел  его  краем,  отшвырнул  как
тряпичную куклу.
     Ленка вихрем оказалась возле него, подняла  его  голову.  Зверев  был
мертв, изо  рта  и  ноздрей  текла  темная  кровь.  В  глазах  Ленки  была
смертельная боль, словно  грузовик  ударил  по  ней,  круша  кости,  душу,
гордость, веру...
     - Что он наделал? - закричала она отчаянно. - Что он наделал!!!
     Я отвел взгляд. Я просто грузчик, но я знал, что он сделал.





                               Юрий НИКИТИН

                         ЧЕЛОВЕК, ИЗМЕНИВШИЙ МИР

     Этот человек явно был нездешний. Он  растерянно  вертел  тощей  шеей,
старательно читал заржавленные  таблички  с  названием  улиц,  сверяясь  с
бумажкой.
     Потом направился к его дому. Никольский не сомневался,  что  к  нему.
Человек подошел и постучал в калитку. Еще одно свидетельство,  что  пришел
истинный горожанин. Абориген попросту дернул бы раз-другой за ручку, а пес
возвестит, что вот лезут тут всякие, а я не пускаю. Стараюсь, значит. Если
нет пса - заходи во двор смело. В такую погоду  хозяин  обычно  возится  в
садике, собирает гусениц, поливает, окучивает,  подрезает,  подвязывает  -
словом, занимается повседневной  работой  фельдмаршалов-пенсионеров.  А  в
окно стучи не стучи, бесполезно. Со двора не слышно.
     Никольский распахнул окно.
     - Чем могу? - спросил он любезно.
     Человек от неожиданности  отпрянул.  Это  был  маленький  старичок  с
желтым морщинистым лицом и оттопыренными ушами. Видимо, он ожидал  обычной
реакции: кто-то где-то услышит стук, но решит, что ему  почудилось.  После
третьей попытки начнет искать шлепанцы. Наконец подползет к окну, но не  к
тому. В конце концов выяснит, кому, кого, зачем надобно,  и  только  тогда
пойдет разыскивать Никольского.
     - Так чем же смогу? - сказал  Никольский  еще  раз,  не  давая  гостю
опомниться.
     - Вы Никольский? - спросил старик.
     - Я Никольский, - ответил Никольский.
     - Писатель-фантаст? - уточнил старик.
     Никольский поклонился. Может быть, это и есть слава? Кто-то же должен
приходить  почтить  его  труды?  Жаль  только,  что  женщины   не   читают
фантастику. Поклонницы - это, вероятно, терпимо...
     - К вашим услугам, - сказал он. - Заходите. Да, прямо во двор.  Слева
калитка. Кстати, вы в нее только что стучали. Собаки  нет.  В  самом  деле
нет. Ну хотите, забожусь?
     Все-таки он вышел встретить и проводить в комнату неожиданного гостя.
Странно, почему это жители центральной части города убеждены, что у них  в
каждом дворе сидит на якорной цепи злющий кобель ростом с теленка.
     - Садитесь, - сказал он старику, показывая на единственный  свободный
стул. - Раздевайтесь. Можете повесить вот сюда. Или сюда. Фантаст  в  моем
лице представляет, как и его жанр, большие возможности.
     При постоянном бедламе в комнате, естественно, плащ можно было вешать
где угодно. Интерьер от этого вряд  ли  изменился  бы  в  худшую  сторону.
Однако, несмотря на  такой  радушный  прием,  лицо  посетителя  оставалось
скованным, даже напуганным, словно у обиженного зайца из  детской  сказки.
Казалось, что он вот-вот скажет: "Может быть, я вам уже надоел? Может, мне
уйти?" Почтение так и светилось у него в глазах.
     - Меня зовут Леонид Семенович Черняк, - представился наконец старик с
церемонным поклоном: он робко присел на краешек стула и,  не  удержавшись,
окинул комнату любопытным взглядом, робко  подвигался  на  краешке  стула,
почтительно  кашлянул  и  сказал:  -  Я  страстный  любитель   фантастики.
Коллекционер...
     "Ну и слава богу, - подумал Никольский. - Поклонник - всегда приятно.
Давненько жду поклонника. Надоело, когда каждый  постучавшийся  спрашивает
дорогу к ближайшей пивной или просит разрешения воспользоваться  туалетом.
В другой раз только соберешься обсудить с гостем мировые проблемы, а  это,
оказывается, пришел управдом с требованием убрать конские каштаны  на  его
участке улицы. А то еще  участковый  прицепится  с  требованием  выдергать
бурьян подле забора..."
     - Кхм-кхм, - сказал Черняк, и его запавшие глаза впились в  фантаста,
- еще раз прошу прощения, я оторвал вас от работы...  Тысяча  извинений...
Над чем, если не секрет, вы работаете в настоящее время?
     Несмотря на обыденность тона, а может  быть,  именно  благодаря  ему,
Никольский насторожился. Обычно задающие этот тривиальный вопрос полагают,
что приобщаются таким  образом  к  тайнам  творчества,  потом  при  случае
хвастаются знанием творческих планов знаменитости. Но у  этого  было  иное
выражение лица.
     "Постой, а может быть, ты из числа неудавшихся фантастов? Есть у меня
такие знакомые,  есть.  И  немало.  День  и  ночь  строчат  "хвантастику",
заваливают  ею   редакции,   издательские   столы.   Ответ   им   приходит
стандартный... Да и какое может быть в этом случае  разнообразие  ответов?
Но писать не бросают. "Ведь Никольского печатают. Правда, не иначе как  по
блату..." - рассуждают горе-писатели. И никто из  них  не  знает,  что  он
работает над каждым рассказом так, словно от этого  зависит  существование
всего человечества!
     - Есть парочка завалящих идей, - ответил он небрежно. -  Над  ними  и
работаю.
     - Завалящих?
     Старик почему-то встревожился. Что случилось? Может быть, он из числа
тех графоманов, что охотятся за чужими идеями? Бедолаги всерьез  полагают,
что вполне достаточно какого-нибудь поворота  старой  идеи  для  написания
рассказа.  А  ведь  идея  -  только  ингредиент.  А  образы,  мотивировка,
характеры, злободневность...
     Никольский  бодро  прошелся  по  комнате,  разминая  кости  и   давая
посетителю возможность увидеть и по достоинству  оценить  его  плакаты  на
стенах. Особенно два из них. На стеллажах с коллекционными  книгами  белел
листок с корявой надписью: "Книги домой не даются", а  на  противоположной
стороне сразу бросалась в глаза надпись: "Соавторы не требуются".
     - Для  меня  это  очень  важно,  -  сказал  старик,  и  Никольский  с
удивлением отметил упрямую нотку в голосе прежде робкого посетителя.
     - В самом деле?
     - Это важно, -  повторил  старик.  -  Я  обязан  знать,  над  чем  вы
работаете в настоящее время.  И  не  только  для  меня  важно.  Для  всего
человечества.
     "Ух ты! - подумал Никольский. - Но почему не для всей Галактики?"
     - Так что, если это не секрет, - сказал старик просительно.
     - Тема рассказа проста, - сказал Никольский медленно, - очень проста.
Над нашей грешной Землей нависает  грозная  опасность.  Вызвали  ее  люди.
Каждый в этой, новой ситуации ведет себя по-разному. Обнажаются характеры,
выявляются истинные отношения... В этом, собственно, вся соль рассказа...
     - Действие происходит в наше время, - спросил старик, быстро.
     - Да.
     И старик начал бледнеть. Сначала  кровь  отхлынула  от  дряблых  щек,
потом ушла со лба, четко выделились мешки под глазами.  Сразу  подумалось,
что он очень стар. Морщины на лице стали до  предела  резкими,  словно  на
бронзовой маска ацтека.
     "Из-за  чего  так  переживать?"  -  подумал  Никольский  с  невольной
досадой.
     - Вы злой гений! - сказал вдруг старик. - Уничтожьте рассказ, пока он
не наделал беды!
     - Ну вот, спасибо. Собственно, это даже комплимент. Все-таки гений, а
не бездарность. Хоть и злой.
     - Вы все еще ничего не понимаете! - сказал старик  почти  яростно.  -
Идеи ваших рассказов осуществимы!
     - Да? -  сказал  Никольский  очень  вежливо.  Сам  он  был  уверен  в
обратном. - Знаете ли, для меня главное психологизм, философия, внутренний
мир человека...
     Черняк перебил:
     - Помните рассказ "Я знаю теперь все!"?
     Никольский кивнул утвердительно. Как же не помнить  свой  собственный
рассказ, да еще один из  лучших.  Некий  чудак  проделал  несложный  опыт,
который позволил ему видеть интеллектуальную мощь мозга. Ходит  теперь  по
улице и видит ореол вокруг головы у каждого прохожего. И сразу  ясно:  кто
дурак; а кто гений. Рассказ в свое время наделал шуму. Все-таки  в  нем  в
очень резкой форме говорилось,  что  не  все  иногда  находятся  на  своих
местах.
     - Это осуществимо! - сказал старик очень горячо.
     - Да? - снова спросил Никольский очень вежливо. А знает ли его  гость
о поджанрах фантастики? Научная основа  обязательна  только  для  "научной
фантастики". Остальные пользуются наукообразным антуражем или  даже  легко
обходятся без  оного.  Приключенческая,  юмористическая,  психологическая,
аллегорическая. Сам он работал преимущественно в  жанре  аллегорий.  Ясно,
что  обязательное  требование  научной  основы  попросту  зачеркивало   бы
большинство рассказов. Ведь и в рассказе "Я  знаю  теперь  все!"  описание
научного  опыта  понадобилось   лишь   как   вежливая   уступка   наиболее
ортодоксальным редакторам. Сама же идея предельно проста: не  все  в  этом
мире на своем месте. Вот академик - дутая величина, а рядом стоит  киоскер
с энциклопедическими  знаниями.  Проходит  девушка,  которая  притворяется
очень умело горячо любящей, а издали  смотрит  тихая  Золушка...  Все  это
герой видит благодаря  ореолу  над  их  головами,  а  вот  они  ничего  не
замечают... Ему, Никольскому, понадобился ореол, а Лесажу - хромой