налитые соком стволы.  Ткни  пальцем  -  пробьешь!  Шероховатая
поверхность с длинными шелковистыми волосами, похожими на шерсть сибирской
кошки, круглые ребристые плоды размером  с  футбольный  мяч...  Сказочный,
причудливый мир!
     Тролль равнодушно шел через гигантский бурьян, запоминая, анализируя,
раскладывая увиденное по полочкам в  многоэтажном  хранилище  памяти.  Все
знакомо...  А  вот  для  курсанта  море  необычного.  Впрочем,  он   и   в
подмосковном лесу заблудится, ибо  станет  гоняться  за  каждой  бабочкой,
ползать за каждым жуком...
     Он оглянулся. Женька шел следом  раскрасневшийся,  одухотворенный  по
самые уши, которые светились как факелы. Глаза сияют, рот открыт.
     - О чем замечтался, поэт?
     Женька покраснел еще больше, опустил глаза.
     -  И  наткнулись  земляне  на  прекрасный  замок,  -  сказал   Тролль
насмешливо  и  нараспев.   -   И   жили   в   том   дворце   представители
др-р-р-р-р-ревней цивилизации, и среди них - дочь  престарелого  Правителя
звезд, прекрасная и несравненная...
     Женька испуганно дернулся, спросил сразу охрипшим голосом:
     - Ян... откуда ты знаешь? Мысли читаешь?
     - Зачем, - сказал Тролль иронически. - Визуально, брат, визуально.  У
тебя и так все на рожице написано. Крупными буквами! Печатными.
     - А-а-а, - протянул Женька, сразу успокаиваясь. На всякий  случай  он
опустил голову, пряча глаза, и чуть приотстал. Все же не вытерпел,  сказал
мечтательно: - А было бы здорово... Наткнуться на древнюю цивилизацию...
     - И чтоб в  самый  критический  момент,  -  согласился  Тролль  очень
серьезно. - Чтобы Верховный Правитель, умирая, успел передать ключи  от...
ладно, не от казны, но хотя  бы  от  библиотеки  с  Сокровищами  Знаний  и
показал, как ими пользоваться. Так?
     - Ну, Ян...
     - Увы, дружище. Мы облетели планету трижды.
     -  Ну  и  что?  Беспилотные  приборы  могли  ошибиться.  К  тому   же
необязательно строить заводы с километровыми трубами  в  небо.  Тут  могли
избрать биологический путь развития.
     - Придумай что-нибудь поновее.
     Они шли через лес и Женька вовсю  придумывал  новое.  К  счастью  для
Женьки Тролль пропускал мимо ушей, хотя в нужные моменты  вовремя  хмыкал,
говорил: "Ух ты!" - и Женька расцветал свои  фантазии  всеми  мыслимыми  и
немыслимыми красками.
     Тролль не слушал. Здесь, на этой планете, все проще. Как и на  других
планетах. Потому он и здесь, в космосе, в героическом Звездном  флоте.  Он
помнил, почему, или, вернее, от чего ушел в  космос.  Догадывался,  почему
стал космическим волком Макивчук, почему прославленный  капитан  почти  не
бывает на Земле, почти не уходит в отпуск,  да  и  тогда  околачивается  в
Звездном флоте... Это Женька по дурости да  от  избыточной  молодости  еще
полагает, что космос - это  героизм  и  прочее,  работа  для  мужчин.  Еще
предстоит ему понять однажды, что космос  -  пристанище  для  неудачников,
тихая пристань  для  не  вписавшихся  в  бурную  жизнь  Земли  -  нервную,
противоречивую,  изматывающую.  Космос,  особенно  Дальний  Космос  -  для
слабых... Для уползших с Земли зализывать раны.
     Он резко остановился, взглянул на часы.
     - Ого! Пора возвращаться. Наш повар в чине капитана уже  колдует  над
клейстером. Надо бы съесть с аппетитом, вот расстроится!
     Он представил себе огорченное лицо Макивчука.  Вот  так,  капитан,  с
аппетитом! А если еще и похвалить его стряпню?
     - Совсем запечалится, - решил он. - Пошли обратно, поэт!
     Женька послушно повернулся, потом спохватился:
     - Постой! Вон цветы, прихвачу один для капитана.
     - Нужны ему твои цветы, как... - сказал Тролль. -  Давай,  но  только
мигом!
     Женька ухватил обеими руками  облюбованный  стебель.  Чашечка  цветка
оказалась  на  уровне  его  груди.  Троллю  цветок  показался   зачуханным
подсолнухом.
     - Быстрее, - торопил он.
     Женька отчаянно сражался с туземным растением. Жилистое, волокнистое,
оно не давало свернуть себе голову, коричневый сок сразу же забрызгал руки
и  скафандр,  на  ноги  живописно  приклеились  ободранные  рассвирепевшим
Женькой огромные листья.
     - Ну в чем дело? - осведомился Тролль нетерпеливо.
     Курсант остервенело дергал измочаленный  стебель,  яростно  сопел  от
стыда и злости. Не сорвать паршивый цветок? Речь идет о репутации!
     Тролль взирал на битву насмешливо. Эти с виду хрупкие растения бывают
гибче шелковых ниток и прочнее легированной стали. Салажонок не знает. Что
ж, убедится на - опыте - лучше усвоит.
     Вдруг  в  нескольких  шагах  впереди   листья   шевельнулись,   стали
раздвигаться. В руках у Тролля мгновенно появился автомат. Женька, выпучив
глаза,  видел,  как  в  образовавшемся  просвете   появилась...   девушка!
Настоящая, живая. И настолько прекрасная, что у Женьки сжалось  сердце,  и
он до боли закусил губу. Нет, не для них такая одухотворенная красота, это
для небес, для высших существ, а сюда попала случайно, он  и  смотреть  на
нее недостоин; она вся из солнечных лучей, из звезд и лунного света...
     - Принцесса, -  прошептал  он,  обмирая  от  счастья  и  нежности.  -
Принцесса...
     Она медленно пошла к ним. Глаза  ее  смотрели  пристально,  изучающе.
Огромные глаза, загадочные и немного печальные... А длинные золотые волосы
падают почти до самой земли.
     Измочаленный стебель выскользнул из  ослабевших  пальцев  Женьки.  Он
ощутил,  что  деревянно  шагнул  ей  навстречу.  Тролль  нахмурился,  дуло
автомата смотрело в их сторону.
     Она приближалась медленно, словно плыла. В звездных глазах  появилась
теплота, сказочно прекрасное лицо чуть изменилось, проступила радость,  во
взгляде при виде звездных пришельцев возникло изумление,  которое  тут  же
уступило место надежде...
     - Мы с Земли... - сказал Женька.
     Собственный голос показался ему грубым и отвратительным,  скафандр  -
грязным, а себя он представил в виде страшной лохматой обезьяны. А девушка
- существо из света и утренней росы...
     Незнакомка подошла вплотную. Женька видел в ее глазах мрак, затаенную
боль, тоску по угасшей  древней  цивилизации,  но  видел  и  надежду,  что
могучий Звездный Пришелец спасет ее народ.
     - Мы это сделаем, - пообещал Женька хриплым голосом.
     Она положила ему  на  плечи  прекрасные  руки  и  привлекла  к  себе.
Обалдевший от счастья Женька видел краем глаза, что Тролль шагнул быстро в
сторону, словно намеревался держать их на прицеле.
     И вдруг Женька ощутил резкую боль. Кости его затрещали, грудь сдавило
так, что сердце остановилось. Колени подогнулись, и он бы упал, но руки  -
теперь уже превратившиеся в лапы - держали крепко. Прекрасное лицо  теряло
прежние очертания, тело незнакомки расплывалось и обволакивало курсанта.
     Глухо пророкотал автомат. Женька почувствовал, что валится на  землю.
Сверху рухнуло тяжелое, больно придавило ноги. Над головой  прогремел  еще
одиночный выстрел, и курсант ощутил, что его тянут за ногу.
     Сильные руки подхватили, встряхнули.
     - Цел?
     - Вроде бы, - прошептал Женька.
     Тело вопило от боли, словно побывало в объятиях  чудовищного  питона.
Ребра при вздохах задевали одно за другое.
     - Что это было? - спросил он.
     Тролль  стоял  спокойный  и  чуть  грустный.   Его   широкие   ладони
по-прежнему крепко держали автомат, ноги расставлены на ширину плеч. Живое
олицетворение космической мощи и мужества.
     - Посмотри, - ответил он.
     Женька, с трудом ворочая шеей, оглянулся. В двух шагах  подрагивал  в
конвульсиях коричневый, слабо пульсирующий мешок. Гладкое  тело  блестело,
как у раздувшегося дождевого червя. Медленно закрывался огромный - в треть
туловища - красный перекошенный  рот,  полный  блестящих,  как  алмазы,  и
длинных, как ножи,  загнутых  зубов.  Скользкую  кожу  прочерчивал  ровный
пунктир пулевых отверстий, из которых сочилась черная жидкость.
     - Что это? - повторил Женька тихо.
     - Хамелеон. Хищный хамелеон-пиявка.  В  регистр  войдет  видимо,  под
названием Хамелеона Евгения Медведева обыкновенного.  В  смысле  хамелеона
обыкновенного, не тебя. Ты у нас существо уникальное! Говорили - не верил.
     Он, не торопясь, принялся дозаряжать автомат, отыскал в траве  оружие
курсанта. Двигался он  медленно,  давая  Женьке  прийти  в  себя.  Курсант
слышал, как старший товарищ бормотал, нещадно перевирая  слова,  стих  про
дурака, который растранжирил столько, что и не счесть, но леди вдвое могла
бы съесть, дурак на то дурак и есть...
     Плечи курсанта вздрагивали.  Тролль  стоял  в  сторонке,  старательно
очищал автомат друга от налипшей слизи.
     Женька глотал слезы, и, опустив голову, все тер шлем, не понимая, что
слезы слезами, а сквозь правую сторону шлема в самом деле ничего не видно.
Там расплылось большое матовое пятно.
     - Тролль...
     - Ну и желудочный сок у этой твари! - восхитился Тролль. - Да-а, леди
вдвое могла бы съесть...
     - Да что ты о желудочном соке, - сказал Женька тоскливо.
     Его плечи снова затряслись.  Тролль  подошел  вплотную,  его  тяжелая
пятерня опустилась на плечо  курсанта.  Женька  ощутил  тепло,  идущее  от
ладони друга. Скафандры экранировали любые виды излучений, но Женька тепло
все равно ощутил.
     - Это мимикрия, - сказал Тролль с сочувствием. - Не воображай невесть
что. Разумом и не пахнет! Эта тварь уступает даже земным моллюскам. Где-то
на уровне чуть ли не простейших... А чтобы заманить жертву,  прикидывается
наиболее  привлекательным  объектом.  Понял?  Эта  тварь,  видимо,   умеет
улавливать  зрительные   образы.   Ты   ведь   такими   представлял   себе
инопланетянок?
     Женька с ужасом и отвращением смотрел под ноги. Губы дрожали, а слезы
все бежали и бежали по щекам, оставляя блестящие дорожки.
     - Ну и вкус у тебя, - сказал Тролль. - Это же  надо  такое...  А  еще
стихи пишешь. Идти сможешь?.. Как там сказано: но  дурак  не  приставил  к
виску ствола, впрочем, как вы и я, хотя жизнь ему не мила...
     Женька отпустил руку от деревца, за которое цеплялся, его качнуло.
     - Смогу, - сказал он. - А эта... это существо уже начало меня есть!..
Ян, я каждый раз тебе удивляюсь. Все  тебе  понятно,  все  объяснимо,  все
знакомо. Ты и с этими хамелеонами словно бы уже встречался?
     - Встречался, - ответил Тролль коротко.
     Женька догнал, заглянул в лицо космонавта.  Тролль  шел  потемневший,
глаза  ушли  под  надбровные  дуги,  лицо  окаменело,  словно  вспомнил  и
мгновенно пережил страшное время на другой, куда более трудной и  нещадной
планете.
     - И ты... и ты... - пораженный Женька от обиды потерял голос и только
шипел, как разъяренное земноводное, - не сказал?.. Не предупредил?
     - То было еще на Земле, - ответил Тролль.




                               Юрий НИКИТИН

                                  ЗУБАРЬ

     Савелий брел по колено в теплой  прогретой  воде.  В  энцефалитке,  в
болотных сапогах до пояса, при карабине - он чувствовал себя защищенным от
всех неожиданностей, только бы удержаться на твердом, не ухнуть в глубину.
     Раздвигая отяжелевшие от воды кусты, чутко прислушиваясь, он  свирепо
думал, что в этом году речка затопила столько-то там Швейцарий,  Андорр  и
Люксембургов, а может, и не только Швейцарий - он  хорошо  знал  географию
только своего Тетюхинского края,  -  но  все  равно,  они  там  с  погодой
непотребничают, реки вспять гонят, над головой спутники мельтешат: неба не
видно, это ж сколько  железа  вверху  носится,  подумать  страшно,  вот  и
зарезали, загубили природу...
     Савелий не  останавливался,  проскакивал  островки  просохшей  земли,
снова плюхался в воду, раздвигал мусор, отталкивал трупики птиц  и  мелких
зверьков, ревниво и с горечью осматривал охотничьи владения. Пусто...
     Он прыгнул на кочку и уже в воздухе дернулся, словно мог вернуться.
     Под каргалистой березкой бессильно распластался  невиданный  зверь  с
доброе бревно. Как ящерка, серо-зеленый, но в длину под  три  метра,  рыло
длиннющее, глаза взял от громадной жабы, еще  весь  в  костяных  досочках,
особенно на голове и спине, только пузо вроде как пузо.
     - Ах ты ж, несчастное...
     Савелий, подавив удивление, шагнул ближе. Зубарь - зверя Савелий  тут
же окрестил  зубарем,  -  не  отрывая  морды  от  земли,  скреб  по  грязи
выпирающими ребрами. Шкура, сухая как бумага, обтягивала  их  так  плотно,
будто под ней, кроме  скелета,  ничего  не  осталось.  Вытаращенные  глаза
смотрели тускло, их заволакивало серой пленкой.
     Сапоги Савелия выросли прямо перед мордой зубаря, тот хотел отползти,
но лапы только дернулись, царапнули  влажную  землю.  Глаза  зубаря  вовсе
прикрыла кожистая пленка. Он ждал смерти.
     Савелий нагнулся. Челюсти зубаря были легкие и высохшие как  дощечки,
что лежали много месяцев на солнцепеке. Пасть  открылась  длинная,  вся  в
алмазно острых  зубах,  Савелий  уважительно  передвинул  пальцы  ближе  к
безопасному краю. Зубарь не противился, и Савелий, придержав носком сапога
пасть в раскрытом виде, отыскал в кармане  ломоть  хлеба,  бросил  зверюке
вовнутрь, туда же вытряс крошки из карманов.
     Зубарь приоткрыл глаз, недоверчиво  покосился  на  человека.  Савелий
убрал сапог, челюсти деревянно треснулись. Зубарь не шевелился.
     Савелий вздохнул, шагнул мимо.  Дальше  островки  цеплялись  один  за
другой, там вешние воды силу потеряли, земля приподнялась.


     - Мария, - сказал он дома, - я сегодня зубаря встретил.
     - Зюбряка?
     - Да нет, зубаря. Зюбряк  с  рогами,  а  этот  с  зубами.  Зубоносец!
Страшноватый такой урод, аж жалко.
     - Такого не знаю, - ответила Мария безучастно.
     Она собирала на стол. Муж проголодался, устал, нужно  накормить  его,
как положено кормить мужчину во всей его мужеской силе.
     - И я не знал, - признался Савелий.
     Мария раскрыла рот, даже остановилась. Ее муж знал все на  свете,  то
есть в тайге, а чего не было в тайге, того,  по  ее  мнению,  и  знать  не
стоило.
     - Пришлый, что ли?
     - Да.
     - Из-за реки, наверное, - предположила  Мария.  -  Какая  там  только
нечисть не живет! Только байлазовцам там и место.
     Савелий довольно хлебал борщ  пряча  усмешку.  На  той  стороне  село
Байлаза, жил там один, что-то у них с Марией не выгорело насчет свадьбы, с
тех пор она уверилась, что все проходимцы родом из Байлазы.
     - Вряд ли, - усомнился он.
     - А ты откуда знаешь?
     - Бывал в тех краях. Там все такое же.
     - Чего ты там шастал?  -  спросила  она  подозрительно,  даже  посуду
перестала тереть.
     - Интересно, - ответил он простодушно.
     - Ах, тебе интересно! А я день-деньской сижу  одна,  а  ты  за  рекой
шляешься, тебе там интересно, лишь бы не дома...


     Утром Савелий собрался в  путь  ни  свет  ни  заря.  Мария  заворчала
спросонья, он сурово одернул:
     - Божья тварь погибает. Как не совестно!
     - Так бога ж нет, - сонно ответила Мария из-под одеяла.
     - Может, и нет, а тварь есть. Не веришь, пойди потрогай зубы.
     Мария, охая и ежась, выползла из постели. Божья  тварь,  по  рассказу
Савелия, не выглядела божьей, бог не стал  бы  творить  такое  страшилище.
Разве что это дело рук врага его, который создал эту  мерзость  тайком  да
запустил в сад божий: в Уссурийскую тайгу. Или эта тварь самозародилась  и
самовывелась в канализациях города - рассказывают и не такие страсти  -  и
ныне поперла в мир. Так ведь город тоже создание врага рода человеческого,
а тайга, особенно в их Тетюхинском краю, - единственно правильное место...
     Все  же  покорилась  и,  подгоняемая  Савелием,  собрала  кастрюлю  с
ливером, даже укутала в тряпки,  чтобы  сохранить  тепло.  Савелий  собрал
рюкзак, Мария же с облегчением снова юркнула в постель, даже не дожидаясь,
когда захлопнется дверь.
     Островок вырос, зубарь оказался  на  маковке  острова,  почему-то  на
боку. Живот  был  серо-желтый,  запавший  почти  до  спины,  перепачканный
гнилью, по бокам остро выпирали ребра. Кожа на лапах собралась в  складки,
хвост пошел трещинами.
     - Навались, - велел Савелий.  Он  опустил  кастрюлю  перед  узкорылой
мордой. - Не знаю, что у вас там едят, но тут  лопай  что  дают.  Да  и  с
такими зубищами траву не жрут, я ж понимаю. Сам не вегетарианец.
     Зубарь  с  трудом  приоткрыл  глаза.  Челюсти  дрогнули,  он  тужился
раскрыть пасть.
     - Дожился, - укорил Савелий.
     Он взялся за челюсти зверя, стараясь не  порезаться  об  острые,  как
бритвы, зубы. Зубарь не противился. Савелий осторожно  положил  зубарю  на
язык крохотный, еще теплый кусок мяса. Язык дернулся, потянулся  в  пасть.
Савелий едва дождался, пока зубарь  трудно  и  мучительно  двигал  языком.
Наконец  по  горлу  поползло  маленькое  вздутие,   неторопливо   и   туго
приближаясь к желудку.
     Зубарь медленно оживал. Савелий скормил ему весь ливер. Зверюга  даже
попыталась вылизать кастрюлю, не сумела из-за длинного носа, зато  сожрала
тряпку, пропахшую мясным духом.
     Савелий опустился на валежину,  набил  трубку.  Зубарь  снова  закрыл
глаза, уже сыто, осоловело.
     - Далеко ж ты забрел... - сказал Савелий, с  удовольствием  посасывая
трубку, - но раз уж забрел, живи... Все мы должны жить.  Всем  есть  место
под этим солнцем. А что отощал, то ничего... Край  у  нас  богатый,  корма
хватит любой твари...
     Зубарь приоткрыл глаз, покосился на пустую кастрюлю, шумно вздохнул.
     - Если, конечно, ушами хлопать не будешь,  -  продолжал  Савелий,  не
обращая внимания на то, что у зубаря ушей не  наблюдалось.  -  Я  из  тебя
паразита делать не собираюсь, ты останешься зверюкой, корм самодобывающей.
Так жить труднее, зато правильнее. И у зверя гордость имеется... А  может,
только у зверя и осталась?
     Кряхтя, он поднялся. Кряхтел  просто  так,  захотелось  пококетничать
возрастом, в теле же переливалась гремучая сила.
     - Будь здоров, зубарик!


     Через недельку он резво бежал вдоль берега там же  по  краю  Байлазы.
Вода спала, река вошла в берега, но  земля  жирно  чвиркала  из-под  сапог
коричневыми струйками, угрожающе подавалась вниз, погружалась,  и  он  шел
как по болоту: незнакомая зелень, водоросли, высыхающие  на  солнце  пучки
выдранной травы, которые вода принесла невесть откуда,  может,  из  краев,
откуда и зубаря приперла...
     От кустов мороз по коже бежит: с веток мертво свесили мокрые ослизлые
ноги клочья травы и тины, везде чудятся морские чудища, мертвые или живые,
иные клубки травы подсохли: брось спичку -  вспыхнут  как  порох,  встанут
факелами среди болотища.
     Он на ходу высматривал, куда ставить ноги, потому зубаря увидел, лишь
когда чуть не столкнулся с ним. Зубарь выскочил из реки в  трех  шагах  и,
весь мокрый, блестящий, с разинутой  пастью,  неуклюже  переваливаясь  как
утка, спешил в лес. Позади еще колыхались кусты.
     Савелий  остановился,  зубарь  остановился  тоже,  повернув  к   нему
раскрытую пасть. Приподнявшись на всех четырех коротких лапах,  он  держал
брюхо над землей, даже хвост не касался земли, хотя под бревновидной тушей
лапы казались худыми и ослабшими.  Он  стоял  неподвижно,  как  статуя  из
камня, маленькие глазки смотрели как... Ни одна  живая  тварь  не  смотрит
так, ни медведь, ни олень, ни глухарь! Так  мог  бы  смотреть  придорожный
валун, обрети он глаза, так бы смотрел зыбучий песок. Этот зубарь и  похож
на живой и двигающийся камень или в лучшем случае - на ожившее бревно.
     - Пшел, - сказал Савелий. - Чо стоишь? Беги, догоняй!
     "До  чего  же  тварь  не  наша",  -  подумал  он.  Волосы  на   руках
зашевелились, встали. Изюбрь и тот смотрит человечьими  глазами,  в  самой
малой птахе лесной и то есть от человека, а это  бегающее  бревно!  Да  не
просто бревно, а затонувшее сто миллионов лет, ставшее камнем, живущее уже
по законам той, другой жизни... Или еще той,  что  сто  миллионов  лет  до
человека...
     - Пшел, - повтори