ой - огромный щит. Голова с пивной котел,  сквозь  прорезь  в
шлеме брызнули злобой ямы глаз. Вадим успел заметить налитые кровью белки.
Гигант взревел, прыгнул с неожиданной  легкостью,  палуба  затрещала,  меч
рассек воздух...
     Вадим похолодел, руки стали ватными. Щит неуверенно  дернулся  вверх,
но страшный удар остро рванул кисть, плечо ожгло. Половинки щита запрыгали
по палубе, а меч великана, сорвав пластинку панциря с плеча, ссек огромный
кусок доски с борта, перерубив толстые гвозди.
     Сбоку крикнул Иваш, отвлекая гиганта. Вадим споткнулся,  отступая,  а
гигант, хищно пригибаясь, уже почти рассекал его пополам, но сбоку блеснул
шлемом Иваш, отчаянно  ударил  пеласга  обломком  меча.  Гигант  мгновенно
повернулся,  Иваш  отскочил  неудачно,   запутался   в   снастях,   пеласг
замахнулся, и Вадим увидел, как на левом  боку  врага  чудовищные  мускулы
раздвинули пластины доспехов...
     Сцепив зубы, теряя сознание от страха, он бросил себя вперед, и когда
гигант навис над Ивашем, по панцирю огромного  пеласга  скользнуло  лезвие
меча... Вадим почти промахивался, но последним усилием воли обеими  руками
направил острие между полосками металла.
     Меч вошел тяжело, словно гигант был из дерева. Страшный крик  тряхнул
корабль. Вадим увидел перед собой в прорези шлема бешеные  глаза  гиганта,
доски ушли из-под ног, голова взорвалась от резкой боли,  палуба  ринулась
навстречу, сверху рухнула тяжелая, как слон, волна,  удушила,  потащила  в
себе вдоль бесконечного борта.
     Кто-то наступил ему на пальцы. Он с трудом поднялся на колени.  Кровь
бежала с разбитого лица, вся одежда промокла и отяжелела.  Лязг  оружия  и
шум боя быстро стихали, лишь изредка доносился крик - это  воины  находили
укрывшихся, деловито приканчивали и бросали за борт.
     - Вадим, ты жив?
     Сильные пальцы подхватили его под руки. Иваш счастливо смеялся,  тряс
за плечи.
     - Ты жив, - выдохнул Вадим.
     - Да. Свалили чудище мерзостное... Как его ловко поцелил!
     - Ты жив... жив...
     Он дрожал, ему казалось, что тело плавится и принимает другую  форму,
каждая косточка трясется, ищет себе место, но находит другое, каждый  нерв
дрожит и, успокаиваясь, тоже, однако, сцепляется с себе  подобными  уже  в
других местах, но впервые перемен не боялся.
     - Мы живы, - сказал Иваш ликующе. - И жить нам, друже, вечно!
     Он обнимал Вадима, а тот невольно думал о  вмешательстве  в  события.
Ведь Иваш должен был погибнуть... Как отразится на будущем?
     Палуба резко накренилась. Он ухватился  за  мачту,  ветром  забросило
клочья пены ему в лицо, он инстинктивно зажмурился, и тут  же  наступившая
тишина оглушила, в ушах раздался пронзительный звон. Он оглянулся, еще  не
узнавая огромный зал и аппаратуру вдоль стен.
     Люди в белых халатах замерли, подавшись в креслах к большому  экрану,
где медленно исчезало огромное лицо Иваша, и сквозь струйку крови  на  его
щеке уже просвечивало оборудование лаборатории.
     Старший медик оглянулся, вскочил:
     -  О,  вы  уже  вернулись!..  Большое  спасибо  вам,  каждый  кадр  -
неоценимое сокровише.  Я  был  прав,  ваша  закомплексованность  оказалась
фактором благоприятным. Даже жаль, что теперь вам в прошлое уже нельзя.
     Вадим, не слушая его, кивнул рассеянно,  пожал  всем  руки  и  вышел.
Нельзя так нельзя. Прошлое отныне с ним навсегда.
     Улица встретила рассеянным утренним светом. Каменный  город  выглядел
надежным, вечным, всегдашним.
     Возле его дома на углу толпились туристы,  ожидающе  оглядывались  на
двери соседнего подъезда. Загорелый атлет с гитарой, весь в бицепсах  и  в
яркой майке с чужой надписью бил всей пятерней по струнам, стучал по деке,
провоцировал своих рюкзачников на песню. Все держались весело, размашисто,
подчеркивая необычность людей, которые выезжают за  город  на  природу  на
целый день.
     Когда Вадим шел мимо, из подъезда выбежала Татьяна.  Рюкзачок  за  ее
спиной еще больше  оттянул  плечи  назад,  придав  ей  вид  женщины  модно
беспомощной и беззащитной, чтобы любой слабак  ощутил  себя  рядом  с  нею
мужчиной. Туристы восторженно заорали, гитарист сыграл туш.
     Вадим холодно отодвинул их взглядом с дороги. Прошел он весь  как  из
гранита, с развернутыми плечами, твердым лицом. Она  и  эти,  не  желающие
воскресить в себе прошлое, люди-однодневки...
     Татьяна  кивнула  приятельски,  тут  же  забыв  о  нем.  Он   ответил
нейтрально, даже благожелательно. Она  запнулась,  оглянулась  в  красивом
полуобороте, ресницы удивленно взлетели:
     - Кстати... где ты был эти дни?
     - В морских походах, - ответил он непривычно сильным голосом.
     - Откуда ты?.. А, побывал?  Разрешили?..  Да  погоди  же!  Что-то  ты
какой-то... Слушай, -  вдруг  заторопилась  она  нервно,  то  избегая  его
взгляда, то жадно обшаривая глазами его лицо, - если не хочешь с нами,  то
могу я... Погоди же! Могу остаться. В конце концов, и на прудах ничего.
     Туристы притихли. Загорелый было выдвинулся, выпячивая  челюсть,  но,
перехватив взгляд Вадима, стих, уменьшился в размерах.
     Вадим отмахнулся:
     - Езжай!  Какие  там  пруды.  Работы  много!  Езжай-езжай!  Счастливо
отдохнуть, ребята. Устали, поди, наработались за свою жизнь.
     Он поднимался к  себе  легко,  пружинисто,  впервые  не  цепляясь  за
перила. И темные тени в подъезде уже не заставляли сжиматься...
     Какие тени? Он сам искал их и  рубил  под  корень,  очищая  мир.  Где
мечом, где словом, но мир с каждым поколением светлел хоть чуть-чуть...
     Он, Вадим Явор, рубился с врагами, водил корабли, а в  страшную  ночь
Атлантиды  успел  добежать  до  корабля!  Его  миллионолетняя  цепь  жизни
вынырнула из пещеры и протянулась до этой минуты... От  него  зависит:  из
темного вчера потянется ли цепь в  светлое  завтра,  или  же  он,  трус  и
неврастеник - ладно, бывший, - оборвет ее?
     Ноги несли его со ступеньки на ступеньку. Не оборвет... Те люди имеют
право на жизнь. Он просто обязан.
     Гм,  только  одно.  Если  вдруг  его  далекому  потомку   понадобится
скользнуть в нынешнее время за поддержкой... Что  ж,  надо,  чтобы  он  ее
нашел.



                               Юрий НИКИТИН

                            МОСКВА, 2000-Й...

     Он  вздрогнул.  Сузились  размеры   комнаты.   Квартира   неузнаваемо
изменилась. Исчезла старинная  мебель,  исчезли  ковры.  Повеяло  холодом,
неуютом.
     Он  находился  в  малогабаритной  комнате.  Открытая  дверь  вела   в
крохотную прихожую. Из совмещенного санузла доносился частый стук  капель.
Окна были тусклые, по одному из стекол  наискось  тянулась  грязная  лента
лейкопластыря, стягивая трещину.
     Небо было бурым, словно тяжелая ржавая туча висела над самым домом.
     Костлявая  рука  страха  сжала  горло.  В  глазах  потемнело.   Стены
пошатнулись, начали валиться на него. Он плотно зажмурил глаза,  чтобы  не
видеть этот ужас. Сердце заколотилось бешено, он дышал  судорожно,  пальцы
отыскивали комфорт-роман.
     Внезапно  ноздри  уловили  необычный   запах.   Он   раскрыл   глаза,
невероятным усилием постарался удержать контроль над собой.
     Из кухни доносилось позвякивание. Шорох...
     Он поспешно направился  туда.  Сердце  колотилось  так,  что  вот-вот
выпрыгнет и запрыгает по полу, как большая неуклюжая лягушка.
     На кухне возле плиты суетилась невысокая темноголовая  женщина.  Кофе
сбежал, и она, небрежно приподняв  решетку,  неумело  сгребала  коричневую
гущу в уголок.
     Он остановился, обессилено держась за косяк. Женщина оглянулась, в ее
глазах появилось ожидание. Лицо ее было с высоко  поднятыми  скулами,  рот
широк, губы чересчур полные и оттопыренные. Глаза смотрели с ожиданием.
     Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец она сказала
с недоверием и жадным ожиданием в голосе:
     - Константин... пришло ли к тебе... это?
     Он вздрогнул. Голос был  абсолютно  тот,  как  у  Илоны.  Он  молчал,
продолжая ее рассматривать  во  все  глаза,  слишком  ошеломленный,  чтобы
разговаривать.
     Илона, если это она,  все  еще  не  отрывая  от  него  настороженного
взгляда, замедленным движением положила тряпку, медленно развязала узел на
фартуке, сняла. Он тупо смотрел, как она так же медленно и очень аккуратно
повесила его на спинку стула, двинулась из кухни.
     Ей нужно было пройти мимо него, а он стоял на проходе. Она скользнула
боком, маленькая, юркая, однако его руки перехватили ее. Она  ударилась  о
его грудь, уперлась кулачками, отогнулась, все еще настороженно заглядывая
ему в глаза.
     -  Илона,  -  проговорил  он.  Смолк,   затем   снова   сказал,   уже
прислушиваясь к своему голосу, хрипловатому и  обыкновенному:  -  Илона...
Это наш мир?
     Она грустно кивнула:
     - Да. Таков он настоящий. Неустроенный,  нерациональный.  С  пыльными
бурями,  отравленными  водоемами,  нехваткой  ресурсов...   С   множеством
нерешенных грозных проблем.
     Он жадно всматривался в ее лицо.  Такое  обыкновенное,  и  вся  такая
обыкновенная... Внезапно острая жалость к себе резанула его, он  оттолкнул
ее и бросился обратно в комнату. Дрожащими пальцами рванул  на  себя  ящик
стола. Голубая коробка лежала на  прежнем  месте,  на  дне  перекатывалось
десятка два крохотных  оранжевых,  словно  наполненных  солнечным  светом,
шариков.
     Схватив всю коробку,  он  бросился  в  ванную,  чтобы  запить,  снова
отпихнул эту  женщину,  что  теперь  проскользнула  в  прихожую  и  быстро
натягивала куртку. Он успел перехватить ее взгляд: это был прежний  взгляд
Илоны. Но в нем не было восхищения его умом,  находчивостью,  силой...  не
было обожания... не было даже негодования... Она  посмотрела  с  жалостью,
как на слабого, раздавленного. Посмотрела как на калеку.
     Он задержал пилюли у  рта.  От  нетерпения  чуть  было  не  проглотил
двойную дозу вообще без воды. Тогда вообще бы стал, если  не  поперхнется,
императором Галактики...
     - Прощай, - сказала она печально. Ее пальцы нащупали ручку  двери.  -
Ты же мой рыцарь... Говорил, что защитишь...
     Он услышал свой визжащий от страха голос.
     - Мне плевать на  неустроенность...  Я  хочу  жить  приятно,  я  хочу
комфорта! Наш уровень цивилизации обеспечивает высокий комфорт...
     - Это иллюзорный комфорт... Для слабых...
     Не слушая ее, он торопливо наполнил водой стакан.


     - В будущем количество психических расстройств возрастет еще  больше,
- сказал Константин с апломбом. - Резко возрастают нервные  нагрузки,  НТР
давит, постоянно оглядываешься - как бы не задавило,  со  всех  сторон  на
тебя обрушивается лавина информации... Даже на улице со всех сторон в мозг
бьют рекламы, плакаты, знаки, предостережения, вывески, объявления, визжат
тормоза, мент свистит, со всех сторон голоса, шум, трамвайные звонки...
     - Народ приспосабливается, - сказал Павел  мирно,  -  а  болезней  не
стало больше. Просто научились выявлять такие расстройства,  какие  раньше
проходили незамеченными.
     - Оптимист!
     - Верно.  Народец  приспосабливается!  Уже  давно...  Чуть  ли  ни  с
пещерного времени.  Зачем,  по-твоему,  дикари  лопают  мухоморы,  древние
славяне варили брагу, а сейчас  в  магазинах  полным-полно  ликероводочных
изделий? Для равновесия, братец... Тут обидели, так он в  иллюзорном  мире
набьет морду обидчику, а то и вовсе  станет  императором  и  велит  врагов
исказнить лютой смертью.
     Константин сказал нервно:
     - Наш мир дает этим... иллюзорщикам слишком много. Одни лотереи  чего
стоят! Купит несчастный слабак билетик, затем  полгода  до  самого  тиража
мечтает о богатстве, которое с неба упадет!
     - Пусть мечтает.
     - Но он же не работает в полную мощь! Надеется на слепое счастье.
     - Но и  не  ворует  зато.  Надеется,  уже  хорошо.  Дурень  тот,  кто
подсчитывает, сколько государство заработало на лотереях и на  водке.  Это
все убыток! И занимается этим государство потому, что  прекрати  выпускать
водку - тут же самогон начнут гнать. Водка  хоть  очищенная,  без  вредных
примесей... Государство не в силах изжить зло, так хоть уменьшает его! Так
и лотерея. Надо дать шанс и тем отчаявшимся  слабакам,  которые  сами  уже
ничего не могут. А то возьмут ножи и выйдут на улицы!
     Он улыбался, но глаза смотрели серьезно. Константин  остро  посмотрел
на друга, спросил резко:
     - А что дают пилюли?
     -  Гм,  пилюли  другое  дело.  Цивилизация  невероятно   усложнилась,
малейший сдвиг хоть  на  крошечном  участке  может  привести  к  гибельным
последствиям. Потому созданы  психотропные  пилюли,  которые  поддерживают
психику человека на оптимальном уровне. С  помощью  пилюль  человек  легко
переносит усложнившийся ритм жизни, быстро и безошибочно принимает решения
в сложных ситуациях, работает  продуктивно...  Да  что  ты  набросился  на
пилюли? Чай, кофе, табак официально именуются  "культурными  наркотиками"!
До  сих  пор  некоторые  племена  и   религиозные   секты   избегают   ими
пользоваться!
     - Понятно. Ты из тех, - поддел его Константин, - кто в  прошлом  веке
пытался легализировать, т.е., перевести из "некультурных"  в  "культурные"
марихуану и героин?
     - А ты из тех, - разозлился Павел, - кто еще на три  века  раньше  за
курение табака в Турции рубил головы и с трубкой в зубах насаживал на кол,
желательно на людной площади,  а  в  России  рвал  несчастным  курильщикам
ноздри и ссылал на каторгу!.. Ты даже не знаешь, что и сам поглощаешь  эту
наркоту в диких дозах!
     - Я?
     - Ты!
     - Каким образом?
     - А что у тебя в книжном шкафу? Полно наркоты! Фантастика, детективы,
слюнявые романы про любовь... Разве не становишься красавцем супергероем с
первых же строк?
     - Книги не наркота!
     - Смотря какие. Вон энциклопедии  -  не  наркота.  И  справочники.  И
классика. Не вся, правда. Раньше над книгой надо было думать, понимаешь? А
сейчас?.. Идиоты. Не знают, даже если они академики и все в  медалях,  как
породистые собаки, что книжная наркота потому и пришла с Запада...
     - Ага, сел на свой конек о гнилом Западе!
     - Дурень, послушай сперва. Ты хоть знаешь, что развитие литературы на
Западе и на Руси шло противоположными путями?.. Нет?.. А  я  тебе  докажу.
Это так очевидно, что надо быть круглейшим идиотом, чтобы  не  замечать...
Но не замечают!.. Идиоты... Страна непуганых идиотов. Да и на Западе их не
меньше. Даже больше, пожалуй.
     - Ну-ну, не отвлекайся!
     - У них литература пошла от странствующих  менестрелей,  бардов,  что
бродили от замка к замку, пели и рассказывали баллады. Сумеет  развеселить
или разжалобить - ему пряник и кошель с монетами,  а  нет  -  в  шею.  Так
искусство и  совершенствовалось.  Искусство  развлекать!..  А  у  нас  вся
литература пошла  от  церковной,  первые  ее  образцы  -  это  "Откровения
такого-то святого...",  "Поучения  такого-то...".  Она  так  и  называлась
духовной, ибо писало эти книги духовенство. А потом когда робко отделилась
веточка светской, она осталась духовной, такова сила традиции! Точно  так,
как на Западе осталась традиция развлекать богатых  феодалов.  Сейчас  там
феодал всякий, кто может купить книгу. Его и развлекают, из него  выжимают
слезы, а заодно и монеты.
     Константин недоверчиво поморщился:
     - Ты глубоко забрался...
     - Ничего подобного! Духовная литература была при князьях,  потом  при
многочисленных царях, при  советской  власти...  Потому  у  нас  немыслимы
авторы вроде Вальтер Скотта, Дюма, Жюль Верна, Уэллса,  Эдгара  По,  массы
всех этих вестернов, детективов, ужасников, фантастики, триллеров... У нас
читать книгу - работа. Так и говорили "работает над книгой". А у  них  шло
усиление спецприемов  как  воздействовать  сильнее  на  читателя,  на  его
чувства, на его инстинкты... То есть, сперва узаконили чай и кофе, вот-вот
узаконят марихуану, а сейчас книги  по  мощи  воздействия  приближаются  к
двойной дозе героина, а некоторые и превосходят... Так что иные книги  уже
помощнее тех оранжевых пилюль, которые слабаки глотают, как лошади.
     Константин пожал плечами:
     - Я не читаю на языках. А такие книги у нас не переводят.  Пилюли  же
дают  человеку  возможность  жить  в  роскошной   квартире,   общаться   с
интересными людьми, как вот  ты,  к  примеру...  могу  бывать  везде,  где
захочу...
     Павел усмехнулся, глаза остро блеснули:
     - Но зато не знаешь... только веришь!.. есть я на самом деле, или  же
игра твоего воображения? С которым ты споришь умно, умело, а я  остаюсь  в
дураках?
     Константин сказал кисло:
     - Ну, я не сказал бы, что побеждаю в споре...
     - Значит, я не воображение? Или твое воображение начало давать  сбои?
Все ли у тебя в порядке, дружище?
     - Не сомневаюсь!
     Похоже, ответ прозвучал излишне резко. Павел всмотрелся внимательнее,
покачал головой:
     - А не переел ли ты их... Неустрашимый рыцарь, герой  Галактики,  чей
гордый девиз - защищать слабых, беречь женщин?


     Константин  скользнул  по  коробочке  с  оранжевыми  пилюлями  жадным
взглядом. Через мгновение  окажется  в  своем  уютном  мире,  а  она,  эта
женщина,  останется  в  этом  неприспособленном,  отравленном   выхлопными
газами, где работы выше головы... Он, мужчина, уйдет в  тыл,  оставив  эту
слабую, ведь слабую же, на передовой?
     Он еще не знал, что принял то решение, к которому давно шел. Пилюльки
часто-часто застучали о раковину. Он автоматически открыл кран, но  вместо
воды закапала ржавая жижа.
     Она жадно смотрела ему в лицо. Он шагнул к ней, взял за плечи.  Глаза
ее были трагически расширены, лицо бледное, как мел.
     - Да куда ты без меня? - спросил он, уже не замечая  в  своем  голосе
слабой нотки. - Пропадешь, мой жалобный зайчик.
     Он расправил  плечи,  чувствуя  плотно  облегающую  кольчугу.  Пальцы
правой руки обхватили рукоять  двуручного  меча,  а  на  левой  чувствовал
привычную тяжесть щита с его красивым и гордым девизом. Он,  рыцарь  этого
мира, остается в нем охранять и защищать свою женщину!



                               Юрий НИКИТИН

                                 МУРАВЬИ

     -...На каждую амазонку  в  колонии  полиергус  приходится  шесть-семь
чужих рабочих, - сказал Натальин, заканчивая лекцию.
     В это время в аудиторию  заглянули.  Натальин  сразу  ощутил  холодок
между лопатками,  словно  кто-то  невидимый  приложил  холодное  лезвие  к
обнаженной  спине.  Давно  ли  была  первая  лекция,  когда  он  настолько
разволновался, что выбежал из зала?
     - Ам-мазонки полиергус, - сказал  он  дрожащим  голосом  и  с  ужасом
почувствовал, что надвигается дикое косноязычие, когда он не  в  состоянии
связать и двух слов, - эти  амазонки  не  единственные  в  своем  роде.  В
следующий раз рассмотрим  крупноголового  и  широкожвалого  харпагоксенуса
сублевиса, который тоже полностью зависит от рабочих муравьев чужих видов.
Я кончил!
     По широкому проходу к нему уже спешили двое:  директор  и  незнакомый
крупный мужчина с загорелым широким лицом, изрезанным шрамами.
     Директор торопливой скороговоркой представил:
     - Тролль, заместитель директора  по  геологоразведке  Венеры.  Умоляю
вас, Натальин, пойдемте быстрее!
     Они подхватили Натальина под руки и почти бегом повели к выходу. Рука
у замдиректора оказалась прямо железной. Чувствовалось, что он без  особых
усилий мог бы раздавить локоть преподавателя мирмекологии, словно  елочную
игрушку.
     "Бывший космонавт", - констатировал Натальин с уважением.  Ему  стало
обидно от сознания собственной неполноценности.  Худое  и  скорбное  лицо,
кривые зубы, сутулая спина... Наверное, он  даже  лето  не  любил  по  той
причине, что приходилось снимать защитный панцирь: пиджак с искусственными
плечами. Никакая рубашка не могла скрыть торчащих ребер,  плоской  грудной
клетки, костлявых плеч и длинных худых рук с  бледной  кожей,  к  тому  же
покрытых темными волосам