что  неизмеримо  более  высокое  по  качеству!  Интеллектуальный  гигант
Вселенной...
     Моцумото подошел к иллюминатору и  стал  пристально  всматриваться  в
черный мрак космоса. И мы знали, куда он смотрит. Там была  наша  планета,
наша Земля...
     - С кем ты говоришь? - спросил он, не оборачиваясь. - Так, в  большом
космосе?
     - С подобными себе, - ответил Разум.
     Значит в космосе есть еще такие же Супермозги? А может быть, даже...
     - А есть ли на планетах, - спросил я, - подобные нам?
     Разум ответил, не задумываясь:
     - Вполне возможно. Я не  интересовался  внутренним  устройством  моих
друзей. Знаю, что космос населен подобными мне!
     - Давно ли ты поддерживаешь с ними связь? - спросил Дагер.
     - Миллионы лет. Я ведь еще очень молод.  И  мал.  А  есть  Супермозги
размером с Галактику!
     Это и понятно: человечество жило только на одной планете...
     - Скоро и ты, - сказал я,  -  начнешь  распространяться  на  соседние
системы. Уже строят первый звездолет...
     - Да, - подтвердил  Разум,  -  я  как  раз  собираюсь  дотянуться  до
ближайшей звездочки. По-моему, там есть земляные шарики, что вы  называете
планетами...
     У меня закружилась голова. Кто собирается дотянуться: он или мы?
     У коллег было не лучше.  Флемминг  воспаленными  глазами  смотрел  на
индикаторную панель, словно это она говорила такие несуразицы.
     - Разве ты не чувствуешь, -  спросил  я,  когда  горстка  космонавтов
устремляется через пространство?
     - Я почувствую, - был ответ, - что тянусь к соседней  системе.  А  вы
ощущаете, что делают в этот момент какие-нибудь два-три  нейрона  в  вашем
мозгу? Из двадцати четырех миллиардов?
     - А если космонавты погибнут?
     - В ваших мозгах ежесекундно гибнут нейроны.
     Да, он был прав. Короткоживущим клеткам человеческий  организм  может
показаться  бессмертным.  Но  люди  умирают,  другие  родятся  на   смену.
Нормальный  обмен  в  этом  сверхгигантском  Разуме...  который  вовсе  не
бессмертен. Он только  живет,  сколько  существует  и  будет  существовать
человечество...


     Этот вопрос вертелся на языке у всех. И каждый избегал касаться  его.
Среди всяких вопросов есть и стыдные...
     Первым не выдержал Дагер. Избегая смотреть на нас, он спросил Разум:
     - Ты ведь не можешь состоять из однородной коры. Есть отделы  главные
и второстепенные. Гипофиз, мозжечек и другие. Ответь, как ты воспринимаешь
нас? Все ли человечество  вносит  одинаковый  вклад  в  твои  мыслительные
процессы? Оно у нас разделено на  нации.  Существуют  различные  народы...
Различные способности...
     В его глазах горел  огонек  непонятного  фанатизма.  А  черт,  почему
непонятного? Стыдно  теперь  признаваться,  но  в  тот  момент  я  тоже  с
нетерпением ждал ответ.  Я,  как  никто  другой,  знал  истинную  величину
вклада, который внесли в сокровищницу мировой культуры славянские  народы.
Особенно украинский.
     Краем глаза видел, как подались вперед Флемминг, Моше, Моцумото.
     Голос ответил:
     - Непонятно. Что такое - нация? Я - Разум.
     А сегодня он сказал:
     - Я помогу вам избавиться от болезней. Вы мне поможете избавиться  от
моих. И не только от войн. То, что я узнал от вас, не говорит  о  здоровье
человеческого общества. А это очень важно и вам и  мне.  Послушайте,  я  -
Разум,  обращаюсь  к  каждому  человечку  в  отдельности:  давайте   будем
сотрудничать! Мы нужны друг другу. Мы необходимы друг другу! Помогите мне,
я - Вам...
     Не знаю, когда я вернусь к своему хобби. Да и  вернусь  ли  вообще...
Дело в том, что мне и человечеству предложили только две дороги. Одна -  к
звездам, вторая - в пещеры...
     И нельзя одновременно идти по обеим.




                               Юрий НИКИТИН

                            ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ

     К вечеру море стало сумрачным. О  борта  корабля  тяжело  били  серые
свинцовые волны, над самыми надстройками висело набрякшее небо. Оставалась
узенькая полоска между молотом туч и наковальней океана,  и  корабль  полз
изо всех сил, все еще надеясь выскользнуть из-под удара грозы.
     Правда, такая картина могла возникнуть разве что для  наблюдателя  из
самой дальней дали: корабль несся, как гигантский  плуг,  мощно  вспарывая
океан.  Все  сорок  два  участника   научно-исследовательской   экспедиции
разместились в уютных каютах, кое-кто еще сидел  в  библиотеке,  некоторые
отправились в кают-компанию смотреть фильм, доставленный  вчера  самолетом
вместе с почтой.
     Назар остался в своей каюте, тесном помещении, чуть побольше  купе  в
вагоне поезда.  Хорошо,  хоть  какие-то  удобства  предусмотрены:  цветной
телевизор, мягкий  диван,  приемник,  диктофон,  кондиционер,  климатизер,
проектор с большим выбором диафильмов.
     Сперва  Назар  пытался  читать,  затем  включил  телевизор,  пощелкал
тумблерами радиоприемника, но возникшее тягостное  чувство  не  проходило,
напротив - усиливалось. Выключил кондиционер,  а  климатизер  настроил  на
усиленное озонирование воздуха, но  и  это  не  помогло.  Что-то  тяжелое,
давящее вторгалось в психику, и бороться с  этим  было  трудно.  Когда  же
пойдут на спад эти вспышки на Солнце, чтобы можно было взяться за работу?
     Со  злостью  отдернул  штору.  За  иллюминаторами  в   черноте   ночи
вспыхивали молнии, погромыхивало. Корабль шел ровно, о  качке  не  было  и
речи:  на  столике  горделиво  возвышался   длинноногий   бокал,   доверху
наполненный соком.
     Но все что-то сопутствующее таким грозам действовало угнетающе. То ли
пониженное давление плюс солнечная активность, то ли еще что-то.  Все-таки
человек - часть природы и  живет  по  ее  законам..  Любое  возмущение  на
Солнце, противостояние Марса, даже приливные атмосферные волны,  вызванные
гравитацией  планет-гигантов  Юпитера  и  Сатурна,  -  все   это   властно
вторгается в психику, вносит возмущение в симфонию человеческой души..
     В конце концов Назар полез в  аптечку.  Там  отыскались  великолепные
транквилизаторы: мощные, не кумулятивные, приятные на вкус.  Вообще-то  он
редко прибегал к лекарствам,  но  это  сейчас  было  оправдано  трудностью
плаванья в открытом океане. Вот уже восьмой  день  не  видят  они  ничего,
кроме однообразной морской глади.
     Проглотив пару таблеток, Назар подумал  и  добавил  к  ним  еще  две:
поправочный  коэффициент  на  отвратительную   погоду.   По   телу   стала
растекаться успокоительная  теплота,  кровь  побежала  по  жилам  быстрее,
приятно защипало в кончиках пальцев, а в голове, напротив, стало  легко  и
хорошо.
     Он решил лечь и потянулся к шторе, чтобы задернуть  ее,  отгородиться
от холодного негостеприимного мира... В этот момент там, за иллюминатором,
сверкнула  яркая  молния,  осветила  страшные  апокалиптические  тучи,  их
неправдоподобно лиловые рваные края и.. парусный корабль, который несся по
бурному морю.
     Это  было  невероятно.  Однако  Назар  отчетливо  видел  в  двух-трех
кабельтовых странный парусник, стремительно мчавшийся параллельным курсом,
лишь постепенно отставая... Его накрывали волны, но он упрямо  взлетал  на
следующий чудовищный вал,  чтобы  снова  провалиться  в  бездну.  По  морю
неслась каравелла, настоящая каравелла! На таких ходили Колумб и Васко  да
Гама. Высокие надстройки на носу и корме, три мачты. На гроте  -  красивый
косой парус, на бизани - поменьше, тоже косой, на фоке - почти квадратный.
     В памяти  мелькнул  эпизод  из  детской  кинокартины:  залитая  ярким
солнцем, в море выходит празднично расцвеченная флагами каравелла.  Гремит
оркестр, ослепительно сияют медные пушки, а над кораблем сверкают белизной
крылья парусов, похожих на утренние облака. У борта ласково плещутся синие
волны.  Каравелла,  выкрашенная  в  темно-коричневый   цвет,   удивительно
гармонирует со всем миром и легко скользит по воде.  Именно  скользит:  не
вспарывает ее, не бороздит, а несется неслышно, словно над  волнами  летит
огромная сказочная птица...
     На палубе улыбающиеся моряки машут шейными  платками  и  треуголками.
Все как один загорелые, белозубые, с мускулистыми руками. А на капитанском
мостике, небрежно  сбивая  тросточкой  клочья  белой  пены,  которую  туда
взметнул ветер, стоит  тоже  загорелый,  обветренный  ветрами  семи  морей
просоленный  капитан.  У  него  красивое  мужественное  лицо.  Из  рукавов
богатого камзола выглядывают знаменитые брабантские  кружева,  на  широком
белом шелковом поясе висит длинная шпага с затейливым эфесом, над  которым
работали лучшие мастера Милана, а ножны украшены драгоценными камнями...
     Вспышка  молнии  продолжалась  миг,  но  изображение  впечаталось   в
сетчатку глаза и длилось, поражая  неправдоподобностью:  неподвижные,  как
дюны из грязно-серого песка, застывшие волны и  замерший  в  стремительном
беге странный парусник!
     Назар вскочил, заметался. Потом решился: сорвал со стены спасательный
жилет, без  которого  капитан  запретил  научным  работникам  выходить  на
палубу, кое-как напялил и выскочил в  коридор,  который  плавно  изгибался
вдоль борта. Пробежав по  нему,  бросился  наверх,  миновал  один  пролет,
второй, третий... Мелькнула  мысль  воспользоваться  лифтом,  но  осталось
всего два пролета - и вот он выскочил на верхнюю палубу.
     Едва удержался под ударами шквального ветра,  лицо  стало  мокрым  от
мельчайшей водяной пыли. Гром  грохотал  так,  словно  над  самой  головой
рушились горы, в рваных, быстро бегущих тучах мелькал красноватый  отблеск
молний.
     Назар подбежал к борту. Волны дыбились далеко внизу, брызги  тоже  не
достигали вознесенной на высоту пятиэтажного дома палубы.
     В неверном  блеске  молний  Назар  снова  увидел  старинный  парусный
корабль. Теперь он был уже далеко позади и отставал все больше:  даже  при
ураганном ветре не парусам тягаться с атомной турбиной!
     - Каравелла... - прошептал Назар, - настоящая каравелла... И  позвать
никого не успею! Вот дурак, фотоаппарат не захватил...
     Стремясь не терять парусник из виду, он  побежал,  поскальзываясь  на
мокрой палубе, вдоль борта. Мрак  постепенно  заволакивал  каравеллу,  она
становилась все меньше и меньше,  молнии  освещали  только  паруса,  потом
только самый большой из них...
     Назар все ускорял шаги.. Быстро  выскочил  на  корму,  чтобы  бросить
прощальный взгляд на парусник, и в этот момент  палуба  под  ногами  резко
дернулась, ушла назад. Назар  невольно,  ускорив  бег,  чтобы  не  упасть,
налетел  на  фальшборт,  больно  ударился  о  него  грудью.  На  мгновение
перехватило дыхание, и тут он  в  страхе  понял,  что  силой  инерции  его
перебросило через борт. Он косо летел вниз в бешено бурлящие волны и еще в
воздухе увидел, что атомный корабль, уходя от бури, резко набрал  скорость
и как бы поднялся выше.
     В этот миг Назар ударился о воду, ушел в нее с головой, ощутил  дикий
холод и боль в ушибленной груди. Его крутило,  сжимало,  рвало  на  части,
потом выбросило на поверхность. Он оказался  в  некоем  подобии  резиновой
лодки, под  головой  была  упругая  подушечка  -  это  включилась  система
жизнеобеспечения  спасательного  жилета.  По  спине   разлилась   приятная
теплота: автоматически сработали нагревательные элементы. Будь здесь  даже
Ледовитый океан,  они  сумеют  поддержать  нужную  температуру,  а  запаса
энергии хватит на несколько лет.
     И все же Назар ощущал смертельный ужас. Он раскачивался на волнах над
бездной. Он слышал свой крик, барахтался, бил  руками  по  воде,  но  едва
доставал ее кончиками пальцев, потому  что  спасательный  жилет  раздулся,
приподнял его над водой, защищая от волн.
     Дважды он ударился лицом о трубочку, что вылезла из жилета,  пока  не
вспомнил, что там в отсеке разогревается какао и что  с  момента  удара  о
воду включилась аварийная радиостанция жилета. Сейчас на корабле уже ревет
сирена,  на  карте  вспыхивают  лампы,  автоматически  выходят   на   цель
пеленгаторы.
     Ветер и  волны  несли  его  в  ночь,  ледяной  мрак.  Вверху  страшно
грохотало, в лицо свирепо били брызги.
     Вдруг впереди вырос темный скошенный силуэт судна, вверху угадывалась
громада паруса. Мимо стремительно несся  легкий  корпус  каравеллы...  Той
самой, из-за которой он и оказался в океане!
     Назар не успел что-либо сообразить, крикнуть,  как  сверху  прогремел
гулкий голос. Ему ответил второй, резкий и властный. Кричали на незнакомом
языке, Назар собирался закричать в ответ, но в этот  момент  его  дернуло,
потащило, он ощутил, что тело вдруг потяжелело,  и  вот  уже  болтается  в
воздухе, свет молний озаряет бешено мчащиеся под ним волны.
     У  борта  его  подхватили.  Он  ударился  о  что-то  твердое,  тяжело
перевалился и упал. Спасательный жилет  с  шумом  выпускал  воздух,  перед
глазами, едва не ободрав лицо, мелькнул мокрый пеньковый канат с крюком на
конце, которым его подцепили за стальные дуги жилета и вытащили.
     Назар  попытался  подняться  на  ноги,   но   палуба   вдруг   встала
вертикально, сверху обрушилась  гора  ледяной  воды,  и  его  потащило  по
деревянному настилу палубы. Он тщетно пытался ухватиться за что-нибудь.  В
какой-то момент ноги ощутили опору,  вода,  что  влекла  Назара,  с  шумом
устремилась дальше. Он извернулся, схватился за чугунную тумбу, к  которой
были принайтованы три толстых, туго натянутых каната, и посерел от  ужаса.
Назар был уже у противоположного борта, и рядом через прорубленные  в  нем
отверстия обратно в море водопадом низвергалась вода.
     Палубу под ним бросало то вверх, то вниз, и встать он не мог. Ледяной
ветер не давал поднять  головы,  и  все  же  Назар  кое-как  дотянулся  до
ближайшего каната и поднялся, уцепившись за него обеими руками.
     Он находился у левого борта. Палуба ходила ходуном, голова кружилась,
к горлу  подступала  тошнота.  Особенно  мучительно  было,  когда  корабль
проваливался.
     Волны глухо били в борта, оснастка трещала, под ногами гуляли  потоки
воды.  Чуть  посветлело;   проглянула   луна,   заливая   все   мертвенным
фосфорическим сиянием, да и глаза чуть привыкли к темноте, но  рассмотреть
что-либо было трудно: мелькали тени, люди бегали,  сипло  и  тяжело  дыша,
таскали канаты и железные крюки, убирали  часть  парусов,  а  над  головой
страшно свистело в реях и недобро скрипели мачты.
     Шагах в пяти впереди  маячила  коренастая  фигура  человека,  который
стоял за штурвалом.. Огромный, широкоплечий, в старинной  морской  одежде,
он  с  трудом  справлялся  со  штурвалом,  который  сопротивлялся,  норовя
вырваться из рук.
     Назар трясся от  холода.  Пробовал  сдерживаться,  но  крупная  дрожь
сотрясала все тело. Дрожали руки, которые  буквально  приросли  к  канату,
стучали зубы.
     Канат отпустить он решался, чтобы не унесло волной за борт, и  только
тревожно смотрел на бегающих людей, которые, свободно  лавируя  в  паутине
туго натянутых канатов, карабкались по вантам, ползали по реям.
     Команда  работала,  напрягая  последние  силы.  Почти  все   были   в
лохмотьях, с бледными истощенными лицами.
     Из тьмы, пронизанной ветром и брызгами, появились двое.  Оба  были  в
старинных потертых камзолах, на локтях зияли дыры. Широкие  морские  брюки
обветшали до такой степени, что давно потеряли свой первоначальный цвет, а
внизу истрепались до бахромы.
     Остановились перед  Назаром.  Один  из  них  сказал  что-то  резко  и
повелительно. Назар, глядя на него во все глаза, виновато  пожал  плечами:
не понимаю...
     Человек, который стоял перед ним, был очень  стар,  хотя  и  сохранил
крепость мускулатуры. Над голым черепом  торчал  венчик  неопрятных  седых
волос, лицо  казалось  худым,  жестким,  с  резкими,  словно  вырубленными
чертами, а глаза, голубые, как небо, и беспощадные, как  блеск  обнаженной
сабли, горели неистовым, исступленным огнем.
     Второй тоже сказал что-то, вероятно, повторил вопрос на другом языке.
Этот человек был исхудавшим еще в большей мере. Лохмотья изношенной рубахи
держались на веревочках, да и те были в узелках разного цвета и толщины. А
из-под этих лохмотьев торчали,  едва  не  прорывая  тонкую  бледную  кожу,
острые ключицы... На левом боку рубахи зияла дыра,  сквозь  нее  виднелись
ребра. Задав вопрос, он закашлялся, выплюнув сгусток  крови  и  обессилено
схватился за канат.
     - Не понимаю, - ответил Назар, ощущая, как бешено стучит сердце. - Не
понимаю! Я русский, меня сбросило с корабля...
     Старший, в котором  Назар  угадывал  капитана,  снова  сказал  что-то
жестко и отчетливо, словно ударил железом о железо.
     С  реи  спрыгнул  матрос.  Это  был  высокий  костлявый   человек   в
истрепанном камзоле, натянутом на голое, посиневшее от холода тело.
     - Шпрехен за дойч? - спросил он.
     Назар покачал головой. Увы, немецким он не владел.
     - Ду ю спик инглиш?
     Это спрашивал тот же матрос. Голос у него был хриплый, простуженный и
к концу фразы слабел, словно матроса покидали силы.
     - Ноу, - ответил Назар.
     Матрос сделал еще попытку:
     - Парле ву франсе?
     Получив отрицательный ответ, оглянулся на капитана, развел  руками  и
скрылся. Подошел еще один, такой же  худой,  в  лохмотьях,  задал  тот  же
вопрос на испанском, итальянском, еще каких-то языках. Капитан  уже  начал
проявлять нетерпение.
     Вдруг в стороне раздался голос:
     - По-русски понимаешь?
     Назар встрепенулся. В двух  шагах  от  него  с  усилием  тянул  канат
бородатый человек.  На  нем  была  заплатанная  рубаха.  Без  ворота,  без
пуговиц, зато на голой груди мотался на тонкой цепочке нательный крестик.
     - Понимаю, - торопливо крикнул Назар. - Я русский! Меня  сбросило  за
борт... А кто вы?
     - Люди, как видишь, - ответил с натугой бородач и замолчал, изо  всех
сил подтягивая толстый конец. Закрепив его за кольцо, вделанное в  палубу,
сказал медленно, глядя наверх на паруса:
     - Идем к новым землям. Капитан у нас вон  тот...  Ван  Страатен.  Дай
только обогнуть этот анафемский мыс и тогда...
     У Назара  перехватило  дыхание.  Значит,  он  на  знаменитом  Летучем
Голландце? Да, корабль стар, безнадежно стар. Скрипели и раскачивались под
ударами шторма потемневшие мачты, канаты то провисали, то натягивались так
резко,  что  каждую  минуту  могли  лопнуть.  Деревянная  палуба  и  борта
латаны-перелатаны, в кормовой надстройке зияют дыры...
     Ван  Страатен  скользнул  взглядом  по  спасенному,   что-то   сказал
помощнику и тяжело пошел к рулевому.  Помощник  кивнул  и  быстро  побежал
вдоль борта, ловко перебирая руками паутину канатов.
     Назар, борясь с подступающей  от  качки  тошнотой,  спросил  земляка,
который невесть как очутился на призрачном корабле:
     - А кто ты? Как попал сюда?
     Тот неопределенно пожал плечами. Он не смотрел на Назара: над головой
дрожала и выгибалась дугой  рея,  туго  натянутые  канаты  звенели.  Парус
гудел, оттуда летели брызги и смешивались с клочьями пены и потоками воды,
что гуляла по палубе.
     - Попал, как  все  попали,  -  ответил  наконец  земляк.  Подпрыгнул,
закрепил конец потуже и объяснил:
     - Человек я, а не скотина. Иван Васильевич отменил Юрьев день,  да  с
нами совет не держал... Подожгли мы с  двумя  бедовыми  смердами  усадьбу,
порешили боярина да и подались на вольные земли... По дороге встретились с
конными ратниками. Те двое отбились - порубили пятерых, а мне леший дорогу
перебежал: упала лошадь и придавила. Пока выбрался, тут и скрутили. Да все
одно утек, пробрался в чужие земли.. Да что долго баить! Мытарился, но  ни
перед кем спину не гнул. А потом  дознался,  что  сыскали  божий  свет  за
морем-окияном, где нету еще  ни  бояр,  ни  царей.  Нанялся  я  плотником,
набрали команду... Эх, нам бы только сей мыс миновать!
     Он свирепо выругался, погрозил тучам кулаком. Суставы  были  красные,
распухшие, все в ссадинах и воспаленных язвах. Когда-то это  был  красивый
чело