л Савелий громче. - Брысь с дороги!..
     Зубарь не двигался. Его пасть чуть присомкнулась, затем челюсти снова
шевельнулись, верхняя поползла вверх, словно  ее  тянули  невидимые  цепи.
Блеснули длинные  и  частые  зубы,  за  ними  лежал  странно  серый  язык,
совершенно сухой, хотя зубы блестели от слюны.
     - Брысь, говорю! - рявкнул Савелий.
     Он замахнулся прикладом. Зубарь чуть присел,  изогнул  шею,  готовясь
принять удар и еще больше раскрывая пасть. В  этом  тоже  было  что-то  от
ожившего  камня:  живой  зверь  испугался  бы  или  разъярился,   а   этот
механически примет удар, тут же, как оживший капкан,  цапнет  за  приклад,
размелет его в щепы...
     - Ах, чертяка...
     Савелий потоптался и, не сводя глаз с зубаря, пошел огибать зверя  по
дуге, а земля проседала, ноги проваливались до колен, и так  добрел  опять
до тропки. По сапогам ползла грязь и жирная вода, Савелий опустил голенища
до коленей, погрозил зубарю.
     Зубарь оставался на прежнем месте. Он еще больше походил  на  камень,
ибо налетел ветерок, кусты качнулись, все пришло в движение, только зубарь
не шевелился и все тем же неподвижным взглядом следил за Савелием.
     - Ты даже и не скотина, - ругнулся Савелий.
     Он пошел дальше, прислушиваясь к каждому шороху, стараясь  растворить
неприятный осадок. Ишь, неуступчивый. Правда, он, Савелий, царь природы, и
не домогается, чтобы ему завсегда уступали дорогу,  даже  неудобно  порой,
что хозяин тайги или красавец благородный олень поспешно уходят в сторону,
будто чужие в лесу, ворюги какие, но все-таки привык уже, удобно  так,  не
этому кривоногому уроду менять порядки в исконно нашенском лесу...


     Потом пришло короткое жаркое лето. Зубарь больше не  попадался,  хотя
Савелий вдоль Байлазы ходил часто. Пошли осенние дожди, урочище на  правом
берегу стало непроходимым вовсе, и Савелий постепенно перестал  вспоминать
чудную зверюгу.
     Только к зиме, когда вовсю ударили морозы, подсушили землю, он сходил
в Кедровое урочище, поворчал, что опять эти чертовы спутники  да  ракетные
самолеты урожай орехов испоганили, вернулся с пустыми руками,  благо  хоть
капканы выставил.
     Большой выход туда сделал, когда выпал снег. С ружьем,  набив  рюкзак
капканами, встал у крыльца на лыжи, с удовольствием  растопырил  до  упора
реберные дуги, заполняясь свежим воздухом.  Всякий  раз  тайга  другая,  и
всякий раз хорошо!
     Мария шла следом. Ее лыжи  были  пошире,  ибо  и  сама  Мария  пошире
Савелия, за плечами у нее карабин и рюкзак с расфасованными ломтиками мяса
для капканов.
     Савелий двигался широко,  размашисто,  с  горок  мчался,  не  сбавляя
скорости, внизу нетерпеливо дожидался Марии,  что  все  притормаживала,  и
снова бросался вперед, радостно чувствуя сильные упругие мышцы.
     Миновав перелесок,  выскочил  с  разбега  на  берег  реки.  Тело  уже
наклонилось, изготовившись к быстрому спуску  на  лед,  но  сзади  ойкнула
Мария, ноги сами развернули лыжи поперек, уперлись.
     На излучине,  где  быстрое  течение  не  дало  затянуть  реку  льдом,
резвились... зубари. Трое лежали у самой полыньи, вытянув морды и подобрав
лапы, став еще больше похожими на бревна, еще двое  тяжело  кувыркались  в
воде, но не просто так, а по делу:  ловили  рыбу,  что  отовсюду  плыла  к
полынье хватить глоток воздуха.
     Те трое, что лежали, казались толстыми,  костлявые  щитки  на  спинах
раздвинулись, и оттуда, законопачивая  щели,  выбивалась  красновато-бурая
шерсть.
     Вода выплескивалась  на  край,  замерзала.  Один  зубарь  вынырнул  с
рыбиной поперек пасти,  подпрыгнул,  уцепился  когтями  за  лед,  вылез  с
натугой. Еще один попытался выбраться следом, но сорвался с  шумом,  обдал
других брызгами.
     Тот, что выбрался, не спеша улегся, рыбина еще трепыхалась, и  зубарь
поедал ее неторопливо, со смаком.
     - Не голодают, - сказал Савелий наконец.
     - Господи, - выдохнула Мария за спиной. - Страсти какие!  Вот  уж  не
думала, что на свете такое бывает.
     - Бывает всякое. Только вот как теперь нам быть...
     - А что нам? - не поняла Мария.
     - Да ведь если зубари появились, то так все не останется...  Так  все
было, когда их не было.
     Он поправил ружье, шагнул, но Мария схватила его за рукав.  Пальцы  у
нее что волчий капкан.
     - Куда?
     - Пойду посмотрю.
     Он высвободил руку: медведя  волчий  капкан  не  удержит,  заскользил
вниз. Там чуть притормозил, чтобы не слишком быстро, зубари испугаются или
решат, что нападает. Сзади шелестнули лыжи, щелкнул  курок.  У  Марии  был
самозарядный карабин "Лось" с магазином на пять патронов.
     Один  из  зубарей  лениво   отодвинулся,   уступая   дорогу,   второй
приподнялся,  открыв  лапы  -  крепкие,  мускулистые,  укрытые  от  мороза
короткой рыжей шерстью, - проводил Савелия  знакомо  странным  неподвижным
взглядом.
     - Вишь, - сказал Савелий негромко. Он  подмигнул  Марии,  что  встала
плечом к плечу, побледневшая, с пальцем на курке, - уже не трусят.
     - А ты и рад?
     - Не знаю еще... Но свой уголок должна иметь каждая тварь.  Если  его
нет - помрет, как ни корми. Так что пусть пока...
     - Пока?
     - Да, пока.
     - Но до каких пор "пока"?
     - Не знаю, Мария.
     Он медленно прошел мимо полыньи, пробуя лед, "лесенкой" взобрался  на
противоположный берег. Вот здесь  встретил  весной  уже  ожившего  зубаря,
когда тот не уступил дорогу... А теперь их целая куча.


     Вечером, когда вернулись и ужинали в жарко  натопленной  хате,  Мария
вдруг сказала:
     - А что будем с ними делать?
     - С  кем?  -  спросил  Савелий,  прикинувшись  непонимающим.  Ставили
капканы, видели шатуна, спугнули стадо свиней, приметили  лежки  оленей  -
событий много, мог и не понять.
     - С зубарями твоими, с кем еще!
     - Знаешь, Мария... Почему мы с ними что-то должны делать? Живут себе,
ну и пусть живут.
     Мария всплеснула руками:
     - Ты что же, исусиком прикидываешься? Они ж не просто живут, они нашу
рыбу жрут!
     Савелий медленно хлебал борщ. Мария и  зимой  готовила  так,  что  из
щелей наружу перли настоящие летние запахи свежих овощей, в это время  все
зверье знало, что можно на ушах ходить вокруг дома, в окна  заглядывать  -
охотник ложку не бросит.
     - Нашу? - переспросил он медленно. - Какая ж она наша, когда в реке!
     - А чья, уже зубарина?
     - Не наша, но и  не  зубарина.  Она...  природнина.  А  мы  вместе  с
зубарями ее ловим и пользуем. Хватает пока.
     - Мы - это мы! - закипятилась Мария. - Зубари... Какая от них польза?
     - Они ж только появились, а тебе сразу пользу... Мы вон сколько тысяч
лет топчем землю, а польза от нас где? Зубари ж  климат  не  портят,  реки
вспять не повертают, с ракетами ни-ни-ни... Вон, в пингвинах дуст находят,
это опять мы нашкодили, а не зубари.
     - Так что ж нам, вешаться? Пусть вместо нас зубари?
     - Зачем так... Места всем  хватает,  если  не  рвать  друг  друга  за
глотки. А вред... И от зубарей какой-то прок есть наверняка. Всякая тварь,
что землю топчет, по деревьям скачет или в воде плещет, пользу несет.
     Мария грозно остановилась посреди комнаты, уперла руки в бока:
     - Не виляй! Какую пользу несут зубари?
     - Опять за рыбу гроши. Пожить нужно, понаблюдать...  Да  и  то  можно
обмишулиться.
     Мария отмахнулась, сердито бросила уже из другой комнаты:
     - А их пока столько наплодится, что потом и армия  не  перебьет.  Нас
сожрут и все окрест!
     Дверь за ней бухнула, задрожали стекла. Савелий раздраженно  отпихнул
миску. В сарае отыскалась работа, ненадолго  забылся,  но  тяжелый  осадок
остался, загустел, разросся, начал колоть, как  крупный  песок  в  сапоге,
перерос в тревогу.
     Разделав шкурки, распял их на стене.  Вроде  бы  порядок...  Осталось
подпереть дверь колом, можно возвращаться в дом.
     В комнате над столом фотографии веером. Дед,  бабушка,  отец  и  мать
Марии, его родители... А вот дети: сыны, что первыми оперились и упорхнули
в город, на лесосплав, в армию, и дочка, что уже третий год  студентничает
в областном центре...
     Савелий зябко передернул плечами.  На  миг  представилось,  что  дети
здесь, в доме. Вот выбегают, там солнце, трава, несутся к речке, с  визгом
прыгают в воду...
     Карабин  сам  прыгнул  в  руку.  Савелий  одним  движением  подхватил
запасную обойму, толкнул дверь. Мороз ожег кожу, но Савелий сам был  налит
тяжелым огнем. Лыжня стремительно, обрадовано даже, повела через лес.


     Мария  ждала  его  час  за  часом,  наконец,  растревожившись,  стала
собираться сама. Патроны для двустволки  отобрала  только  с  жаканами,  с
которыми Савелий ходил на медведей, быстро оделась.
     Уже взялась за дверную ручку,  когда  заметила  через  окно  знакомую
фигуру на лыжах. Савелий шел тяжело. Она успела раздеться, даже  поставила
на плиту разогревать борщ.
     Савелий ввалился неловко, карабин не повесил, бросил на лавку.  Мария
бросилась к мужу. Лицо Савелия было смертельно усталое.
     - Не тронул? - спросила Мария.
     - Нет.
     - Почему? Ты ж было решил... Я видела!
     Он поймал ее  за  руку,  усадил.  Тяжелая  ладонь  опустилась  ей  на
затылок. Над ухом прозвучал его усталый голос, глубокий, грустный.
     - Все-таки не могу... Истреблять ни за что? Они ж не сами сюда... Это
ж мы натворили такое, что они  аж  сюда  добежали!  Может,  это  последние
зубари на свете? Спасения ищут, а я их побью только  потому,  что  у  меня
есть ружье, а у них нету. Я ж хуже самого  распоследнего  зубаря  буду!  И
еще... Стоял я там, смотрел так, что аж в глазах потемнело,  и  почудилось
вдруг, да так ясно, что если вот сейчас решу,  что  зубари  полезные,  что
пользу приносят или хоть будут приносить, что их надо жить оставить, то  и
нас, людей, скорее сильных, чем разумных, посчитают за полезных тоже...
     - Кто? - спросила она, не поняв. - Бог?.. Летающие блюдца?
     - Не знаю. Мы, наверное, так и посчитаем.




                               Юрий НИКИТИН

                           К ВОПРОСУ О ЕВГЕНИКЕ

     "Пустынная и дикая местность на самом краю земли,  в  стране  скифов.
Никогда еще не ступала  здесь  нога  человека.  Сюда-то,  на  край  Земли,
привели слуги Зевса титана Прометея,  чтобы  приковать  его  несокрушимыми
цепями к вершине скалы..."
     Наталья  Алексеевна  прохаживалась  по  аудитории.  Пересказ  древней
легенды увлек ее:  еще  школьницей  она  познакомилась  с  этой  трагедией
Эсхила, древний шедевр на всю жизнь очаровал ее.
     "...но не вечно будет страдать  Прометей.  Он  знает,  что  злой  рок
постигнет и могучего громовержца. Не избежать ему злой  судьбы!  Будет  он
свергнут с высокого царственного Олимпа. Станут тогда люди подобны могучим
титанам, освободят Прометея и его родных братьев, тоже выступивших  против
Зевса: младшего Атланта и старшего - Менетия. И станут  люди  сильными,  и
станут могучими, и станут прекрасными..."
     После лекций она успела забежать  в  книжный  магазин,  где  для  нее
молоденькая продавщица достала  из-под  прилавка  сборник  японских  вака.
Наталья Алексеевна выбила чек и, улыбаясь, поспешила дальше.
     В "Фотолюбителе" она купила пачку цветной фотобумаги.
     В довершение всего  она  успела  вскочить  в  отходивший  троллейбус.
Обычно же она ждала его минут двадцать. Какой-то юноша  мгновенно  уступил
ей место и стыдливо отвернулся к окну. Вероятно, один из ее "хвостистов".
     По лестнице она  взбегала  вприпрыжку.  До  прихода  мужа  оставалось
достаточно времени: можно приготовить  ужин  и  даже  привести  в  порядок
комнату. К ним собирались зайти с визитом Волховские со своим чадом.
     На лестничной площадке четвертого этажа стоял мужчина. Он встретил ее
странно напряженным взглядом. Ему было за сорок, одет прилично, но  что-то
в его облике настораживало.
     - Наталья Алексеевна?  -  спросил  он  скорее  утвердительно,  чем  с
вопросом.
     - Да, - ответила она, - меня зовут Наталья Алексеевна.
     - У нас к вам серьезный разговор,  -  сказал  мужчина,  и  его  глаза
блеснули. - Позвольте представиться.  Иосиф  Давыдович  Гальперин.  Доктор
медицинских наук. Вот мои документы.
     Наталья Алексеевна не взглянула на протянутые бумаги.
     - Согласитесь, - сказала она, - все это несколько странно..
     - Согласен, - Гальперин позволил себе слегка улыбнуться. - Даже очень
странно. Но вы все поймете. Нам, то есть в данном случае  мне,  необходимо
поговорить с вами. Это очень серьезно.
     Наталья Алексеевна посмотрела на крохотные часики.
     - В таком случае... через два часа вернется с работы мой муж... и  мы
охотно выслушаем вас.
     - Я понимаю, - сказал Гальперин. - Но не стоило  бы  откладывать  наш
разговор. Не пугайтесь. Да, все это очень странно. Вы ведь гуманитарий.  У
вас исследования ведутся в пыли архивов, тихо и спокойно. А вот мы...
     У него было умное и почему-то печальное лицо. Лицо все понимающего  и
все прощающего человека.
     - Хорошо, - она вдруг решилась неожиданно для самой себя. -  Пойдемте
в комнату.
     Ее сломило слово  "исследование".  Чуть  ли  не  каждый  день  газеты
сообщают о победах в той или иной области медицины. Ставятся  удивительные
эксперименты.  Правда,  непонятно,  какое  отношение  может  иметь  она  к
медицине.
     Они сели в комнате друг против друга. Гальперин заметно нервничал  и,
видимо, не знал,  с  какого  конца  начать.  Глаза  его  мерцали  странным
зеленоватым светом. И от этого всего Наталью Алексеевну охватило нехорошее
предчувствие.
     - Скажите, - вдруг выпалил Гальперин, - вы хотели  бы  стать  матерью
вундеркинда? Гениального ребенка?
     Наталья Алексеевна пожала плечами.
     -  Я  уже  имею  двоих  детей.  Витю  и  Галочку.  Мне  этого  вполне
достаточно.
     - Вы меня не  поняли.  Не  вундеркинда.  Не  ребенка,  который,  став
взрослым, превратится в заурядность. Я имею в  виду  нормального  ребенка,
который вырастет и станет гением. Гением!
     - Простите...
     - Знаю,  это  кажется  бог  знает  чем.  Но  наши  расчеты  абсолютно
правильны. Ваш  будущий  ребенок  будет  иметь  КИ,  равный  ста  двадцати
единицам! А знаете ли вы свой КИ? Он равен всего-навсего двадцати двум.  У
вашего мужа - двадцати четырем. Не обижайтесь, у  меня  тоже  не  столько,
сколько хотелось бы. Тридцать семь. А ведь меня  считают  очень  одаренным
человеком. Талантливым. А теперь сравните - сто двадцать!
     Наталья Алексеевна не знала, что ответить.
     - А теперь мы подошли к самому  щекотливому,  -  сказал  Гальперин  и
нахмурился. Куда и  подевалась  его  горячность.  Горящие  глаза  фанатика
погасли, на щеках образовались складки, лоб прорезали крупные морщины.
     - Будь мы абсолютно похожи на папу или маму,  -  сказал  он  вяло,  -
эволюция на Земле давно прекратилась бы. Совершенно... И счастью, есть еще
изменчивость. Есть кроссинговер. Во время  мейоза  некоторые  гомологичные
хромосомы попарно сближаются друг с  другом  и  коньюгируют.  Обмениваются
аналогичными  участками.  Хромосома  разрывается.  Обрывок  ее  вместе   с
оторвавшимися генами переходит в другую гомологичную хромосому...
     Для Натальи Алексеевны  все  это  было  китайской  грамотой.  Но  она
терпеливо слушала.
     - ...перекрест хромосом может быть тройным.  В  нашем  случае...  все
четыре хроматиды примут одновременное участие  в  кроссинговере.  И  дадут
наилучшую комбинацию. Мы все проверили несколько раз. Считали  на  Большой
Академической! Поверьте, ошибки быть не может. У вас и у Демьянова  должен
родиться ребенок с колоссальными способностями!
     Последнюю фразу он проговорил скороговоркой и опустил голову.
     - Ка...кого Демьянова? - спросила Наталья Алексеевна, похолодев.


     "...Богини судьбы, вещие мойры, вынули жребий морской богине  Фетиде:
кто бы не был ее  мужем,  от  него  у  нее  родиться  сын,  который  будет
могущественней отца и свергнет его с трона..."
     Она читала совершенно машинально. Перед глазами все  еще  стоял  этот
странный человек. Он тогда почти кричал:
     - Нам  нужны  гении!  Мир  задыхается  без  них!  Вы  полагаете,  что
человечество  со  временем  стало  одареннее?  Нет!   Оно   стало   просто
образованнее. Увеличилась сумма знаний, но не умение применять их.  Только
гении делают эпохи. Это  они  пробивают  новые  дороги,  по  которым  идут
талантливые люди и ведут за собой так называемых одаренных и способных.  А
средние или нормальные люди могут  совершать  очень  мало.  Вы  просто  не
представляете, до чего же человечеству необходимы гении!
     Что она  ему  тогда  ответила?  Перед  глазами  все  еще  стоял  этот
Демьянов. Совершенно случайно она немного знала его.  Неприятный  субъект,
почему-то возомнивший себя  неотразимым  сердцеедом.  Вечно  напомаженный,
прилизанный, трусоват и способен на мелкие подлости. Это все,  что  она  о
нем знала.
     И комбинация их генов способна создать  гениального  ребенка!  Трудно
было поверить, но имелись неопровержимые выкладки. Она может стать матерью
гения. Институт эмбриологии имел генетические карты всех  граждан  города.
Потребовался многолетний  труд  "комбинаторов",  как  их  называли,  чтобы
выжать наилучшие сочетания хромосом. Она может родить гения! Но только  от
Демьянова. Его посредственность каким-то образом  удачно  реагирует  с  ее
посредственностью.
     - Вас  никто  ни  о  чем  не  просит,  никто  ничего  не  требует,  -
подчеркивал несколько раз Гальперин. - Я вас только  информирую.  В  конце
концов, мы со временем отыщем и холостых мужчин, и незамужних женщин,  чьи
хромосомы смогут коньюгировать самым удачным образом. Есть шанс,  что  они
полюбят друг друга и поженятся. Но об этом  говорить  рано.  Я  ничего  не
знаю. И никто ничего не знает. Это вопрос этики, и у нас никто им  еще  не
занимался. Мы открыли эффект  гениальности.  Мы  можем  указать  путь.  Но
решать вам...
     Ночью она  говорила  с  мужем.  Он  долго  молчал,  она  настороженно
прислушивалась к его дыханию. И его плечо, на  которое  она  всегда  клала
голову, внезапно окаменело.
     - Не знаю, - сказал он наконец. - Решай  сама.  Гении  в  самом  деле
нужны человечеству. Твой Мефистофель или, как там звали  посетившего  тебя
дьявола, прав на все сто  процентов.  В  конце  концов,  я  могу  полюбить
малыша. Во всяком случае, он не заметит разницы в отношении ко всем  троим
нашим детям. Ее не будет.  Послушай,  Наташа,  а  может,  тебе  не  стоило
говорить мне об этом?
     В его голосе  слышалось  страдание.  Предпочитал  быть  обманутым?  А
теперь будет подозревать ее в любом случае...
     Поистине, ее посетил дьявол!


     "...Могучий Геракл убил смертоносной стрелой  орла,  и  разбил  своей
тяжелой палицей оковы титана. И сказал тогда Прометей: "Пусть не  вступает
громовержец в брак с морской богиней Фетидой.  Пусть  ее  отдадут  в  жены
Пелею и будет сын Фетиды и Пелея величайшим героем Греции..."
     - У  них  родился  Ахилл,  да?  -  спросила,  не  вытерпев,  курносая
студентка с первого ряда.
     - Да, это был Ахилл, - тихо сказала Наталья Алексеевна.
     После лекции она пошла домой  пешком.  И  выбрала  не  самую  ближнюю
дорогу.
     У Фетиды родился могучий Ахилл. Совершил несколько подвигов  и  погиб
при взятии Трои.  Но  разве  мог  он  сравниться  с  бессмертными  богами!
Превзойти их? Свергнуть с трона Зевса,  освободить  скованных  титанов  из
тартара, сделать все человечество могучим и мудрым?
     Нет, Ахилл был одаренным человеком, считая по современной  шкале,  но
не гением. Подвиги совершил, но ничто в мире не  изменилось.  Новую  эпоху
ему не дано было открыть. Это мог бы сделать не родившийся  сын  Фетиды  и
Зевса...
     Казалось бы,  что  за  вопрос?  Она  обязана  родить  гения,  раз  уж
появилась подобная возможность. Ведь для блага всего человечества.  Но  не
слышится ли здесь иезуитское "цель оправдывает средст