ался треск, из-за бревен поднимался  столб
черного дыма, пахло горелым мясом.
     - Готова, - ответила она сдавленно.
     Сзади лязгнуло, испуг развернул ее в другую сторону. В двух  десятках
шагов ровными рядами стояли тяжеловооруженные  воины  и  все  с  ожиданием
смотрели на нее. Вдали виднелся деревянный град,  оттуда  тянулась  темная
живая змейка, что постепенно превращалась в колонну воинов.  Они  все  шли
сюда.
     Она  поспешно  шагнула  к  воротам  капища,  спасаясь  от  испытующих
взглядов. Ее босые ноги озябли от росы и лишь у частокола ступили в теплый
пепел.
     Но едва миновала ворота,  как  бревна  частокола,  повинуясь  чьей-то
воле,  разом  затрещали,  наклонились  вершинами  наружу  и  так,  веером,
грохнулись  на  землю,  и  снова  она  очутилась  на   перекрестье   тысяч
внимательных глаз!
     В центре капища вместо ожидаемых Сварога,  Перуна,  прочих  языческих
богов - грубо сколоченный, словно  руками  великанов,  помост  из  толстых
бревен, из которого вырастает острием вверх, словно грозя  небу,  огромный
обоюдоострый меч, и яркое солнце грозно играет, блещет  на  лезвии,  мечет
огненные блики, словно сыплет убийственные солнечные стрелы...
     Меч Арея, которому приносили жертву арийские племена, затем скифские,
а также славяне-кочевники!
     Страх сковал ее тело. Если она ведунья, видимо, пречистой  девы  Даны
или Роданицы, то почему ее  настойчиво  подталкивают  к  военному  символу
мужчин?
     Молоденькая девушка, совсем подросток, обеими руками  подала  тяжелый
каменный нож, а другая, тоже совсем юная, босоногая, протянула ей  голубя.
Наталья взяла птичку, та  не  вырывалась,  только  испуганно  и  доверчиво
поглядывала то одним глазом, то другим.
     Она прижала теплое тельце к мокрому от крови помосту, ударила  ножом.
Каменное  лезвие  рассекло  перья.  Голубь  выдернул  крыло  из-под  руки,
забился. Среди воинов возник ропот. Стиснув зубы, она ударила второй  раз,
уже изо всех сил, камень снова не отрубил голову, и тогда, закрыв глаза  и
едва не теряя сознание от ужаса и  отвращения,  она  стала  пилить  ножом,
трудно отделяя головку с вытаращенным в недоумении на нее  глазом,  словно
обвиняющим в предательстве.
     Воины негодующе зашумели. Наконец она бросила голову голубя  и  тушку
отдельно  на  хворост  перед  помостом,  вернула  нож  помощнице.  Шестеро
мускулистых мужчин уже быстро-быстро дергали  широкие  ремни,  вертикально
поставленный столб бесшумно вертелся острием в колоде, поднимался дымок...
     Живой огонь, вспомнила она,  переводя  дыхание.  В  эту  эпоху  давно
забыли о таком способе добывания огня, забыли о каменных ножах, но религия
освящает обряды, сохраняет традиции... Эти пришли еще из каменного века!
     Подошли, стали  полукругом  ведуны,  называемые  у  невров  волхвами.
Волки, вспоминала она  напряженно,  наиболее  почитаемые  звери  ведийской
мифологии, а лучшие из героев могут по ночам превращаться в волков, как  и
герои русских былин, правда, лишь старшего и  среднего  поколения  героев,
младшие уже не могут... В индоевропейской мифологии волки - демоны мрака и
холода. Чего стоит один Фенрир, гигантский волк  скандинавской  мифологии!
Волк и Красная шапочка - это зима и красное солнышко, волчий и вечерний  -
эпитеты равносильные. Вечерницу - Венеру называют Волчьей звездой,  зимние
месяцы зовутся волчьими, февраль по-украински - лютый,  а  зиму  провожают
чучелом  волка,  волчицами  вскормлены  ведийские  Ашвины,  Ромул  и  Рем,
немецкий Дитрих, украинские  Валигора  и  Вырвидуб,  родоначальник  тюрков
Турок,  вот  только  грозный  Аттила  произошел  от  дикого  пса,  как   и
родоначальник калмыков... Древнеславянские боги Лель и  Полель  освободили
перепелку из пасти волка... Пустяк? Но волк -  это  зима,  а  перепелка  -
весеннее солнышко...
     Наталья напряженно всматривалась в волхвование, кляня себя за то, что
древнюю историю знает недостаточно. Большой поход, если в жертвоприношении
участвуют даже ведуньи, ведь у них свои боги, капища, обряды!
     - Пусть всегда с нами святый Юр! - закричал ведун страшно.
     Воины дружно ударили в шиты рукоятями мечей, взревели:
     - Слава!
     Святой Юрий, вспоминала она спешно. Древний солнечный  бог,  которому
принадлежали волки: "Что у волка в зубах, то Юрий дал", затем бог войны  у
вторгшихся в Индию ариев,  у  эллинов  впоследствии  стал  зваться  Ареем,
словом, начинается война... С кем? За что?
     От группы волхвов отделился  высокий  иссохший  старик,  седой,  лицо
темное, как  кора  дерева,  исхлестанное  ветрами,  в  глубоких  морщинах,
серебряные брови нависают над  глазами,  как  крыши.  Встретившись  с  его
взглядом,  Наталья   вздрогнула,   ощутила   озноб.   Глаза   смотрели   с
магнетической силой, подчиняли себе. Это был человек, для которого  судьба
была не царицей, а рабыней.
     Опираясь на резную палку с набалдашником, он вышел на помост, властно
простер руку.
     - Воины! - заговорил он хриплым страшным голосом. - Настал  час,  для
которого рождаются дети богов и героев. Мы идем в поход, чтобы добыть себе
чести, а народу славы! Враг могуч и страшен, тем почетнее нас ждет победа.
Если же падем... Но для чего же появляются на свет дети нашего  солнечного
бога, как не для битв и славной гибели? Позор прожить, не познав,  на  что
способны твои дух и тело, позор  умереть  в  постели!  Народы,  что  чтили
благополучие и безопасность, уже с лица земли сгинули, и жаба за  ними  не
кумкнула! Не будем и мы жалиться. Нас  называют  великанами  сумрака,  так
будем же достойны! Но стада наши жиреют, нивы колосятся, мужчины  отвыкают
носить оружие, становятся слабыми...
     Среди воинов возник ропот. Волхв поднял руку, шум утих.
     - Да, слабыми! Человек должен жить на меже,  на  краю  гибели,  чтобы
жилы рвались от натуги, чтобы кровь кипела! Из всех дорог жизни мы обязаны
выбирать самую трудную, лишь тогда мы - люди!
     Наталья задержала дыхание. Вот они, настоящие!.. Это  не  мужчины  ее
времени, последней четверти двадцатого века. Бабники, пьяницы,  трусливые,
нервные,  закомплексованные,  не  умеющие   справляться   с   трудностями,
растерянные, все чаще  пасующие  в  житейских  сложностях,  прячущиеся  за
женские спины! А эти вот жаждут жить в  полную  мощь,  не  находят  путей,
мучаются, ищут выхода в войнах...  С  нежностью  вспоминают  потом  тяготы
боев, ведь тогда жили в полную силу!
     - Великий поход! - гремел голос волхва.  -  Идут  все  мужчины,  все!
Останутся только единственные кормильцы и безнаследные...
     Среди неженатой молодежи возник ропот. Крепкие молодые  парни  угрюмо
отводили глаза от счастливцев, что успели нарожать наследников: их  род  в
любом случае не оборвется.
     - Пусть дух Перуна войдет в каждого, - бешено  кричал  ведун.  В  его
руке невесть откуда появился окровавленный меч, и волхв  страшно  потрясал
им над головой, и кровь капала на серебряные волосы. - Тело тленно,  слава
вечна! Кто не смотрел смерти в глаза, кто не дрался с врагом, на  кого  не
кидался барс,  кто  не  висел  над  пропастью,  не  падал  со  стен  чужих
крепостей, кто не страдал - тот еще не человек!
     Сердце Натальи колотилось. Воины замерли, повернув к волхву лица,  их
глаза горели красным огнем.
     - Кто из вас впервые идет в бой, - кричал ведун страшно, жилы на  его
шее  надулись,  лицо  покраснело,  -  тот  еще  глина,  из  которой  может
получиться человек, а может и не получиться!  Капля  воды,  перенеся  муки
плена в перловице становится перлом, а  человек  превращается  в  человека
только после тяжких испытаний! Вперед! Пусть непобедимое солнце  будет  на
ваших знаменах!
     Ниже в долине уже резали быков. Над скопищем людей и скота возвышался
железный котел размером с дом, настолько был огромен. Он держался на  трех
гранитных глыбах, размером со скалы, бревна бы не выдержали, валуны и  так
вминались в твердую сухую землю, та проседала под чудовищной тяжестью.
     Щелкали бичи, скрипели тяжело  нагруженные  телеги.  Воины  торопливо
сбрасывали под котел связки поленьев, сразу хлестали быков, уступая  место
другим, а связки сухих березовых дров все  летели  под  огромное  железное
днище. В сторонке сваливали в запас целые сухие бревна, вязанки дров.
     Неделю уходило войско. Когда  последняя  колонна  скрылась  из  виду,
Наталья измученно еще долго смотрела, как пыльное облако  передвигается  к
кроваво-красному горизонту, рассеивается...
     Когда пошла обратно к капищу, у городища сновали люди. Молодых мужчин
осталось, к ее удивлению, много. Что ж, по древним обычаям славян,  нельзя
брать кормильцев, и тех, кто еще не дал наследников. Древнее поверье,  что
в вирий уходят павшие в бою, но в дружину Перуна попадает лишь тот, у кого
и внук сражается доблестно. "Через сына человек переходит  в  мир  вышний,
через внука обретает бессмертие, через праправнука входит в обитель света"
- так записано в Бгартрихари...
     У ворот капища в придорожной пыли сидел изможденный человек.  Завидев
ее, торопливо поднялся, одернул рубаху.  Молодой  смерд,  очень  худой,  с
длинными жилистыми руками, нескладный, он сутулился, жалко моргал. Пыль  и
грязь странствий лежали на его одежде, нещадное солнце опалило лицо,  губы
полопались от жары, на нижней темнела корочка запекшейся крови.
     Он шагнул к ней, рот искривился,  дернулся,  Наталья  замедлила  шаг,
ноги стали тяжелыми.
     Смерд  с  трудом  раздвинул  запекшиеся  одеревеневшие  губы,   слезы
блеснули в глазах:
     - Видно, такие уж мы люди... Нигде нет нам  душевного  комфорта.  Что
мне иные века, если тебя там нет?.. Вот я пришел, Наташа.
     Едкие слезы жгли ей глаза, размывали мир, наконец  прорвали  плотину,
облегченно хлынули по щекам. Другая плоть, другие кости,  но  в  этом  вот
теле, этой оболочке, сейчас Олег, ее Олег! Он там, внутри, не соприкасаясь
с этой плотью, а только пользуется ею - это теперь  ясно!  -  как  рабочей
лошадью, которую нужно кормить и беречь, и эта плоть его не  касается,  он
живет совсем другим, чем этот сосуд, пещера, механизм для его обитания.
     И странно, печальное понимание, что счастье  недостижимо,  наконец-то
наполнило их счастьем.



                               Юрий НИКИТИН

                                  АХИЛЛ

     Агамемнон в изумлении смотрел на спрыгнувшего с борта  корабля  вождя
тавроскифов. Архонт россов был необычен в своей яростной мужской красе.  С
бритой головы свисал длинный пышный клок  белокурых  волос,  в  левом  ухе
блестела крупная золотая серьга. Грудь  у  него  была  широка  и  выпукла,
словно он надел под накидку свои божественные доспехи.
     В суровой душе Агамемнона проснулся страх, когда вождь россов пошел к
нему. Закованный в броню гигант нес  шлем  в  руке,  и  ветер  трепал  его
светлые волосы, словно бы вымытые в растопленном  золоте.  Ростом  он  был
выше самого рослого из ахейцев, руки огромные и толстые, а ладони  широки,
словно корабельные весла.
     Агамемнон задрал голову, чтобы смотреть в лицо князя. "Владыка  Зевс,
- мелькнула мысль, - неужели на Земле еще есть такие люди?  Или  в  стране
гипербореев полубоги рождаются по-прежнему?"
     Он дрогнул в ужасе, наткнувшись на взгляд  архонта  союзного  войска.
Глаза у того  были  необычные,  таких  не  встречал  в  Элладе.  Огромные,
ярко-синие, словно бы нещадное небо просвечивало сквозь череп, да и волосы
цвета солнца горели непривычно в мире  черноволосых  ахейцев,  которые  за
сотни лет жизни в Аттике потемнели быстро.
     "Полубог, - понял Агамемнон.  -  Гиперборейский  полубог...  Они  там
своих героев называют богатырями, ибо их народ  происходит  от  солнечного
бога, "Дажьбожови внуци"... В Элладе же  почти  не  осталось  героев,  ибо
старшие: Сизиф, Тантал - пали в битвах с самими богами, средние -  Геракл,
Персей, Беллерофонт, измельчав, пали, очистив землю от  чудовищ,  а  самые
младшие и самые слабые - истребляют друг друга в подобных войнах, они  уже
и не помыслят о схватке с богами или чудовищами..."
     - Приветствую тебя, великий вождь, - сказал гигант дружески,  опуская
длинные титулы Агамемнона. - Приветствую и все ахейское войско!
     - Слава и тебе, Ахилл, -  сказал  Агамемнон,  нахмурясь,  -  походный
князь мирмидонян!
     Ахилл потемнел. Царь  Микен,  верховный  вождь  похода  на  Трою,  не
преминул уколоть, указав, что он, Ахилл, всего лишь на время похода князь,
а там, на Днепре, остался истинный князь,  воцарившийся  после  того,  как
его, Ахилла, изгнали за крутой и неуступчивый нрав.
     - Слава тебе и твоим воинам, князь, - сказал торопливо Одиссей.
     Они по-братски обнялись. С кораблей по  качающимся  мостикам  сбегали
мирмидоняне, выстраивались. Ахейцы смотрели на них с тревогой и  надеждой.
Мирмидоняне, или россы, как они себя называли, были рослые, могучие воины,
все  как  один  в  черных  доспехах,  закрывающих  тело.   Этим   доспехам
приписывались магические свойства, их не могли пробить своим оружием  даже
самые сильные и свирепые из ахейцев или троянцев.
     Тысячу отборнейших воинов привел тавроскифский архонт!  Поход  против
зловредной Трои, что как бельмо засела на берегу Дарданелльского  пролива,
нависая над "хлебным путем", был просто невозможен без помощи тавроскифов.
Правда, Троя,  угрожая  обречь  Элладу  на  голод,  тем  самым  вредила  и
мирмидонянам, ибо скифы-пахари богатели на продаже хлеба ахейцам, в стране
которых он почти никогда не родил. В прошлом году Троя, угрожая  перекрыть
"хлебный путь", в два раза увеличила пошлины на  проходящие  через  пролив
корабли, что больно ударило по Элладе и вызвало раздражение у  страшных  в
своей мощи тавроскифских архонтов.
     Потому-то владыка Микен царь Агамемнон, который надменно называл себя
царем царей, и  объявил  великий  поход  всех  союзных  государств  против
азиатской Трои...


     Лагерь ахейцев спешно укреплялся. Всюду стучали топоры, из  ближайшей
рощи большие группы воинов, отягощенные оружием,  тащили  огромные  стволы
деревьев, между ними сновали конные  отряды,  настороженно  посматривая  в
сторону Трои.
     Лагерь мирмидонян был рядом с  ахейским,  но  россы  с  данайцами  не
смешивались, как, впрочем, и малочисленные итакийцы, которых  привел  царь
Одиссей.
     Ахейцы с любопытством и надеждой посматривали на  лагерь  мирмидонян,
то  есть  мирмиков  с  Дона,  муравьев  с  Дона,  ибо  народ  россов   был
многочисленный, как муравьи, а селятся обычно возле рек -  их  предки  все
реки называли просто  "дон";  даже  их  бог  Посейдон,  бог  рек,  ставший
впоследствии у ахейцев богом морей, старшим братом  Зевса,  как  память  о
прародине нес в себе этот корень... Да и сами россы взяли свое имя от воды
- рось, роса...
     На возвышении, в центре лагеря россов, стояли Ахилл  и  Аристей.  Оба
внимательно осматривали окрестности, поглядывая в сторону стен Иллиона.
     - Трояне, - сказал Аристей задумчиво. - Сперва они звались пеласгами,
потом фракийцами,  затем  тевкрами,  дальше  -  дарданами,  теперь  вот  -
трояне... У них и сейчас  еще  наши  обряды,  могилы  насыпают  курганами,
серьги носят в левом ухе, оселедцы точно такие же...
     Ахилл обернулся, бросил в усмешке:
     - Вчера на переговоры приходили сыны Приама: Троил и Дий.  А  у  меня
как раз на корабле кормчий Троил, а его помощник - Дий!.. А вот  язык  наш
они испоганили, еле-еле понимал. Еще немного, и толмач  бы  понадобился...
Ты смотрел их войско?
     - Смотрел, - хмыкнул Аристей. - Воины добрые, наша кровь еще  чуется,
но мы их и без ахейцев сдюжили бы.
     - Что так?
     - Оружие, - ответил Аристей коротко. Объяснил с презрением: - Они все
тут, кроме нас, ахейцы и троянцы - меднолатные! Даже  их  вождь  Гектор  в
медных доспехах, а копья у него деревянные,  с  медными  наконечниками,  к
тому ж из плохой меди. У всех медь! О железе не  ведают,  на  булат  вовсе
смотрят как на дело рук богов... Вон ты весь  в  булате,  так  неужто  они
пробьют медяшками? Неуязвимый, как есть неуязвимый! Видно,  у  них  тут  в
песках меди много, а железа - зась, это  только  в  наших  лесных  болотах
вдоволь!
     Снизу от моря несся всадник. В черных доспехах,  на  горячем  вороном
коне.
     - Меня другое тревожит, - сказал Аристей хмуро. - Нас тут стравили, а
на южном  фланге  Хеттского  государства  оголили  спину!  Опаленный  Стан
остался без защиты...
     - Разве кто нападает? - спросил Ахилл беспечно.
     - Сейчас никто, но долго ли до беды, когда  войска  ушли?  В  пустыне
собрались дикие  орды  кочевников,  ждут.  Хлынут  в  тот  же  час,  когда
поистребим друг друга, когда Троя падет! Сумеют ли наши братья явусы  дать
отпор? Вряд ли... И мы потеряем этот важнейший  перекресток  международных
путей. Падет еще один  народ  нашего  корня,  останемся  супротив  дикости
только мы, славяне.
     - Выстоим, - ответил Ахилл беспечно.
     Всадник прямо на коне промчался  на  холм,  лихо  спрыгнул.  Это  был
рослый синеглазый юноша, высоколобый,  с  тонкими  чертами  лица.  Аристей
взглянул ему в глаза, отвел взгляд, тут же взглянул снова.  Глаза  Петрока
были особенные: трагически расширенные, пытливо всматривающиеся в каждого,
вопрошающие, в них застыл немой вопрос, заданный с болью и тревогой...  За
этими глазами весь Петрок, как другой за своими могучими руками, третий  -
за крепкими доспехами, четвертый - за родительской спиной. Петрок  весь  в
глазах, и Аристей невольно отводил взгляд,  ибо  на  тот  вопрос,  который
задавал Петрок, ответить он не мог, не знал как.
     - Нравится? - спросил Ахилл.
     - Спасибо тебе, княже, - выдохнул Петрок благодарно. -  Спасибо,  что
берешь в походы! Разные народы  видел,  с  воинами  говорил,  с  лекарями,
волхвами, мудрецами ихними... Уверился теперь,  прости  за  дерзость,  что
правильность нужно искать не в других странах, ибо одно и то же везде, а в
самом человеке! Не для того мы ведем свой род от  солнечного  бога,  чтобы
жить подобно худобе или по-зверячьи рвать один другому глотки.
     - А как же надо? - спросил Ахилл хмуро.
     - Уже смутно постигаю... В моменты прозрения слышу голоса богов,  как
жить так, чтобы вернуть людям солнечную природу! Но это непривычно, не все
примут. И капища нужно строить не на Лысых горах, что поближе  к  небу,  а
вот тут, в груди... Бог должен быть здесь! Новый бог, единый...
     Ахилл предостерегающе кашлянул.  Петрок  поперхнулся,  умолк.  К  ним
степенно подходил, ударяя в такт шагам  тяжелым  резным  посохом,  старший
ведун похода.
     - Князь, тебя кличут! Вечером совет у царя царей Агамемнона.
     Ахилл оглянулся  на  заходившее  солнце.  На  дальнем  холме  голубел
высокий шатер. Вниз спешили гонцы, другие вестники со всех ног карабкались
к шатру царя царей.
     - Оставайся за меня, - сказал он Аристею. - Я через  лагерь  ахейцев,
посмотрю заодно, что у нас за союзники.
     Петрок, размышлял он  напряженно,  направляясь  к  ахейскому  лагерю.
Петрок... Единственный, кто умел заглядывать дальше, постигать мир, видеть
по-новому, с неожиданной стороны. Если нащупал что-то, то это  грандиозный
переворот. Тогда имя Ахилла, осуществившего переворот, войдет  в  легенды,
как имя князя Таргитая, который решился культ  богини  воды  Даны  сменить
новым культом Апии, матери сырой земли... Тогда надо было народ кочевников
обратить в народ землепашцев, для того и легенду создали об упавшем с неба
золотом  плуге,  но  все  же  великое  потрясение  пришло,  староверы   не
смирились, землю пахать не  стали,  ушли  из  родных  земель  со  стадами,
заселили  многие  ланы-страны,  добрались  даже  до  Оловянных   островов,
поставили там каменные капища по старому образцу.
     Тяжелая была реформа, кровавая, но народ стал лучше, богаче, могучее,
а звериный нрав  кочевника  сменился  спокойным  мужеством  земледельца...
Земля кормила в сотни раз больше людей, чем пастбища для скота, это поняли
потом, не сразу. Не под