ой    области
девственно-невежественно. После землетрясения они вообще больше не говорят о
Теку Бенга; основная же часть изустных преданий утрачена до того, как в этом
районе появились ученые. Полагаю, в этом и состоял ваш научный интерес, так?
Поиски объяснений. Чертовски опасная  экспедиция.  Такая  опасная,  что  мне
никак не решиться, даже с воздушного корабля.  Погодные  условия  так  часто
меняются. Даже экспедиция, оснащенная наилучшим образом, может разбиться,  -
он нахмурился. - И все же поразительно, что я  никогда  ничего  не  читал  о
вашем предприятии. Я думал, что прочел все, что так или иначе связано с Теку
Бенга. Я уже направил на поиски наших архивных служащих. Чтобы  выяснить,  в
каком полку вы служили и все такое. Скоро вы будете знать, кто вы  такой.  И
если мы установим, что дома у вас остались родные, мы вас отправим к ним.
   - Очень любезно с вашей стороны, - сказал я.
   - Это самое малое, что мы можем сделать. Вы  действительно  археолог?  Вы
можете вспомнить?
   - Полагаю, уже да. В определенном отношении, - согласился  я.  -  Я  явно
знаю очень многое о прошлом и абсолютно ничего о.., настоящем.
   Он коротко рассмеялся:
   - Думаю, что понимаю вас. Так и есть. Постоянно копаешься в прошедшем. Во
многих отношениях тогда было немного лучше, чем сегодня, так?
   - Я бы полнее ответил на ваш вопрос, если бы мог вспомнить  о  чем-нибудь
таком из современной жизни, - теперь рассмеялся уже я.
   - Да, разумеется, - его лицо  вновь  обрело  серьезное  выражение.  -  Вы
хотите сказать, что можете вспомнить обо всем, что имело место до 1902 года,
- стало быть, задолго до вашего рождения - и совершенно ничего не  знаете  о
том времени, которое последовало затем? Это самый своеобразный случай потери
памяти, о каком я когда-либо слыхал.  Вы  должны  были  быть  очень  хорошим
ученым, если ваша "память"  так  детальна.  Могу  ли  я  каким-либо  образом
помочь.., восстановить ваши воспоминания?
   - Вы могли бы кратко обрисовать историю после 1902 года, - я  решил,  что
очень ловко навел его на эти мысли.
   Он пожал плечами:
   - Собственно, не так уж много и случилось. Семьдесят лет  славного  мира,
все при всем. Довольно скучно.
   - И никаких войн?
   - Ничего, что заслужило  бы  названия  войны.  Думаю,  последнее  тяжелое
столкновение было бурской войной.
   - В Южной Африке?
   - Да, в 1910 году. Буры упорно добивались  независимости.  Заметьте,  они
были при этом не совсем не  правы.  Но  мы  их  успокоили.  Сражались  шесть
месяцев и потом еще сделали им целую кучу уступок.  Судя  по  всему,  что  я
читал, это, должно быть, была довольно  кровавая  война,  -  он  вытащил  из
кармана куртки сигарету. - Вам не помешает, если я закурю?
   - Ни в коем случае.
   - Может быть, вы тоже хотите?
   - Благодарю.
   Я взял сигарету.
   Он быстро улыбнулся, зажигая мою сигарету предметом, похожим на коробочку
с трутом, - своеобразный переносной зажигатель, решил  я.  Я  постарался  не
слишком  таращить  глаза  на  эту  штуку,  когда  наклонился  вперед,  чтобы
прикурить.
   - Я чувствую себя немножко школьным учителем,  -  признался  он  н  сунул
переносной зажигатель в карман. - То есть когда я вам все  это  рассказываю.
Но если это вам в чем-то поможет...
   - Определенно поможет, - заверил я его. -  А  что  сталось  с  остальными
великими державами - Францией, Италией, Россией, Германией...., - И Японией,
- добавил он почти нехотя.
   - Какие трудности у них с колониями?
   - Ничего существенного. К тому же некоторые это заслужили. Тот способ,  с
помощью которого русские  и  японцы  держат  в  повиновении  свои  китайские
владения!.. - он закашлялся. -  Не  могу  утверждать,  что  хорошо  знаю  их
методы. Хотя китайцы, разумеется, тоже довольно-таки неуправляемое стадо,  -
он  глубоко  затянулся.  -  Американцы  немного  ленивы  -  особенно  в   их
индокитайских колониях, однако мне это все  же  милее,  нежели  иной  способ
действий...
   - У американцев есть колонии?
   Он невольно рассмеялся над моим вопросом:
   - Забавно звучит, не так ли? Куба, Панама,  Гавайи,  Филиппины,  Вьетнам,
Корея, Тайвань - о да, у них внушительная империя, тут уж ничего не скажешь.
Разумеется, они это  так  не  называют.  "Великое  Американское  Содружество
Независимых Государств". Их отношения с Россией и Францией были  одно  время
довольно напряженными, но относительно Англии до  сих  пор  соблюдаются  все
обязательства. И пусть все идет дальше так же спокойно, сказал  бы  я.  Наша
империя - и Pax Britannica - по мне так, пусть они переживут всех.
   - Но были некоторые люди, - осторожно заметил я,  -  в  годы,  близкие  к
1902-му, которые уже предвидели распад Британской империи.
   Майор Пауэлл рассмеялся от души.
   - Распад? Вы имеете в виду ипохондриков, вроде Редьярда  Киплинга,  Ллойд
Джорджа и тому подобных людей? Боюсь, Киплинг сегодня больше не  наслаждался
бы прежним авторитетом. Хоть он и был настоящим человеком,  но  я  думаю,  в
последнюю минуту утратил веру. Если бы он не погиб на бурской войне,  то  он
еще изменил бы, надо полагать, свои воззрения. Нет, я думаю, можно с  полным
правом сказать, что самой старой империи мира  суждена  стабильность,  какой
она еще никогда не знала. Равновесие сил сохраняется очень хорошо. И это,  в
конце кондов, вовсе не во вред туземцам.
   - Катманду очень сильно изменился с 1902 года. Он снова  бросил  на  меня
подозрительный взгляд:
   - Знаете что, Бастэйбл, если бы я ничего не знал, я мог бы почти поверить
в то, что вы действительно семьдесят лет проторчали на этой проклятой  горе.
Это в высшей степени поразительно - слышать, как такой молодой  парень,  как
вы, говорит о прошлом подобным образом.
   - Мне очень жаль...
   - Вам не нужно извиняться. В конце концов, не ваша  же  вина!  Но  должен
сказать, что психиатры на вас не нарадуются?
   Я улыбнулся:
   - То, что вы говорите, не кажется мне такими уж оптимистичным, - я указал
на окно. - Вы не были бы настолько любезны, чтобы поднять жалюзи?
   Он взял маленький ящичек, лежавший на  моем  ночном  столике.  На  ящичке
имелись три кнопки.
   - Нажмите на эту! - посоветовал он мне.  Я  сделал,  как  он  сказал,  и,
полный изумления, увидел, как жалюзи сами собой медленно свернулись  рулоном
и открылся вид на белые башни Катманду и часть аэропарка.
   - Они прекрасны, - сказал я, - эти воздушные корабли.
   - Да, разумеется, - отозвался он. - Я тоже так думаю. Знаете ли, для  нас
они стали уже чем-то само собой  разумеющимся.  Однако  воздушный  транспорт
действительно дал Индии очень многое. И империи и,  в  конце  концов,  всему
миру,  если  угодно.  Возможность  быстрой  коммуникации.   Незамедлительная
торговля. Большая мобильность.
   - Что меня удивляет, - признался я, - так это то, что они удерживаются  в
воздухе. Я думал, газосодержащая камера все же металлическая.
   - Металл! - он затрясся от смеха. - Хотел бы я поверить в то, что вы меня
ловко дурачите, Бастайбл! Металл! Полость состоит из борового  волокна.  Оно
прочнее стали и несравненно легче. Газ - это гелий. В кабине кое-что сделано
из металла, но в основном используется пластмасса.
   - Плас.., что это? - осведомился я, полный любопытства.
   - Гм... Пластмасса... Ее  изготавливают  из  химических  соединений...  О
Господи, вы должны же были слышать о пластмассе,  приятель!  Я  предполагаю,
это своего рода резина,  но  ее  можно  изготавливать  различной  прочности,
различной формы и упругости.
   Я отказался от попыток понять майора Пауэлла. Даже  в  лучшие  времена  я
никогда не был большим специалистом в области естественных  наук.  Я  принял
загадку  его  "пластмассы",   как   мальчиком   в   школе   принимал   тайну
электрического света. И все же перед лицом всех этих новшеств и  чудес  меня
утешало  то,  что  некоторые  вещи  изменились   совсем   незначительно.   В
действительности они даже стали лучше.
   Отчаянные критики империализма моих дней очень  быстро  потеряли  бы  дар
речи, если бы им довелось услышать то, что только что услышал я, - и увидеть
доказательства процветания и стабильности, как видел их я из моего  окна.  В
этот миг я пылал гордостью за свою державу и благодарил Провидение за взгляд
на Утопию. На протяжении последние семидесяти лет белый человек достойно нес
свое бремя, такое сложилось у меня впечатление. Майор Пауэлл встал,  подошел
к окну и выглянул, словно услышал мои последние мысли; руки его обхватили за
спиной офицерский стек.
   - Как бы хотели викторианцы дожить до  этого,  -  пробормотал  он.  -  До
времени, когда все их мечты и идеалы воплотились с такой полнотой. Но и  для
пас еще осталось достаточно работы, - он повернулся, цепко поглядел на меня;
его лицо  наполовину  скрывала  тень.  -  И  основательное  изучение  уроков
прошлого помогает нам в этой работе, Бастэйбл.
   - Уверен, что вы правы. Он кивнул.
   - Я знаю, что прав, - он выпрямился  и  отсалютовал  мне  стеком.  -  Ну,
дружище, мне пора. Долг зовет.
   Он  шагнул  к  двери.  И  тут  неожиданно   произошло   нечто   странное.
Приглушенный  толчок,  от  которого,  казалось,  вздрогнуло  все  здание.  Я
услышал, как вдали взвыли сирены и забили колокола.
   Лицо майора Пауэлла внезапно стало  мрачным,  он,  побледнел,  его  глаза
заблистали гневом.
   - Что это было, майор?
   - Бомба.
   - Здесь?
   -   Анархисты..   Безумцы.   Смутьяны.   Европейцы    с    их    излишней
самоуверенностью. Ни в коем случае не индийцы. Немцы, русские, евреи - у них
всех есть свой интерес в разрушении порядка.
   Он устремился вон из комнаты. Теперь его действительно призывал долг.
   Внезапный поворот от спокойствия к насильственным деяниям - от  такого  у
меня  перехватило  дыхание.  Я  вновь  откинулся  на  подушки  и  попробовал
разглядеть, что происходит снаружи. Я видел армейские машины, мчащиеся через
аэропарк. Вдали раздался еще один взрыв. Кто же  в  мире  может  быть  столь
безумным, чтобы желать разрушения такой Утопии?

Глава 6

Человек без цели

   Было так же мало смысла размышлять о причинах взрыва, как и  ломать  себе
голову над тем, как  же  мне  удалось  совершить  путешествие  в  1973  год.
События, последовавшие в Катманду после случая с бомбой, промелькнули  перед
моими глазами слишком стремительно, покуда меня, словно редкостный  музейный
экспонат, таскали по  этому  миру.  На  следующее  утро  меня  погрузили  на
однорельсовый поезд, следующий в  Калькутту.  Поезд  имел  форму  воздушного
корабля, с той только разницей, что был построен из стали и блестел  латунью
и цветными лакированными поверхностями. Он тащил за собой пятьдесят  вагонов
и мчался с устрашающей скоростью, достигавшей на прямых участках ста миль  в
час. Движущей силой этой невероятной машины был, как я узнал,  электрический
ток. Сделав несколько промежуточных остановок, мы достигли Калькутты за один
день. Калькутта произвела  на  меня  впечатление  гигантского  города,  куда
обширнее той Калькутты, что я знал; со сверкающими высотными  строениями  из
стекла и бетона, перед которыми все то, чему я прежде  дивился  в  Катманду,
выглядело  ничтожно  малым.  В   Общественном   Госпитале   Калькутты   меня
обследовали двадцать специалистов, но все они объявили себя  бессильными,  и
было принято решение как можно скорее  отправить  меня  в  Англию  ближайшим
воздушным  транспортом.  Мысль  о  том,  чтобы  преодолеть  такое   огромное
расстояние по воздуху, наполняла меня поначалу беспокойством. Я все  еще  не
мог поверить в существование материала, который был бы одновременно и легче,
и прочнее стали, и  точно  так  же  трудно  было  мне  довериться  человеку,
утверждавшему, будто может пролететь четыре тысячи  миль  без  промежуточных
приземлений.
   По целому ряду причин местная администрация предпочитала  видеть  меня  в
Англии, и одна из них заключалась, разумеется,  в  том,  что  чиновникам  не
удалось откопать в канцеляриях некоего капитана Бастэйбла, который  числился
бы в течение последнего десятилетия без вести пропавшим из своего полка. Они
также подняли  и  документацию  моего  собственного  полка  и,  естественно,
установили, что в 1902 году какой-то капитан Бастэйбл действительно погиб  в
Теку Бенга. И теперь я был не только врачебной загадкой,  но  и  представлял
собой проблему для армейской службы безопасности, которая непременно  хотела
знать, как этот  "Таинственный"  (как  они  меня  именовали)  смог  добиться
идентичности с  человеком,  погибшим  семьдесят  лет  назад.  Я  думаю,  они
подозревали во мне нечто вроде иностранного  шпиона,  однако,  как  я  узнал
потом, их объяснения на  этот  счет  были  такими  же  мутными,  как  и  мои
собственные.
   Так что я занял место на большом линейном корабле небесных просторов.  А.
Л. "Огни, Дрездена",  корабле,  построенном  совместными  усилиями  немецкой
фирмы "Крупп  <Крупп  -  металлургический  и  машиностроительный  концерн  в
Германии, основан в 1811 г.>.  Воздушный  Транспорт,  А.  О."  и  британским
предприятием "Виккерс <Виккерс - английский  военно-промышленный  концерн.>.
Императорские Воздушные Пути Сообщения".  Зарегистрированы  "Огни  Дрездена"
были  как   чисто   британская   собственность   и   несли   соответствующие
опознавательные  знаки,  однако  капитан  и  добрая  половина  команды  были
немцами.
   Как выяснилось, немцы были первыми, кто применил  воздушный  транспорт  в
широких  масштабах  и,  между  прочим,   закрывшаяся   компания   "Цепеллин"
<Цепеллин, Фердинанд (1838 - 1917) - немецкий конструктор дирижаблей,  граф,
генерал. Организатор производства (с 1900 г.) и серийного выпуска дирижаблей
жесткой конструкции "цепеллин".> распространила развитие воздушных  кораблей
по  всему  миру,  пока  Великобритания  в  сотрудничестве  с   Америкой   не
разработала боровое волокно и метод, с помощью которого корабли  можно  было
поднимать и опускать без балласта.
   "Огни  Дрездена"  были  оснащены  прибором,  который  мог  нагревать  или
остужать гелий при большой скорости и сложных маневрах. На  борту  огромного
лайнера находились также новейшие модификации электрической счетной  машины,
которую люди 1973 года называли  "компьютер"  и  которая  была  в  состоянии
корректировать курс корабля автоматически,  без  участия  человека.  Природу
тяги я так и не смог до конца изучить. Это была  одна-единственная  огромная
газовая турбина, и она приводила в движение гигантский  винт  -  или,  лучше
сказать,  пропеллер.  Этот  аппарат  находился   между   больших   хвостовых
стабилизаторов. Возле него имелись также вспомогательные моторы. Они служили
также для того, чтобы корректировать  курс,  обеспечивать  повороты  до  360
градусов, угловые  отклонения,  маневрирование,  а  также  взлет  и  посадку
корабля.
   Однако я еще не вполне описал непосредственное, чрезвычайно  внушительное
впечатление, производимое этим могучим воздушным  судном.  Оно  было  добрых
тысячу футов в длину и триста  в  высоту  (при  этом  большую  часть  высоты
занимала,  разумеется,  газовая  камера).  У  него   имелись   три   палубы,
расположенные одна  над  другой;  внизу  размещался  первый  класс;  что  до
третьего,  то  он  был  па  самом  верху.  Эта  цельная   гондола   была   в
действительности нераздельна с газосодержащей камерой. Впереди, в сужающемся
носу корабля, располагалась рубка, где постоянно несли службу  более  дюжины
офицеров, выполняя всю сложную "мыслительную работу" корабля.
   Три причальные мачты требовались  "Огням  Дрездена"  ,  чтобы  авиалайнер
уверенно чувствовал себя на земле, и когда я впервые увидел его в  аэропарке
Калькутты (расположенном в десяти милях от города), у  меня  захватило  дух,
ибо рядом с этим кораблем все остальные -  а  среди  них  было  несколько  и
довольно крупных - выглядели рыбешками возле кита.  Я  слышал  уже,  что  он
может взять четыреста пассажиров и пятьдесят тонн груза. Увидев  корабль,  я
поверил в это.
   Лифт доставил меня и  несколько  других  пассажиров  через  металлические
клетки причальной мачты наверх,  на  посадку,  где  имелись  крытые  сходни,
ведущие в коридор внутри корабля.  Я  ехал  первым  классом  вместе  с  моим
сопровождающим, неким лейтенантом Джаггером; под его надзором я находился до
самого прибытия в Лондон. Условия проживания на этом корабле были  настолько
комфортабельными, что затмевали решительно все, что  можно  найти  в  классе
"люкс" океанских путешествий наших  дней.  Оглядевшись,  я  начал  понемногу
успокаиваться. А когда "Огни Дрездена" снялись  с  якоря  и  с  удивительной
грацией взмыли в небо, я почувствовал себя едва  ли  не  увереннее,  чем  на
земле.
   Перелет из Калькутты в Лондон длился (с короткими остановками в Карачи  и
Адене) всего семьдесят два часа! Три дня, за  которые  мы  пролетели  Индию,
Африку, Европу и три больших океана, при всевозможных погодных  условиях!  Я
видел проплывающие внизу города, видел пустыни, горы и леса, исчезающие подо
мной. Видел облака, выглядевшие живыми  существами;  проплывал  над  тучами,
покуда внизу шел  дождь,  а  у  нас  было  спокойно  и  солнечно!  Над  нами
расстилалось голубое небо, в то время как люди на земле мокли  от  дождя!  Я
питался за столом, который стоял так  же  надежно,  как  в  отеле  "Риц"  (и
кушанья были такими же дорогими, как там), пока мы пролетали  над  Индийским
океаном; я наслаждался ужином в то  время,  как  внизу  проплывали  пылающие
пески Сахары.
   К тому времени, как мы прибыли в  Лондон,  полет  стал  для  меня  совсем
естественным делом. Без сомнения, это был самый удобный способ  путешествия,
и к тому же самый аристократический. вынужден признаться, постепенно я начал
считать себя счастливейшим человеком в истории нашего мира.  Меня  выхватили
от смертельной  опасности  землетрясения  1902  года  и  уложили  на  колени
комфортабельного существования 1973 года, в мир,  который,  судя  по  всему,
решил большинство своих проблем. Разве это не величайшая  удача,  в  которую
почти невозможно поверить? Должен сознаться, именно так я тогда и думал. Мне
только предстояло еще свести знакомство с Корженевским и другими.
   Прошу простить мне отступление. Я должен рассказывать  историю  так,  как
она происходила, и дать вам представление о моих чувствах по мере того,  как
развивались события, а не говорить о том, что думал об этом впоследствии.
   Итак,  на  закате  третьего  дня  мы  пролетели  канал  <Имеется  в  виду
Ла-Манш.>, и я смог увидеть, как  далеко  под  нами  вынырнули  белые  скалы
Дувра. Вскоре после этого мы описали круг над огромным аэропарком Крэйдона в
Сарри и начали  посадку.  Крэйдон  был  самым  большим  аэропарком  Лондона,
поскольку, само собой, такую огромную  гавань  не  разместишь  в  Пикадилли.
Крэйдоновский аэропарк был, как я позднее выяснил, самым большим  в  мире  и
располагался на территории свыше двенадцати миль.  Здесь  царило  оживленное
движение, о чем вряд ли стоит упоминать отдельно, десятков больших и  малых,
старых и новых, военных и гражданских кораблей. Те из нас, кто проделал весь
путь из Индии, не должны были проходить таможенной инспекции,  и  мы  прошли
через вокзал прибытия и заняли места в специальном поезде на Лондон. И снова
я был околдован всем тем, что разворачивалось вокруг меня, и был  благодарен
спокойному,  ободряющему  присутствию  лейтенанта  Мика  Джаггера,   который
сопровождал меня на новое место и сейчас занял место рядом со мной.
   Лейтенант Джаггер достал в Крэйдоне газету и теперь протянул ее мне. Я  с
благодарностью взял. Размеры и самый вид газеты были мне непривычны,  как  и
часть сокращений, однако я понял содержание  большинства  статей.  Это  была
первая газета, увиденная мною со дня моего прибытия в 1973 год. У меня  было
десять минут просмотреть ее, прежде чем мы прибыли в Лондон. За это время  я
узнал о новой конвенции,  подписанной  великими  державами.  Она  закрепляла
общие цены на многие товар