ого шока мне постепенно начинала нравиться
мысль о том, что я буду бороздить небесные  дороги  вместе  с  этим  старым,
покрытым  шрамами  бродягой.  У  "Скитальца"  был  свой  собственный  стиль.
Инвентарь был прост. В  нем  было  что-то  от  старых  кораблей-пионеров,  о
которых мне часто и мечтательно рассказывал капитан Хардинг.
   Когда я вышел на круглую посадочную площадку, меня приветствовал один  из
матросов в грязном свитере. Он ткнул  большим  пальцем  в  сторону  короткой
алюминиевой лестницы, ведущей с центра площадки наверх.
   - Вы - новый второй помощник, сэр? Капитан уже ждет вас в рубке.
   Я поблагодарил и вскарабкался по ступеням наверх. В рубке никого не было,
кроме невысокого коренастого человека в поношенной,  но  хорошо  отутюженной
форме  капитана  воздушного  торгового  флота.  Он  обернулся.  Взгляд   его
серо-голубых глаз был так же задумчив и тверд, как  вчера,  во  рту  торчала
неизменная черная сигара. Стальная клиновидная бородка  выставилась  вперед,
когда он подошел ко мне и встряхнул мою руку.
   - Рад видеть вас на борту, мистер Бастэйбл.
   - Спасибо, сэр. Я тоже рад быть на борту. Простите за опоздание, но...
   - Знаю. Нас перегнали сюда из-за этого проклятого русского сухогруза.  Вы
не застали нас на месте. Нам нужно  еще  какое-то  время,  чтобы  подправить
буквы на борту, да и пассажиры еще не прибыли, - он указал  в  конец  рубки,
где была еще одна лестница и за ней дверь. - Ваша каюта там. На эту  поездку
вам  придется  делить  ее  с  мистером  Барри,  но  как  только  мы  высадим
пассажиров, вам будет предоставлена отдельная каюта. Мы редко  берем  людей.
Правда, у нас будет несколько палубных пассажиров, они сядут в Сайгоне. Ваша
каюта была единственно приемлемой. Не возражаете?
   - Благодарю, сэр.
   - Хорошо.
   Я поднял сумку.
   - Каюта справа, - пояснил Корженевский. - Моя прямо, а та, где  пассажиры
(которая потом будет вашей), - слева. Думаю,  Барри  ждет  вас.  Встречаемся
через пятнадцать минут. Надеюсь, тогда мы сможем отчалить.
   Я взобрался по трапу и открыл дверь, за  которой  был  короткий  коридор,
куда выходили три двери. Стены,  выкрашенные  простой  серой  краской,  были
довольно обшарпанными и исцарапанными. Я постучал.
   - Входите!
   В каюте на разобранной койке сидел высокий тощий человек с  дикой  копной
рыжих волос. На нем было только нижнее белье.  Большими  глотками  он  тянул
неразбавленный джин. Когда я вошел, он глянул на меня и дружески кивнул:
   - Бастэйбл? Я - Барри. Хотите выпить? Он протянул мне бутылку, но  потом,
словно вспомнив о хороших манерах, подал стакан. Я улыбнулся:
   - Для меня немного рановато. Моя койка наверху, не так ли?
   - Боюсь, что так. Вероятно, не вполне то, к  чему  вы  привыкли  на  "Лох
Этив".
   - Мне вполне подходит.
   - В шкафу найдете несколько  мундиров.  Марло,  по  счастью,  был  вашего
сложения. Там же внизу можете свалить пожитки. Слыхал о вашей великой битве.
Говорит только в вашу пользу. Весь наш проклятый корабль набит чудаками.  Мы
не очень-то сильны в том, что называют формальной дисциплиной,  но  работаем
на износ, а капитан - один из лучших.
   - Мне он понравился, - сказал я.
   Я уже начал размещать в шкафу свои брюки и  вытащил  мятую  форму.  Барри
натянул штаны и вязаную кофту.
   - Один из лучших, - повторил он, осушил  стакан  и  заботливо  убрал  его
вместе с бутылкой. - Ага, кажется, наши  пассажиры  наконец  прибыли.  Можем
отправляться. До скорого в рубке, когда отчалим.
   Когда Барри открыл дверь, я успел  мимолетно  заметить  спину  одного  из
пассажиров, входящего в каюту напротив. Женщина. Женщина в  темном  дорожном
пальто.  Было  что-то  странное  в  том,  что  капитан   Корженевский   взял
пассажиров. Он не был похож на человека, которому по душе сухопутные  крысы.
Но, возможно, "Скиталец" никогда не отказывался  получить  что-нибудь  сверх
обычной прибыли, если предоставлялась возможность. Такие корабли, как  этот,
обычно приносят довольно мало дохода.
   Вскоре я присоединился в рубке к капитану и мистеру Барри.  Оба  штурмана
были на постах, радист засел в своем отделении  и  держал  связь  с  главной
диспетчерской, чтобы знать, когда дадут разрешение стартовать.
   Через круглое окно рубки я разглядывал близлежащие корабли. Наш маленький
сухогруз выглядел среди них настолько не на своем месте, что я был бы  очень
рад, если бы мы стартовали побыстрее.
   Капитан Корженевский взял телефонную трубку:
   - Капитан машинному отделению. Приготовиться к старту.
   Несколькими секундами позднее я услышал рычанье дизельных моторов,  когда
машинисты включили их, чтобы прогреть. Потом пришел приказ из  диспетчерской
аэропарка. Мы могли подниматься.
   Капитан занял свое место на носу и посмотрел вниз,  где  были  причальные
канаты и сходни. Барри подошел к аппарату связи и стоял с трубкой  наготове.
Боцман остановился посреди лестницы, ведущей на посадочную площадку, так что
из рубки была видна только верхняя часть его туловища.
   - Принять трап! - сказал капитан,  -  Закрыть  наружные  двери,  заложить
засовы, боцман!
   Боцман передал приказ дальше человеку, стоящему внизу, -  его  вообще  не
было видно. Громкий шум, грохот и  крики  заполнили  корабль.  Затем  боцман
вновь показался на лестнице.
   - Все готово к взлету, сэр.
   - Отпустить тросы! - капитан выпрямился и сунул руки в карманы;  в  зубах
неизменная сигара.
   - Отпустить тросы! -  крикнул  Барри  в  трубку.  Ощутимый  толчок  -  мы
отходили от мачты.
   - Все кабели отдать!
   - Все кабели отдать! - повторил Барри. Якорный канат упал, и мы повисли в
воздухе.
   - Полный назад!
   Барри повернул выключатель.
   - Полный назад!
   Он говорил теперь с машинистами, которые находились  снаружи  в  моторном
отделении.
   Корабль качался из сторону в сторону, вверх-вниз, моторы отогнали его  от
мачты.
   - Высота двести пятьдесят футов, - распорядился капитан, который все  еще
осматривался, глядя в застекленное окно рубки.
   -  Есть  двести  пятьдесят  футов,  сэр,  -  штурман  повернул   огромный
металлический штурвал.
   Медленно поползли мы наверх,  палуба  слегка  накренилась,  пока  штурман
контролировал показания прибора и юстировал хвостовые стабилизаторы.
   И в первый раз меня охватило чувство потери. У  меня  возникло  ощущение,
что я оставил все принадлежавшее мне в мире  семидесятых  ради  путешествия,
которое  готовит  мне  новые  открытия.  Я  чувствовал  себя  этаким  старым
навигатором времен Елизаветы, отплывающим в неведомые  моря,  чтобы  изучить
другую сторону планеты.
   Аэропарк Крэйдон остался позади. Мы пролетали над полями  графства  Кент,
держа курс на побережье. Постепенно корабль набрал высоту тысяча футов; наша
скорость не превышала пятидесяти миль. Корабль  слушался  руля  поразительно
легко, и постепенно я начал понимать, что "Скиталец" обладает качествами,  о
которых я не подозревал. Я  учился  оценивать  воздушное  судно  не  по  его
внешности. Каким бы примитивным ни было его оснащение, он летел  послушно  и
спокойно по  своей  небесной  дороге.  Барри,  которого  я  было  принял  за
пьянчугу, заканчивающего свою бесславную  карьеру,  проявил  себя  способным
офицером, и скоро я установил,  что  он  тяжко  напивается  только  если  не
находится в воздухе. Я надеялся, что товарищи мои не приняли меня за франта,
судя по одним лишь моим сдержанным манерам.

***

   Весь первый день и вечер путешествия наши пассажиры  не  показывались  из
своей каюты. В этом для меня не было ничего примечательного. Может  быть,  в
воздухе они страдали "морской болезнью" или просто не имели охоты  выходить,
В конце концов, на "Скитальце" не было ни прогулочной палубы, ни кино.  Если
хочешь обойти корабль по всей длине и увидеть при этом еще что-нибудь, кроме
сложенного штабелями груза  в  полутьме,  нужно  выйти  наружу,  на  внешние
галереи и там изо всех сил уцепиться за тросы, чтобы ненароком не выпасть за
борт.
   Я приступил к своим  обязанностям  с  энтузиазмом,  пусть  поначалу  даже
немного неловко. Но я надеялся показать капитану Корженевскому свое усердие.
Думаю, как капитан, так и Барри это понимали, и вскоре я  почувствовал,  что
напряжение оставляет меня.
   Еще до того, как мы пересекли сверкающие голубые воды Средиземного  моря,
держа курс на Иерусалим, пашу первую гавань, я уже получил бразды  правления
"Скитальцем". С этим кораблем нужно было обращаться нежно и, если можно  так
выразиться, почтительно. Если подходить к нему таким  образом,  то  от  него
можно было добиться почти  всего.  Возможно,  это  звучит  сентиментально  и
нелепо, но на  корабле  царила  сердечность,  которая  относилась  в  равной
степени и к самому кораблю, и к экипажу.
   Но пассажиров я  все  еще  не  видел.  Вместо  того,  чтобы  приходить  в
маленькую кают-компанию возле  камбуза,  где  ели  офицеры  и  матросы,  они
обедали в своей каюте.  Постепенно  я  начинал  думать,  что  они  опасаются
показываться кому-либо, кроме капитана Корженевского или мистера Барри -  те
то и дело посещали их.
   У нас на борту не было специалиста-навигатора или метеоролога. Эти задачи
делили между собой капитан, Барри  и  я.  В  ночь  перед  нашей  посадкой  в
Иерусалиме я заступил на вахту. Я как  раз  сверял  наш  курс  по  картам  и
приборам, когда ко мне зашел наш радист  и  завел  разговор.  Под  конец  он
спросил:
   - Что вы думаете насчет наших пассажиров, Бастэйбл?
   Я пожал плечами:
   - А что я должен о них думать, Джонсон? Я лишь одного видел и то мельком.
Женщину.
   - Думаю, это беглецы, - заявил Джонсон. - Старик говорил,  они  сойдут  в
Брунее.
   - В самом деле? Это определенно не  самый  безопасный  уголок  земли.  Вы
думаете, здесь что-то нечисто?
   - Какие-нибудь террористы. Вероятно, хорошо организованные. Я слышал,  их
поддерживают  немцы  и  японцы.  Меня  не  удивит,  если  у  них  интерес  к
паре-тройке наших колоний.
   - Но существует же международная конвенция. Они не посмеют.
   Джонсон рассмеялся:
   - Знаете ли, Бастэйбл, вы смотрите на все немножко сквозь  розовые  очки.
Весь Восток бурлит. Национализм,  старина.  В  Индии,  Китае,  Юго-Восточной
Азии. Люди стали нервные.
   Джонсон был пессимист, наслаждавшийся подобными мрачными  высказываниями.
Все,  что  он  сказал,  я  попытался  вместить  в  рамки  моих   собственных
представлений.
   - Меня бы не удивило, если бы наши пассажиры оказались земляками старика.
Польские эмигранты. Или даже русские анархисты.
   Я громко рассмеялся:
   - Ну, довольно, Джонсон. Капитан  не  имеет  ничего  общего  с  подобными
людьми.
   Джонсон насмешливо покачал головой:
   - Бастэйбл, мой мальчик, вы действительно смотрите сквозь  розовые  очки.
Простите, если я вам помешал.
   Он убрался прочь из рубки. Я улыбался и больше не думал о  его  болтовне.
Он откровенно пытался меня одурачить. Обычная проделка, встречающая на борту
корабля каждого новичка.
   Однако, пассажиры.., они ведь на самом деле не желали показываться.

***

   На следующее утро мы совершили посадку в Иерусалиме, и я надел мою  белую
парадную форму, собираясь наблюдать за разгрузкой. Преимущественно  то  была
сельскохозяйственная техника для еврейских переселенцев  в  Палестине.  Было
жарко и сухо. Потом началась суматоха из-за каких-то  двух  ящиков,  которых
ждали, но не получили.
   Поскольку меня  еще  не  было  на  корабле,  когда  происходила  погрузка
пропавших  ящиков,  я  послал  за  капитаном.   Пока   я   ждал,   купил   у
мальчишки-газетчика в аэропарке англоязычную газету и мимоходом скользнул по
ней глазами. Единственные важные новости  касались  взрыва  бомбы  несколько
дней назад в доме сэра Джорджа Брауна. По счастью, сэра  Джорджа  Брауна  не
было дома; пострадал только лакей, да и то легко. Газеты,  разумеется,  были
взволнованы преступлением. На стене  дома  сэра  Джорджа  кто-то  намалевал:
"СВОБОДУ КОЛОНИЯМ!" В целом все это, без сомнения, было делом рук фанатиков,
и я спрашивал себя, какие же безумцы могли считать подобные акции разумными.
В газете помещалось шесть-восемь фотографий - люди, так или иначе  связанные
с покушением, и среди них  печально  знаменитый  граф  Рудольф  фон  Дутчке,
которого давно  уже  разыскивали  у  него  на  родине.  До  этого  покушения
предполагалось, что он нашел себе  убежище  в  Дании.  Для  всех  оставалось
непостижимой загадкой, почему  прусский  аристократ  выступает  против  себе
подобных, почему хочет сокрушить те идеалы, среди которых воспитан.
   Наконец пришел капитан, чтобы  разобраться  с  недоразумением.  Я  сложил
газету и сунул ее в задний карман брюк,  дабы  вновь  посвятить  себя  своим
обязанностям.
   Пути судеб поистине бывают странными. Трудно постичь их - в этом я должен
был бы убедиться  на  собственном  опыте.  То,  что  произошло  потом,  было
типичным подтверждением тому.
   Один из грузчиков оставил гвоздь торчащим из ящика, и  когда  я  вошел  в
грузовой отсек, моя рубашка зацепилась  и  разорвалась  наискось  через  всю
спину. Я не слишком огорчился по этому поводу  и  продолжал  работу,  покуда
капитан не увидел, что произошло.
   - Вы спалите себе спину под этим солнцем, если  не  будете  осторожны,  -
сказал он. - Идите лучше переоденьтесь, мистер Бастэйбл.
   - Если вы так считаете, сэр.
   Я оставил одного из наших механиков следить за разгрузкой,  прошел  между
грузовыми отсеками к главному коридору, поднялся по трапу к рубке, а  оттуда
- к моей каюте. В маленьком переходе царила убийственная жара, и  все  двери
кают стояли  распахнутыми  настежь.  В  первый  раз  проходя  мимо,  я  смог
по-настоящему разглядеть  пассажиров.  Конечно,  я  не  мог  остановиться  и
уставиться на них в упор, но мне пришлось напрячь всю свою силу воли,  чтобы
не сделать этого.
   Я вошел к себе в каюту и закрыл дверь.
   Дрожа, я  опустился  на  нижнюю  койку  и  медленно  вытащил  из  кармана
сложенную газету. В каюте я видел мужчину и  женщину.  Женщину  я  не  знал,
однако лицо мужчины было мне теперь слишком знакомо. Я  развернул  газету  и
еще  раз  вгляделся  в  фотографии  анархистов,  разыскиваемых  в  связи   с
покушением на сэра Джорджа Брауна. Сотни самых разных мыслей  проносились  в
моей голове, когда я внимательно смотрел на одну из них. Не  могло  быть  ни
малейших сомнений.  Крупный  привлекательный  мужчина,  которого  я  мельком
увидел в каюте, был граф Рудольф фон Дутчке, знаменитый анархист.
   Думая о множестве закономерностей, вытекающих из  этого  разоблачения,  я
заплакал.
   Славный старый воздухоплаватель, который произвел на меня  такое  сильное
впечатление своим характером, своей цельной  натурой,  которому  я  с  такой
готовностью вручил свою судьбу, оказался ничтожным прихвостнем социалистов!
   Меня предали. Когда еще я так ошибался в людях?
   Я должен, разумеется, связаться с властями и немедленно известить их.  Но
как мне покинуть корабль, не вызвав ни в ком недоверия? Нет никаких сомнений
в том, что все  офицеры  и  члены  экипажа  полностью  разделяют  чудовищные
воззрения своего капитана. Невозможно, чтобы мне удалось живым добраться  до
иерусалимской полиции. И все же попытаться - мой долг.
   Время,  должно  быть,  прошло  слишком  быстро,  покуда   я   раздумывал,
прикидывая так и этак, потому что вдруг я почувствовал толчок и  понял,  что
мы уже отчалили.
   Теперь я ничего не  мог  предпринять  на  этом  корабле,  полном  опасных
фанатиков, которые  не  остановятся  ни  перед  чем,  чтобы  заставить  меня
молчать, если заметят, что у меня возникли подозрения.
   Со стоном я закрыл лицо руками.
   Каким же дураком я был, когда поверил  Демпси  -  явно,  как  это  теперь
выяснилось, члену той же шайки! Я объяснял свою доверчивость тем, что  после
вынужденной отставки совершенно растерялся...
   Неожиданно дверь распахнулась, и я нервно подскочил. Это  был  Барри.  Он
улыбался. Я в ужасе уста-, вился на  него.  Как  ему  только  удавалось  так
хорошо скрывать свою истинную природу?
   - Что с вами, дружище? - ласково спросил он.  -  Солнечный  удар?  Старик
послал меня поглядеть, как вы себя чувствуете.
   - Кто?.. - лишь с большим трудом я заставил себя говорить. -  Эти..,  эти
пассажиры.., почему они на борту?
   Я надеялся на ответ, который смог бы доказать невиновность его и капитана
Корженевского.
   Одно мгновение он ошеломленно смотрел на меня, потом сказал:
   - Что? Те, по ту сторону коридора? Ну, это старинные друзья капитана.  Он
делает им одолжение.
   - Одолжение?
   - Вот именно. Слушайте, вам лучше ненадолго прилечь. И  надевайте  шляпу.
Не хотите пропустить стаканчик, который вас снова поставит на ноги?
   Он подошел к своему шкафу.
   Как ему удается быть таким бесстыдным? Я  мог  только  предположить,  что
слишком долгая жизнь по ту сторону закона воспитывает в человеке  равнодушие
- как по отношению к страданиям других, так и касательно собственной души.
   И какие же у меня шансы против такого человека, как Барри?

КНИГА ТРЕТЬЯ

ОБРАТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ. - ПЕРЕМЕНА ТАКТИКИ. - НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПОВЕЛИТЕЛЬ ВОЗДУХА. - И УХОДИТ ПУТЕШЕСТВЕННИК ПО ВРЕМЕНИ...

Глава 1

Генерал О.Т. Шоу

   Лежа у себя в каюте  и  размышляя  о  событиях  минувшего  дня,  я  начал
понимать, каким образом Корнелиус Демпси, а позднее  и  его  единомышленники
пришли к убеждению, что я - один из  них.  В  их  глазах  мое  нападение  на
Рейгана было нападением на те моральные ценности,  которые  он  олицетворял.
Мне было  сделано  множество  намеков,  но,  поскольку  я  не  правильно  их
интерпретировал, то сам же и втянул себя в эту противоестественную ситуацию.
   "Мы с  вами  оба  отщепенцы,  каждый  на  свой  лад",  -  сказал  капитан
Корженевский. Только сейчас мне стало ясно значение  этих  слов!  Он  считал
меня  таким  же  отчаянным  удальцом,  каким  был  сам!  Социалистом!   Даже
анархистом!
   Но  затем  я  постепенно  начал  соображать,  что   мне   предоставляется
счастливый случай восстановить мою честь. Мой прежний позор будет  забыт,  и
меня восстановят на армейской службе, которую я так люблю.
   Потому что они меня ни в чем не подозревают. Они все еще полагают, что  я
- один из них. Если бы мне удалось каким-либо образом  захватить  корабль  и
принудить его вернуться в британский аэропарк, я мог бы передать всю банду в
руки полиции. Я стал бы героем. (Не то чтобы я желал славы ради одной только
славы...) И существовала большая вероятность того, что меня спросят, не хочу
ли я снова поступить на службу в мой прежний полк.
   Но  затем  перед  моим  внутренним   взором   появилось   лицо   капитана
Корженевского, его твердый взгляд..,  я  ощутил  укол  страха.  Смогу  ли  я
содействовать аресту этого человека? Человека,  который  отнесся  ко  мне  с
таким дружеским расположением? Человека, который выглядит  таким  кристально
честным?
   Но я накрепко запер свое сердце. Он именно потому и остается так долго па
свободе - потому что выглядит кристально честным. Он - настоящий дьявол. Нет
никаких сомнений, за свою долгую преступную карьеру анархиста он  обманул  и
одурачил множество других, как теперь меня.
   Я  встал  и  двигался  скованно,  как  будто  меня  одурманило   какое-то
снотворное. Я  подошел  к  шкафу  Барри,  где  тот  хранил  свой  револьвер,
полагавшийся ему по службе. Я открыл шкаф, вытащил револьвер  и  убедился  в
том, что оружие заряжено. Сунул за ремень, запахнул сверху форменный китель,
чтобы револьвера не было видно.
   После чего снова сел и попытался составить план действий.
   Следующим местом назначения был Кандагар в Афганистане. Афганистан, вечно
колебавшийся между преданностью и предательством, был частью Великобритании,
пусть даже чисто номинально. В Кандагаре  полно  русских,  немцев,  турок  и
французов, и все они плетут заговоры, пытаясь перетянуть эту  горную  страну
на свою сторону, и все они играют в большую игру  политических  ин