ы  вынесли свой приговор. Итак, что вы понимаете  под  этим
словом  -  "политика"? Вы видите, я по профессии инженер  и,
насколько я понимаю, - довольно неплохой инженер.  Для  меня
политика  означает  то  же  самое,  что  правильный   запуск
техники.  Если  у  вас  есть машина,  которая  будет  хорошо
работать без крупных ремонтов, то это очень хорошая  машина.
И точно такой же должна быть политика. А если машина состоит
из  простых  деталей, в которых всякий дилетант может  легко
разобраться,   тогда   это   то,   что   называется    вашей
демократической системой. Я прав?
     - Вы псих, - констатировал Махно и почесал нос.
     - Что?
      -  Вы не правы и не не правы, вы просто чокнутый. Меня
это развеселило, Махно - тоже, но Бирчингтон был поражен.
      -  Вовсе нет. То, что я сказал, самоочевидно. В высшей
степени  очевидно  и  самоочевидно,  я  бы  подчеркнул.  Как
хорошая машина. Это несомненно. Что может быть логичнее, чем
безупречно работающая паровая турбина, к примеру?
      -  Рационалистическое  хулиганство,  -  заявил  Махно,
произнося  "р"  с  той иронической манерой грассировать,  на
которую способны только славяне.
      -  А  как  быть  с вашими романтическими  бреднями?  -
осведомился  Бирчингтон. - Все взорвать и начать  с  начала.
Весь мир., как это у вас? ..до основанья, а затем... А?
      -  Лозунг ничуть не хуже вашего. Но я об этом вовсе не
говорил.
     - Но это вытекает из того, что вы говорили, милейший. И
mb.  -  ваш  анархизм. БУММ! - и он засмеялся,  как  смеются
люди, у которых клинически плохо с чувством юмора.
      Хотя  мне было жаль Махно (пусть даже его политические
воззрения  вызывали  у  меня мало  симпатии),  с  меня  было
довольно.   Пробормотав   невнятное   извинение,   я   начал
ретирадные  маневры по направлению к тому месту, где  стояли
мои  знакомые.  Они курили трубки и беседовали  о  воздушных
кораблях. Тема их разговора была мне куда милее, чем та, что
предлагал Бирчингтон.
     Но Бирчингтон впился в меня.
      -  Нет, еще секунду! Я хочу узнать от вас вот что: кто
обязан принимать решения, если в стране нет правительства?
     - Одиночка, - заявил Махно. Я пожал плечами:
      -  Если исходить из этой гипотезы, наш украинский друг
совершенно прав. А кто вообще в состоянии принимать решения?
     - Каждый за себя.
     - Ха! - торжествующе воскликнул Бирчингтон. - Ха! И что
же  тогда  это такое, как не демократический социализм!  Это
как раз то, во что я верю.
      -  Я думал, вы верите в машины, - я не смог удержаться
от этого тычка.
      Бирчингтон  не  уловил  моей  легкой  иронии,  как  он
оставлял без внимания и все саркастические замечания  Махно.
Возможно, ирония была для него слишком легкой.
     - Демократические, социалистические машины, - он сказал
это так, точно обращался к маленькому ребенку.
      -  Это  не анархизм, - упрямо заявил Махно. Однако  он
вообще  не пытался ни в чем убедить Бирчингтона. Он  пытался
его прогнать.
      - Я вижу, что некоторые из моих товарищей хотели бы со
мной  поговорить, - сказал я Бирчингтону, подмигнул Махно  и
отправился прочь. Но Бирчингтон помчался за мной.
      -  Вероятно, вы - воздухоплаватель, как  и  эти  люди.
Разве вы не верите в преимущества оптимальной техники? Разве
вам  не  случалось мечтать о моторе, который вряд ли оставит
вас   в   беде,   о   контрольной  системе,  которая   будет
функционировать наивозможно простым образом?
      -  Воздушный  корабль  - не страна,  -  сказал  я.  По
несчастью, меня услышал один ничего не подозревающий  второй
офицер  с  разбитой "Герцогини Салфорд", который не  заметил
Бирчингтона.
      -  В  высшей  степени могут, - сказал он.  -  Они  как
маленькие  государства.  Я думаю,  каждый  должен  научиться
находить общий язык с другим...
     Я отдал его на растерзание Бирчингтону. Когда он понял,
в  какую  неприятность  сам  себя втравил,  выражение  тихой
безнадежности  скользнуло по его лицу. Я помахал  ему  из-за
спины Бирчингтона и удрал.
     Это был один из самых легких моих побегов от Нервогрыза
из  Рисири.  Плен  сам  по себе был уже достаточно  скверным
обстоятельством,   и,  как  многие  другие,   я   постепенно
проникался   яростью.  Это  было  чистилище,  но  Бирчингтон
превращал его в ад. Меня до сих поражает, как это  никто  не
свернул   ему   шею.  А  избавиться  от  него  было   просто
-%".',.&-..
      Сперва мы пытались прогнать его, мы высмеивали  его  и
обращались  с  ним откровенно грубо; но все попытки  уязвить
его  не достигали цели. Иногда мы оскорбляли его, но он либо
смеялся  над  этим, либо спустя несколько  минут  тотчас  же
возвращался   назад.  И  я  наслаждался  состраданием   моих
товарищей  по  несчастью, ибо что бы  я  ни  сделал  или  ни
сказал,  Бирчингтон  тут же цитировал.  Он  считал  меня  за
своего ближайшего друга.
      Должно быть, последнее обстоятельство и стало причиной
того,  что  вопреки любым разумным доводам я  дал  согласие,
когда  Гревс подступился ко мне со своим полубезумным планом
бегства.  Он и еще один офицер хотели этой ночью  пробраться
под   проволочным  ограждением  и  захватить  одну  или  две
японские моторные лодки, которые недавно встали на  якорь  в
крошечной  гавани  Рисири.  Гревс  и  его  товарищи   хотели
попытаться  добраться до российской территории, которая  еще
не попала в руки японцев.
       Разумеется,  предпринимался  уже  целый  ряд  попыток
бегства,  но  ни одна из них не была удачной.  Наши  часовые
были   предусмотрительны;  два  маленьких   разведывательных
летательных аппарата патрулировали крошечный островок. Кроме
того,  лагерь был оснащен прожекторами, сторожевыми собаками
и   прочими  принадлежностями  тюрьмы.  Кроме  того,  японцы
использовали остров как заправочную станцию для  набегов  на
Россию  (наличие  военнопленных, тем более гражданских  лиц,
должно  было  предотвратить  бомбардировку  базы),  так  что
обычно  поблизости от порта у мачт стояло несколько  больших
воздушных кораблей.
       То,   что   Гревс   привел  в   качестве   аргумента,
соответствовало действительности: в настоящий момент на базе
не  было  ни  одного военного корабля, но я  отнюдь  не  был
убежден  в  том,  что  "это  наилучшая  возможность  сбежать
отсюда,  какая  нам  когда-либо еще  представится",  как  он
выразился.
      Я  держался  того мнения, что у нас нет  ни  малейшего
шанса   бежать,  зато  существует  колоссальная  возможность
схлопотать  пулю. Но я сказал себе, что лучше уж валяться  в
госпитале - вдали от Бирчингтона.
      -  Ну  хорошо,  Гревс, - сказал я. -  Можете  на  меня
рассчитывать.
     - Вы золото парень! - он хлопнул меня по плечу.
      Тем  вечером мы встречались по двое, по трое  в  сарае
Ольмейера.  Голландца нигде не было видно. Он  был  чересчур
дороден, чтобы тащить его в подкоп, который выкопали Гревс и
его  товарищи по заговору. Дело обычное - ввечеру люди часто
встречались в сарае поиграть в настольный теннис или одну из
множества  настольных игр, доставленных сюда  представителем
Красного  Креста.  Сходка  не  вызвала  подозрений.   Только
изредка нам мешали часовые, которые то и дело заглядывали  в
сарай  и каждый раз в неожиданный момент. Поскольку они  нас
не   пересчитывали,   существовала  вероятность,   что   все
участники  заговора  успеют нырнуть в  туннель,  прежде  чем
японцы   что-либо   заметят.   Несколько   воздухоплавателей
`%h(+(al остаться, чтобы нас прикрыть.
      Гревс  должен был идти первым, я - последним. Один  за
другим  исчезали мы в земле. Я как раз должен был  следовать
за  ними,  когда  мне  стало ясно, что судьба  действительно
избрала  меня в качестве жертвы и ниспослала мне  изысканное
наказание, поскольку вошел Бирчингтон.
      Я наполовину уже исчез под землей. Я вспоминаю, что  в
тот момент слабо улыбнулся ему.
      - Господи, мои дорогие! Что это вы затеяли? - вопросил
он. Затем он неожиданно засиял. - Побег, не так ли? Неплохо.
И это что, тайна? Я не произнесу ни звука. Ведь каждый может
пойти с вами.
     - Хм-м, - протянул я. - Собственно, Гревс...
      -  Добрый  дружище Гревс! Так это его  идея!  Неплохо,
неплохо.  Теперь мне все ясно, мой дорогой. Я  безоговорочно
доверяю  Гревсу. И он, несомненно, будет рад видеть  меня  в
ваших рядах.
      Один  из  воздухоплавателей у окна  зашипел  нам,  что
приближаются двое часовых.
      Я  пригнулся  и  исчез в туннеле.  Уже  не  оставалось
времени  препираться  с Бирчиигтоном. Я  слышал  позади  его
голос:
     - Пропустите еще одного котика!
      Я  знал, что он протиснулся в туннель следом за  мной,
прежде  чем  погас  свет: это один из наших  друзей  наверху
снова положил на место доску пола.
      Мне  казалось, что я буду ползти вечно,  а  Бирчингтон
вечно  будет бормотать за моей спиной извинения, потому  что
он  постоянно наступал мне на пятки. Нервогрыз  бубнил  себе
под  нос  насчет  того,  что  при  сооружении  туннеля  была
проделана  "чертовски  техничная работа".  Он  дивился,  что
никто  не  попросил его о помощи. Это при его-то техническом
опыте!
      Наконец  мы вышли в темную благоуханную ночь.  Огни  и
колючий   забор   лагеря  остались  позади.  Мы   находились
неподалеку от дороги, спускавшейся к порту. Гревс и торговые
моряки  шепотом  переругивались в темноте, как  будто  снова
решали, за какую команду регби им болеть.
      Бирчингтон  сказал тоном, который даже  для  него  был
неестественно громким:
     - Что происходит? Вам нужен доброволец?
     Гревс тотчас же подошел ко мне:
      -  Господи ты боже мой! Вам что, непременно нужно было
ему говорить?
      -  Вовсе  я  не говорил ему! Он явился, когда  часовые
буквально наступали нам на пятки.
      - Я подумал, вам пригодится еще один человек, - заявил
Бирчингтон. - Так что я вызвался идти с вами. Не  забывайте,
я опытный и квалифицированный инженер.
     Я слышал, как кто-то выругался и пробормотал:
      -  Вот  ведь  идиота  и  пуля  не  берет.  Бирчингтон,
естественно, этого не заметил. Гревс вздохнул:
     - Теперь нам лучше всего отправиться прямо в порт. Если
бы мы разделились...
      Но  его прервал шум, который ни с чем не спутаешь: шум
моторов воздушных кораблей.
     - Проклятье! Это осложняет наше положение.
      Шум  моторов  становился все громче и громче.  Корабль
снижался.  Мы пригнулись, пробрались через кусты и  побежали
между деревьев по обочине в сторону гавани.
       Позади  нас  неожиданно  вспыхнул  свет  и  раздались
ружейные  выстрелы.  Постоянно  гремела  артиллерия.   Затем
донесся  постепенно  стихающий вой -  неподалеку  от  лагеря
упала бомба. Вверх по дороге пронеслось несколько грузовиков
с   солдатами,  два  "броненосца"  и  несколько  мотоциклов.
Наконец стало ясно, что это воздушная атака на остров.  Что-
то  просвистело  почти  над самой  моей  головой.  Вроде  бы
одноместный  планер.  Этот  гениальный  аппарат   был   куда
эффективнее  парашюта,  когда требовалось  высадить  десант.
Дело  выглядело так, будто здесь начался бой, а мы оказались
между двух воюющих сторон.
       Гревс   и   его  ребята  решили  не  отклоняться   от
изначального плана.
      -  Воспользуемся неразберихой, - сказал он. Бирчингтон
вскричал:
      -  Я говорю, только медленнее! Может быть, нам следует
переждать и поглядеть, что...
      - Нет времени! - рявкнул Гревс. - Мы не знаем, что все
это означает. На корабли!
     - Но если принять во внимание...
      - Заткнитесь, Бирчингтон! - оборвал я его. Я был готов
подчиняться Гревсу. Кроме того, у меня опять создалось такое
впечатление, что выбор мой невелик.
      -  Подождите!  - заскулил инженер. - Поразмыслим  хоть
одно мгновение. Если мы сохраним ясную голову...
      -  Вы  потеряете голову, когда ее отрубит  самурайский
меч!  - крикнул Гревс. - Ради всего святого, заткнитесь  же,
Бирчингтон! Либо вы остаетесь на месте, либо идете  с  нами,
только молча!
     - Молча? Что вы, собственно, хотите этим сказать?
      Его квакающий голос пробуждал куда большую ярость, чем
все  японские  бомбы и пули вместе взятые. Мы  припустили  с
изрядной скоростью. Между тем продолжали тарахтеть автоматы,
с  земли  и с воздуха. Никогда прежде я не просил Всевышнего
прибрать  к  себе человеческое существо,  но  в  ту  ночь  я
страстно молил его поразить Бирчингтона пулей между  глаз  и
избавить нас от него навеки.
      Японцы  спешили  к  лагерю. Как следствие  этого,  нам
удалось пройти. Они еще не искали бежавших заключенных. Даже
если они видели нас, они бы приняли нас за вражеских солдат.
Нас  бы  при  этом, правда, обстреляли, но  преследовать  не
стали.
      Мы  добежали до окраины поселения. Никогда еще  задача
незаметно   проскользнуть  по  улицам  не  была  так   легко
выполнима.
      И  снова  нам повезло. События отвлекли  на  себя  все
внимание  японцев  и  всех  их  солдат.  Вопли  Бирчингтона:
"Парни,  подождите  же  меня!" были для  нас  куда  опаснее.
Mебольшое подразделение японской пехоты услышало его  рев  и
тотчас начало обстреливать аллею, где мы скрывались. Гревс и
еще двое упали на землю.
      Я встал на колени рядом с Гревсом и пощупал его пульс.
Пуля  попала ему в затылок, он был убит на месте.  Еще  один
беглец  также был мертв, третий был всего лишь легко  ранен.
Он  положил  руку  мне  на плечи, и мы  помчались  дальше  в
сторону порта. Мы были уже почти в истерике и громко кричали
на Бирчингтона, когда японский солдат снова открыл огонь.
     - Закрой хлебало, ты, идиот! Гревс убит!
     - Убит? Он казался довольно предусмотрительным...
     - Заткнись, придурок!
      Мы  добежали  до  пристани и,  как  и  предполагалось,
бросились в воду, чтобы доплыть до ближайшей лодки,  которая
неясно  мерцала  красноватыми и белыми  пятнами  в  туманных
огнях порта. Я слышал вопли Бирчингтона.
      -  Да послушайте же, товарищи! Выслушайте! Разве вы не
знаете, что я не умею плавать?
       Это  признание,  казалось,  придало  мне  новых  сил.
Поддерживая  раненого,  я плыл к моторной  лодке.  Несколько
воздухоплавателей  из  наших  друзей  уже  вскарабкались  по
вантам.   Я   почувствовал  облегчение,  когда  не   услышал
выстрелов.  Вероятно, нам, в конце концов, удалось  обогнать
японцев.
      Когда я наконец добрался до лодки, там уже были  наши.
Мне  бросили трос. Я поднял раненого и держал лестницу, пока
он  поднимался.  До меня еле слышно донесся отчаянный  вопль
Бирчингтона:
      -  Послушайте  же,  парни! Отправьте  за  мной  лодку,
заберите меня с собой!
       Сердце  мое  ожесточилось.  В  то  мгновение,  должен
признаться,  я  не  дал бы за жизнь Бирчингтона  и  ломаного
гроша.
      Когда  я  наконец  стоял на палубе,  то  задыхался  от
усталости.  Я  огляделся, ожидая увидеть плененных  японских
моряков.   Вместо   этого  меня  встретили   белые   мундиры
российского  военного  флота. Молодой  лейтенант  в  фуражке
набекрень,  расстегнутом кителе и  револьвером  и  саблей  в
руках, отсалютовал мне.
       -   Добро  пожаловать  на  борт!  -  произнес  он  на
безупречном  английском.  Он  лучился  беззаботной  улыбкой,
какую  потом я видел только у русских и больше ни у кого.  -
Похоже, мы с вами оба набрели на одну и ту же удачную мысль,
-  продолжал он. - Лейтенант Пятницкий, к вашим услугам.  Мы
взяли этот корабль за двадцать минут до вашего появления.
     - А воздушные корабли?..
      -  Российские. Мы забираем военнопленных. Надеюсь, что
именно это происходит в настоящий момент.
       -   Вы  рисковали  многими  жизнями  ради  нескольких
пленников, - заметил я.
      -  Покуда пленные находятся на острове, - обстоятельно
начал   объяснять  Пятницкий,  -  мы  не  можем   подвергать
бомбардировкам японские склады топлива и горючего.
     Один из английских моряков сказал:
      -  Бедняга Гревс. Умер за пустое дело и из-за  пустого
места.
      Я прислонился к борту. Я все еще слышал жалобный голос
Бирчингтона. Стоя на берегу, он завывал и умолял:  хныкающий
голос перепуганного ребенка.

                           Глава 2

                       Снова на службе

      Если бы до того, как я вступил в храм Теку Бенга,  мне
кто-нибудь  сказал, что в один прекрасный день я с  радостью
поступлю  на службу к русским, я высмеял бы этого  человека;
если  же он стал бы упорствовать в своем утверждении, я  бы,
вероятно,  съездил  ему по физиономии. В мое  время  русские
представляли самую большую угрозу для наших границ в  Индии.
Угроза  открытого  военного конфликта  с  ними  существовала
постоянно,  потому что постепенно становилось все очевиднее,
что  амбиции  России простираются на территорию Афганистана.
Тот  факт,  что  японское государство и  Российская  империя
развязали  войну  при разделе сфер влияния  в  Юго-Восточной
Азии  и Китае, был, вероятно, счастьем для британцев.  Война
могла  бы  принять совершенно иной оборот, если бы японцы  и
британцы объединились и совместно положили предел российским
устремлениям  захватить  остатки  развалившегося  китайского
царства.    Существенная   причина   этого    обстоятельства
заключалась,  разумеется,  в  личности  Керенского.   Старый
президент  России  - и высшая власть так  называемого  Союза
Славянских  Республик (по большей части тех  стран,  которые
были  захвачены  имперской Россией еще  до  социалистической
революции)  -  постоянно заботился  о  дружбе  с  Европой  и
Америкой. А это означало, что он очень внимательно следил за
тем,  чтобы не прыгнуть ненароком через наши головы.  Россия
постоянно   вывозила  большое  количество  товаров,   и   ей
требовались рынки сбыта для сельскохозяйственной  продукции.
Кроме  того,  она  желала  привлечь  по  возможности  больше
иностранных  инвестиций  и  выказывала  особый   интерес   к
американскому и британскому капиталу.
      После успешной и почти бескровной революции 1905 года,
которая  вспыхнула  во время другой войны  между  Россией  и
Японией, страна достигла большого прогресса. Присущий  новой
державе    гуманистический   социализм   вызвал   к    жизни
великолепную  литературу, имеющую  мировое  значение,  а  ее
медицинские  приборы считаются лучшими на мировом  рынке.  В
стране  появился целеустремленный либеральный средний класс.
Теперь  там  почти  не  встретишь ту бедность,  которой  так
"славилась"  Россия времен моего детства.  Тем  не  менее  в
консервативных кругах все еще существовали сомнения  в  том,
что   благодаря  Керенскому  и  его  социалистам  Россия   и
управляемые ею территории развиваются значительно лучше.
      Но каковы бы ни были исторические предпосылки, а я  не
видел ничего зазорного в том, чтобы присоединиться к русским
в  борьбе с нашим общим врагом. Пока мы добирались сперва на
подводной  лодке  до  Владивостока,  а  потом  на  воздушном
*.`  !+%  -  до Хабаровска, я все спрашивал себя, как  долго
будет   продолжаться  мое  вынужденное  бездействие.  Одного
только   плена   было   достаточно,  чтобы   пробудить   мое
недовольство.  Когда до нас дошло известие о  том,  что  все
британские подданные, имеющие летный патент, могут пойти  на
службу в Воздушные Силы Российского Добровольческого Флота и
что  Уайтхолл призывает нас, я тотчас же подписался,  как  и
большинство моих спутников. Те немногие, кто, как и я, имели
военный  опыт,  могли выбирать место службы:  в  конвое,  на
вооруженных торговых судах или даже на фрегатах  эскорта.  Я
выбрал  фрегаты. Я не чувствовал особой потребности  убивать
своих  сородичей,  хотя какая-то часть  меня  самого  хотела
играть  в этой войне более активную роль. Из своего опыта  я
знал,  что  политики  умеют разжигать  в  своих  согражданах
ненависть  и  расовое неприятие, и не был  уже  патриотом  в
изначальном  смысле этого слова. Сегодня я понимаю,  что  то
была  детская  позиция,  но все  же  не  мог  отделаться  от
неприязни  к японцам. Я чувствовал, что из-за н