меня.
      - Тсо сун, - серьезно сказал я на кантонском. - Доброе
утро.
      Ни  один  из  детей  не ответил. Я слегка  растерялся.
Неплохо бы иметь что-нибудь такое, что можно бы им подарить.
Какие-нибудь сласти, потому что деньги не имели цены на Роув
Айленде.
      Я  сиял  шляпу и обмахнулся. Я начал сильно потеть,  и
солнце   постепенно  делало  меня  вялым.   Лучше   бы   мне
возвратиться в больницу, пока я еще могу ходить.
      Затем  я  услышал  стук копыт и  удивленно  обернулся,
увидев  всадника, несущегося галопом по площади. Он  казался
здесь   удивительно  не  на  месте  -  прямая,   подчеркнуто
высокомерная  посадка;  хорошо кормленная  лошадь.  Это  был
рослый белокурый англичанин лет тридцати в сверкающем  белом
мундире.  Его  сапоги, пояс, наплечные ремни и  кобура  были
отполированы  до  безупречного  блеска,  как  и  значок   на
тропическом шлеме. Он увидел меня тотчас же, но сделал  вид,
будто  не  замечает.  Погладив рукоятью  своего  офицерского
стека светлые усы, он остановил коня.
      Я  огляделся, увидел пустые молчаливые  окна.  Что  же
здесь нужно этому блестящему всаднику?
     - Уберите детей с дороги, фельдфебель!
     Голос прозвучал резко.
      В  ответ па приказ из другого переулка выскочили шесть
строго  одетых  гуркхов под предводительством фельдфебеля  и
прикладами  ружей отогнали ребятишек. Штыки были  примкпуты.
На солдатах были темно-зеленые мундиры с красными нашивками,
а за поясами торчали длинные изогнутые кинжалы. Не дожидаясь
дальнейших  указаний, женщины растащили  детей  по  домам  и
захлопнули двери. Теперь из штатских на площади остался один
я.
      - Как поживаете, лейтенант? - осведомился я. Лейтенант
обратил на меня взгляд своих холодных голубых глаз.
      - Сэр, я предложил бы вам немедленно покинуть площадь.
Это необходимо. Могут возникнуть затруднения.
     Дискуссия казалась бессмысленной, и я подчинился:
     - Благодарю, лейтенант.
      Я  прошел через площадь и остановился в тени одного из
переулков,  откуда  с  любопытством  стал  следить,  что  же
произойдет дальше.
      Теперь  молодой офицер спешился и приказал фельдфебелю
войти  в  один из домов. Гуркхи устремились туда,  лейтенант
/.a+%$." + за ними.
     Я наблюдал все происходящее, сбитый с толку, и никак не
мог  разобраться,  что же творится. Еще  какое-то  время  на
площади царила мертвая тишина, затем из дома донеслись крики
и  шум потасовки. Я услышал, как вопит женщина на кантонском
диалекте.  Прогремели  два выстрела;  потом  зазвучал  голос
молодого офицера, отдающего приказы. Еще один крик,  на  сей
раз  мужской,  -  и  вдруг целая река кули  выплеснулась  на
улицу. Их было человек двадцать. Они шатались и жмурились на
солнечном свету. Каждый был точно в бреду от ужаса.
      Затем из глубины дома донесся еще один выстрел и снова
чей-то рев. Наружу снова начали выскакивать кули, уносясь по
всем  направлениям.  Одни юркнули в ближайшие  дома,  другие
побежали  в сторону порта. Я услышал еще несколько приказов,
затем   кого-то   звучно   ударили  прикладом;   послышались
отчаянные вопли и мольбы.
     В полном отвращении я хотел уже выйти на площадь, когда
один  кули  в  панике  вырвался из дома,  поколебался,  дико
огляделся  по  сторонам, поднял окровавленную руку  и  вдруг
побежал в мою сторону. Я отступил, пропуская его; он тут  же
завернул  за  угол и исчез. Но я успел увидеть  его  зрачки.
Наркотики.  Теперь  я  понял. Солдаты  разгромили  очередной
местный опиумный притон.
      Услышав  стон, я снова вышел на площадь и увидел,  что
один  из курильщиков опиума упал на плиты. На плече  у  него
была  скверная колотая рана, оставленная штыком. Я опустился
возле  него  на  колени,  разорвал его  рубаху  и  попытался
остановить потоки крови. Он в ужасе уставился на меня и тихо
застонал.
     Сапоги застучали по мостовой.
     - Боже милостивый, сударь, что это вы делаете? Я поднял
глаза  и  увидел, что лейтенант вышел из дома.  Он  выглядел
чрезвычайно довольным собой.
      - Этот парень ранен одним из ваших солдат, - грубовато
ответил  я.  - Я пытаюсь помочь ему. Если так уж необходимо,
чтобы...
     Лейтенант с презрением смотрел на раненого поденщика:
      - Он, без сомнения, пытался убить кого-нибудь. Все они
тут  курят опиум. Пусть о нем заботятся его близкие. Мы лишь
попытались преподать им урок.
      Полосами,  наскоро вырванными из рубахи поденщика,  я,
как умел, перевязал его рану. Он попытался заговорить, и тут
сознание  оставило  его. Я беспомощно пытался  его  поднять,
однако это мне не удалось.
      Теперь  появились и гуркхи. Они вели трех  китайцев  в
черных  и  красных  халатах; двое мужчин и  одна  женщина  -
вероятно, хозяева притона.
      Лейтенант  ткнул  стеком  в  их  сторону,  после  чего
запрокинул  голову и заговорил, обращаясь к пустым  окнам  и
дверям:
      - И никакого опиума больше! Вы понимать! Опиум плохой!
Эти  люди  плохие! Должны в тюрьму! Мы запирать их  надолго.
Понимать?
      Он  сердито  постучал стеком по своим  сапогам,  затем
/.a,.b`%+ на меня и раскрыл рот, чтобы сказать мне  кое-что,
но я опередил его.
     - Я попытаюсь доставить парня в больницу, - сказал я. -
Может быть, кто-нибудь мне поможет?
      Офицер взял поводья лошади и взглянул па своих солдат,
державших  перепуганных  арестантов  куда  крепче,  чем  это
требовалось.
     - Один из ваших людей... - снова начал я. Лейтенант сел
в седло.
      -  Я  уже сказал вам, сэр: пусть его близкие о  нем  и
заботятся.  Вы  явно  не  понимаете условий  жизни  на  атом
острове.  Проблема  опиума. Здесь  она  принимает  ужасающие
масштабы.  И  с  каждым  днем  все  хуже.  Они  предпочитают
возделывать мак, нежели выращивать продукты питания. Я...
      -  А  какой  вообще смысл имеет их жизнь,  Оллсоп?  Из
темного  дверного  проема того дома, где  происходил  обыск,
донесся вялый голос. Голос англичанина.
      Лейтенант Оллсоп повернулся в седле и качнул стеком  в
сторону говорящего, которого не видел.
     - Сидите-ка там и радуйтесь, что вас не арестовали.
     На солнечный свет выступила фигура. Грязный европейский
костюм,  рваная туземная рубаха. Оборванец был бос,  небрит,
истощен и совершенно явно накурился опиума. Слишком хорошо я
умел  распознавать эти признаки, потому что  и  сам  в  свое
время искал утешения в наркотиках. Возраст странного типа  я
определить  не мог, но голос был молодой и мог  принадлежать
человеку среднего класса.
      -  Я было подумал, что вы могли бы постыдиться... - на
лице Оллсопа было написано отвращение.
      - А кто вы такой, чтобы отнимать у них их единственное
удовольствие,   Оллсоп?  -  сонно  вопросил  незнакомец.   -
Оставьте вы их в покое, ради всего святого!
     Лейтенант Оллсоп развернул свою лошадь и прокричал:
     - Вперед, марш!
       Он  рысью  помчался  прочь,  не  отвечая  оборванному
англичанину.
      Я  смотрел,  как  гуркхи  тащат  за  собой  запуганных
арестантов.
       Англичанин   пожал   плечами  и   повернулся,   желая
возвратиться в дом.
      -  Минутку! - крикну л я. - Мне нужно доставить  этого
человека в больницу. Он умирает. Вы не могли бы мне помочь?
     Англичанин устало привалился к дверному косяку.
      -  Поверьте вы мне, предки примут его куда лучше,  чем
доктора.
      -  Мне  только что показалось, что вы на стороне  этих
людей.
      -  Вовсе нет, старина. Я фаталист, знаете ли. Я сказал
Оллсопу,  чтобы он оставил их в покое. И вам я скажу  то  же
самое. Какой смысл? Он все равно скоро умрет.
      Однако же он вышел из дверного проема, шаркая,  прошел
через площадь и заморгал в солнечном свете.
     - А вы-то с какого дерева лист?
      -  Я воздухоплаватель. Офицер. Неделю назад я причалил
an$ .
      - А, матрос с потерпевшего крушение судна! В отеле про
вас  говорят.  Порядок, я помогу вам оттащить к  костоправам
этот труп, если смогу.
      Накурившийся опиума англичанин был не сильнее меня, но
совместными   усилиями   нам  удалось   поднять   китайского
поденщика и донести его до пристани, откуда рукой  подать  и
до больницы.
     Мы призвали двух монахинь и передали им раненого. Когда
с  этим было покончено, я, задыхаясь, остановился в коридоре
и с любопытством уставился на своего помощника.
     - Спасибо.
     Он легко улыбнулся:
      -  Не стоит благодарности. Ни малейшей. Чао! Он поднял
руку  в  насмешливом салюте и исчез, прежде чем доктор  Хира
спустился по лестнице.
      -  Кто  этот парень? - спросил я доктора Хиру и описал
ему внешность опустившегося англичанина.
      По моему описанию Хира узнал его. Прежде чем ответить,
он поиграл стетоскопом.
      - Потерпел крушение, как и вы. Он прилетел с воздушным
транспортом,  который  должен  был  забрать  отсюда   горных
рабочих.  Решил остаться на Роув Айленде. Не знаю почему.  В
нем  особенно  не  нуждались; в  конце  концов  вместо  него
полетел другой. Иногда его называют "капитаном", особенно  в
отеле. Выдает себя за бывшего командира торгового воздушного
корабля, который перед войной разбился над Китаем.  Все  это
немножко попахивает враньем.
       -   Оллсоп  его  терпеть  не  может.  Хира   тихонько
рассмеялся:
      -  Оллсоп?  Да лейтенанта трясет от него.  Наш  бравый
командир отпустил капитана Демпси на все четыре стороны, вот
как?  Оллсоп  -  олицетворенное  представление  о  том,  что
европеец  должен  сохранять хотя бы  видимость  достоинства.
Любой ценой.
      - Тогда у Оллсопа очень много работы. Я потер кровавое
пятно на рукаве.
      -  Мне  кажется, он никогда не спит. Его  жена  отбыла
отсюда  вместе  с  руководителями завода, знаете...  -  Хира
бросил взгляд на часы. - Ну вот, время ужинать. Мясо и  рис,
как обычно, по я припрятал две бутылки вина, если вы...
     - Нет, благодарю. Думаю, прогуляюсь еще раз до отеля.

                           Глава 7

                           Мертвец

       Припортовое   местечко,  где  я   остановился,   было
единственным настоящим поселением на острове. Оно называлось
Новый  Бирмингам.  Здания теснились к  воде  и  имели  всего
несколько  этажей  в высоту. Чем дальше карабкались  они  по
склону,  тем  больше  отстояли  друг  от  друга,  как  будто
плачевное  положение соседей причиняло  им  страдания,  -  и
становились   все  меньше.  На  самом  верху  в   расселинах
#-%'$(+ al россыпь полуразвалившихся хижин.
       Над  кварталом  хижин  холм  плавно  заканчивался   и
образовывал  небольшое  плато,  где  некогда  был   сооружен
аэропарк. Отель Ольмейера стоял на краю аэропарка, заросшего
ныне  кустарником. Предполагаю, что молодой лейтенант Оллсоп
находит  отель  хорошим,  ибо тот  совершенно  явно  пытался
"сохранить   видимость".  Большая   золотая   вывеска   была
отполирована  до  блеска,  а роскошный  деревянный  фасад  в
викторианском  стиле  совсем недавно покрашен  свежей  белой
краской. Этот дом выглядел здесь совершенно неуместно.
      Аэропарк  обладал  одной  ржавой  мачтой,  торчащей  в
центре.   С  одной  стороны  от  этого  сооружения   тянулся
маленький ангар, серая краска на нем облезла; рядом  высился
шест,   на   котором  болтался  рваный  и  грязный   флажок.
Поблизости   стояли,   как  скелеты  огромных   инопланетных
насекомых, остатки двух кораблей, с которых уже сняли  почти
все  важные части. По другую сторону ангара находился корпус
маленького  одноместного  самолета, вероятно,  собственность
какого-нибудь  давным-давно почившего спортсмена;  его  тоже
наполовину   разобрали.  Казалось,  остров  населяют   самые
разнообразные  обломки.  Создавалось  впечатление,  что  тут
питаются  только  трупами, включая  трупы  давно  прогнивших
представлений.
      Бросив  взгляд  на  покинутые здания  администрации  и
диспетчерской и удостоверившись в том, что они необитаемы, я
направился к отелю.
     Толкнув две хорошо смазанные створки дверей, я вошел.
     Помещение было чистым, выскобленным и прохладным. Слуга-
малаец  тянул шнур расположенного на потолке большого веера.
Когда  я  вошел, он плеснул мне воздуха в лицо. После  жары,
царившей снаружи, я испытал благодарность к нему за  это.  Я
кивнул малайцу, который меня, казалось, вовсе не заметил, и,
поскольку у входа никого не увидел, отправился в бар.
       Там   в  полумраке  коротали  время  двое.  Один,   с
закатанными рукавами, сидел за стойкой бара и читал книгу, а
другой  потягивал джин в противоположном углу, где балконные
двери выходили на веранду. В окно я снова увидел аэропарк  и
за ним склоны холма, густо поросшие лесом.
      Когда я уселся на скамейку перед стойкой бара, человек
отложил  свою  книгу  и  уставился  на  меня  с  откровенным
изумлением. Он был невероятно толст, и его мясистое  красное
лицо  обливалось  потом.  Высоко закатанные  рукава  рубашки
открывали множество татуировок обыкновенного в таких случаях
сорта.  На  пальцы-сосиски было насажено  множество  золотых
колец. Он заговорил с густым акцентом:
     - Чем могу быть полезен? Я начал извиняющимся топом:
      -  У  меня, к сожалению, нет с собой денег, поэтому...
Человек широко улыбнулся.
      -  Да.  Нет  денег!  Какая  жалость!  -  мгновение  он
сотрясался от смеха. - Итак, что вы хотите выпить? Я  запишу
за вами.
     - Очень мило с вашей стороны. Я возьму немного коньяку,
- я представился. - Вы владелец отеля?
      -  Да. Разумеется. Ольмейер - вот я кто, - похоже,  он
-%"%`.ob-. гордился этим обстоятельством. Ольмейер извлек из-
под  прилавка большую конторскую книгу и вписал  в  нее  мое
имя.  -  Ваш  счет,  -  сказал он. -  Когда  положение  ваше
улучшится, оплатите.
      Он  повернулся,  чтобы снять с верхней  полки  бутылку
коньяка.
      -  Я склонен полагать, что у вас квартирует некто  Шоу
кросс, - начал я.
      -  Да.  Шоу кросс, - Ольмейер поставил передо мной  на
стойку большой стакан коньяка. - Двадцать центов. Я запишу.
     Он внес заметку в конторскую книгу и снова отложил ее в
сторону.
      Это был хороший коньяк. Вероятно, он показался мне еще
лучше,  чем  был  на самом деле, поскольку это  было  первое
спиртное,  выпитое мной со времен Сингапура.  Я  наслаждался
им.
     - Итак, Шоукросс, - сказал Ольмейер, подмигнув и сделав
соответствующий жест, - ушел в горы.
      -  И у вас пет ни малейшего представления о том, когда
он вернется?
      Я  услышал,  как  плетеное кресло заскрипело,  царапая
блестящий  пол,  затем приблизились шаги. Я повернулся.  Это
был  человек,  сидевший  у окна. Он  держал  в  руке  пустой
стакан.
      -  Шоукросс  вернется, когда джин,  взятый  у  мистера
Ольмейера, закончится!
      Это был сильно загоревший худой человек лет пятидесяти
пяти  в рубахе цвета хаки и белых шортах. У него были  узкие
седые усы, и в его синих глазах прыгала искорка иронии.
      -  Мое  имя  Гревс,  - сказал он,  подходя  к  бару  и
становясь  рядом  со  мной, - А вы  тот  воздухоплавательный
парнишка,  которого  нашли в долбленке. Сингапур,  говорите?
Жуткое дело, должно быть.
     Гревс рассказал мне, что остался, чтобы блюсти интересы
компании  "Уэлланд  Рок",  в  то  время  как  другие   белые
представители  фирмы  возвратились в Англию  или  отплыли  в
Австралию. Он чрезвычайно интересовался тем, что происходило
во  время  нападения на Сингапур. Коротко,  потому  что  эти
воспоминания все еще причиняли мне боль, я рассказал  ему  о
случившемся.
      -  До сих пор не могу в это поверить, - заключил я.  -
Существуют же мирные договоры...
     Гревс горько улыбнулся и снова глотнул джина.
     - Все заключают мирные договоры. Мы истребили войны, не
так  ли? Но человеческая натура такова, что... - он взглянул
вверх, на ряды бутылок. - Проклятые япошки! Я знал, что рано
или поздно они выкинут что-нибудь. Алчная свора!
      - Но японцы не стали бы бомбить своих собственных... -
вставил Ольмейер.
     Гревс перебил его резким смехом.
     - Я не знаю, каким образом Хиросима взлетела на воздух,
но  это был тот самый повод, который требовался всем,  чтобы
начать войну, - он провел стаканом по губам. - Вероятно,  мы
никогда не узнаем, как это произошло или кто это сделал.  Но
mb. тоже лишено смысла. Если бы даже этого не случилось, они
бы все равно сцепились.
      -  Хотел  бы  я, чтобы вы были правы! Я повернулся  на
новый голос. В бар лениво прошаркал Демпси. Он кивнул мне  и
Гревсу и положил грязную руку на прилавок.
      -  Большой  скотч, Ольмейер, пожалуйста! Голландец  не
слишком обрадовался появлению этого посетителя, однако налил
ему и аккуратно внес цену в свою конторскую книгу.
      Воцарилось неловкое молчание. Хотя Демпси  вмешался  в
наш разговор, он не был готов развивать свое заявление.
      - Добрый день, Демпси, - приветствовал я его. Он слабо
улыбнулся и потер свой небритый подбородок:
     - Привет, Бастэйбл! Что, забрели и сюда?
     - Я искал Шоукросса. Демпси сделал большой глоток.
      - Целая куча народу ищет нынче Шоукросса, - заметил он
таинственно.
     - Что вы имеете в виду? Он мотнул головой:
     - Ничего.
      -  Хотите еще выпить, Бастэйбл? - спросил Гревс. -  За
мой счет, - и, откровенно преодолевая себя:
     - А вы, Демпси?
     - Благодарю.
      Демпси  одним  глотком проглотил спиртное  и  поставил
стакан  обратно на прилавок. Ольмейер налил  еще  джин,  еще
коньяк, еще скотч.
     Гревс извлек из кармана рубашки пачку сигар и предложил
нам по очереди. Ольмейер и Демпси взяли, я отказался.
      -  Так что вы имели в виду? - спросил Гревс Демпси.  -
Вас-то  это  все вовсе не трогает. Я всегда  думал,  что  вы
этакий приверженец восточного фатализма.
      Демпси  отвернулся.  На мгновение  его  мертвые  глаза
осветились  страшнейшей  тоской.  Он  отнес  свой  стакан  к
ближайшему столу и уселся.
     - И это тоже, - сказал он.
     Но от Гревса так легко не отделаться.
      -  Вы  же не были в Японии во время той бомбардировки.
Или...
     - Нет. В Китае.
      Я  заметил,  что его руки дрожали, когда  он  подносил
стакан  ко рту. Он тихо пробормотал что-то про себя. Я  даже
разобрал  слова:  "Господи, прости меня". Он  быстро  выпил,
встал и побрел к двери, волоча ноги.
      - Спасибо, Гревс. Увидимся. Тощая фигура скрылась, и я
видел, как он начал подниматься по деревянной лестнице.
     Гревс удивленно поднял брови и пожал плечами.
      -  Я  думаю, у Демпси "островной синдром", как мы  это
прежде  называли. У нас было несколько таких, которые  потом
жили  среди  туземцев  или, как он, курили  опиум.  Все  это
медленно убивает его, о чем он, конечно, хорошо знает.  Меня
не удивит, если он не протянет и полгода.
      - Я дал бы ему побольше, - сказал я сочувственно. -  Я
знаю   курильщиков  опиума,  которые  доживали  до  глубокой
старости.
     Гревс зажег сигару.
      -  Но у Демпси это связано не только с опиумом. Как вы
думаете?  Я считаю, существует некая готовность умереть.  Вы
знаете это не хуже меня.
      Я  кивнул.  Да,  я  сам уже не раз испытывал  подобное
желание.
      -  Хотел  бы  я  знать, чем это вызвано,  -  задумчиво
произнес  Гревс.  -  Быть может, женщина.  Он  был  офицером
воздушного  флота, знаете, ли., Может быть, он потерял  свой
корабль,  бросил  его  в беде или еще что-нибудь  в  том  же
роде...
     Ольмейер фыркнул и уставился в свою книгу.
     - Он всего лишь слабак. Просто слабак, вот и все.
      -  Вполне  возможно,  - я встал.  -  Думаю,  мне  пора
обратно.  Вы не будете против, если завтра я снова приду?  Я
бы очень хотел оказаться здесь, когда вернется Шоу кросс.
      -  Итак,  до  завтра,  -  Гревс  поднял  руку  в  знак
приветствия. - Я вам желаю всего наилучшего, Бастэйбл.

                             ***

      Тем вечером я ужинал вместе с Хирой. На ужин были рыба
и овощи. Я рассказывал ему о своей беседе в отеле и о второй
встрече  с Демпси. Таинственные замечания и намеки возбудили
мое любопытство, и я спро