Дядюшка Кинц содрогнулся.
     - У них не принято тянуть время, - сухо заметил Дреф.  -  Тут  многое
зависит от распорядка процесса - когда он начнется  и  сколько  продлится.
Экспры, несомненно, постараются выжать из  него  все  что  можно,  поэтому
процедура затянется. Может быть, суд  отложат  на  несколько  дней,  чтобы
подогреть  общественный   интерес   к   нему   брошюрами,   памфлетами   и
выступлениями в газетах. Да и сам процесс может  затянуться  не  в  пример
всем прочим. Я видел, как Народный Трибунал за какой-нибудь час  отправлял
на смерть добрую дюжину человек, но Шорни Нирьен - особая  статья.  Пойдут
опросы свидетелей, предъявление улик, разумеется подтасованных, ритуальные
обличения...
     - Как я рад, что столько времени  прожил  вдали  от  всего  этого,  -
пробормотал Кинц.
     - Скорее всего, он еще жив и содержится в "Гробнице". Но долго ли?  -
спросил Дреф, словно обращаясь к себе самому.
     - Мальчик мой, я сделаю все, что в моих силах.  Но  вызволить  вашего
мастера Нирьена из "Гробницы" - задача труднейшая, я не уверен,  что  моих
скромных способностей достанет на...
     - Мастер Кинц, у нас будет время обсудить это  на  обратном  пути.  А
сейчас я бы хотел попросить вас собраться в дорогу. Завтра чуть  свет  нам
нужно ждать на тракте - а то не поспеем  к  дилижансу  на  Шеррин.  Нельзя
терять ни минуты. В Фабеке отвратительные дороги, путешествие займет  дней
восемь, если не больше. - Дреф, казалось, вернулся к тому, что  не  давало
ему покоя: - И если достигнем столицы, то не затем ли, чтобы  узнать,  что
Нирьен погиб?
     - Вот тут-то я безусловно смогу вам помочь, - оживился дядюшка  Кинц.
- Нам не придется  путешествовать  дилижансом.  Глориэль  доставит  нас  в
Шеррин.
     - Глориэль?
     - Это... она... то есть... Проще  вам  ее  показать,  чем  объяснять.
Идемте, друг мой. И ты тоже, моя дорогая.
     Дядюшка Кинц поднялся, взял горящую свечу и поспешил к черному  ходу.
Элистэ и Дреф, растерянно переглянувшись, пошли следом.
     Ночь  уже  вступила  в  свои  права.  Свеча   Кинца   по   Дерриваля,
пробивающийся из окон  свет  и  сияние  почти  полной  луны  позволили  им
разглядеть какое-то непонятное и необычное устройство. На маленькой поляне
в нескольких ярдах от дома  возвышалась  платформа  с  круглым  отверстием
посередине. С обеих сторон от платформы поднималось по высокой  деревянной
мачте, оснащенной  блоком.  Между  мачтами  свисал  огромный  бесформенный
опавший тряпичный мешок; его удерживали канаты, пропущенные сквозь  кольцо
в  верхней  части,  -  они  проходили  через  блоки  и   были   закреплены
специальными зажимами. К  нижней  части  мешка  с  помощью  многочисленных
веревочек, притороченных к ткани, крепилось нечто вроде огромной  плетеной
корзины с перильцами. В корзине же находилось некое  сложное  механическое
устройство из стекла и металла, напоминающее приплюснутую полусферу.
     - Что это, дядюшка? - спросила заинтригованная Элистэ.
     - Минутку, дорогая моя, все увидишь  сама.  Свет.  Нам  нужно  больше
света. - Кинц поднес свечу к двум фонарям на мачтах у помоста. -  Ну  вот.
Позвольте представить - Глориэль.
     - Но что это?
     - Воздушный шар,  -  вполголоса  заметил  Дреф,  и  Элистэ  удивленно
взглянула  на  него.  Дреф  как  зачарованный  уставился  на   причудливое
устройство. - Я не ошибся, сударь?
     - Отнюдь. Не многие бы узнали его в  спущенном  виде,  но  вы  всегда
отличались сообразительностью.
     - Давно он у вас, дядюшка Кинц?
     - Пожалуй, больше года. И только благодаря тебе, моя милая. Если б не
твоя подсказка, я бы не догадался, что на свете есть подобные чудеса.
     - И он взаправдашний? Он в самом деле летает?
     - Как птица.
     - И отнесет нас в Шеррин поверх этих грязных дорог?
     - Нынче же ночью, дорогая моя. Правда, дух захватывает?
     - Да! О да! И еще как! Я об этом и мечтать не могла - Дреф, вы только
подумайте!
     - Этим я и занимаюсь, - ответил  Дреф,  не  сводя  глаз  с  огромного
тряпичного кокона. - Я думаю, мы отдадимся на  милость  любого  случайного
ветерка. Если верить прочитанному, воздушный шар легко поднять в небо, был
бы он правильно сделан и наполнен  разогретым  воздухом,  а  еще  лучше  -
горючим газом. Но  в  полете  им  невозможно  управлять.  Глориэль  может,
конечно, поплыть по воздушному океану в Шеррин, но с равным успехом  ветер
понесет шар и в обратную сторону.
     - Вы блестяще осведомлены, юноша, - кивнул дядюшка Кинц,  -  и  сразу
определили самое уязвимое место этого чудесного изобретения. Я  бился  над
этой проблемой много недель. В конце концов я нашел выход и  за  несколько
месяцев сотворил Глориэль.
     - То есть, сударь, вы изменили конструкцию шара?
     - О нет, мой мальчик. Простите, я плохо объяснил. Глориэль -  это  не
шар, который сам  по  себе  всего  лишь  огромный  мешок  из  пропитанного
раствором шелка. Нет, Глориэль - Чувствительница, я создал ее,  чтобы  она
управляла полетом шара. Видите? - Кинц забрался  на  платформу  и  любовно
погладил сферу из стекла  и  металла,  притороченную  к  корзине.  От  его
прикосновения на сфере вспыхнули стеклянные рожки. -  Вот  она  -  наконец
завершенная, пробужденная и бодрая, готовая к полету.
     - Чувствительница. Вы и в самом  деле  сотворили  Чувствительницу?  -
Элистэ подумала о Кокотте,  Буметте  и  Нану  с  ее  летучими  гнидами.  -
Пожалуйста, дядюшка, не нужно ее касаться, умоляю, отойдите от этой твари.
     - Дорогая моя, я позволю себе одернуть тебя и указать на то,  что  ты
недостаточно вежлива. Не следует  называть  мою  маленькую  подругу  "этой
тварью". У нее есть имя, по-моему, очень красивое - Глориэль. Нужно щадить
чужие чувства, дитя мое.
     - Неужели у механического устройства могут...  Ладно,  дядюшка  Кинц,
пусть будет, как  вы  говорите.  Но  вы  уверены,  что...  Глориэль...  не
представляет  опасности?  Не  пускает  пламени?  Или  ядовитого  пара?  Не
поглощает плоти?
     - Насколько я понимаю, нет.  До  сих  пор  она  не  выказывала  столь
варварских поползновений. Правда, - высокий лоб Кинца прорезала задумчивая
морщина, - должен признаться, я не совсем ясно  представляю,  на  что  она
способна, если ее прогневить. Мы  общались  совсем  недолго,  я  не  успел
изучить все причуды ее характера. Кто знает, какие нас ждут неожиданности?
До чего увлекательна жизнь!
     - В высшей степени. Но, дядюшка...
     - Мастер Кинц, - прервал ее Дреф, - как  Глориэль  управляет  полетом
воздушного шара? Это требует огромной механической энергии, куда  большей,
чем до сих пор удавалось высвободить  -  из-за  ограниченных  возможностей
шара. Откуда она берет энергию?
     - На этот вопрос, юноша, я не знаю ответа. Я  ведь  не  ученый  и  не
ремесленник. Могу лишь сказать  -  я  попросил  Глориэль,  и  она  оказала
любезность, перестроив  саму  себя  таким  образом,  чтобы  выполнить  мою
просьбу. Она была очень милой, очень сговорчивой.
     - Но как ей это удалось, сударь? И как удалось вам?
     - Дорогой мальчик,  я  не  сумею  вам  объяснить.  Мы  заговорили  об
определенной способности, с которой я появился на свет и которую развил  в
себе упорным трудом.  Теперь  я  умело  пользуюсь  ею,  но  как  именно  -
объяснить выше человеческих сил. Я не знаю ответа, о чем глубоко сожалею.
     Дреф улыбнулся и покачал головой.
     "Ну, я-то уверена, дядюшка, вы знаете гораздо больше, чем говорите, -
подумала Элистэ. - Дреф тоже это подозревает. Ну и ладно, держите про себя
свои тайны. Может, оно и к лучшему". Вслух же она заметила:
     - Неважно, как вы этого добиваетесь, главное - чтобы  все  сработало.
Вы уверены, что сработает?
     - Воздушный шар парит безупречно, дорогая моя. Я много раз наблюдал -
захватывающее зрелище.
     - И не только наблюдали, дядюшка, но и сами летали?
     - Нет, моя дорогая, ни разу. Нынче я впервые поднимусь в воздух.  Жду
не дождусь!
     - А ваша Чувствительница, мастер Кинц? Она доказала свою надежность?
     - Сегодня ей впервые представится такая возможность. Подумать  только
- первый полет! Но не  тревожьтесь,  мой  мальчик.  Уверяю  вас,  Глориэль
сделает все, что от нес потребуется. По натуре она благожелательна,  нужен
только верный подход.
     - Гм-м-м.
     - А теперь, дети, - за дело! Нам надо многое успеть, если мы намерены
подняться вовремя, - собраться, распределить груз в  корзине  и  наполнить
шар.
     - Сколько времени занимает процесс наполнения, мастер Кинц?
     - На удивление мало. Как только жаровня разгорится по-настоящему, шар
будет готов к полету через час с небольшим. С этого, пожалуй, мы и начнем.
     Взяв свечу, Кинц нырнул в  отверстие  в  центре  платформы  и  поджег
топливо. Через миг он появился с довольным видом.
     - Какое зрелище ожидает вас, дети мои!
     Шелковая оболочка начала надуваться. Элистэ недоверчиво  смотрела  на
нее:
     - Неужели простой тряпичный мешок способен поднять всех нас в воздух?
     -  Безусловно,  дорогая,  моя.  Ты  глазам  своим  не  поверишь.  Вот
погоди...
     - Судя по размерам, шар вполне способен поднять груз,  равный  нашему
общему весу, - перебил Дреф. - Однако проверять это не понадобятся. Вы  не
летите с нами, Элистэ. Вы останетесь здесь, в доме вашего дяди.
     Это  было  так  неожиданно,  что  Элистэ,  забыв  о   своем   статусе
Возвышенной, всего лишь растерянно спросила:
     - Что заставило вас так решить?
     - Элементарная осторожность, - просто ответил Дреф, словно  это  само
собой разумелось, однако поджал  губы  и  принял  неприступный  вид,  явно
ожидая сцены с ее стороны. - Вы Возвышенная. Если вас опознают в  Шеррине,
то прямым ходом  отправят  в  Кокотту.  А  так  как  столица  кишмя  кишит
народогвардейцами,  вероятность  разоблачения   велика.   Вам   улыбнулась
редкостная  удача  -  вы  бежали  из  столицы  и  сейчас  в  относительной
безопасности. Тут вам ничто не грозит. Грех пренебречь такой  возможностью
из-за пустого каприза.
     Элистэ молчала. От удивления она вконец  растерялась.  Возвращение  в
Шеррин с Дрефом и дядюшкой Кинцем было для нее делом решенным, другого  ей
и в голову не приходило. Теперь же, когда Дреф предложил остаться,  вернее
приказал, - как он  посмел  ей  приказывать?!  -  Элистэ  пришлось  крепко
задуматься. Конечно, он сказал чистую правду, тут не о чем спорить. Трудно
опровергнуть столь четкие, ясные и разумные доводы, однако она обязана это
сделать. Она не позволит оставить  ее  в  Дерривале,  ни  за  что!  Элистэ
принялась лихорадочно  подыскивать  возражения,  но  не  придумала  ничего
лучшего, как ответить:
     - Не вам за меня решать, куда мне можно, а куда нельзя. Я предпочитаю
вернуться в Шеррин, и я вернусь в Шеррин. И хватит об этом.
     - Нет, погодите. Соблаговолите  объяснить  доводы  вашего  решения  -
признаюсь, они выше моего разумения. Чего вы добьетесь, Возвышенная  дева,
с большим риском возвратившись в Шеррин? Что именно вы  рассчитываете  там
делать? Просветите меня.
     Он был несносен, и, как назло, в голову не приходило ни одной  резкой
и достойной отповеди. Правда, на его вопрос невозможно  дать  обоснованный
ответ. Ее мучительно подмывало сказать: "Разве вы не хотите, чтобы я  была
рядом?" - но этого она не могла себе позволить, в  этом  не  было  никакой
логики.  Впрочем,  главное  -  не  дать  загнать  себя  в   угол.   Элистэ
выпрямилась, вздернула подбородок и бросила с напускным равнодушием:
     - Я не обязана перед вами отчитываться. Я объявила о своих планах,  и
поставим точку. Мне не хочется пререкаться по этому  поводу,  это  слишком
утомительно.
     - Элистэ, вы ведете себя как наивный ребенок.
     - Всякий раз, когда вас что-то не устраивает  в  моих  поступках  или
словах, вы называете меня "ребенком". Мне это надоело.
     - Чего  вы  хотите,  если  ведете  себя,  словно  вздорная  маленькая
капризница? Скажите спасибо, что другие готовы о вас позаботиться, раз  уж
сами вы неспособны. Вы не летите в Шеррин, и я не намерен с вами  об  этом
спорить.
     - Прекрасно, вот и не будем. А поскольку вы не в силах  помешать  мне
отправиться туда, куда я хочу, то и говорить нечего.
     - Если придется, я применю силу.
     - Чепуха!
     - Испытайте меня. Я не шучу. Вы не летите.
     Элистэ не верила своим ушам. Он действительно не  шутил.  Она  читала
это у него на лице, которое вдруг  сделалось  каким-то  чужим,  жестким  и
неуступчивым. Он не позволит ей лететь. Два года  назад  она  впала  бы  в
бешенство, принялась кричать, топать ножкой и пообещала  бы  закатить  ему
оплеуху. Теперь же  ей  хотелось  расплакаться.  Гнев  и  то  лучше  этого
жалкого, бессильного и позорного желания пустить  слезу.  К  счастью,  она
сумела взять себя в руки и ответила довольно ровным голосом:
     - Дреф, сие от вас не  зависит.  Воздушный  шар  принадлежит  дядюшке
Кинцу, вы не вправе решать, кому на нем лететь. Вам-то я нужна, дядюшка? -
уверенно обратилась она к Кинцу.
     - Еще как,  дорогая  моя,  -  ответил  тот  с  чувством,  как  она  и
надеялась. Что-то, однако, было не  так  -  дядюшка  мялся  и  слишком  уж
суетился. Элистэ собралась спросить, что случилось, но он  опередил  ее  и
добавил: - Мне очень не хочется  с  тобой  разлучаться,  но  твой  молодой
человек говорит истину. До сих пор я как-то об этом не задумывался, по  он
сказал сущую правду. Мне не следует потакать своим  капризам,  ставя  тебя
под удар.
     "Твой молодой человек?"
     - Но, дядюшка...
     -  Дитя  мое,  в  столице  тебя  подстерегают  опасности,  зачем   же
рисковать? Так ты ничего не выиграешь и ничего не добьешься.
     - Но, дядюшка Кинц! - Этого Элистэ от него никак не ожидала и  решила
идти напролом. - Неужели вы хотите бросить меня в горах  одну-одинешеньку?
Как же я тут управлюсь без вас? Я умру с голоду или замерзну.
     - Ни-ни, дорогая моя, все будет в порядке. Вот увидишь, у  меня  тебе
будет очень удобно, - заверил Кинц. - Запасов еды и угля хватит  на  много
месяцев, а наваждение избавит тебя от незваных гостей.
     - Но, дядюшка... ох,  дядюшка  Кинц,  все  это  не  избавит  меня  от
одиночества. Если вы меня бросите,  я  просто  умру  от  тоски.  Вы  этого
добиваетесь? - спросила она  обиженным  голосом  с  сознанием  собственной
правоты.
     Не будь рядом Дрефа, она бы добилась своего. Милый  старик  пришел  в
ужас, на глаза у него навернулись  слезы.  Да,  будь  они  вдвоем,  он  бы
уступил. Но, к сожалению, Дреф не дремал.
     - Три-четыре недели как-нибудь переживете, -  заявил  он.  -  А  там,
вероятно, ваш дядя вернется.
     "Ваш дядя". Не: "Мы с вашим дядей".  Три-четыре  недели.  На  миг  ее
обдало волной ненависти к ним обоим - как же,  они  ведь  мужчины,  вот  и
объединились против нее, списали ее со  счетов.  Неважно,  что  у  дядюшки
Кинца виноватый и несчастный вид, - он все-таки поддержал Дрефа. Она могла
бы плакать, спорить, умолять, но решила не унижаться. Им она не нужна - ну
и ладно, она тоже  без  них  обойдется.  Элистэ  выпрямилась  и  вздернула
подбородок.
     - Что ж, - холодно бросила она. - Как вам угодно. - Дреф и бровью  не
повел, но она с удовлетворением  отметила,  что  Кинц  тоскливо  поежился.
Прекрасно, пусть помучается, что бросает ее. - Хорошо.  Принести  из  дома
свечи и одеяла?
     Дядюшка  Кинц  кивнул.  Элистэ  круто  повернулась  на   каблуках   и
направилась к домику. В горле у нее першило, в  глазах  стояли  слезы.  Ей
почему-то очень  хотелось  расплакаться.  Почему?  Вся  эта  сцена  что-то
напоминала ей. Ну, конечно, как же она не  сообразила?  Те  вечера,  когда
Дреф уходил, несмотря на все ее просьбы, и она не могла этому помешать. Он
просто-напросто уходил - и все. Но теперь он уводит с собой дядюшку Кинца.
Бросит ее здесь совсем одну - и глазом не моргнет;  а  с  другой  стороны,
ему-то зачем переживать? Да и ей не с чего. Что ей за дело, куда  направит
свои стопы ее новоосвободившийся серф и чем пожелает заняться? Не пристало
ей думать об этом. Однако она думала, и сердце ее сжималось от боли.
     Тут Элистэ поняла, что не хочет с ним расставаться -  ни  теперь,  ни
впредь. Сама мысль о разлуке была  нестерпимой.  Глупо,  невероятно  -  но
правда. И давно уже было правдой. Она закрывала  на  это  глаза,  всячески
противилась, но сейчас уже не могла отрицать факты. Сейчас она  призналась
себе, что не может без него, что не найдет без него покоя. Он бывший  серф
- ну и что? Это ничего не меняет.
     Абсурд. Чудовищная нелепица. Она, Возвышенная, нуждается  в  обществе
простолюдина, который вот-вот улетит от нее в самом прямом  смысле  слова.
Она  отвергла  герцога  Феронтского   и   всех   прочих,   чтобы   сдаться
низкорожденному подпольщику-нирьенисту, который видит  в  ней  всего  лишь
капризную девчонку. Дреф, конечно, от души посмеялся бы, узнав об этом.  У
него отнюдь не вульгарное чувство юмора, он способен оценить иронию.
     Нет, лучше ни о чем не думать. Веки обожгло  непрошеными  слезами,  и
Элистэ сердито смахнула их. Она  и  без  того  в  унизительном  положении,
нечего в этом расписываться у всех на глазах. Капелька  выдержки  позволит
ей сохранить хотя бы видимость собственного достоинства. Она простояла две
или три минуты, овладела собой и лишь после  этого  огляделась  в  поисках
свечей и одеял, за  которыми  пришла.  Тут  Элистэ  обратила  внимание  на
странное зеркало на стене у себя за спиной. Небольшое  зеркало  в  простой
деревянной раме, насколько ей помнилось, всегда висело на  этом  месте.  В
детстве она частенько торчала передним, строя гримасы. На сей раз, однако,
у нее бы это не получилось - зеркало почему-то перестало отражать,  в  нем
вообще  ничего  не  было  видно.  Его  поверхность  затянулась  совершенно
непроницаемым  загадочным  серым  туманом,  который  ритмично  пульсировал
непонятными вспышками. Элистэ застыла в тревожном любопытстве, но  тут  же
очнулась и кликнула дядюшку. Кинц и Дреф поспешили на зов.
     - Что случилось? Почему зеркало мигает? - спросила Элистэ.
     - Ничего страшного, дорогая моя, - успокоил ее Кинц. - Меня  вызывает
дом, только и всего. Должно быть, он хочет мне что-то сказать.
     - Дом? Сказать? Дом может разговаривать с вами?
     - Разумеется. Я пробудил его лет  сорок,  если  не  пятьдесят  назад.
Разве ты не знала?
     - Нет, даже не догадывалась. А о чем дом рассказывает?
     - Больше всего  о  мышах.  Еще  о  прогнившей  соломе  на  кровле,  о
проржавевших петлях и неисправных  водостоках.  Entre  nous  [между  нами;
говоря по секрету (фр.)], его разговоры не  блещут  разнообразием,  но  не
будем придираться. Лучше подождем и послушаем.
     Дядюшка Кинц оперся ладонями  о  стену  по  обе  стороны  зеркала  и,
наклонившись, тихо забормотал нечто неразборчивое, с чего, как давно знала
Элистэ, у него всегда начиналось чародейство. Сперва ничего не  случилось,
по  крайней  мере,  ничего  существенного.  Хлопнула   ставня,   скрипнула
половица, в камине взметнулась зола, и дядюшка Кинц кивнул,  словно  понял
тайный смысл всего  этого.  Потом  он  снова  что-то  сказал,  поверхность
зеркала прояснилась и появилось изображение - но вовсе  не  комнаты  и  их
самих. Элистэ увидела  знакомую  узкую  тропинку,  что  вела  по  холму  к
отвесной  скале,  закрывавшей  проход  к  дому.  И,   разглядывая   крутой
неприступный обрыв высотой в сто с  лишним  футов,  она  впервые  в  жизни
постигла суть наваждения. Скала  оставалась  скалой,  ее  знакомый  четкий
силуэт нельзя было спутать ни с чем; но скальный гранит приобрел воздушную
фактуру густого тумана, сквозь него просматривалось продолжение  тропинки,
взбегающей по крутому склону реального холма. Вот,  стало  быть,  как  это
делается. Любопытный пейзаж, но живые люди, вписанные  в  него,  выглядели
куда интересней.  Ибо  у  самого  подножия  отвесной  скалы  мельтешило  с
полдюжины вооруженных мужчин в алых нашейных платках и