, это кузнец? - почти беззвучно прошептал дядюшка Кинц. -
Отличный, здоровый экземпляр. Какая замечательная мышечная масса!
     - Да, редкостный громила. Как же нам мимо него пробраться?
     - Придется прибегнуть к чарам. Но ты не пугайся, обещаешь?
     Элистэ кивнула, и дядюшка одобрительно погладил ее по щеке.
     - Какая храбрая девочка.
     Он сложил руки на груди, склонил голову и застыл. Элистэ наблюдала  с
любопытством. Трюки дядюшки Кинца всегда были необычайно увлекательны. Что
он придумал на сей раз? Может быть, Поющее облако, как на день ее рождения
в прошлом году? Огненные цветы? Призрачного жирафа? Шли секунды, но ничего
не происходило, и на смену любопытству пришло  беспокойство.  Обычно  чары
дядюшки срабатывали моментально. Может, на  этот  раз  у  него  ничего  не
получится? Вдруг искусство подвело его  именно  тогда,  когда  оно  нужнее
всего? Элистэ уже хотела задать дядюшке вопрос,  но  тут  Кинц  заговорил:
забормотал себе под нос речитативом что-то невразумительное. Голос у  него
при этом был странный - гораздо более глубокий и властный, чем обычно.  Он
дышал размеренно и ровно, на лице застыло бесстрастное выражение  -  столь
мало ему свойственное, что Элистэ на мгновение померещилось, будто рядом с
ней не ее милый дядюшка, а какой-то суровый незнакомец. В  недоумении  она
уставилась на старика, и вдруг ей  показалось,  что  облик  его  меняется.
Точнее, что-то начало происходить с воздухом вокруг Кинца:  он  сгустился,
закружился водоворотами, так что глазам стало больно. Элистэ потерла веки,
но лучше от этого не стало. Может быть, дело не в глазах, а в ее сознании?
Элистэ догадывалась, что чары дядюшки влияли не на окружающий  мир,  а  на
восприятие человека, поэтому ее глаза в данный момент  не  имели  никакого
значения - колдовство проникало прямо в мозг. Хоть она  любила  старика  и
доверяла ему, разум ее инстинктивно воспротивился чарам. Она не знала, как
от них защититься. Прямо на глазах дядюшка Кинц вдруг растаял  в  воздухе.
Элистэ ахнула, уронив лампу.  Вместо  дядюшки  появился  гигантский  волк,
гораздо крупнее любого настоящего волка. Серая шерсть  чудовища  светилась
во мраке, грудь покрывал белый  и  пушистый  мех,  светлые  глаза  мерцали
зеленым сиянием.
     "Это дядюшка Кинц", - успокаивала себя  Элистэ.  Она  тяжело  дышала,
сердце чуть  не  выпрыгивало  из  груди,  мышцы  напряглись,  и  она  едва
удерживалась, чтобы не пуститься наутек. "Это дядюшка Кинц. Он сказал мне,
чтобы я не пугалась, и я ему обещала". Если бы у  нее  было  хоть  немного
времени, она бы обязательно сумела уговорить себя, но его-то как раз и  не
хватило - ужасные превращения происходили  слишком  быстро.  Элистэ  вдруг
почувствовала, что и сама меняется. Тело ее  согнулось,  ноги  невероятным
образом искривились, руки удлинились, нижняя  челюсть  выпятилась  вперед,
зубы и ногти заострились. Все ее существо охватил ужас.  Она  чувствовала,
как помимо ее воли кости, суставы и мускулы меняются, как  отрастают  уши,
из копчика вытягивается хвост,  тело  обрастает  густой  шерстью  медового
цвета.  Земля  почему-то  вдруг  оказалась  перед  самыми  глазами,  когти
вцепились в почву. Элистэ ощутила, как сзади у  нее  покачивается  длинный
пушистый хвост, как раздуваются чувствительные ноздри, а длинный свисающий
язык ласкает ночная прохлада. Она затрепетала от ужаса, и тут  же  уши  ее
прижались к черепу, пасть  ощерилась,  спина  выгнулась  дугой,  а  шерсть
встала дыбом. Элистэ хотела закричать, но вместо этого из ее уст  вырвался
волчий вой.
     - Успокойся, моя бедная деточка, - прохрипел гигантский волк  голосом
дядюшки Кинца. - Тебе нечего бояться.
     - Что со мной  происходит?!  -  взвизгнула  Элистэ  с  явно  волчьими
интонациями. Собственный голос поразил  и  испугал  ее,  хвост  сам  собою
поджался к ногам.
     - Ничего особенного, милочка. Ты абсолютно не изменилась, и  я  тоже.
Все происходит не на самом деле.
     - Нет, на самом! Верните меня в прежнее состояние!
     - Деточка,  ничего  не  изменилось.  Верь  своему  дяде  и  не  бойся
наваждений. А теперь пойдем, бери свою лампу и вперед.
     Уверенный тон дядюшки помог  Элистэ  справиться  с  паникой.  Она  не
задумываясь подчинилась его властному  голосу,  вытянула  правую  переднюю
лапу, словно это все еще  была  рука,  и,  к  немалому  своему  удивлению,
почувствовала, как пальцы смыкаются на проволочной рукоятке лампы.  В  тот
же миг она вдруг увидела призрачные очертания своей ладони, проглядывавшей
сквозь волчью лапу. Этот образ тут же померк, и осталась одна только лапа.
Вконец сбитая с толку, Элистэ взяла лампу в зубы.
     Серый волк весело хмыкнул.
     - Извини мой глупый смех, деточка, но больно уж у тебя забавный  вид.
Разве не удобнее нести лампу в руке?
     Элистэ почувствовала, как ее лохматой морде стало  жарко,  и  поняла,
что краснеет. Она поспешно разжала зубы и взяла лампу в правую руку.
     - Ну вот, так-то лучше. А теперь следуй за мной,  делай  все,  что  я
буду говорить тебе, и мы в два счета избавимся от  этого  твоего  кузнеца.
Правда, замечательное приключение?  У  нас  с  тобой  получилась  чудесная
экскурсия!
     Пасть  серого  волка  приоткрылась,  показался  ярко-красный  язык  -
дядюшка Кинц улыбался. Он легко побежал через двор, и Элистэ потрусила  за
ним. Борло сын-Бюни преспокойно спал, ни о чем не  подозревая.  Два  волка
остановились шагах в  десяти  от  кузнеца  и  несколько  мгновений  просто
разглядывали его, одинаково наклонив  косматые  головы,  навострив  уши  и
прищурив зеленые глаза. Потом дядюшка Кинц резко приказал:
     - Эй, приятель, просыпайся! Борло сын-Бюни, чтоб через  секунду  тебя
здесь не было!
     Элистэ без труда  разобрала  слова,  несмотря  на  сопровождавшее  их
волчье рычание.
     Борло приоткрыл веки, увидел перед собой двух гигантских Волков  и  в
ту же секунду окончательно проснулся. Глаза у него полезли  на  лоб,  руки
лихорадочно стиснули единственное оружие -  увесистую  дубинку.  Несколько
мгновений он сидел как парализованный, потом медленно поднялся на ноги  и,
не сводя глаз с волков, зашарил рукой по железному засову на двери.
     - Немедленно перестань! - приказал дядюшка. - Оставь засов в покос!
     Борло услышал только леденящий кровь рык, заставивший его замереть от
ужаса. Старик опустил морду к земле и ощерил  пасть  -  обнажились  желтые
острые клыки. Словно в немой сцене, человек и волшебные  звери  застыли  в
неподвижности. Затем пальцы кузнеца вновь,  как  бы  ненароком,  коснулись
засова.
     - Не трогать! - зарычала Элистэ. - Я тебя загрызу, Борло! - Она  сама
испугалась неистовой ярости, прозвучавшей в ее рычании. - Убирайся отсюда,
свинья несчастная! Марш!
     Когда она прорычала последнее  слово,  из  оскаленной  пасти  во  все
стороны полетели брызги пены.
     - Отлично, деточка! - прошептал дядюшка Кинц. - Просто превосходно!
     Борло не понял смысла сказанного, но  общее  содержание  уловил.  Его
дрожащая  рука  оставила  дверной  засов  в  покос,  и  рычание   тут   же
прекратилось. Оба чудовища присели на задние лапы и  выжидающе  уставились
на кузнеца. Какое-то время Борло оставался на  месте,  по-прежнему  крепко
сжимая свою длинную дубину. Однако, когда ничего угрожающего не произошло,
он потихонечку начал пятиться вдоль стены. Волки сидели и смотрели.  Борло
ускорил шаг, добрался до угла, развернулся и кинулся бежать что есть мочи.
     - Улю-лю! - завизжала Элистэ. - Ну и припустил!
     - Это очень кстати, дитя  мое,  однако,  вероятнее  всего,  он  скоро
вернется сюда с подкреплением. Нам с тобой нельзя терять ни минуты.
     - Да, вы правы, дядюшка, давайте поспешим.
     Наклонившись вперед, Элистэ заскребла  лапами  по  двери,  но  та  не
поддавалась. Она ткнулась носом в засов, погрызла его зубами и в  отчаянии
завыла.
     - Деточка, по-моему, ты слегка не в себе.
     Протянув вперед правую лапу, дядюшка Кинц без труда отодвинул засов и
толкнул дверь. Его племяннице вновь показалось, что сквозь мохнатую волчью
лапу проглядывает человеческая рука.
     - Ну вот, а теперь вперед.
     - Минуточку. - Элистэ  обернулась  к  дяде.  -  Верните  нам  прежнее
обличье, иначе мы напугаем Дрефа до смерти, не говоря уж о лошадях.
     - Да, это очень предусмотрительно. Хотя лошадей нам вряд  ли  удалось
бы провести.
     Глаза серого волка  сощурились  до  узких  щелочек.  Мохнатая  шерсть
разгладилась, уши задергались, мех на спине как бы окутался туманом. Зверь
растаял в воздухе, и вместо него перед Элистэ вновь предстал дядюшка Кинц,
такой же добродушный и улыбающийся, как  всегда.  В  тот  же  миг  девушка
почувствовала, что и сама  меняется.  Волчица  исчезла,  в  образовавшийся
вакуум хлынул воздух, и она вновь превратилась в человека. Зажженную лампу
Элистэ по-прежнему держала в руке.
     - Ой, - взвизгнула она. - Ой-ой-ой!
     - Идем, деточка, у нас мало времени.
     Они проскользнули в конюшню, закрыли за собой дверь и тут же  ощутили
густой запах лошадей, сена, пота, навоза и кожи. По  обе  стороны  прохода
находились стойла, в которых содержались  знаменитые  скакуны  маркиза  во
Дерриваля.  Многие  из  животных,   услышав,   как   отодвигается   засов,
проснулись, и  из-за  перегородок  показалось  несколько  точеных  конских
голов. Элистэ непроизвольно посмотрела на стойло ее любимой кобылы  Хасси,
однако знакомой каурой морды не  увидела.  Хасси  не  проснулась  -  из-за
перегородки раздавалось ее сонное пофыркивание. Элистэ никогда  прежде  не
доводилось бывать в  конюшне  ночью.  Тишина,  густые  тени,  слабый  свет
единственной лампы,  отражавшийся  фосфоресцирующим  блеском  в  лошадиных
глазах, придавали знакомой картине несколько  загадочный  вид.  Даже  Кинц
притих, и голос его прозвучал приглушенно:
     - Где же они спрятали паренька, деточка?
     - Тише, - шепотом ответила Элистэ.  -  Некоторые  из  конюхов  ночуют
наверху, на сеновале. По-моему, Дреф должен быть вон там.
     Ступая с преувеличенной осторожностью, она  повела  Кинца  в  дальнюю
часть конюшни, где обычно хранилась сбруя и находился прочный чуланчик без
окон. Отодвинув тяжелый засов, Элистэ открыла дверь в  чулан  и  испуганно
вскрикнула, когда луч света упал на узника.
     Вид  у  Дрефа  был  ужасен  -  лицо  покрыто  синяками,  ссадинами  и
запекшейся кровью, по  которой  стекали  струйки  пота,  веки  посинели  и
распухли - один глаз почти совсем закрылся, губы  разбиты,  нос,  судя  по
всему, не был сломан, однако ребрам,  кажется,  повезло  меньше.  С  явным
трудом Дреф приподнялся, опершись одной рукой о стену, другой  схватившись
за бок. Он приоткрыл глаза и спросил:
     - Как, уже?
     - Дреф, разве ты нас не  узнаешь?  -  испуганным  шепотом  произнесла
девушка.
     - Элистэ? - Дреф прищурился. - Мистер Кинц?
     - Вот именно, - ответил старик.  -  Мы  пришли,  чтобы  спасти  тебя.
Чудесное приключение!
     - А сеньор?..
     - Дреф, тебе не нужно разговаривать, - прервала его Элистэ,  тихонько
вздохнув с облегчением. Слава Чарам, он не ослеп и  не  лишился  рассудка,
как показалось вначале. - На вот, выпей. -  Она  протянула  ему  графин  с
чаем.
     Дреф принялся жадно пить. Когда графин опустел, Элистэ  сообщила  ему
самое худшее:
     - Мой отец приказал назначить экзекуцию на утро.
     - Этого следовало ожидать.
     - Тише. Мы выведем тебя отсюда, но нужно поторопиться. Кузнец  и  его
подручные могут вернуться с минуты на минуту. Ты можешь стоять?  Кости  не
сломаны?
     - Похоже, Борло сломал мне ребро.
     - Обопрись на меня.
     Дреф повиновался, и Элистэ  помогла  ему  подняться  на  ноги.  Шумно
втянув воздух сквозь стиснутые зубы, он встал и покачнулся.  Дядюшка  Кинц
подставил ему плечо,  и  втроем  они  двинулись  по  проходу,  провожаемые
любопытными лошадиными  взглядами.  Кое-как  они  добрались  до  выхода  и
закрыли за собой дверь конюшни.
     На свежем воздухе Дреф немного пришел в себя. Ночная прохлада придала
ему бодрости, и шаг его стал тверже. Теперь они могли  двигаться  быстрее,
за считанные секунды обогнули каретный сарай и выбрались  в  поле.  Элистэ
быстро оглянулась через плечо. В поместье было по-прежнему темно,  голосов
не слышно, но исчезновение Дрефа, разумеется, обнаружат еще  до  рассвета.
Что произойдет потом? Несомненно, взбешенный маркиз во Дерриваль  прикажет
как следует  высечь  нерадивого  Борло.  Так  ему  и  надо!  Вдруг  Элистэ
подумала: а что будет, если каким-то образом обнаружится, что единственная
дочь сеньора причастна к этому  преступлению?  Конечно,  дело  замнут;  ее
недостойное, безответственное поведение скроют  от  посторонних,  дабы  не
портить шансы на ее будущее замужество. Однако маркиз придет в  бешенство,
и ей придется ощутить на себе всю тяжесть отцовского гнева. Неужели у него
хватит жестокости отменить ее предстоящее путешествие в Шеррин, хоть это и
не в интересах самого маркиза? Что ж, возможно, отец пойдет  на  это.  Так
или иначе, преступницу сурово накажут, если станет известно о ее участии в
побеге  Дрефа.  Нет,  нет,  отец   ничего   не   должен   узнать.   Элистэ
почувствовала, как ей нестерпимо хочется перейти с шага на бег.
     Она украдкой  взглянула  на  своих  спутников.  Дядюшка  Кинц  совсем
запыхался, однако, судя  по  его  оживленному  виду,  причиной  тому  было
радостное  возбуждение.  Дреф  шел  короткими,  неровными  шагами,  слегка
прихрамывая и держась рукой за поврежденный бок. Выражения его лица  из-за
синяков и ссадин уловить было невозможно.
     Вокруг  простирались  возделанные  поля,  распаханная   почва   мягко
пружинила под ногами. Всходы еще совсем невысоки, и на широком, освещенном
луной пространстве беглецы видны  издалека.  Правда,  уже  совсем  немного
оставалось до леса, где густая тень сулила  убежище.  Последние  ярды  они
преодолели почти бегом. Лишь оказавшись в относительной безопасности,  под
покровом деревьев, они остановились, дабы перевести дух.
     - Где мы его спрячем, дядюшка? - спросила Элистэ, словно речь  шла  о
судьбе бродячей собаки. - У вас дома? Хотя бы на одну ночь, да?
     - Конечно, паренек может остаться у меня, - ответил дядюшка. -  Пусть
пробудет столько, сколько захочет.
     - Это просто замечательно, у вас его никогда  не  найдут,  даже  если
будут искать целый месяц. - Элистэ  повернулась  к  Дрефу:  -  Ты  слышал?
Сейчас мы отправимся...
     - Нет, - прервал ее Дреф. - Сегодня же я покидаю Дерриваль.
     - Не говори глупостей. Ты не можешь  уйти  отсюда,  ты  едва  ходишь.
Сейчас отправишься к дядюшке Кинцу, отдохнешь там, наберешься сил, а  пока
будешь поправляться, я постараюсь убедить отца, чтобы  он  помиловал  тебя
или, по крайней мере, смягчил наказание. И  тогда  ты  сможешь  вернуться.
Если у меня ничего не выйдет, мы отправим тебя отсюда куда-нибудь,  но  не
сейчас, позже. Не беспокойся, в этой сумке я приготовила для тебя  деньги,
если тебе действительно придется скитаться. Тут есть  и  еда.  Но  сегодня
ночью нечего и думать...
     - Перестаньте, Элистэ, - попросил Дреф, с  трудом  шевеля  распухшими
губами. Однако, несмотря на то что ему было больно говорить,  он  сохранял
спокойствие и даже казался веселым. - Во-первых, я в состоянии  ходить,  а
если понадобится, то  и  бежать.  Во-вторых,  вероятность  того,  что  вам
удастся убедить его светлость  облегчить  мою  участь,  практически  равна
нулю. Если я хочу избежать кары, то должен немедленно уносить отсюда ноги.
Я это знаю, и вы тоже. Иначе не стали бы готовить для меня еду  и  деньги.
Кстати, большое вам спасибо за это.
     С трудом отняв руку от сломанного ребра,  Дреф  снял  сумку  с  плеча
Элистэ.
     - Я не позволяла тебе брать мою сумку!
     - Прошу прощения,  госпожа.  Я  думал,  вы  захватили  ее  для  меня.
Вернуть?
     - Твой несносный язык уже  довел  тебя  до  беды.  Ты  считаешь  себя
большим умником, но если б ты обладал хотя  бы  десятой  долей  того  ума,
который себе приписываешь, то давно научился бы держать язык за зубами. Ты
просто сумасшедший, как ты мог так разговаривать с моим отцом? Из-за чего?
     Дреф задумался.
     - Дурное расположение духа, - заключил он наконец.
     - Болван! Ты можешь хоть когда-нибудь  быть  серьезным?  Тебе  нельзя
никуда идти. Это глупо и к тому же противозаконно. Ты - серф, закрепленный
за владением Дерривалей. Таков закон,  а  законы  без  веской  причины  не
составляются.
     - Причина, разумеется, веская, - с точки зрения Возвышенных. Однако я
предлагаю спуститься с теоретических высот на землю, - сказал  Дреф.  -  К
утру сеньор поднимет против меня всю округу. В каждой таверне,  на  каждой
базарной площади вывесят  листки  с  моим  описанием.  Я  не  смогу  нигде
появиться. Однако если я пущусь в бега немедленно,  прямо  сегодня  ночью,
дорога  будет  свободна.  У  меня  есть  в  запасе  несколько  часов.  Это
единственный шанс, имеющийся в моем распоряжении. Поскольку я  не  являюсь
сторонником вивисекции, то намерен воспользоваться этим шансом.
     - Но куда ты пойдешь? И что будешь делать?
     - Куда? Да куда захочу. Меня ожидает целый  мир.  -  В  голосе  Дрефа
прозвучали взволнованные нотки, несмотря на то  что  молодой  человек  изо
всех сил старался казаться бесстрастным. - Что я буду  делать?  Опять-таки
все, что захочу. У меня есть кое-какие способности,  я  сумею  наконец  их
применить. Говорят, что Новая Мысль довела шерринских горожан до  кипения.
Надо будет посмотреть, так ли это на самом деле.  Если  я  пойду  напрямик
через горы и буду идти всю ночь, то к утру выйду  на  Большую  Королевскую
дорогу и сяду в дилижанс.
     - Это безумие! - воскликнула Элистэ, изумленная не меньше,  чем  если
бы сокол со сломанным крылом вдруг взмыл в небо. - А как же твое ребро?
     - Я забинтую его, когда у меня будет для этого время.
     - Этого недостаточно! Тебе нельзя идти, потому что... потому что...
     - Почему?
     - Потому что я этого не хочу!
     - Маленькая Элли. - Изуродованное  лицо  Дрефа  осветилось  дружеской
улыбкой. - Я буду скучать без вас.
     - Скучать?
     Впервые Элистэ осознала, что Дреф  и  в  самом  деле  уходит.  А  это
значит, что она его больше никогда не увидит. Эта мысль взволновала  ее  и
даже испугала. Она едва сдержалась, чтобы не схватить его за руку.
     - Нет, подожди! Это невозможно. Я приказываю  тебе  остаться.  Ты  на
меня, конечно, обидишься, но я желаю тебе только добра.
     Дреф хотел было рассмеяться, но сморщился от боли и  снова  схватился
рукой за бок.
     - Может быть, вам не стоило открывать запертую дверь конюшни?  Видно,
на этот раз взяла верх врожденная порядочность.
     - На этот раз? Что это должно значить?
     - Лишь то, что я благодарен  вам  за  сегодняшний  поступок.  -  Дреф
обернулся к дядюшке Кинцу: - Благодарю также и вас, сударь. Вы вдвоем и  в
самом деле спасли мне жизнь.
     - Ну что ты, юноша, это было замечательное приключение. Хочешь  взять
лампу с собой?
     - Нет, спасибо, я обойдусь и без нее. А теперь мне пора. До свидания,
Элистэ, я никогда вас не забуду. Ну, перестаньте дуться. Пожмем друг другу
руки.
     Пожать  руку  серфу?  Элистэ  была  так  потрясена  этим  невероятным
предложением, что даже не  поставила  наглеца  на  место.  Безотчетно  она
протянула руку, он сжал ее в своей ладони и сказал:
     - Спасибо, маленькая Элли. До свидания.
     Элистэ  с  изумлением  уставилась  на  собственные  пальцы,  а   Дреф
повернулся и быстро зашагал прочь, не оглядываясь назад.
     - Удачи тебе, Дреф! - крикнула она ему  вслед.  Трудно  было  понять,
услышал он ее или нет. Еще пару минут девушка смотрела,  как  он  идет  по
берегу освещенного  луной  пруда,  далеко  обходя  деревенские  дома.  Она
видела, что шагал он неровно, но быстро, хромота почти прошла. Еще миг - и
Дреф скрылся за углом ближайшего дома; его длинный силуэт растаял во мгле.
Элистэ погляд