ого ее пробудило непонятное  жжение
кожи. Она резко села, и крохотные черные точки разбежались от нее  во  все
стороны. Нары кишели насекомыми - блохами, клопами или  как  там  еще  они
назывались. Для них тут было раздолье. Элистэ непроизвольно  вскрикнула  и
принялась лихорадочно стряхивать их с себя и давить. Соседка, напоминающая
покойницу, перекатилась на другой  бок  и  вполголоса  выругалась.  Элистэ
притихла. Насекомых она разогнала, но они скоро непременно вернутся.  Нет,
ей  не  выдержать  долго  в  этой  кошмарной  ночлежке,  нужно  немедленно
бежать...
     Но куда? На улицу, в середине ночи?
     Никуда ей не уйти, по крайней мере  сейчас.  Она  вздохнула  и  опять
улеглась, крепко зажмурилась и постаралась забыть о насекомых, о  грязи  и
вони, об опасностях,  нужде  и  одиночестве;  прежде  всего  не  думать  о
Цераленн, Аврелии, Кэрт, Мерее, Байеле и семействе Кенублей; вообще  ни  о
чем не думать. Но сон к ней уже не шел. Порой  она  погружалась  в  легкую
дрему, пробуждалась и снова  начинала  дремать;  бодрствование  и  забытье
незаметно сменяли друг друга. Так прошла для нее эта долгая ужасная ночь.
     С наступлением рассвета явился Прильк и всех  прогнал  вон.  Женщины,
привыкшие,  видимо,  к   подобному   обращению,   слишком   измученные   и
отчаявшиеся, чтобы протестовать, тупо  повиновались.  Шаркая  ногами,  они
молча спустились по бесконечным лестницам и равнодушно выползли на  улицу,
словно  заводные  куклы.  Элистэ  вышла  последней.  Как  обнаружилось,  в
ночлежке не было ни умывальника, ни холодной воды, чтобы  смочить  зудящие
укусы, которые точками усеивали ее  ноги.  Зуд  и  возмущение  придали  ей
смелости, и она обрушилась на хозяина с жалобами.
     Прильк ничуть не обиделся.  Таз,  кувшин  и  мыло  будут  тут  же  ей
предоставлены за весьма скромную дополнительную  плату,  спокойно  сообщил
он. Что до самой комнаты, то днем она требуется  для  других  надобностей,
каких именно - он не  стал  уточнять,  поэтому  постоялицам  рекомендуется
пораньше освобождать помещение.
     - Но на вас, красавица, это не распространяется,  сидите  здесь  хоть
весь день, - сказал он, смачно  чмокнув  влажными  губами  и  наградив  ее
липким взглядом.
     Элистэ сразу ушла, почувствовав себя так,  как  будто  бы  ее  облили
грязью. Не заплати она за неделю вперед, она поискала бы другой ночлег. Но
деньги уже перешли в его руки, ни одного бикена он не  вернет,  а  она  не
могла позволить себе выбросить такую сумму - если, конечно, ей не  удастся
как-нибудь заработать.
     Работа. До вечера нужно найти приличное место, и тогда она  с  чистой
совестью пожелает этому губошлепу с его гнусным приютом провалиться сквозь
землю. Но где искать? И как?
     Улица Винкулийского моста уже ожила, ее нищие обитатели суетились  по
мере сил В сточных канавах тлели отбросы, плотный удушливый дым висел  над
пешеходными дорожками, обволакивая фигуры в  лохмотьях,  приглушая  сиплые
голоса. Сквозь пелену копоти кое-где  прорывалось  солнце.  Начинался  еще
один зимний день, холодный и суровый. Элистэ шла,  опустив  голову,  глядя
под ноги, - она уяснила, что стоит ей перехватить  чужой  взгляд,  как  за
этим   последуют   домогательства,   грубые   комплименты   или   похабные
предложения. Она быстро нашла то, что искала, -  продавца,  торгующего  со
сломанной тележки всякой всячиной. У него она купила перо, чернил и бумаги
- серьезная трата, которая, однако, со временем должна окупиться. Все  это
она  разложила  на  столике  в  ближайшей  харчевне  и,  пока  завтракала,
составила  три  великолепных  рекомендательных  письма  от  несуществующих
фабекских семейств, зная, что  никому  и  в  голову  не  придет  проверять
подлинность рекомендаций. И  вот,  преисполнившись  решимости,  Элистэ  во
всеоружии приступила к поискам.
     Начала она уверенно и с надеждой: располагающая внешность в сочетании
с поддельными  рекомендациями  сулили  ей  быстрый  успех.  Дело,  однако,
обернулась много  хуже,  чем  ей  представлялось.  Она  ходила  по  улицам
Крысиного  квартала,  стучалась  в  двери,  ждала  в  прихожих  и  холлах,
старалась очаровать  незнакомцев  и  незнакомок  и  улыбалась,  улыбалась,
улыбалась. Но шли часы, отказы следовали  один  за  другим,  усталость  ее
росла, ослепительная улыбка подувяла. После  полудня  она  позволила  себе
немного отдохнуть и поесть, экономя  каждый  бикен,  а  затем  отправилась
через Крысиный квартал в район позажиточнее, но и там никто не нуждался  в
ее услугах: те же отказы, замкнутые лица, захлопывающиеся двери. К  вечеру
Элистэ совсем измучилась и впала в уныние. Ей предстоял долгий путь  назад
в Восьмой округ и еще одна ночь  в  клоповнике  "Приюта  Прилька".  Ладно.
Завтра наверняка повезет.
     На следующий день она снова перешла по Винкулийскому мосту на  другой
берег, решив на сей раз  обойти  Набережный  рынок.  Царящая  там  пустота
насторожила Элистэ, она начала догадываться, почему ей не везет. Хотя день
был холодный, но ясный и солнечный, добрая треть всех лавок не работали  и
стояли  закрытые.  Те  же,  что  торговали,   предлагали   скудный   выбор
низкокачественных товаров по вздутым  ценам.  Вонарских  товаров  явно  не
хватало, а к импортным было не подступиться,  поскольку  все  национальные
ресурсы  пожирала  Революционная  армия,  занятая  подавлением  охвативших
провинции  монархистских  мятежей.  Гражданскому   населению   повсеместно
приходилось туго. Фермеров обобрали до нитки, урожай реквизировали,  чтобы
кормить Республиканскую гвардию. Купцы в городах, лишившись поставок  мяса
и прочих продуктов, остались совсем без товара и сотнями закрывали  лавки.
Теперь в Вонаре царили нищета и голод, какие и не снились подданным короля
Дунуласа. Истинный патриотизм требовал от граждан  добровольных  жертв  во
имя защиты молодой Республики -  так,  по  крайней  мере,  утверждал  Уисс
Вал„р.  Однако   становилось   все   труднее   поддерживать   политическое
воодушевление  на  должном  уровне.  Разоренные   и   ограбленные   жертвы
гражданской войны,  которых  голод  гнал  из  опустошенных  деревень  и  с
загубленных ферм, толпами устремились в большие  города,  прежде  всего  и
преимущественно в Шеррин. Они голодали, мерзли, они отчаянно искали работу
- и не находили, даже самые умелые ремесленники  и  опытные  работники.  В
погоне за местом Элистэ во Дерриваль приходилось рассчитывать лишь на свое
красивое личико и подложные рекомендации.
     Еще один день безуспешных поисков. Еще одна жуткая ночь  в  "Приюте",
отмеченная новой утонченной пыткой: какая-то из безымянных соседок  Элистэ
по  ночлежке,  страдая,  вероятно,  бессонницей,  до  утра  ублажала  себя
глиняной трубкой с  вонючим  табаком,  и  все  помещение  быстро  пропахло
отвратительным дымом. Утром Элистэ пришлось  скрепя  сердце  расстаться  с
пятью бикенами - плата за таз холодной воды и засохший кусочек мыла. Трату
эту она сочла неизбежной, ибо жизнь в Восьмом округе уже оставила  на  ней
свои метки: немытая кожа поблекла, грязные волосы  потускнели,  нестираная
одежда принимала все более неопрятный вид.  Ей  же  требовалось  выглядеть
прилично - в противном случае у нее не было никаких шансов, что ее  примут
на работу. Элистэ привела себя в  порядок,  насколько  позволили  время  и
средства - ей не хватало ни того, ни другого,  -  и  отправилась  попытать
счастья в новом округе.
     Удача по-прежнему от нее отворачивалась.  Так  как  в  тот  день  она
потратилась на умывание, то решила не завтракать, но эта маленькая  жертва
имела весьма ощутимые последствия - Элистэ устала, да так, как еще никогда
не уставала. У нее ломило ноги, руки, спину. В этот день ей было  особенно
трудно таскаться от двери к двери, растягивать губы в улыбке и  показывать
поддельные рекомендации. Часам к четырем у писем  был  такой  же  грязный,
помятый и растрепанный вид, как и у их хозяйки. Она потеряла счет отказам;
за весь день перед ней не промелькнуло и тени надежды. Отчаявшись и вконец
обессилев, Элистэ решила прекратить бесплодные хождения  раньше  обычного.
Ей пришлось дать себе передышку, и, прежде чем пуститься в долгий обратный
путь на улицу Винкулийского моста, она присела на каменный край фонтана на
какой-то площади. Так не годится - нужно  беречь  силы.  Прежде  всего  ей
требуется основательно выспаться - этого ни разу не удавалось с  тех  пор,
как она переступила порог "Приюта". Поэтому за ужином она  вместо  обычной
чашки чая выпила  стакан  вина.  Алкоголь  плюс  нечеловеческая  усталость
заставили ее погрузиться в глубокий сон без сновидений,  которому  на  сей
раз не помешали ни гнусные тела соночлежниц, ни еще более  гнусные  твари,
гнездящиеся в щелях нар.
     Проснулась Элистэ отдохнувшей и даже  посвежевшей.  Вчерашняя  черная
тоска отступила. Она ощущала, что  снова  может  смотреть  в  лицо  жизни,
вернее, сможет после того, как помоется. Пять бикенов за мыло с водой себя
окупают. Она вновь почувствует себя человеком. Ободренная такими  мыслями,
Элистэ решила возобновить поиски работы; у нее возникла  уверенность,  что
сегодня она непременно найдет место. Ради этого не жаль  и  пяти  бикенов.
Она потянулась в карман за кошельком. Кошелька не было.
     Конечно же, она забыла, что сунула его в другой карман, наверное,  во
внутренний. Однако ни  в  одном  из  них  кошелька  не  оказалось.  Элистэ
перетрясла юбки и плащ, поискала за корсажем,  в  капюшоне  и  башмаках  -
безрезультатно. У нее оборвалось сердце. Она кинулась к нарам и  принялась
лихорадочно рыться в грязном тряпье. Должно быть, он ночью выпал у нее  из
кармана, он где-то здесь, провалился в щель между мешками. Должно  быть...
Нет! Кошелек исчез, и пришлось признать: пока  она  спала  глубоким  сном,
кто-то ухитрился стянуть все ее деньги до последнего бикена. Скорее всего,
соседки по  нарам  -  она  спала,  стиснутая  с  обеих  сторон  костлявыми
пугалами. Кто, кто из этих безымянных нищенок лежал рядом с  ней?  Она  не
приглядывалась к ним накануне, да и света было мало, но сейчас она обязана
припомнить, и немедленно, сию же секунду, ибо женщины уже уныло потянулись
к дверям. Одна из них  покидала  ночлежку  не  такой  пришибленной,  какой
хотела казаться, и скоро они все уйдут. Но пока они еще тут...
     - Стойте, стойте, дайте сказать! Не уходите, прошу вас!  -  закричала
Элистэ  с  дрожью  в  голосе.  Три  или  четыре  женщины  проявили  легкое
любопытство и остановились. - У меня украли кошелек -  синий,  вязаный,  с
пятнадцатью рекко или около того. Один рекко в награду той,  кто  мне  его
вернет. Выворачивайте карманы, а если кто откажется, обыщите  ее!  Найдите
кошелек и получите вознаграждение!
     От волнения Элистэ напрочь забыла про фабекский выговор, но либо  это
прошло незамеченным, либо ее посчитали актрисой, а  то  и  проституткой  с
претензией подделаться под Возвышенную. Но, скорее всего,  ее  приняли  за
сумасшедшую или пьяную,  потому  что  одни  женщины  насмешливо  и  устало
воздели  брови,  а  другие  издевательски  покрутили  пальцем   у   виска.
Большинство же просто передернули плечами и пошли дальше.
     - Не уходите! - Элистэ схватила  какую-то  из  них  за  руку,  но  та
вырвалась. - Погодите, дайте сказать!
     Нет. Они словно оглохли. Но она не даст  им  уйти.  Элистэ  встала  в
дверях,  упершись  руками  в  косяки  и  загородив  выход.  Одна   нищенка
оттолкнула ее с такой недюжинной силой, что Элистэ чуть не упала, а  когда
опомнилась, половина обитательниц ночлежки  уже  ушли.  Ужас  и  бешенство
охватили девушку. Она бросилась к нарам; тряпки, мешки и одеяла полетели в
разные стороны. Неужели она не найдет кошелька? !
     - Поберегите силы, красавица.
     Прильк наблюдал всю сцену с  самого  начала;  теперь  он  стоял  и  с
ухмылкой пялился на Элистэ.  Она  пребывала  в  таком  отчаянии,  что  его
влажные розовые губы даже не вызвали у нее привычного отвращения. Вдруг он
ей поможет?..
     - Потеряли деньги? Сочувствую. Весьма прискорбно. Хорошо хоть, что  у
вас еще за три ночи уплачено.
     Она молчала.
     - Но что будет с вами потом? - участливо спросил Прильк.
     - Послушайте, прошу вас, одна из них украла у меня кошелек,  если  бы
вы их остановили, не дали уйти...
     - О, не просите об этом,  я  не  жандарм.  Может,  прикажете  вызвать
жандармов? Одно ваше слово, и я за ними пошлю...
     Теперь она вспомнила, как ненавидит его.
     - Так что вы будете делать, когда истекут три ночи? А?
     - Я найду работу.
     - Ну как же я об этом не подумал! Работу. Разумеется. Несомненно,  вы
мастерица на все руки.
     - Что-нибудь да найду.
     -  Искренне  надеюсь.  Не  хотелось  бы  выставлять  вас  на   улицу,
красавица, в нынешние-то холода.
     - Вы свои деньги получите, не волнуйтесь.
     - Я вообще не волнуюсь. И  вам  бы  не  стоило.  С  таким-то  личиком
незачем беспокоиться о заработке.
     - Не понимаю, при чем тут это.
     - А вы подумайте. Вы сами не понимаете, что у вас есть.  К  чему  вам
бродить по улицам и давиться  на  нарах  в  грязном  свинарнике  вместе  с
опустившимися шлюхами? Вы можете жить  со  всеми  удобствами.  Иметь  свою
комнату с камином и полным ведерком доброго угля. Вдоволь еды, вина.  Даже
обзавестись новым платьем. Одним словом, зажить не хуже Возвышенной.
     - Как это?
     - Проще простого. Мы переселим  вас  на  четвертый  этаж.  Прекрасная
комната, и посетителей совсем  немного.  Как  правило,  за  ночь  человека
три-четыре. Люди воспитанные, не грубияны  и  не  проходимцы,  это  я  вам
обещаю. Жизнь легкая, беззаботная. И все ваши трудности разом кончатся.
     - Да как вы смеете? Как вы смеете?!
     - Что это случилось с вашим северным выговором, красавица?
     - Вы гнусный тип. Задать бы вам хорошую порку.
     - А вам бы перебраться на четвертый этаж. Что скажете?
     - Прочь с дороги! Мне не о чем с вами говорить.
     - Что ж, пораскиньте мозгами. Когда передумаете, дайте мне знать.
     - Никогда!
     - Посмотрим. - Прильк посторонился, и она вышла.
     В этот день Элистэ прошла много миль, углубившись  в  богатый  район,
раскинувшийся по ту сторону Крысиного квартала. Удача, как  всегда,  и  на
этот раз обошла ее стороной. Все усилия пропадали втуне, на душе было хуже
некуда. Глубоко запрятанное отчаяние  окрашивало  своею  тенью  неутомимую
улыбку. Возможные работодатели чуяли это, что вызывало  у  них  презрение,
которое, в свою очередь, подтачивало ее отвагу. А быть может, не отчаяние,
а голод, ведь она целый день крошки во  рту  не  держала.  Голодной  ей  и
ходить, если не найдет работы, ибо на еду не осталось и бикена. Еда! Лучше
о ней не думать. Лучше наполнить желудок водой и не думать про еду.
     Естественно, все ее мысли сводились только к еде.
     Проходили часы, и голод  терзал  ее  все  сильней,  превратившись  из
тупого недомогания в острые колики. Так  вот  на  что  постоянно  жалуются
крестьяне, вот как оно выглядит на самом деле... Но как им  удается  такое
сносить?  Можно,  конечно,  предположить,  что  она,  будучи  Возвышенной,
испытывает  от  голода  куда  большие  муки,   чем   простолюдины   с   их
притупленными ощущениями. Рожденных для подобного  существования  природа,
очевидно, наградила способностью выживать.  А  не  то  все  бы  они  давно
погибли.
     "Не удивительно, что они нас ненавидят".
     Время перевалило за полдень. Чувство голода прибывало и разрасталось.
Элистэ стала замечать, что еды  повсюду  полно;  как  это  она  раньше  не
обращала внимания? Харчевни,  таверны,  кофейни,  кондитерские  на  каждой
улице; на каждом углу с тележек торгуют пончиками с ганцелем, жаренными на
вертеле колбасками, печеными каштанами; в каждом дуновении ветра - ароматы
печеного хлеба, жареной рыбы, тушеного мяса; и повсеместно люди только тем
и заняты, что едят: жуют бутерброды, грызут  сладости  и  соленые  орешки,
отвратительно громко хрустят яблоками. При виде  всего  этого  ее  желудок
судорожно сжимался и начинал ныть. И  откуда  все  это  берется,  когда  в
стране, как известно, катастрофически не хватает продуктов?
     Похоже, не хватает только для бедных.
     Но  ей  недолго  осталось  бедствовать,  пообещала  она   себе.   Она
выкарабкается из этих трущоб. Она еще и поест, и согреется.
     Но не сегодня и, как Элистэ все  больше  убеждалась,  не  в  Шеррине.
Столица ей решительно противопоказана. Здесь ей никогда не  найти  работу,
здесь она погибнет от голода, уже погибает. Для нее путь к спасению  лежит
за городскими стенами. Необходимо так или иначе добраться до Дерриваля, до
скрытого  от  мира  домика  дядюшки  Кинца,  где  она  обретет  любовь   и
безопасность. Давно  бы  следовало  это  понять,  но  ее  ослеплял  страх,
бессмысленный ужас, внушенный слухами,  которые,  ясное  дело,  раздуты  и
преувеличенны. Чтобы прозреть, ей понадобилось изведать  голод  и  глубины
отчаяния, но теперь она наконец прозрела и знает, что нужно делать.
     Элистэ находилась в двух милях от Северных  ворот,  было  около  трех
часов пополудни. Сейчас  фермерам  и  деревенским  торговцам  самое  время
возвращаться домой. Десятки, а то и сотни их выйдут из  города  через  эти
ворота, и вместе с ними  -  Элистэ  во  Дерриваль,  затерявшаяся  в  толпе
простолюдинов. А вдруг ее обнаружат? Едва ли, риск  наверняка  не  так  уж
велик, как расписывает молва Никому  и  в  голову  не  придет  подозревать
Возвышенную в грязной, неопрятной, измученной от голода молодой женщине.
     Приняв решение и слегка приободрившись, Элистэ  тут  же  двинулась  в
путь. Через сорок минут ее взору открылись Северные ворота - в первый  раз
с тех пор, как она въехала через них в Шеррин. Еще тогда  Элистэ  обратила
внимание  на  тяжелые  деревянные   створы   со   стародавними   железными
креплениями, однако сбитые на скорую руку  барьеры,  сужающиеся  к  выходу
наподобие  воронки,   -   это   было   что-то   новое.   Как   и   патруль
народогвардейцев, человек десять-двенадцать, несущих караул у самых ворот.
А уж оседлавшую ворота звероподобную Оцепенелость - такую Элистэ не  могла
и представить. Огромная сторожевая псина из стали - она веками  спала  над
воротами, обратив  вовне  слепой  взор  укрытых  под  выпуклыми  стальными
шторками глаз, - но теперь, пробужденная от  долгого  сна,  повернулась  к
Шеррину, и хрустальные ее окуляры, раскрывшись во  всю  свою  мощь,  стали
недреманным оком  властей.  Такова  была  внушающая  ужас  Чувствительница
Буметта.
     Элистэ  не  стала  спешить;   остановившись   поодаль,   она   решила
понаблюдать. Поток повозок,  экипажей  и  пешеходов  двигался  вперед  под
дулами народогвардейских мушкетов и под самым носом Чувствительницы. Время
от времени  хрустальные  мигалки  Буметты  загорались  красным  светом,  а
решетчатые уши-улавливатели поворачивались то в одну, то в другую сторону.
Фантастическая   эта   картина,   вероятно,    и    породила    слухи    о
сверхъестественном могуществе Чувствительницы. Элистэ, однако, не заметила
в ней ничего такого уж особенно страшного. Люди шли, повозки катились.  Ей
показалось, что, вопреки слухам, выбраться  из  Шеррина  довольно  просто.
Молва все переиначивает. На то она  и  молва,  чтобы  сеять  страхи  среди
несведущих.
     Все, казалось бы, ясно, но почему-то ноги ее не  слушались.  Она  все
стояла, а время шло, и толпа шла себе сквозь узкую воронку через ворота  и
выходила за город. Народогвардейцы досматривали, расспрашивали,  чесали  в
затылках, а Буметта поводила по  сторонам  своим  стальным  рылом,  словно
чудовищная собака, вынюхивающая дичь.
     Элистэ закоченела; холод проникал  даже  сквозь  толстые  подошвы  ее
башмаков. Ждать не имело смысла. Если идти - так сейчас, вместе со  всеми:
в одиночку ей не пройти. Она незаметно смешалась с толпой.
     И тут поток остановился - впереди что-то случилось.  Воздух  разорвал
пронзительный вопль - не то сирена,