истэ услышала нестройный  шум
грубых голосов и звон бьющегося стекла. Видимо, эти  негодяи  остановились
на площадке второго этажа и бьют все,  что  попадется  под  руку,  но  это
задержит их ненадолго. Через несколько  мгновений  они  будут  ломиться  в
апартаменты короля и там встретятся лицом к лицу  с  его  телохранителями,
уже собравшимися в коридоре. Тут она увидела, что  кто-то  из  бунтовщиков
уже добрался до верха  лестницы.  С  завываниями  в  коридор  ворвались  и
остальные, и тут солдаты выстрелили.  Пули  просвистели  по  вестибюлю,  и
Элистэ отпрянула, испуганно вскрикнув, когда одна из пуль попала в  стену,
меньше чем в двух дюймах от ее головы. Несколько человек упали на  пол,  и
веселое гиканье сменилось воплями остервенелой ярости. Но вовсе не страха.
Захваченные происходящим, связанные накрепко общей  лихорадкой,  эти  люди
словно утратили нормальный инстинкт самосохранения, или,  вернее  было  бы
сказать, что эта необузданная  толпа  вдруг  обрела  монолитность,  единую
сущность, столь неуязвимую, что в ней  не  находилось  места  для  личного
страха за себя. Они повалили вниз, в вестибюль,  не  обращая  внимания  на
мушкетный огонь защитников. Новый залп сразил десятки людей, но  нисколько
не замедлил продвижения толпы. Секундой позже шедшие в авангарде  горожане
наткнулись на штыки королевских телохранителей.
     Элистэ не стала ждать, чем все это кончится. Кое-кто  из  вломившихся
во дворец - группа обожженных солнцем сквернословящих рыночных торговок  -
заметили ее. Почему-то эти грубые бесполые гарпии пугали  ее  больше,  чем
мужчины, она чувствовала, что они озлоблены и совершенно беспощадны. Когда
они кинулись к ней, Элистэ стремительно повернулась и пустилась бежать, но
на полпути к покоям фрейлин она уже осознала тщетность своей  попытки.  Их
силы   были   превосходящими,   на   защиту   королевских   телохранителей
рассчитывать не приходилось, и спрятаться было негде.
     "Этого не может быть", - пронеслось у нее в голове.
     Фрейлинские комнаты никто не охранял, и  они  оказались  не  заперты.
Элистэ вбежала в гостиную, зачем-то закрыв за  собой  дверь.  Разбросанные
блюдечки с пирожными, опрокинутые бутылки вина, недопитые рюмки и прочее -
все свидетельствовало о поспешном бегстве. Напрасно она звала Кэрт. Быстро
обойдя все  четыре  комнаты,  она  убедилась,  что  они  пусты.  Фрейлины,
служанки, Овчарка - от них не осталось и следа. Секунду девушка  отрешенно
стояла там, затем, услышав резкие, как крики чаек, вопли женщин у  дверей,
бросилась прочь. Путь был один - тесный коридор, ведущий из покоев фрейлин
на половину королевы. Элистэ  вбежала  в  гостиную  ее  величества,  потом
помчалась через просторные  королевские  залы.  Резкие  интонации  голосов
позади вдруг изменились, потому что преследовавшие ее торговки  наткнулись
на шкафы, каждый размером с комнату, содержавшие  восхитительный  гардероб
Лаллазай.  Раздались  пронзительные  возгласы  восхищения,  смешанного   с
издевкой, и погоня моментально перестала их занимать.
     Элистэ не останавливалась, пока  не  добежала  до  роскошной  спальни
королевы,  где  ей   наконец   встретились   люди.   Там   стояла   группа
телохранителей, загораживая вход  в  длинный,  узкий,  редко  используемый
коридорчик, соединявший спальни короля и  королевы.  Она  остановилась  на
пороге, глядя на них застывшим взглядом. К счастью, ее узнали.
     - Бабочка,  -  бросил  офицер,  употребив  распространенное  прозвище
фрейлин Чести. - Пропустите ее. - Солдаты расступились, образовав проход.
     - А где же Королевская гвардия? - вскричала Элистэ.
     - Быстрее! - офицер нетерпеливо прищелкнул пальцами.
     Ей не нужно было  повторять  дважды.  Проскользнув  между  солдатами,
девушка юркнула в дверь, которая тут же закрылась за ней. Она побежала  по
незнакомому переходу, которым обычно пользовались лишь августейшие  особы.
Все  казалось  ей  нереальным,  словно  во  сне,  и  это  чувство   только
усугублялось тусклым  светом  и  полнейшей  тишиной  коридора  с  толстыми
стенами, сплошь устланного коврами. Крушение знакомого мира  -  настоящего
мира  -  казалось  ей  столь  фантастичным,  как  будто  все   происходило
"понарошку", как в детской игре.
     Дверь в конце перехода оказалась запертой, но  в  комнате  за  дверью
были люди. Элистэ слышала бормотание голосов, но ее присутствия не  то  не
замечали, не то игнорировали. Несколько минут она стучала и била  ногой  в
дверь, но так и не  привлекла  к  себе  внимания.  Неужели  придется  идти
обратно и снова встречаться  с  этими  визгливыми  амазонками,  которые  с
удовольствием разорвут ее на клочки за то, что они сами  "не  могут  стать
такими, как она"? Тут  девушкой  овладел  такой  страх  и  гнев,  что  она
неистово заколотила в дверь и закричала:
     - Впустите меня! Немедленно! Вы меня слышите?  Открывайте!  -  Каждый
приказ она сопровождала энергичным пинком ногой.
     На сей раз ее услышали и, по всей видимости, узнали выговор и  манеру
Возвышенных, поскольку дверь открылась.  Растрепанная  и  раскрасневшаяся,
она влетела в спальню короля, в которой толпился народ,  как  на  утренней
аудиенции. Здесь собрались ближайшие  друзья  их  величеств,  советники  и
помощники,  а  также  избранные  из  слуг  и   несколько   телохранителей.
Присутствовали и почти все фрейлины Чести со своими горничными и Овчаркой.
За  некоторыми  исключениями  -  примечательно,  что  среди  них  был  его
высочество герцог Феронтский, - придворные самых высоких  рангов  стеклись
сюда, чтобы  быть  в  эту  минуту  со  своим  монархом,  которому  грозила
опасность. В центре испуганной, надушенной толпы сидел, беспокойно  ерзая,
Дунулас XIII. С побелевшим лицом, но более или менее владея собой,  король
оглядывал непривычную сцену с некоторым недоумением и даже обидой. Рядом с
ним стояли его ближайшие друзья - во Ль„ в'Ольяр и во Брайонар, нашептывая
ему на ухо непрошеные и бесполезные  советы.  Позади  короля  на  парчовой
кушетке расположилась Лаллазай; бледная, ненакрашенная, она слегка дрожала
от волнения и крепко сжимала руку своей приятельницы,  принцессы  в'Ариан,
тихо утешавшей ее. Тут же метался доктор Зирк, заботливо предлагавший свои
услуги, которые на этот раз были отвергнуты.
     Король и королева Вонара  сейчас  казались  маленькими  и  уязвимыми,
вполне земными и незначительными.  Едва  с  них  сошел  августейший  лоск,
призванный скрывать их посредственность, как они обнаружили свою подлинную
сущность двух обыкновеннейших смертных.  Казалось  даже,  что  они  как-то
уменьшились в размерах. Видеть короля и королеву в таком неприглядном виде
граничило с неприличием, и Элистэ отвела глаза.  Молча  она  прошла  через
комнату,  чтобы  присоединиться  к  другим  фрейлинам,   стоявшим   тесной
маленькой кучкой. Гизин, Неан и Меранотте жались друг  к  другу,  рядом  с
ними была Кэрт. Увидев свою хозяйку, она протянула руки и кинулась  к  ней
со слезами на глазах. Минута была такая, что Элистэ не только приняла  это
объятие, идущее вразрез с этикетом, но и сама обняла Кэрт.
     - Что происходит? - выдохнула Элистэ, инстинктивно  понижая  голос  в
этой наэлектризованной атмосфере.
     - Тише. Слушай, - скомандовала столь же тихо Меранотте в'Эстэ.
     В комнате почти  никто  не  разговаривал.  Торопливые  перешептывания
шелестели возле короля  и  королевы,  а  вокруг  царило  молчание,  словно
присутствующие не могли поверить в происходящее  и  находились  в  трансе.
Зато всего в нескольких ярдах отсюда был хорошо слышен  гвалт  голосов.  В
коридоре перед  королевскими  апартаментами  мятежники  требовали  короля.
Никто не мог понять, какой инстинкт  или  смекалка  привели  их  к  нужной
двери. Однако они каким-то образом умудрились проложить  себе  путь  через
мраморную громаду, и теперь между вонарским монархом  и  его  разъяренными
подданными стояла лишь жалкая кучка телохранителей. По  сути,  большинство
их отправились в переднюю, стараясь забаррикадировать дверь насколько  это
было возможно. Элистэ стояла, прислушиваясь к  тяжелым  ритмичным  ударам.
Варвары собирались выломать дверь, и отдельные  неприцельные  выстрелы  их
нисколько не волновали.
     Удары продолжались беспрерывно, без конца - Элистэ казалось, что  они
попадают ей прямо в сердце и душу. Ей хотелось закричать, хотелось бежать,
но она оставалась здесь, пойманная в  самую  изысканную  в  мире  ловушку.
Полученное  воспитание,  а  также  удивительно  ясный   образ   безупречно
сдержанной  Цераленн,  ее  бабушки,  помогали   ей   сохранять   видимость
уравновешенности. Слуги же держались хуже:  все  лакеи  были  бледны,  как
смерть, многие рыдали, некоторые, не сумев унять дрожи в ногах, опустились
на колени. Кэрт, со  слезами  на  глазах,  продолжала  стоять  молча,  как
мужественный ребенок. Элистэ  сжала  ее  руку,  и  Кэрт  шепнула  дрожащим
голосом:
     - Госпожа, что же теперь будет? Почему ничего не предпринимают?
     Этот вопрос задавала не только она. Его  можно  было  прочесть  и  на
других лицах; сомнения  разрастались  при  непрестанных  ударах  в  дверь,
которым никто не препятствовал. Короля, казалось, раздирают  противоречия:
он склонялся  то  к  одному,  то  к  другому  советнику,  потом  о  чем-то
возбужденно совещался с женой. Он то прилежно прислушивался  к  тому,  что
ему говорили, то словно отрешался  от  всех.  Однако  требовалось  принять
какое-то решение,  и  даже  Дунулас  понимал  это.  Когда  раздался  треск
ломающегося дерева и стало ясно, что дверь вот-вот  не  выдержит  натиска,
король поднялся на ноги.
     - Я буду говорить с ними, - объявил Дунулас. Держался  он  прямо,  но
голос его слегка дрожал. - Я выслушаю их жалобы  и  просьбы,  это  поможет
делу.
     Его слова  были  встречены  сдавленными  протестами.  Король  немного
помедлил, но затем вновь собрался с духом.
     - Они мои подданные, - провозгласил он. - Я допустил отчуждение между
нами, и результаты чудовищны. Мой народ сбит с  толку,  выведен  из  себя,
возмущен и крушит все  кругом,  как  обиженный  ребенок.  Однако  там,  на
донышке, под этим гневом, таится все  та  же  любовь,  которую  они  несут
своему властелину. Я знаю это, я это чувствую. Моя доброта к ним  пробудит
их прежнюю привязанность. Мы поговорим  и  снова  научимся  понимать  друг
друга. А взаимопонимание приведет к примирению. Понять - значит простить.
     Казалось, что чувства короля вполне искренни. Его вера в силу  добрых
намерений была простой, окончательной и, вероятно,  самоубийственной.  Без
всякого оружия, кроме человеколюбия, не зная обстоятельств, он и  в  самом
деле собирался встретиться с толпой  лицом  к  лицу.  Раздалось  несколько
умоляющих голосов, но он их не слышал, поскольку  был  упрям,  как  всякий
слабый человек. Если уж он что-нибудь решил, то  с  намеченного  пути  его
могла сбить разве что  природная  катастрофа.  Теперь,  придя  к  решению,
король вскочил и зашагал к выходу. Никто не осмелился его остановить.
     Дунулас прошел через покои, за ним, как яркий хвост кометы, следовали
испуганные придворные. Взволнованная  до  такой  степени,  что  страх  уже
казался несущественным, Элистэ тоже пошла за ними.
     Страсти  тем  временем  все  разгорались.  К  моменту,  когда  Элистэ
добралась до осаждаемой передней, шум стал попросту оглушительным. Кричали
телохранители,  толпа  в  коридоре  отвечала   подвыванием   и   гиканьем.
Опьяненные победой, мятежники наносили сокрушительные удары по  двери.  На
позолоченной поверхности уже проступили трещины, и в тот момент,  когда  в
переднюю вошел Дунулас, лезвие чьего-то  топора  пробило  дверь  насквозь,
вызвав с той стороны взрыв одобрительного рева.
     Чувства Элистэ все еще были притуплены  не  покидающим  ее  ощущением
нереальности. Она видела, как король отдает приказ  своим  телохранителям.
Один из солдат  привязал  к  штыку  голубой  шарф  в  знак  приглашения  к
переговорам и просунул сквозь щель в двери. Раздались новые вопли триумфа,
и послышался крик:
     - Открывай! Открывай!
     В   явной   нерешительности   Дунулас   посоветовался    со    своими
сопровождающими и дал дополнительные команды.  Написав  на  клочке  бумаги
записку,  капитан  протолкнул  послание  сквозь  щель.   Видимо,   записка
содержала неприемлемые для нападавших условия, потому что  после  минутной
тишины в коридоре разразилась настоящая  буря,  а  затем  одиночный  голос
потребовал:
     - Открывайте! Нам нужен король!
     - Короля! Короля! - скандировал яростный хор.
     Удары  возобновились.  Дверь  сотрясалась,  на  ней  появились  новые
трещины. Дунулас мужественно расправил плечи, бросил взгляд  на  королеву,
стоявшую рядом очень прямо, затем  кивнул  офицеру.  Тот  собрался  что-то
возразить, но король покачал головой, и все услышали его простой ответ:
     - Я докажу мою любовь, отдав себя в руки  народа.  Люди  не  причинят
вреда своему повелителю. Я знаю это.
     Руки приближенных потянулись к эфесам маленьких, до огорчения  легких
парадных шпаг, но оружие осталось в ножнах.  Дворянин  покрыл  бы  позором
острие своей шпаги и свое имя, если бы схватился с простолюдином.  Никакие
обстоятельства не могли служить этому оправданием.
     Под завороженными и обреченными взглядами короля, королевы и попавших
в ловушку Возвышенных баррикады были быстро разобраны,  и  разбитые  двери
широко распахнулись, чтобы впустить торжествующую толпу.



                                    12

     Мир, казалось, взорвался, когда орда  ликующих  дикарей  ворвалась  в
переднюю королевских апартаментов. В ту  же  секунду  помещение  оказалось
заполненным людьми до отказа. Они прибывали сотнями, и передние  вынуждены
были продвигаться дальше - в аудиенц-залу, комнату для  облачения  короля,
гардеробную и спальню позади. Людская  волна  словно  накрыла  королевские
покои, радостно сметая все, что попадалось на пути, все разбивая и  круша.
Набор миниатюрных бесценных украшений и безделушек исчез бесследно. Так же
быстро расправились и с королевской шифоньеркой, где хранились кольца  его
величества, пряжки,  наколенники,  табакерки  и  часы  с  бриллиантами.  В
гардеробной была снята обильная жатва из камзолов  с  золотым  кружевом  и
атласных бриджей, расшитых жилетов, туфель и сапог на алой  подметке.  Что
же касается мебели, которая оказалась слишком громоздкой, чтобы прихватить
ее с собой, то повстанцы выместили на ней  все  свое  раздражение.  Обитые
штофом стулья и кушетки были  вспороты,  парчовые  портьеры  и  драпировка
изодраны в клочья,  подсвечники  погнуты,  инкрустации  выбиты,  бронзовые
виньетки  выдраны  из  гнезд.  Один  завзятый  крушитель,  закутавшись   в
королевский  халат  канареечного  цвета,  поставил  себе  задачей  сбивать
хрустальные подвески  с  канделябров  в  каждой  комнате.  Другой  занялся
проделыванием дырок в деревянных  панелях.  Всеобщее  возбуждение  повсюду
находило  выход  в  разрушении,  а  самое  опустошительное  из  них   было
предпринято в спальне его величества,  где  огромная  кровать,  отделанная
серебром, была буквально завалена содержимым комодов, а  затем  подожжена.
Сырые, туго набитые подушки и матрасы  скорее  обугливались,  чем  горели.
Слабые языки пламени вскоре погасли сами собой,  но  по  апартаментам  уже
успел распространиться густой зловонный дым.
     Вскоре он проник и в переднюю, добавив  новый  смрад  в  и  без  того
удушливую атмосферу, где было жарко, тесно, тяжко от скопища немытых  тел,
чесночного духа, пота, крови и пороха. Комната оказалась набита людьми  до
отказа, поскольку большинство задерживались именно здесь.  Еще  сотни,  не
найдя возможности протиснуться  внутрь,  заполняли  коридор.  У  дверей  в
растерянности стояли солдаты личной  охраны  короля,  которые  по  приказу
своего повелителя уже сложили оружие. Потрясенные Возвышенные, прижатые  к
стенам, загнанные в угол, стиснутые, сдавленные, получающие тычки, а порою
и плевки, пытались избежать соприкосновения с плебеями. А в середине толпы
находились Дунулас и Лаллазай, вызывая одновременно надежду  и  ненависть.
Они держались рядом, но не касались друг друга. Нежное выразительное  лицо
королевы было непривычно неподвижным, в  то  время  как  король  напоминал
растерянного мученика.
     Элистэ плотно прижали к стене. Рядом с ней находились фрейлины Чести,
маркиза во Кивесс и несколько горничных, включая Кэрт. Между  женщинами  и
толпой стояла группа мужчин - Возвышенных. Замирая от ужаса и любопытства,
Элистэ вертела головой, пытаясь разглядеть, что происходит. Но людей  было
слишком много, и стояли они слишком близко, поэтому она  почти  ничего  не
видела, собственно, она даже дышала с трудом. Локоть Кэрт больно  впивался
ей в ребра, темная головка Гизин во Шомель прижалась к  ее  щеке.  В  ушах
Элистэ стоял гул,  легкие  работали  из  последних  сил,  голова  казалась
невесомой, и она находилась почти в полуобморочном состоянии. Почувствовав
головокружение, девушка пошатнулась и упала бы, если бы для этого  хватило
места среди туго притиснутых друг к  другу  тел.  На  какое-то  время  все
слилось в неразличимом шуме, невероятной давке, жаре, страхе  и  смятении.
Затем грохот в ушах ослабел, стал тише, ощущение страшного удушья  прошло,
и Элистэ вновь смогла дышать. Головокружение  прекратилось,  и  бормотание
вокруг стало распадаться на отдельные выкрики, проклятия, угрозы. Она  все
еще ничего не видела перед собой. Приоткрыв рот, чтобы вдохнуть зловонного
воздуха, Элистэ стала прислушиваться.
     Дунулас и Лаллазай стояли в центре тесного  свободного  пространства,
которое удерживали невооруженные телохранители короля и Возвышенные.  Этот
хрупкий заслон было все,  что  отделяло  монарха  от  толпы,  а  толпа  не
намеревалась терпеть чьего-либо  вмешательства.  Помеха  была  моментально
устранена: ненужные люди отброшены в сторону, их сопротивление подавлено в
несколько  секунд.  Король  и  королева  оказались  в  пределах   всеобщей
досягаемости, и никто не знал, что делать дальше.
     Тут-то и могла произойти расправа, если бы не безграничное  миролюбие
Дунуласа. Король, казалось, не сознавал угрожавшей ему лично опасности. Он
взирал на своих капризных подданных с  явным  доверием,  и  почему-то  это
доверие им мешало. Перед неожиданной приветливостью  короля  гнев  поутих,
сумятица  улеглась.  Когда  Дунулас  поднял  руку,   наступило   молчание.
Ласковый, вопрошающий взгляд короля переходил с одного враждебного лица на
другое. Он глубоко вздохнул и спокойно сказал:
     - Горожане, скажите мне, чего вы желаете. Я готов выслушать вас.
     Воцарилась такая тишина, что Элистэ отчетливо  услышала  его  высокий
монотонный тенор,  казавшийся  простым  и  бесхитростным,  почти  детским.
Королевская наивность несла в себе силу. Было почти невозможно не поверить
ему. В эту минуту впервые в жизни она восхищалась королем Вонара.
     По толпе, охваченной сомнениями, прошел шумок.
     - Вы пришли,  чтобы  высказать  свое  недовольство,  -  подбодрил  их
Дунулас. - Так выскажитесь. Счастье народа для  меня  превыше  всего.  Что
нужно сделать ради этого? Посоветуйте мне, горожане.
     Пауза, неуверенные перешептывания. Несколько сдавленных  ругательств,
пара скептических ухмылок.
     - А он не лукавит? - спросил кто-то.
     -  Я  говорю  искренне.  Мое  желание  -  исправить  положение,  -  с
горячностью заверил их король.
     - Докажите.
     - Но как? Дело моего народа - научить меня, как это сделать.
     Этот ответ, хотя именно его и могли желать все собравшиеся, повлек за
собой неожиданные осложнения. В толпе и раньше  обсуждались  требования  к
королю, но так ни к чему и не пришли. Снова начался гвалт. Послышался  ряд
предложений. Голоса спорщиков звучали все громче и настойчивей.  Понеслись
оскорбления, ругательства и колкости, обвинения перешли в угрозы, горожане
стали отталкивать друг друга. Дунулас