ами,  поездками
по магазинам, уроками  этикета.  Она  и  не  представляла,  насколько  это
сложная штука - придворный этикет. Оказывается, существовали сотни правил,
предусмотренных на все случаи  жизни;  полагалось  знать  каждое  из  них.
Правда, многие основы Элистэ усвоила в раннем детстве, как и любая девочка
из класса Возвышенных. Однако деталей, касающихся дворцового  церемониала,
она не знала, да  и  сейчас  не  очень-то  стремилась  постичь.  Страстное
увлечение формальностями и процедурами казалось ей абсурдным - весь ритуал
был расписан на сценки, напоминавшие какой-то  медленный  балет.  Цераленн
объясняла это так:
     - Своим поведением и жестами, дитя мое, мы выражаем  преданность  его
величеству, нашим традициям и нашему образу жизни. Эти освященные временем
ритуалы  подчеркивают  святость  персоны  короля,  древность  и  прочность
придворной иерархии, символизируют стабильность  и  преемственность  всего
нашего общества.
     Такие разговоры нагоняли  на  новоиспеченную  фрейлину  Чести  жуткую
скуку, но бабушка не терпела непокорства, и девушке приходилось  проводить
долгие часы за штудированием скучнейшего труда  графа  во  Бурре  "Зерцало
придворного".  Делать  было  нечего,  и  Элистэ  волей-неволей   понемногу
постигала правила, заповеди и предписания. В частности,  она  узнала,  что
маркиза должна  уступить  место  простой  виконтессе  на  похоронах  члена
королевской фамилии, если супруг виконтессы удостоен чести нести  балдахин
над гробом, а супруг маркизы -  нет.  Или  такая  тонкость:  если  дедушка
невесты барона происходил всего лишь из  состоятельных  горожан,  то  этот
барон не имел права исполнять  обязанности  церемониймейстера  на  пиру  в
честь дня рождения принца крови. Прочие полученные сведения были, столь же
важны и необходимы.
     Куда интереснее показались девушке уроки пользования веером и шлейфом
платья. Цераленн  владела  этим  мастерством  в  совершенстве,  и  под  ее
руководством Элистэ вскоре обнаружила, что  умелое  обращение  со  шлейфом
собственного платья невероятно подчеркивает грациозность движений. Что  же
до веера, то раскрывая, закрывая, доставая и убирая его, можно было  вести
целую беседу. Цераленн пригласила учителя танцев; Элистэ, прежде  знакомая
лишь со старомодными гавотами и кадрилями, все еще популярными  в  Фабеке,
научилась  новейшим  танцам  и  ознакомилась  с  последними   музыкальными
новинками.  Ей  пришлось  заучить  имена  модных   композиторов,   поэтов,
драматургов, писателей и философов, хоть читать философские сочинения было
вовсе необязательно. Она выяснила,  что  тушеная  говядина  с  морковью  -
принадлежность провинциальной кухни, в  отличие,  скажем,  от  ортолана  в
шампанском соусе. Ей пришлось научиться играть в "Глупости", "Погибель"  и
"Калик", а также в другие популярные игры. Подлинным  же  откровением  для
Элистэ стало искусство накладывания грима.
     До сих пор она относилась к  гриму  с  презрением,  считая,  что  нет
ничего лучше ее естественного алебастрового  цвета  кожи.  Однако  бабушка
заявила, что "голое" лицо сразу выдаст в ней провинциалку, а то еще,  чего
доброго,  ее  сочтут  умственно  отсталой.  Как  всегда,   воля   Цераленн
возобладала,  и  вскоре  в  доме  появилась  посланница  мастерицы  Целур,
принесшая  с  собой  множество  маленьких  горшочков.   Девушка   неохотно
подчинилась. Одним полотенцем ей обмотали плечи, вторым  -  голову.  Очень
скоро Элистэ перестала хмуриться, потому что заметила, как  неуловимо,  но
разительно начинает меняться ее лицо. Женщина, едва касаясь  кожи  легкими
пальцами, создала настоящее произведение искусства, совершенно не  похожее
на  старомодную  красно-белую  маску,  в  которую  превращала  свое   лицо
Цераленн. При тусклом освещении грим был  почти  незаметен.  Однако  глаза
каким-то  чудом  стали  вдвое  больше,  а   губы   изогнулись   неимоверно
соблазнительным образом. Мушка, в  виде  звездочки  на  щеке,  подчеркнула
белизну кожи. Элистэ смотрела в зеркало, совершенно  очарованная.  Бабушка
довольно улыбалась, а Аврелия в восторге захлопала в ладоши.
     Она с самого начала проявляла повышенный интерес к урокам  Элистэ,  с
нетерпением дожидаясь дня, когда наступит  ее  черед  получить  придворное
образование. Аврелия с восхищением  относилась  ко  всем  занятиям,  кроме
разве  что  обязательного  чтения.  Ее  внимание  привлекало  все   -   от
тщательного подбора  надушенных  перчаток  и  кружевных  чулок  до  умения
определить нужный оттенок лака для ногтей. Аврелия  повсюду  следовала  за
своей кузиной: к купцам, модисткам, обувщикам,  не  обращая  при  этом  ни
малейшего внимания на недовольство своей  двоюродной  бабушки.  Элистэ  не
возражала - энтузиазм девочки забавлял ее и даже льстил.  В  конце  концов
Цераленн  капитулировала  и   перестала   возражать   против   постоянного
присутствия неугомонного подростка. Отныне Аврелия училась всему вместе  с
Элистэ, и результат не замедлил сказаться. Она начала подрумянивать щеки и
не  на  шутку  увлеклась  игрой  в  "Погибель",  повсюду  таская  с  собой
деревянные таблички и восьмиугольные кости.
     Горничная Кэрт тоже заметно изменила свой облик. После  того  как  ей
достались в наследство платья, сшитые провинциальной портнихой (оказалось,
что бывшей молочнице они  как  раз  впору),  Кэрт  решила,  что  ей  нужно
соответствовать новым  нарядам.  Первым  делом  она  изменила  прическу  -
перестала скручивать на затылке косы, отдав предпочтение гладкому  шиньону
с кружевной наколкой. Затем взяла себе за правило как можно чаще умываться
и  чистить  ногти.  Кэрт  больше  не  разгуливала  с  разинутым  ртом,  не
показывала пальцем, не плевала на землю, не ковыряла в зубах. Справиться с
румянцем, то и дело заливавшим ей щеки,  оказалось  сложнее.  Однако  даже
строгая Цераленн признала, что вчерашняя деревенская  девчонка  уже  почти
готова служить горничной у придворной дамы.
     Бабушка никогда не хвалила Элистэ, но было видно,  что  она  довольна
успехами своей подопечной.
     - У тебя уже вполне аристократический вид, милочка, - признала она по
истечении месяца занятий. - Правда, кое-что еще следует исправить, но  все
же, полагаю, ты уже не опозоришься во дворце. Постарайся  получше  усвоить
все нюансы поклона и реверанса, и тогда будешь более или менее готова.
     Времени для нюансов оставалось совсем немного. Еще неделя,  и  Элистэ
будет представлена ко двору. Всего семь дней, чтобы достичь  совершенства,
а затем о результатах станут судить самые строгие  и  беспощадные  в  мире
критики  -  придворные  дамы  и  кавалеры,  с   превеликим   удовольствием
подмечающие любые промахи и недостатки в поведении, одежде, манерах,  лице
или фигуре. Фрейлина Чести должна постоянно  жить  в  Бевиэре  -  огромной
королевской резиденции, под  множеством  любопытных,  завистливых,  а  той
злобных взглядов. В лучшем случае дело обойдется сплетнями и злословием. В
худшем  -  если  девушка  покажется  придворным  некрасивой,  недостаточно
воспитанной или туповатой  -  она  может  лишиться  своей  должности,  ибо
непривлекательным фрейлинам во дворце не место. Случись  такое,  и  бедную
Элистэ отправят домой, в Фабек! От одной мысли об этом ее бросало в дрожь,
и она изо всех сил трудилась над реверансами.
     Дни летели слишком быстро. Никогда еще  Элистэ  не  испытывала  такой
мучительной неуверенности в себе. Если б только она  могла  замедлить  бег
стрелок на часах!  Хорошенькое  личико,  сообразительность,  которыми  она
одарена от природы, годились для провинции, но достаточно ли их будет  для
Шеррина? А вдруг, невзирая на все уроки Цераленн, придворным она покажется
неуклюжей и неотесанной? Вдруг высший свет сочтет ее глупой,  скучной  или
слишком тощей? А если над ней станут смеяться, решив, что она  -  как  это
тогда бабушка сказала - "расфуфыренная деревенская мышка"? Иногда  девушке
казалось, что она уже слышит ехидные замечания и насмешки в свой адрес.
     "Тогда я забьюсь в какую-нибудь нору  и  просто  умру  от  стыда",  -
думала Элистэ.
     Однако было немыслимо признаваться бабушке в своих страхах.  Цераленн
лишь осудила бы подобное малодушие. Кэрт даже не  поняла  бы  беспокойства
своей  хозяйки,  а  легкомысленная  Аврелия  и  подавно  не   годилась   в
конфидентки. Поэтому Элистэ держала спои тревоги при себе, делала вид, что
ей все нипочем, а стрелки часов тем временем неумолимо двигались.
     И вот назначенный день настал. Он выдался теплым, солнечным, что,  по
всем приметам, должно было предвещать удачу.  Однако  Элистэ  не  доверяла
солнечному свету и несколько часов подряд угрюмо  расхаживала  взад-вперед
по своей комнате. К обеду она совершенно выбилась из сил, легла  отдохнуть
и тут же уснула. Проснулась она далеко за полдень; пора было готовиться  к
предстоящему испытанию. Кэрт помогла госпоже одеться:  прицепила  атласные
подвязки,  затянула  корсет,  закрепила  накорсетник  и  юбки,  а   сверху
осторожно натянула легкий полупрозрачный пеньюар. Вскоре появилась женщина
из салона мастерицы Целур. Она  искусно  подгримировала  лицо  клиентки  и
уступила место мастеру Диву, величайшему из шерринских цирюльников. Мастер
Диву долго колдовал гребнями  и  щетками,  сыпал  пудрой,  мазал  помадой,
что-то подкручивал, где-то подвязывал и подкалывал  -  вся  эта  процедура
заняла часа два. Когда подготовка закончилась, Элистэ  увидела,  насколько
изменился весь ее облик. Волосы, осыпанные  золотой  пудрой,  были  строго
подняты вверх и уложены  в  сложный  шлем,  весь  состоящий  из  завитков,
локонов и длинных ниспадающих прядей; над волосами парила тончайшая шляпка
с легким плюмажем. Цирюльник удалился,  провожаемый  восхищенным  шепотом.
Элистэ встала, скинула пеньюар, и Кэрт надела на нее настоящий  придворный
наряд - великолепное платье цвета слоновой кости, изготовленное  в  салоне
мастерицы Нимэ. Когда последняя  из  невидимых  пуговок  была  застегнута,
девушка встала перед зеркалом, чтобы рассмотреть себя как следует.
     - Ой, госпожа, - выдохнула Кэрт. - Чтоб мне провалиться!
     Элистэ улыбнулась, вполне довольная увиденным:  никогда  еще  она  не
выглядела такой элегантной и  великолепной.  Она  немного  походила  перед
зеркалом, сделала реверанс, ловко подобрав юбки, и  повернулась  так,  что
шлейф завертелся водоворотом.
     - Ой, сейчас помру! - ахнула Карт.
     Элистэ ощутила  прилив  уверенности.  Руки  мастеров  преобразили  ее
облик, подобному искусству  смело  можно  довериться.  Теперь  она  твердо
знала, что ее ждет успех.
     Солнце клонилось к закату. В разгар лета темнело поздно, а посему  до
того времени, когда пора отправляться в Бевиэр, оставался еще  целый  час.
Элистэ вновь принялась  ходить  по  комнате,  стараясь  не  задеть  юбками
многочисленные сундуки, коробки и шкатулки, расставленные по полу.  Вскоре
весь ее багаж, включая  пожитки  Кэрт,  переместится  в  дворцовые  покои,
отведенные для фрейлин, - именно там надлежало жить счастливым избранницам
королевы,  чтобы  в  любой  миг  они  могли  предстать  по   вызову   пред
августейшими  очами.  Вечером,  когда  Элистэ  окажется  в  отведенной  ей
комнате, ее уже будут ожидать новый гардероб и служанка. Кэрт относилась к
предстоящему переезду  с  наивным,  безоблачным  оптимизмом,  которому  ее
хозяйка изрядно завидовала.
     Позолоченные часы на каминной полке пробили восемь.  Девушка  бросила
последний взгляд в зеркало, чтобы прибавить себе уверенности.
     "Никто уже не назовет меня деревенской мышкой".
     В сопровождении Кэрт она вышла из комнаты и спустилась в холл, где ее
ожидала наставница  Цераленн,  окруженная  любопытными  родичами,  которые
собрались проводить новоиспеченную фрейлину.  Когда  Элистэ  появилась  на
лестнице, молодые кузены и кузины  ахнули  и  восторженно  зааплодировали,
однако она не обратила на них ни малейшего внимания, глядя только на  свою
бабушку. Цераленн была облачена в пышный придворный наряд:  длинный  шлейф
иссиня-черного  платья  обшит  дымчатыми  кружевами;  напудренные  волосы,
уложенные на проволочный каркас,  возвышались  высоченной  пирамидой;  меж
покрытых лаком локонов примостились небольшие черные эгретки;  на  шее,  в
ушах и на запястьях посверкивали  сапфиры  и  черные  жемчужины.  Цераленн
заменила свою обычную  трость  слоновой  кости  на  стек  черного  дерева.
Накрашенная и напудренная, бабушка выглядела точно так же, как  сорок  лет
назад, когда владычествовала при дворе в роли фаворитки Дунуласа XII.
     - Вы прекрасны, мадам, - с благоговейным ужасом прошептала Элистэ.
     - Очень мило с твоей стороны говорить  такие  приятные  вещи  дряхлой
развалине, детка. К счастью для всех нас, моя внешность уже  не  имеет  ни
малейшего значения, чего нельзя сказать о твоей. Ну-ка,  повернись,  я  на
тебя посмотрю.
     Элистэ  вновь  изящно  покружилась,  чтобы  золотистый  шлейф  платья
грациозно описал дугу в воздухе, затем вопросительно посмотрела на пожилую
даму.
     Цераленн внимательнейшим образом осмотрела свою ученицу,  не  упуская
ни  одной  детали.  Безжалостные  глаза   измеряли,   взвешивали,   готовя
окончательный  вердикт.  После  паузы,  показавшейся  внучке  бесконечной,
бабушка объявила:
     - Мне кажется, дитя мое, у тебя получится. -  В  устах  Цераленн  эти
слова прозвучали высшей похвалой, однако она еще  добавила:  -  По  правде
говоря, ты держишься  с  большим  достоинством.  Я  горжусь  тобой,  очень
горжусь.
     У Элистэ защипало в глазах. На миг  ей  показалось,  что  она  сейчас
разревется и слезы погубят весь великолепный грим.
     - Спасибо, бабушка, - тихо произнесла она.
     - Не смей ко мне так обращаться, - проворчала Цераленн, однако тут же
улыбнулась.
     Когда  они  вдвоем  проходили  через  просторный  холл,  родственники
осыпали обеих красавиц комплиментами, посылая им воздушные поцелуи. Никто,
однако, не осмелился к ним прикоснуться, кроме Аврелии. Та обняла Элистэ и
страстно, но осторожно поцеловала.
     - Сегодня вечер твоего торжества, кузина, - вздохнула  девочка.  -  У
тебя такой шикарный вид, а прическа - просто с  ума  сойти.  Кавалеры  все
умрут от любви, а дамы заболеют от ревности. Я уверена, что увижу все  это
собственными глазами, когда приду  к  тебе  в  гости.  Ведь  я  могу  тебя
навестить, не правда ли? Ты проведешь меня  по  Бевиэру  и  познакомишь  с
разными важными людьми, да?
     - Юница Аврелия... - строго начала Цераленн.
     - Больше всего я хотела бы выразить  свое  восхищение  ее  величеству
королеве Лаллазай...
     - Перестань говорить глупости!
     - Но, бабуля...
     Элистэ, стараясь не улыбаться, незаметно подмигнула кузине.
     У  подъезда   уже   ждал   экипаж   Рувиньяков   -   свежевычищенный,
отполированный, с четырьмя лакеями на запятках.  Дамы  уселись,  и  лошади
помчались легкой рысью, стуча копытами по проспекту Парабо,  меж  нарядных
розовых домов, чьи фасады были освещены яркими фонарями.  Осталась  позади
древняя мраморная арка, и карета покатила по булыжной мостовой на  площадь
Дунуласа, в дальнем  конце  которой  виднелась  узорная  чугунная  ограда,
окружавшая территорию дворца. Они проехали мимо памятника  Дунуласу,  мимо
увенчанных  орлами  колонн,  возле  самой  ограды  свернули  на  восток  и
подкатили к ажурным золоченым воротам, охраняемым  пикинерами.  Увидев  на
дверце экипажа герб Рувиньяков, часовые не стали их задерживать, и  карета
въехала в пределы Бевиэра. Под  колесами  захрустел  белый  гравий  аллеи.
Элистэ смотрела во все глаза.  Фонари  кареты  и  факелы  в  руках  лакеев
освещали широкие лужайки, где геометрически правильными кубами  и  сферами
выстроились подстриженные деревья и кусты. Впереди, на вершине  невысокого
холма, высился  сам  дворец  -  массивное  сооружение,  центральная  часть
которого была возведена еще во времена Дунуласа IX. Огромное, внушительное
здание из песчаника и мрамора  все  сверкало  огнями.  К  парадному  входу
подъезжали, чтобы тут же отъехать, кареты, высаживавшие нарядных гостей. У
Элистэ внезапно пересохло во рту. Нервно сжимая свой золоченый  веер,  она
испуганно покосилась на профиль бабушки.
     Цераленн сидела прямая, бесстрастная и величественная. Ну  еще  бы  -
ей-то бояться нечего.  Хотя...  Тут  Элистэ  вспомнила,  что  Цераленн  во
Рувиньяк после смерти Дунуласа XII перестала показываться при дворе и жила
в относительном уединении. Сколько  прошло  лет?  Целых  восемнадцать!  По
каким-то, одной ей ведомым причинам,  Цераленн  не  появлялась  во  дворце
целых восемнадцать лет -  очевидно,  того  требовали  ее  представления  о
гордости и приличиях. И вот, наконец, она оказалась здесь вновь - все  еще
не  утратив  былой   красоты,   но   превратившись   в   старую   женщину,
представляющую  ко  двору  свою  внучку.  Как  должна  она   сейчас   себя
чувствовать? Она, некогда славившаяся своей несравненной красотой?  И  тем
не менее Цераленн не проявляла ни малейших  признаков  беспокойства,  хотя
ей, наверное, тоже было тревожно. Так что испытание  предстояло  выдержать
не одной Элистэ.
     Карета остановилась возле подъезда. Во рту у Элистэ по-прежнему  было
сухо, ее начала бить нервная дрожь.
     - Мужайся, деточка, -  успокоила  Цераленн.  -  Главное  -  не  теряй
присутствия духа, и тебя ждет успех.
     - И вас тоже, мадам.
     - Я смотрю, твои широко раскрытые глазки наблюдательны.  Вне  всякого
сомнения, ты - моя внучка.
     Дальнейшее происходило стремительно:  лакеи  высадили  обеих  дам  из
экипажа и проводили их к двери, где четверка  привратников  в  белоснежных
париках и пурпурно-золотых королевских  ливреях  беспрерывно  кланялась  и
распрямлялась,  словно  театр  марионеток.  Лакеи  Цераленн  во   Рувиньяк
удалились, но Элистэ даже не взглянула на них, ибо как раз в  этот  момент
бабушка провела ее в величественные двери, за которыми открылся просторный
вестибюль.  Дальше  они  шли  по  бесконечным  коридорам  с  полированными
мраморными полами,  где  все  сверкало  золотом,  хрусталем  и  огнями.  У
бесчисленных распахнутых дверей стояли разодетые в шелка  придворные,  чьи
наряды,  все  сплошь  в  драгоценных  каменьях,  вспыхивали  ослепительным
сиянием. На какое-то время у Элистэ все закружилось перед глазами,  краски
перемешались, завертелись стремительным хороводом  и  рассыпались  тысячью
огненных искр. Онемев, она беспомощно  оглядывалась  по  сторонам,  однако
шага не замедлила,  ибо  бабушка  уверенно  вела  ее  вперед  по  золотому
лабиринту.
     Цераленн знала дорогу досконально; ничто здесь не удивляло ее,  ничто
не вызывало интереса. Она почти не  смотрела  по  сторонам.  Лишь  однажды
бабушка остановилась,  чтобы  сказать  несколько  ласковых  слов  дряхлому
лакею,  обломку  прежнего  царствования,  который  единственный  из   всех
присутствующих  узнал  некогда  прославленную  Цераленн  во   Рувиньяк   и
поклонился ей так почтительно, что можно было услышать,  как  скрипят  его
старые кости.
     Бесчисленные  зеркала  отражали  пламя   свечей,   повсюду   мелькали
развевающиеся шелка, парча, перья,  драгоценные  камни,  золото;  холодным
ледяным блеском отсвечивали мраморные полы. А вот  и  роскошная  зала  для
аудиенций их  величеств:  здесь  полы  были  выложены  затейливыми  яркими
узорами, под потолком  горели  люстры  в  виде  звезд,  а  высокие  своды,
украшенные темно-синей эмалью, переживались россыпями золотых созвездий. В
зале собралось множество придворных, и  теплый  летний  воздух  пропитался
тяжелым  запахом  мускусных  духов,  горящего   воска   и   разгоряченных,
напудренных тел. Со временем этот запах еще усилится, к  нему  примешаются
ароматы вин, табака, помады, увядающих цветов. Пока же  воздух  во  дворце
можно было назвать  относительно  свежим.  В  дальнем  конце  расположился
ансамбль  музыкантов  в   пурпурно-золотых   камзолах;   слышались   звуки
настраиваемых  инст