добным и недостойным.
     Ее  пламенные  мольбы  не  достигли  цели.  Маркиз  более  не   желал
выслушивать возражения.  Таким  образом,  несколько  часов  спустя,  когда
рабочий день  серфов  закончился,  Элистэ  очутилась  возле  конюшни,  где
совершалась порка и стоял позорный столб.
     Маркиз и его дочь сидели в фаэтоне, запряженном одной лошадью, причем
правил маркиз. Элистэ предпочла бы делать это сама, ибо  способность  отца
управлять экипажем вызывала у нее сильное сомнение: ведь маркиз  продолжал
пить весь день. Однако, держался  он  неплохо.  Лишь  остекленевший  блеск
серых глаз да  дрожащие  руки,  судорожно  сжимающие  кнут,  выдавали  его
состояние.
     Несмотря на предзакатный  час,  солнце  палило  нещадно.  Дни  стояли
длинные, и сумерки должны были наступить лишь через два-три часа.  Широкая
соломенная шляпа с розовой вуалью, раскрытый зонтик и кружевные митенки на
руках защищали белую кожу Элистэ от прямых солнечных лучей, но не  спасали
от изнуряющей жары. Ее лоб под вуалью покрылся капельками пота, а  легкое,
прозрачное, с широкими рукавами малиновое  платье  прилипло  к  телу.  Она
скромно одернула юбку, слегка  оттянула  корсет,  и  ей  очень  захотелось
оказаться где-нибудь за тысячу миль отсюда или хотя бы  в  ее  собственной
комнате, надеть свободный прохладный пеньюар, освежиться вербеновой водой,
взять в  руки  хорошую  книжку  со  стихами  или  пьесами.  Представление,
разыгрывавшееся перед ней, было малопривлекательным. Никогда еще Элистэ не
видела Восхваления, которое не походило бы на фарс.
     Все серфы Дерриваля - домашние слуги и полевые рабочие -  выстроились
в ровные ряды. О том, что они находились здесь против своей воли, говорили
их мрачно опущенные плечи, тяжелая поступь и несчастный потупленный  взор.
Именно несчастный, подумала Элистэ, - раньше ей это не пришло бы в голову;
хотя, может, подобные мысли - лишь плод  ее  воображения.  Все  лица  были
знакомыми, но некоторые особенно  притягивали  взгляд  девушки.  Например,
Стелли, с крепко сжатыми губами, со сдвинутыми черными  бровями  и  злыми,
вызывающе  сверкающими  глазами.  Позади  Стелли,  склонив  в  присутствии
господина непокрытую голову, стоял  ее  отец  Цино  с  покорно  опущенными
глазами -  вроде  все  как  положено,  но  не  притворство  ли  это?  Где,
интересно, его отпрыски научились своему нахальству? Но эти нелепые  мысли
быстро рассеялись, и Элистэ перевела взгляд на  малютку  Кэрт  с  молочной
фермы,  -  большие  круглые   глаза   на   круглом   же   личике   девушки
свидетельствовали о мягком и покладистом нраве. Она подумала,  что  именно
Кэрт должна заменить Стелли, и чем скорее, тем лучше.
     Попытка Элистэ сосредоточиться на будущем  приятном  приобретении  не
увенчалась успехом, и глаза ее, против  воли,  перебежали  на  лицо  Дрефа
сын-Цино. Ей всегда было неприятно, даже тягостно  наблюдать  за  участием
Дрефа в Восхвалении. Сама  не  зная  почему,  она  стыдилась,  чувствовала
какую-то  странную  униженность  за  Дрефа;  а  это,  конечно  же,  просто
абсурдно. Дреф  сын-Цино,  серф  по  рождению  и  воспитанию,  всего  лишь
выполнял возложенные на него природой обязанности. Вряд ли  эта  церемония
так тяжело на него действует - ведь несмотря на незаурядный ум, он едва ли
обладает  столь  же  утонченной  чувствительностью,  как  его  Возвышенные
хозяева. Было бы ошибкой воображать, что он страдает от унижения  так  же,
как страдала бы она, оказавшись в подобной ситуации. Тем не  менее  ей  не
хотелось сейчас на него  смотреть.  И  в  то  же  время  Элистэ  не  могла
удержаться. Дреф стоял всего  в  нескольких  ярдах,  уже  переодевшийся  в
обычную рабочую одежду, -  довольно  мудрый  поступок,  учитывая  нынешнее
настроение маркиза. Его  смуглое  лицо  ничего  не  выражало,  взгляд  был
неподвижен. Таким он  появлялся  на  каждом  Восхвалении  -  Элистэ  часто
доводилось это видеть. Но сегодня в спокойствии Дрефа чувствовалось что-то
странное, даже угрожающее. Элистэ не знала причины, но на душе у нее  было
тревожно.
     По команде  дворецкого  церемония  началась,  и  серфы  приступили  к
действу согласно освященной веками  традиции.  Сначала  раздались  дружные
восклицания благодарности  за  благополучное  возвращение  сеньора.  Потом
традиционные  поклоны  -  до  земли,  призванные   выразить   одновременно
почитание и страх. Затем Парад  Коленопреклоненных,  такой  непростой  для
стареющих суставов; далее - так называемая Мольба о Прощении, произносимая
всеми присутствующими монотонным речитативом. Маркиз во  Дерриваль  жестом
отпустил грехи, после чего собравшиеся  слуги  осмелились  поднять  глаза.
Общеизвестно, что  магический  взгляд  Возвышенных  обладает  смертоносной
силой. Следовательно, это воздействие надо усилием воли сдерживать,  чтобы
низшие могли безопасно смотреть в глаза Возвышенному. В последние годы эта
легенда  вызывала  все  больше  сомнений,  однако  мало  кто   осмеливался
совершенно пренебрегать ею. Но Дреф осмелился, и его сестра тоже. Их глаза
не отрывались от лица маркиза на протяжении всей церемонии.
     Восхваление   продолжалось,   и   Элистэ   нервничала,    раздираемая
беспокойством и нетерпением. Солнце опустилось ниже, тени  удлинились,  но
жара оставалась невыносимой. Ладони девушки чесались  от  пота,  кружевные
митенки стали отвратительно влажными. Прикрывшись на  мгновение  зонтиком,
она сняла их. Пусть это кого-то шокирует, ей уже все равно.
     Но никто ничего не заметил. Маркиз и головы не повернул в ее сторону.
Он смотрел на серфов, которые безжизненно проделывали  ритуальные  прыжки.
Без  особого  энтузиазма  они  кружились,  подпрыгивали,   пританцовывали.
Движения их  были  небрежны  и  откровенно  вялы.  Маркиз  заметил  это  и
нахмурился. Он привстал со своего места, взглянул на дворецкого и постучал
кнутовищем о  стенку  экипажа.  Дворецкий  немедленно  хлопнул  в  ладоши,
подпрыгивания стали более энергичными. Но принудительное оживление длилось
недолго, и маркиз хмурился все больше.
     Взгляд Элистэ снова упал на Дрефа, чье одеревенелое дерганье выражало
полное безразличие, граничащее с оскорблением. Вдруг, словно  почувствовав
ее взгляд, он обернулся и  посмотрел  на  нее.  Лицо  его  было  абсолютно
безжизненным, нарочито бесстрастным, но почему-то боль пронзила Элистэ, ее
охватило такое острое отчаяние и стыд, что слезы навернулись на глаза. Она
и сама не поняла причины - может, какое-то странное наваждение? К счастью,
все быстро прошло. Дреф отвернулся. Ее непонятные слезы высохли, а газовая
вуаль скрыла мгновенную слабость.
     Подпрыгивания подошли к  концу,  и  Восхваление  завершилось  Большим
Запевом, так же безо всякого  воодушевления.  Наконец  последний  дрожащий
крик затих, маркиз, в  знак  принятия  славословий,  отрывисто  кивнул,  и
коленопреклоненные серфы поднялись. Большинство из  них  взмокли  от  пота
из-за вынужденных усилий, одежда  покрылась  грязью.  Выражение  лица  его
светлости оставалось угрюмым, представление не оправдало ожиданий. Слишком
мало пота пролилось в его честь,  дань  уважения  отдавалась  неохотно,  и
раздражение маркиза ничуть не улеглось. Он  жаждал  вида  страданий  более
сильных, чем его собственные, - только  так  можно  восстановить  душевное
равновесие.  Он  вытащил  обшитый  кружевом  носовой   платок,   промокнул
вспотевший лоб и небрежно взмахнул  им.  Это  являлось  знаком  для  Борло
сын-Бюни  -  дерривальского  кузнеца  и  послушного  вершителя  хозяйского
правосудия - начинать вторую часть  представления,  для  чего  требовалось
привести Зона сын-Сюбо из конюшни. Прежде чем Борло тронулся с места, Дреф
сын-Цино вышел из своего ряда. Дворецкий яростно хлопнул в ладоши, но  это
не возымело должного эффекта. Дреф сделал  несколько  шагов  к  фаэтону  и
остановился. Неприятно удивленный, маркиз поднял брови.
     - Господин, позвольте мне сказать? - попросил Дреф тихим, но  звучным
голосом. Выпрямившись во весь рост, он держался с  достоинством,  несмотря
на свои лохмотья.
     Эта  бессознательная  гордость  неуловимо  раздражала  маркиза,   чье
нынешнее  состояние  требовало  только   проявлений   почтительности.   Не
потрудившись ответить, он повернулся  к  дворецкому  и  щелкнул  пальцами.
Взволнованный слуга подбежал к Дрефу и положил руку ему  на  плечо.  Юноша
небрежно сбросил ее.
     - Всего одно слово, ваша милость, - настаивал он. - Я умоляю вас.
     "Умоляю" подействовало успокаивающе, и у  маркиза,  похоже,  возникли
какие-то сомнения.
     - Почему бы  и  нет?  -  проговорила  Элистэ,  беспечностью  маскируя
щемящее предчувствие.
     - Ну хорошо, - уступил он. - Только покороче.
     Удивленный ропот пробежал по рядам  серфов  Резкой  бранью  дворецкий
успокоил их, по все же не до конца.
     - Господин, я прошу помиловать серфа Зена сын-Сюбо.  -  Дреф  говорил
быстро, понимая, что терпение хозяина на исходе. - Я умоляю  вашу  милость
смягчить наказание этого серфа, и  вот  по  каким  причинам.  Во-первых  -
сын-Сюбо  молод,  горяч,   слишком   впечатлителен   и   легко   подвержен
сомнительным влияниям Будьте  снисходительны  к  нему,  господин.  Он  уже
осознал свои ошибки и отныне станет умнее. Во-вторых - серф сын-Сюбо  слаб
здоровьем. С раннего детства этот послушный слуга вашей  милости  страдает
припадками и обмороками, учащенным сердцебиением, у  него  случалась  даже
остановка дыхания. Он органически не может выносить  физических  нагрузок.
Вот почему я умоляю вашу светлость проявить великое милосердие, являющееся
отличительной чертой благородных Возвышенных, воздержаться от наказания  и
внять мольбам ослушавшегося, но искренне раскаявшегося слуги.
     Попытка оказалась неплоха, но отцу  она  крайне  не  понравилась.  По
мнению Элистэ, причина была  очевидна  -  Дреф  говорил  слишком  складно,
гораздо лучше самого маркиза. Эти отточенные,  продуманные  фразы  звучали
странно из уст серфа, а плавное красноречие казалось пародией на  разговор
господ. Несмотря на  то  что  Дреф  неукоснительно  соблюдал  все  правила
приличия, употреблял положенные обороты речи, стоял с непокрытой головой в
знак уважения к своему господину и не поднимал глаз,  -  несмотря  на  псе
это, его почтительность не убеждала. Юноше так и не удалось усвоить приемы
раболепия, да он, видимо, и  не  старался.  Его  речь,  внешность,  манеры
раздражали маркиза еще больше. Сверкнув  налитыми  кровью  глазами,  он  с
деланным спокойствием произнес:
     - Ступай прочь.
     Дреф не тронулся с места.
     - Господин, выслушайте меня, - настаивал он, и ропот стоявших  позади
него серфов усилился. - Вы великий, знаменитый и счастливый. Вы  обладаете
богатством, титулом и властью. Вам многое дано - почти все, что ценится  в
этом  мире.  И,  конечно  же,  вам  так  легко   выказывать   щедрость   и
снисходительность к  тем,  кто  менее  вас  обласкан  судьбой.  Молю  вас,
проявите великодушие, окажите милость  Зену  сын-Сюбо  и  тем,  чьи  жизни
вверены вам судьбою.
     Теперь стало еще хуже. Не следовало ему сравнивать власть Возвышенных
со слепым даром судьбы. Намек на возможное непостоянство этой власти  вряд
ли придется по вкусу маркизу. И опять же эта  безукоризненная,  отточенная
речь!
     Побагровев от гнева, маркиз лишь проскрежетал:
     - Назад!
     Дреф тоже покраснел, но продолжал стоять на месте.
     - Господин, этот  ничего  не  стоящий  вам  акт  милосердия  снискает
благодарность и признательность ваших слуг...
     - Они и так  принадлежат  мне  по  праву,  -  ухмыльнулся  маркиз  и,
повернувшись к Борло, приказал: - Веди.
     Тот направился к конюшне.
     - Господин, только подумайте... - попытался снова Дреф, но на сей раз
был остановлен.
     - Довольно! - Рука маркиза крепко сжала рукоять хлыста. - Назад,  или
нам придется наблюдать двойную порку. -  Голоса  он  не  повышал,  но  его
покрытое испариной лицо зловеще потемнело.
     Элистэ смотрела на отца со страхом, смешанным с омерзением.
     Еще  одно  опасное  мгновение  Дреф  оставался   на   месте.   Серфы,
потрясенные, стояли в молчании. Дворецкий  снова  опустил  руку  на  плечо
юноши, и  на  этот  раз  Дреф  позволил  себя  увести.  Элистэ  облегченно
вздохнула и тут же рассердилась. Как он смел так разволновать  и  испугать
ее? Если он ищет неприятностей на свою голову, так ему и надо.
     Из конюшни с плетью в  руках  вышел  Борло  сын-Бюни.  Вместе  с  ним
появился несчастный Зен сын-Сюбо, спокойный, но бледный  как  мел.  Элистэ
сразу его узнала. Она часто видела Зена, но никогда не знала  имени  этого
сдержанного, хрупкого, большеглазого  юноши  лет  девятнадцати,  с  копной
пепельных  волос,  большой,  суживающейся  от  густых  бровей  к  точеному
подбородку головой на длинной  шее  с  выступающим  кадыком.  Его  рубашка
осталась в конюшне, и сейчас  всем  на  обозрение  были  выставлены  узкая
безволосая грудь и худые, костлявые плечи. Трудно понять, что нашла в этом
заморыше рослая Стелли. Но бледное  лицо  Зена  дышало  умом  и  чувством,
возможно, этим все и объяснялось.
     Борло подвел пленника к столбу и приказал ему обхватить столб руками.
Отбросив на минуту  плетку,  кузнец  вынул  из  кармана  длинную  веревку,
накрепко связал запястья жертвы и прикрепил веревку  к  железному  кольцу,
которое висело на дереве  футах  в  шести  над  землей.  Зен  и  не  думал
сопротивляться. Он с детства был приучен  к  повиновению.  Да  и  в  любом
случае громила  кузнец  с  его  железными  мускулами  переломил  бы  юношу
пополам, как тростинку. Прижавшись лбом к столбу, Зен смиренно готовился к
самому худшему.
     Борло отступил назад, подобрал плетку  и  вопросительно  взглянул  на
хозяина. Маркиз наклонил голову. Кузнец повернулся вполоборота, и плеть, с
визгом пронзив воздух, опустилась на голое тело  жертвы.  Элистэ  невольно
вскрикнула. Зен выгнулся, сжав кулаки и прислонившись лицом к  столбу.  Ни
единого звука не вырвалось из его груди. Последовали еще  три  равномерных
удара. Юноша хранил  молчание.  Багрово-красные  рубцы  появились  на  его
спине, но нежная кожа не лопнула. Стало понятно, что Борло сын-Бюни стегал
не в полную силу. Это было бы не так важно, начни  Зен  хныкать,  стонать,
извиваться, как того ожидал маркиз, но жертва  отказывалась  повиноваться.
Еще два трескучих удара - Зен продолжал упрямо молчать.  Веки  его  крепко
сжались, гримаса боли искривила бескровные губы, он  весь  дрожал,  но  не
издавал ни звука. Его упорство граничило с открытым вызовом, и именно  так
воспринял  это  маркиз.  Встретившись  взглядом  с  кузнецом,  он  щелкнул
пальцами. Борло слегка пожал своими  огромными  плечами  и  увеличил  силу
ударов. Свирепо взвизгнув, плеть опустилась на спину Зена, и на  этот  раз
по ней побежала кровавая струйка.  Элистэ  передернуло,  она  отдернулась.
Происходящее, возможно в сочетании с удушающим зноем  и  крепко  затянутым
корсетом, подействовало на девушку, и у  нее  слегка  закружилась  голова.
Однако сейчас было не время  и  не  место  предаваться  дамской  слабости.
Подняв вуаль, Элистэ  глубоко  вздохнула,  но  горячий  воздух  не  принес
облегчения. Раздались глухие звуки еще трех ударов плети по  голому  телу,
но Зен молчал. Тут среди серфов поднялся  взволнованный  ропот,  и  Элистэ
повернула голову.
     Взгляд ее упал  на  Борло  сын-Бюни.  Тот  стоял  неподвижно,  слегка
наклонив голову,  плетка  безвольно  повисла  в  его  руке.  Затем  Элистэ
посмотрела на Зена, чью  спину  пересекали  четыре  кровавые  полосы.  Но,
казалось, это не самое худшее. Что-то здесь было не так, какой-то странной
выглядела реакция Зена на обыкновенную порку. На залитое потом лицо  юноши
легла страшная серая тень, голова откинулась назад,  глаза  и  рот  широко
открылись. Он почему-то напоминал утопленника.  Грудь  несчастного  тяжело
вздымалась, непонятные спазмы терзали  тщедушное  тело.  Спустя  несколько
мгновений колени его подогнулись, и он тяжело  осел,  насколько  позволяли
путы - только они и не дали ему упасть.
     Борло глянул на своего хозяина. Маркиз щелкнул пальцами. Кузнец пожал
плечами и поднял руку.
     - Прекратите! -  к  своему  великому  удивлению  воскликнула  Элистэ.
Несколько серфов уставились на нее, но маркиз сделал вид,  что  ничего  не
слышал. - Отец, этот юноша болен.
     - Притворство, - бросил маркиз, не оборачиваясь.
     - Да нет же, нет! Прекратите это, отец, пожалуйста.
     - Как легко тебя одурачить. - Он вновь щелкнул пальцами и скомандовал
Борло: - Продолжай.
     Плеть взвизгнула, и новая кровавая дорожка побежала по спине  жертвы.
Было непонятно,  почувствовал  ли  это  Зен  сын-Сюбо.  Тело  его  странно
дернулось, но казалось, что сознание покинуло его или вот-вот покинет. Еще
удар - двенадцатый, и последний. Плетка глубоко впилась  в  плоть,  но  на
этот раз реакции не последовало. Не проронив  ни  звука  в  течение  этого
сурового  наказания,  Зен  повис   теперь   на   столбе,   неподвижный   и
бесчувственный.
     Отбросив плетку, Борло подошел к столбу и развязал пленнику руки. Тот
мешком рухнул наземь. Кузнец озадаченно остановился.
     - Продолжай, - повторил маркиз.
     Подхватив свою жертву под мышки, Борло потащил  безжизненное  тело  к
позорному столбу. Элистэ с ужасом смотрела,  как  ноги  Зена  ударяются  о
камни. Ей неудержимо захотелось что-то сделать  или  сказать,  но  она  не
знала, что. Да и как, кроме всего  прочего,  могла  она  обсуждать  прямые
приказания маркиза?
     Но в этом уже не было нужды. Борло еще не дотащил жертву до позорного
столба, когда личный брадобрей и  лекарь  маркиза  Гуэль  Эзуар  вышел  из
своего ряда и склонился над бездыханным  телом.  Встав  на  колени,  Гуэль
послушал сердце, потрогал горло, пощупал пульс и, подняв голову, объявил:
     - Он мертв, господин.
     Серфы встретили это сообщение гробовым молчанием. Тут Элистэ,  против
своего желания, посмотрела на Стелли дочь-Цино, которая  стояла  окаменев,
возможно, еще не осознав происшедшего, затем перевела взгляд  на  маркиза,
на чьем лице не дрогнул ни один мускул.
     - Какова причина смерти? - спокойно осведомился его светлость.
     - Трудно сказать, господин, - ответил Гуэль.
     - Я полагаю, он умер не от потери крови?
     - Нет, господин. Бедный Зен всегда был слабым.
     - А-а. Значит, болезнь у него врожденная, - оживился маркиз.
     - Именно так, господин. Приступы случались у Зена с самого детства.
     - Какого рода приступы?
     - Трудно объяснить, господин. Он был каким-то уж слишком  мрачным,  а
это плохо действовало на организм.
     -  Понятно.  Дефект  внутренних  органов,  а   возможно,   что-нибудь
редкостное. В таком случае ты сделаешь  вскрытие,  дабы  точно  установить
природу заболевания этого серфа. В случае  успеха  я  обследую  аномальные
органы и, может быть, если это будет занимательно, напишу  монографию  для
Королевской Академии.
     Всеобщий вздох ужаса и возмущения пронесся по рядам  серфов.  Элистэ,
пораженная, широко раскрыла глаза. Гуэль продолжал беспомощно топтаться на
месте. В какой-то момент он, казалось, хотел возразить, но затем передумал
и опустил голову в безмолвном согласии.
     - Поскольку при такой погоде тело быстро начнет  разлагаться,  нельзя
терять время. Ты сделаешь все сегодня же вечером, - велел маркиз лекарю.
     Было видно, как Гуэль дрожит, но он лишь молча поклонился. Молчали  и
остальные серфы - все, кроме одного. Во второй  раз  за  этот  вечер  Дреф
сын-Цино осмелился без разрешения обратиться к своему  господину.  Смуглое
лицо Дрефа посерело и походило на безжизненную маску, но  от  него  словно
исходили волны едва сдерживаемой ярости. Выйдя вперед и  как  бы  закрывая
собой труп, он слишком уж спокойно заявил:
     - Решение вашей светлости усугубит страдания родственников  и  друзей
Зена сын-Сюбо. Я уверен, что ваша светлость не хочет этого, и потому прошу
вас позволить похорон