ельно не связанных
с животными. И с короной.
     Кэсерил сочувственно кивнул.
     -- Полагаю, вы знали  беднягу Орико как никто  другой, кроме  разве что
Сары.
     --  Я  виделся  с  ним ежедневно  на протяжении  шести  лет,  и  он был
откровенен со мной до самого конца. Надеюсь, я служил для него утешением.
     Кэсерил заколебался:
     -- Я пришел к выводу, что Орико был в некотором смысле героем.
     -- Да, я тоже об этом думал, -- согласился Умегат и вздохнул. -- Он был
жертвой...
     Дарис подошел собрать со стола пустые чашки.
     --  Спасибо, Дарис, --  сказал Умегат  и  похлопал его по  руке.  Дарис
составил  чашки  и блюдца  на  поднос  и  удалился. Кэсерил  с  любопытством
посмотрел ему вслед.
     -- Вы давно знакомы?
     -- Лет двадцать.
     -- Значит, он был не просто помощником в зверинце... -- Кэсерил перешел
на шепот. -- Он уже тогда был таким?
     -- Нет... когда мы впервые встретились -- еще нет.
     -- Ох.
     Умегат улыбнулся.
     --  Не нужно печалиться, лорд Кэсерил. Все в порядке.  То было вчера. А
это -- сегодня.  Я спрошу у  него  позволения рассказать  вам как-нибудь его
историю.
     -- Я буду польщен подобным доверием.
     -- Все хорошо,  а если  нет, то все  равно каждый день приближает нас к
встрече с нашими богами.
     --  Я почувствовал  это.  Первые  несколько дней...  после  того, как я
увидел богиню,  мне было не по себе. Время и пространство -- как и отношение
к ним -- каким-то образом изменились.
     Раздался тихий стук в дверь. Дарис  впустил  в покои девушку-дедиката в
белых одеждах и книгой в руке.
     --  А-а,  --  просветлел Умегат, -- это моя  чтица.  Поклонитесь  лорду
канцлеру, дедикат, -- и пояснил  Кэсерилу: -- Каждый  день  ко мне присылают
провинившихся дедикатов, чтобы они читали мне в течение часа -- наказание за
легкие нарушения  правил  Дома. Ну,  вы  уже решили, какое  правило нарушите
завтра?
     Девушка застенчиво улыбнулась.
     -- Еще думаю, просвещенный Умегат.
     -- Если ваше воображение иссякнет, я  покопаюсь в воспоминаниях  юности
-- вдруг вспомню что-нибудь еще. Девушка показала Кэсерилу книгу.
     -- Я думала, что придется читать нудную теологию, а мне велели принести
вот эти истории.
     Кэсерил  с  интересом  посмотрел  на  книгу. Судя по  марке  печатника,
издание было ибранское.
     -- Занимательная  книга,  --  сказал  Умегат.  --  Автор путешествует с
группой паломников, которые по  очереди  рассказывают свои истории. Очень...
э-э... поучительно.
     --  На самом деле, милорд, -- прошептала девушка-дедикат,  -- некоторые
из них совершенно непристойные.
     --  Я  чувствую  необходимость  стряхнуть  пыль  с  проповеди  Ордолла,
посвященной  урокам  плоти.  И  пообещал  дедикату  походатайствовать  перед
Бастардом о снятии с нее епитимьи,  в качестве  компенсации  за ее стыдливый
румянец. Боюсь, она  верит, что  мое  ходатайство будет успешным, --  Умегат
улыбался во весь рот.
     --  Я... гм... был  бы крайне признателен, если б вы дали  мне почитать
эту  книгу,  когда закончите ее изучение, --  с надеждой  в  голосе произнес
Кэсерил.
     -- Я пришлю ее вам, милорд.
     Кэсерил попрощался  и  вышел. Он пересек  храмовую площадь и направился
вверх по холму. Однако не  доходя до Зангра, он свернул  к городскому дворцу
провинкара  Баосии. Здание,  сложенное  из  больших  серых  камней,  немного
походило  на  дворец  Джироналов,  но  отличалось  чуть меньшим  размером  и
отсутствием окон на первом этаже. Окна второго этажа были защищены железными
решетками.  Дворец  снова был открыт --  приехали  хозяева, и у  них гостили
сейчас старая провинкара  и леди  Иста, прибывшие из Валенды. Гулкая пустота
комнат заполнилась шумом и суматохой. Кэсерил представился, и его немедленно
препроводили внутрь. Привратник  провел его в солнечную  комнату  на верхнем
этаже в задней  части  дома. Там,  на  маленьком балконе  с витыми железными
перилами, выходившем на зеленый сад,  он обнаружил вдовствующую  рейну Исту.
Она отпустила свою компаньонку и  предложила Кэсерилу освободившееся кресло.
Сегодня тусклые волосы Исты были аккуратно заплетены в косы и убраны наверх.
Лицо ее заметно  посвежело, и даже  платье, казалось, сидело  на  ней  лучше
обычного.
     -- Здесь очень мило, -- заметил Кэсерил, устраиваясь в кресле.
     -- Да, мне тоже нравится эта комната. Я жила  здесь еще девочкой, когда
мой отец брал нас с собой в столицу. Правда, это случалось нечасто. А больше
всего  мне  нравится,  что  отсюда не  видно Зангра, --  она  посмотрела  на
раскинувшийся внизу пышный сад.
     --  Вы  были  вчера  на  ужине  во  дворце,  -- вчера он  успел  только
обменяться  с  ней  формальными  любезностями; Иста поздравила  его с  новым
назначением и обручением и покинула  Зангр очень рано. -- Должен сказать, вы
отлично выглядели. Исель была рада.
     Она наклонила голову.
     -- Я там ела, чтобы доставить ей удовольствие, но спать там я не могу.
     -- Думаю,  призраки  по нему  еще  бродят,  но,  к  моему  глубочайшему
облегчению, я их больше не вижу.
     -- Я тоже не вижу, ни глазами, ни внутренним  зрением, но чувствую  их,
как холод, исходящий от стен. А может, мою душу холодят воспоминания, -- она
обхватила руками плечи, словно пытаясь согреться. -- Зангр мне отвратителен.
     -- Теперь  я понимаю несчастных призраков гораздо лучше, чем в те  дни,
когда они внушали мне страх, -- нерешительно признался Кэсерил.  -- Тогда  я
думал,   что   их  неприкаянность   и   постепенное  разрушение   вследствие
отверженности богами --  это проклятие, а теперь  мне кажется,  что  это  --
милосердие. Когда  боги забирают души в свой  мир, те  помнят  себя... разум
воспринимает  прошлую  жизнь  всю  сразу,  одновременно,  подобно  тому  как
воспринимают мир боги, с почти ужасающей ясностью и четкостью  воспоминаний.
Для  некоторых... такой  рай  невыносим, едва  ли не хуже ада. Поэтому  боги
даруют им забвение.
     -- Забвение.  Теперь оно  кажется мне  настоящим  раем.  Думаю, я  буду
молиться, чтоб боги сделали меня призраком. "Боюсь, в этой милости вам будет
отказано". Кэсерил откашлялся.
     -- Вы знаете, что проклятие с Исель, Бергона и всего Шалиона уже снято?
     -- Да, Исель рассказала мне об этом, но я и сама почувствовала, как оно
отпустило меня. Мои  фрейлины  в  этот миг помогали мне одеться  к  утренней
молитве  Дня Дочери. Не произошло ничего такого, что  можно было  бы увидеть
или услышать, но  с моего разума словно спала пелена тумана. Я не  понимала,
насколько глубоко  была погружена в это черное облако, пока не  освободилась
от  его тяжести. Мне тогда стало очень грустно, потому что я  решила, что вы
умерли.
     --  Я  действительно умер, но леди вернула меня в  мир. Точнее,  в  мое
тело; мой друг Палли утверждает, что она при этом расположила мою душу вверх
ногами, -- на его лице мелькнула улыбка.
     Иста отвела взгляд.
     -- Исчезновение проклятия обострило мою  боль, но  сделало ее  какой-то
далекой. Это очень странное чувство. Кэсерил снова откашлялся.
     -- Леди Иста, вы  были правы  в  отношении  пророчества.  Три смерти. Я
ошибся, решив, что замужество  спасет  Исель  от  проклятия.  Кроме того,  я
боялся.  Ваш  способ  казался  мне очень жестоким. Но,  несмотря ни на  что,
милостью леди он оказался правильным.
     Она кивнула.
     -- Я бы сделала это  сама,  если  бы могла. Но  моя  жертва  не была бы
принята, -- в ее голосе послышалась горечь.
     --  Нет, те  давние события -- еще не  причина принять вашу  жертву, --
запротестовал Кэсерил.  --  То есть они  важны, безусловно, но  не в  данном
случае. Вы  смогли бы сделать  это, используя только  оболочку души, а не ее
содержание. Вам нужно было стать чашей, чтобы позволить наполнить себя. А вы
-- меч. Вы всегда были мечом. Как ваша мать и ваша дочь  -- сталь передается
женщинам вашего рода от одной к  другой. Я понял, почему раньше я никогда не
замечал святых. Мир не  разбивается об их волю,  словно волны о скалы,  и не
обтекает  их,  рассеченный, как вода  кораблем. Наоборот  -- они податливы и
мягки, и это позволяет им тихо проплывать сквозь миры, подобно рыбам.
     Она подняла брови то ли в знак согласия, то ли несогласия -- Кэсерил не
понял, -- то ли вовсе с легкой насмешкой.
     --  Что  вы теперь собираетесь  делать?  --  спросил он. --  Сейчас вам
значительно лучше.
     Она пожала плечами.
     --  Моя мать слабеет.  Думаю, нам пора поменяться местами -- теперь моя
очередь ухаживать за ней в замке Валенды,  как раньше она ухаживала за мной.
Я предпочла бы уехать куда-нибудь, где никогда не была раньше, и  не хочу ни
в Валенду, ни в Кардегосс. Хочу туда, где нет воспоминаний.
     С этим Кэсерил спорить не мог. Он вспомнил Умегата, который не то чтобы
был сильнее ее духовно, но  так привык нести потери  и терпеть горе, что они
превратились для него едва ли не в обыденность. У Исты еще было  впереди лет
двадцать жизни, чтобы  достичь  подобного равновесия. Умегат  в ее возрасте,
когда ему пришлось врачевать изуродованного пытками друга, должно быть, тоже
отгораживался  от мира,  как  она,  плакал и  стенал и впадал  в отчаяние от
молчаливого бездействия богов.
     -- Я хочу познакомить вас с моим другом Умегатом, -- сказал он Исте. --
Он был святым,  призванным охранять Орико. Сейчас он бывший святой, как вы и
я. Думаю... вам будет о чем поговорить.
     Она  только повела  рукой, не вдохновленная этим предложением,  но и не
отвергая его. Кэсерил решил обязательно устроить им встречу.
     Пытаясь вернуться  к более  радостным  темам, он  стал  расспрашивать о
коронации  Исель, ради  которой  Иста  и  гордая  провинкара  и  приехали  в
Кардегосс. Кэсерил  уже выслушал рассказы о ней от четырех или пяти человек,
но ему еще не надоело узнавать подробности. Иста немного повеселела, радость
за дочь осветила  ее лицо  и заблестела в  глазах.  О  смерти Тейдеса они по
обоюдному молчаливому  согласию не упоминали. Не стоило касаться свежих ран,
ибо они еще  кровоточили. О потерянном  мальчике  можно поговорить  и потом,
когда пройдет достаточно времени и раны  заживут. Наконец Кэсерил поклонился
и пожелал  Исте хорошего дня.  И  тогда леди, вдруг встрепенувшись, поспешно
наклонилась к нему и впервые коснулась его руки.
     -- Кэсерил, благословите меня перед уходом.
     Он растерялся.
     -- Леди,  я теперь не более  святой, чем  вы, и уж  точно не бог, чтобы
благословлять по собственному желанию...
     Хотя... он ведь и принцессой не был, когда подписывал в Ибре договор от
ее имени. "Леди Весны, если мне удалось послужить тебе, верни мне  свой долг
сейчас". Он облизал губы.
     -- Но я попробую.
     Он наклонился к Исте и  положил  ладонь на  ее  белый  лоб. Он не знал,
откуда взялись слова, которые полились из его уст словно сами собой:
     -- Это истинное пророчество, такое же истинное, какое получили когда-то
вы. Когда души возродятся в сиянии, ваша не будет ни отвергнута, ни потеряна
-- она  станет украшением божественных садов.  Там  будут цениться даже ваши
грехи, а ваша боль станет священной.
     Слова иссякли; он умолк  и  выпрямился. Его пробила  дрожь. "Это хорошо
или плохо? Может, я глупец?"
     Глаза   Исты   наполнились   слезами.   Руки  на   коленях   оставались
неподвижными. Неловко,  как  ребенок, который только  учится двигаться,  она
кивнула, принимая благословение. И сказала дрожащим голосом:
     --  Для человека, считающего себя  дилетантом,  у вас получается весьма
неплохо.
     Кэсерил  кивнул  в ответ,  улыбнулся, попрощался и вышел. Оказавшись на
улице, он повернул к холму  и  широким шагом стал подниматься по склону. Его
дамы уже заждались.