Настоятель  посмотрел  на  Кэсерила  с  легким  испугом  и недоумением;
служительница Клара понимающе скривила губы. "Умегат хмыкнул бы", -- подумал
Кэсерил. Он начал понимать,  почему рокнарскому святому нравилось беседовать
с ним. Только святые могли так шутить насчет богов, потому что они знали  --
богам все равно, шутка это или вопль отчаяния.
     --  Да,  но  Умегат считал, что  леди  сохранила вам жизнь  с  какой-то
необычайной целью. Вы... вы не догадываетесь, с какой?
     -- Настоятель, я ничего не знаю об этом, -- голос  Кэсерила дрогнул. --
И я...
     -- Да? -- подбодрил Менденаль.
     "Если  я  скажу  это  вслух,  то рассыплюсь в прах, не сходя  с места".
Кэсерил облизнул губы,  проглотил комок в горле. Когда  ему  удалось наконец
выдавить из себя какие-то звуки, они оказались хриплым шепотом.
     -- Я очень боюсь.
     --  Ох, --  после долгой паузы  пробормотал  настоятель, -- да...  я...
понимаю, что это может... Ох, только бы Умегат пришел в себя!
     Акушерка Матери смущенно откашлялась.
     -- Милорд ди Кэсерил?
     -- Да, служительница Клара?
     -- Мне кажется, у меня для вас сообщение.
     -- Что?
     -- Великая Мать  прошлой  ночью явилась мне во сне.  Я была  не  совсем
уверена, так как во сне часто вижу отражения своих дневных дел и мыслей, а о
ней я думаю постоянно. Я собиралась сегодня посоветоваться с Умегатом... Она
сказала мне... она сказала... -- Клара вздохнула и продолжила уже спокойнее:
-- "Передай верному  посланцу моей Дочери, чтобы он больше всего остерегался
отчаяния".
     -- Да? И что?..
     Проклятье!  Боги будут теперь посылать  ему сообщения через сны  других
людей? Он предпочел бы что-нибудь менее загадочное. И более практичное.
     -- Это все.
     -- Вы уверены? -- спросил Менденаль.
     -- Ну...  может,  она  сказала,  верному пажу ее Дочери. Или коменданту
крепости.  Или капитану. Или  всем  четырем  сразу... я не  очень-то  хорошо
помню.
     -- Если это так, то кем могут  быть  эти оставшиеся трое? -- озадаченно
поинтересовался настоятель.
     Воспоминание  о словах провинкары,  сказанные ему  в  Валенде,  прожгло
Кэсерила холодом до самых внутренностей, терзаемых болью.
     -- Это...  я, настоятель.  Это я, --  он поклонился  Кларе и  сказал, с
трудом  шевеля занемевшими  вдруг губами:  -- Спасибо, Клара. Помолитесь  за
меня вашей леди.
     Она ответила молчаливой понимающей улыбкой и легким кивком.
     Оставив служительницу Матери ухаживать за  Умегатом, старший настоятель
Кардегосса  извинился  и собрался идти к  рею Орико.  Он смущенно  пригласил
Кэсерила   проводить  его  до   ворот  Зангра.  Кэсерил  был  благодарен  за
приглашение  и охотно последовал за Менденалем. Его давешняя ярость и  страх
уже  прошли, оставив  после  себя  слабость  и  головокружение. На  ступенях
лестницы колени у него подогнулись, но благодаря тому, что Кэсерил  держался
за перила, он не упал, а только споткнулся. Менденаль настоял, чтобы Кэсерил
устроился в его  носилках, а сам пошел рядом. Кэсерил чувствовал себя полным
дураком; он был и смущен, и крайне признателен.
     Разговор, которого так страшился Кэсерил, состоялся только после ужина.
Паж передал  ему вызов  принцессы, и Кэсерил  неохотно  поднялся  в гостиную
Исель. Она выглядела усталой,  при ней была только Бетрис. Принцесса указала
своему секретарю на кресло. Свечи ярко горели, но свет, отражавшийся во всех
настенных зеркалах, не мог разогнать нависшую над девушкой тень.
     -- Как себя чувствует Орико? -- первым делом спросил Кэсерил.
     Девушки даже  не спускались к  ужину,  оставшись с рейной  и лежавшим в
постели реем.
     Бетрис ответила:
     -- Вечером он, похоже, успокоился, когда обнаружил, что не совсем ослеп
-- правым глазом  он видит пламя свечи. Но он не  может толком помочиться, и
врач беспокоится, что отеки будут увеличиваться. А он  и так весьма отекший.
Даже распухший.
     Она в волнении прикусила губу.
     Кэсерил кивнул и обратился к принцессе:
     -- Вы видели Тейдеса?
     Исель вздохнула.
     -- Да, как раз после того, как канцлер устроил ему хорошую головомойку.
Тейдес был слишком разгневан, чтобы рассуждать разумно. Ведет себя прямо как
малое дитя. Жаль, что он уже слишком  большой, чтобы залепить ему  пощечину.
Отказывается от  еды, швыряет  в слуг чем под руку  попадет, а теперь, когда
ему позволили покинуть его комнату, не желает выходить. С ним нельзя  ничего
поделать, пока он в таком состоянии, лучше оставить его в  покое. Завтра ему
полегчает, -- тут  ее глаза прищурились,  и она сжала губы. -- Ну, милорд, а
теперь скажите-ка  мне, как давно вы знаете о черном проклятии, нависшем над
Орико?
     -- Сара наконец-то поговорила с вами, да?
     -- Да.
     -- Что именно она сказала?
     Исель  поведала  ему почти  точную  историю Фонсы  и Золотого Генерала,
завершавшуюся  тем, как от  Иаса  к Орико  перешли по наследству злой рок  и
неудачи в делах. Но ни о себе, ни о Тейдесе она не упомянула.
     Кэсерил задумчиво провел по подбородку костяшками пальцев.
     -- Что же, значит, вы знаете примерно половину.
     -- Меня не устраивает половина, Кэсерил.  Я  вынуждена делать выбор, не
имея нужных для  этого знаний, а потом мир будет судить меня и объяснять мои
ошибки моей молодостью  и  принадлежностью к женскому  полу, как  будто  это
является оправданием  невежества. Невежество -- не глупость, но очень на нее
похоже.  А  я  не  люблю чувствовать себя  дурой, -- в  последних  словах ее
отчетливо послышались стальные нотки.
     Кэсерил  виновато опустил  голову. Ему хотелось плакать о  том,  что он
сейчас потеряет.  Он так долго молчал вовсе не  для того, чтобы огородить ее
невинность -- и невинность Бетрис -- от этого знания, и совсем не  из страха
быть арестованным. Он боялся потерять рай общения с ними, их уважение, и уже
чувствовал себя  плохо, видя смятение в глазах девушек, готовых  услышать от
него нечто ужасное. "Трус. Говори же наконец".
     --  Впервые  я узнал о проклятии через два дня  после  смерти Дондо  от
грума  Умегата,  который, кстати,  вовсе не  грум,  а  настоятель  Бастарда,
святой, управлявший магией зверинца для поддержания жизни Орико.
     Глаза Бетрис расширились.
     -- Ох. Я... он мне всегда нравился. Как он себя чувствует?
     Кэсерил махнул рукой.
     -- Плохо. Все еще без сознания. А что еще хуже -- он... -- ему пришлось
сглотнуть комок в горле. "Вот оно". -- Он перестал светиться.
     --  Перестал  светиться? -- не поняла Исель. --  Я  и не  знала, что он
начал это делать...
     -- Да, я понимаю. Вы не можете видеть его сияние. Это как раз то, о чем
я  вам не говорил.  Смерть Дондо... --  Кэсерил глубоко  вздохнул. --  Это я
принес в жертву ворона и крысу и молился Бастарду о его смерти.
     -- Ага, так я и думала, -- сказала Бетрис, выпрямляясь.
     -- Да,  но  вы не знаете, что  моя  молитва  не осталась без ответа.  Я
должен  был  умереть той  ночью  в башне Фонсы.  Но была  услышана молитва и
другого просителя. Исель, полагаю, -- и он кивнул принцессе.
     Ее губы приоткрылись, и принцесса прижала руку к груди.
     -- Я молилась Дочери, чтобы она освободила меня от Дондо.
     -- Вы  молились, и Дочь освободила меня, -- и он  горько добавил: -- Но
не  от Дондо. Вы видели, как  на его похоронах боги отказались ответить, кто
принял к себе его душу?
     --  Да, и  это значит, что он  проклят, изгнан, заперт в этом мире,  --
подтвердила  Исель.  --  Половина   придворных  боится,  что  он  бродит  по
Кардегоссу, и пытается защититься от чего разными амулетами.
     -- Он  в  Кардегоссе, да.  Но  не бродит. Большинство  неприкаянных душ
привязаны к месту своей гибели. Душа же Дондо привязана к его  убийце, -- он
закрыл  глаза, не в силах видеть их побледневшие лица. --  Вы знаете  о моей
опухоли. Только это не опухоль. Вернее,  не только опухоль. Во мне находится
попавшая  в ловушку душа Дондо.  Вместе с  демоном, который, судя по  всему,
переносит свое  заточение  с благословенным спокойствием. Но Дондо  не может
замолчать. Он кричит на меня каждую  ночь, -- Кэсерил снова открыл глаза, но
не осмелился поднять их.
     -- Все  эти  магические деяния открыли во мне некое  внутреннее зрение.
Оно  есть  у Умегата, у еще одной маленькой святой Матери в  Кардегоссе и  у
меня. У Умегата...  было белое свечение. Мать Клара испускает легкий зеленый
свет.  Они оба говорили мне, что я тоже сверкаю  и сияю --  белым  и голубым
светом, --  наконец он заставил себя поднять голову и встретил взгляд Исель.
-- И  я вижу проклятие Орико, как  темную тень. Исель, послушайте, это очень
важно. Не думаю, что Сара знает  об этом. Тень не только на Орико -- она  на
вас и на Тейдесе. Похоже, все потомки Фонсы отмечены этим мраком.
     После короткой паузы, сидя прямо и спокойно, Исель сказала лишь:
     -- Это имеет определенный смысл.
     Бетрис  исподтишка изучала Кэсерила. Застежка  пояса свидетельствовала,
что живот его ничуть  не вырос, но под ее взглядом  Кэсерил  чувствовал себя
чудовищем. Он немного наклонился вперед и слабо улыбнулся.
     --  И как же вам  избавиться от этого... призрака? -- медленно спросила
Бетрис.
     -- Хм... как я  понял,  если меня убьют,  моя душа выпустит их из моего
тела, и демон, выполнив свою миссию, вернется к господину с обеими душами. Я
так думаю. Меня слегка беспокоит, вдруг демон попытается схитрить и заманить
меня в ловушку, чтобы я поскорее погиб, -- у него-то одна мысль в голове, он
хочет  домой.  Или вдруг  рука леди  разожмется -- демон тогда освободится и
вытащит мою душу из тела.  Результат будет одинаковым, -- он решил не пугать
девушек теорией Роджераса.
     -- Но, лорд  Кэс,  вы не понимаете!  Я  хочу  знать, как избавиться  от
этого, чтобы вы не умерли!
     -- Мне бы  тоже хотелось  это знать, --  вздохнул Кэсерил. Он с усилием
выпрямил спину и сумел изобразить довольно естественную  улыбку. -- Впрочем,
это не важно. Я  обменял свою жизнь на  смерть  Дондо по собственной воле  и
получил то, что должен был получить. Платеж по счету немного отсрочен, но не
отменен. Леди держит  меня в  живых,  чтобы  я сослужил  ей какую-то службу,
закончил  какие-то дела.  Иначе  мне  следовало  бы  покончить  с  собой  от
омерзения и завершить начатое.
     Исель сузила глаза и выпрямилась.
     -- Лорд Кэсерил, в  таком случае я не освобождаю вас  от службы мне. Вы
меня слышите?
     Его улыбка на мгновение потеплела...
     -- Ох.
     -- Да, -- сказала Бетрис, -- не думайте, что нас начнет тошнить, потому
что в вас... кто-то  живет. То есть...  э-э...  ведь считается,  что мы тоже
когда-нибудь разделим  наши тела  с новым  существом и новой душой. И это не
делает нас ужасными, -- она немного замялась, приведя такое сравнение.
     Кэсерил, несколько смущенный этой параллелью, мягко произнес:
     -- Да, но Дондо?
     Каждый, кого  когда-то убил Кэсерил, жил теперь  в  его  памяти и всюду
следовал за ним. "Так мы носим наши грехи".
     Исель вдруг прижала пальцы к губам.
     -- Кэсерил, он ведь не может выйти, правда?
     -- Я молюсь  леди,  чтобы ему это  не  удалось.  Самое  страшное -- это
мысль, что он может просочиться в мой разум. Даже хуже, чем... не важно. Ох,
я вспомнил, что должен сказать вам еще кое-что  о привидениях, -- он вкратце
повторил слова настоятеля о том, что его тело должно быть сожжено до заката,
и  объяснил, почему. Покончив  с  этим, он почувствовал странное облегчение.
Девушки были  испуганы, но слушали внимательно; он подумал, что у них хватит
смелости  исполнить требуемое. И  Кэсерилу стало стыдно, что он сомневался в
силе духа своих подопечных.
     --  Послушайте, принцесса,  --  продолжил  он,  --  проклятие  Золотого
Генерала пало на потомков Фонсы, но  Сара  тоже имеет темную тень рока. Мы с
Умегатом решили, что она получила ее, выйдя замуж.
     -- Ее жизнь из-за этого и впрямь стала ужасной, -- согласилась Исель.
     -- Таким образом, рассуждая логически, вы можете, выйдя замуж, оставить
проклятие позади. В любом случае это шанс. Надежда. Мне кажется, нам следует
как можно  скорее заняться этим  вопросом  --  я  хочу,  чтобы вы  уехали из
Кардегосса, от проклятия, вообще из Шалиона как можно скорее.
     -- Пока двор в таком смятении, приготовления к свадьбе и  переговоры...
--  она резко оборвала фразу. -- Но... а  как  же Тейдес?  И  Орико?  И  сам
Шалион?  Неужели я должна бросить все, как генерал, который, проиграв битву,
бежит с поля боя?
     -- Главнокомандующий отвечает не  за  одну-единственную битву. Если она
проиграна  -- если генералу  не  удалось  ничего сделать в этот  раз, --  он
должен сохранить силы, чтобы выиграть следующий бой, а потом и всю войну.
     Исель в сомнении нахмурилась, обдумывая его слова.
     -- Кэсерил, как вы  считаете, мои мама и бабушка знают о проклятии,  об
этой черной тени, что нависает над нами?
     -- Насчет бабушки не скажу -- не знаю, а вот ваша мать...
     Если Иста видела призраков Зангра, значит, в течение  какого-то времени
она владела внутренним зрением. Что это может значить?
     --  Ваша мать  кое-что знает,  но  не имею  представления,  как  много.
Достаточно,  в любом случае, чтобы  одна мысль о вашей  поездке  в Кардегосс
приводила ее в ужас.
     -- Я думала,  что она просто очень  нервная, -- голос Исель упал. --  Я
считала ее сумасшедшей, как шептались слуги, -- она  нахмурилась сильнее. --
Мне нужно о многом подумать.
     Она надолго  замолчала.  Кэсерил  встал  и  вежливо пожелал обеим дамам
спокойной ночи. Принцесса рассеянно кивнула. Бетрис сложила ладони и присела
в книксене; в глазах ее стояла боль.
     -- Подождите,  -- внезапно  окликнула его Исель.  Кэсерил был уже около
двери.  Он  обернулся;  принцесса  вскочила  с кресла, подбежала  к  нему  и
схватила за руки. -- Вы слишком высокий. Наклонитесь, -- скомандовала она.
     Повинуясь, Кэсерил наклонил  голову.  Принцесса встала  на  цыпочки. Он
изумленно  заморгал, когда юные губы запечатлели традиционный поцелуй на его
лбу, затем на  каждой ладони; а потом Исель опустилась на пол, вся в  ворохе
ароматного  шелка,  и  Кэсерилу  оставалось  только  разинуть  рот  в  немом
протесте, когда  она  с той же  непоколебимой решимостью  поцеловала  и  его
обутые в сапоги ноги.
     -- Вот, -- сказала  она, поднимаясь и вздергивая подбородок.  -- Теперь
вы свободны.
     По лицу Бетрис  бежали слезы. Слишком потрясенный, чтобы вымолвить хоть
слово, Кэсерил низко поклонился и удалился к себе, к очередному беспокойному
бдению в постели.

        "19"

     На следующий  день Зангр  показался Кэсерилу до странного тихим.  После
смерти  Дондо  придворные были  встревожены, но  и  возбуждены  при  этом  и
перешептывались по всем углам. Теперь же стих даже шепот. Те, у кого не было
срочных дел,  не показывались  вовсе, а  те, кому нужно  было выполнять свою
работу, делали ее в торопливой напряженной тишине.
     Исель и Бетрис провели день в  башне Иаса с Орико и Сарой. На  рассвете
Кэсерил  и мрачный управляющий замком наблюдали за  сожжением и захоронением
убитых  зверей.  Весь  оставшийся  день  Кэсерил  чередовал  слабые  попытки
разобраться  в  ворохе документации  на рабочем столе с  походами в храмовый
госпиталь. Состояние Умегата не менялось, лицо оставалось серым,  дыхание --
хриплым. Навестив его во второй раз, Кэсерил прошел в храм, где помолился --
распростершись на  полу, шепотом --  у каждого  из пяти алтарей  по очереди.
Если он  и  в  самом  деле был болен  этой  болезнью -- святостью,  будь она
проклята, -- должно же это хоть чем-то помочь!
     "Боги совершают чудеса не ради  нас,  а только ради самих себя", -- так
говорил  Умегат. Но Кэсерилу казалось, что всякая сделка  должна  иметь  две
стороны.  Ведь  если люди перестанут предлагать богам свою  свободную  волю,
чтобы  те могли творить чудеса, что  тогда останется  делать богам, а?  "Ну,
случись такое,  для  начала  я паду  мертвым". Вот так. Кэсерил долго  лежал
перед алтарем леди Весны,  но слова не шли с языка, даже губы не шевелились.
Смущенный, пристыженный, отчаявшийся?  В  общем, молчал он или говорил, боги
отвечали ему одинаковой глухой тишиной все пять раз подряд.
     Поднимаясь  по  холму,  Кэсерил  встретил ди Джоала  и  еще  одного  из
приспешников  ди Джиронала, входивших  в его дворец,  и вспомнил, как  Палли
настаивал, не  разрешая ему выходить одному. Рука ди Джоала стиснула рукоять
меча,  но  не  сделала  движения   высвободить   клинок;  враги   разошлись,
обменявшись на почтительном расстоянии вежливыми сухими кивками.
     Вернувшись  в  кабинет, Кэсерил  потер  пульсировавшие  болью  виски  и
задумался, что делать  с  замужеством  Исель.  Принц  Бергон Ибранский,  да.
Парень как  парень,  лучше многих других,  по мнению Кэсерила.  Но последние
события  при  дворе  Шалиона  не  давали  возможности  вступить  в  открытые
переговоры,  следовало отправить секретного  посланника.  И быстро. Мысленно
пробежав список придворных, способных дипломатично решить вопрос, он не смог
остановиться ни на ком, кто внушал  бы ему достаточное  доверие. Перебрав же
куда  более короткий  список  тех, кому мог доверять, он  не нашел в  нем ни
одного опытного дипломата.  Умегат был нездоров. Настоятель Менденаль не мог
уехать  тайно. Палли? Марч ди Паллиар, во всяком случае, знатный дворянин, к
нему в Ибре должны отнестись с уважением. Кэсерил попытался представить себе
честного  Палли,  ведущего  переговоры с Лисом,  и застонал.  Может... может
быть, послать  Палли, подробнейшим образом расписав ему, как и что он должен
говорить?..
     "Нужда заставляет  действовать".  Необходимо  завтра же  обсудить это с
Палли.
     Кэсерил на  коленях  молился перед  сном, чтобы боги  избавили  его  от
ночных кошмаров, в которых  он уже три ночи подряд видел, как Дондо обретает
у него  в животе жизнь и  плоть, а потом, одетый в неведомо откуда взявшиеся
погребальные одежды, мечом прорубает  себе  путь наружу.  Должно  быть, леди
услышала  его  мольбу; Кэсерил  проснулся  перед рассветом  с головной болью
после нового кошмара. На этот раз  Дондо удалось посадить душу  Кэсерила  на
свое место, а самому улизнуть, завладев его телом. Затем злодей пробрался  в
женские покои, в то время как Кэсерилу  оставалось лишь беспомощно смотреть.
К ужасу Кэсерила, когда он, задыхаясь, вернулся в предрассветный сумрак яви,
плоть его была болезненно возбуждена.
     Так был ли  Дон до заключен в темное  узилище,  куда  не  проникали  ни
звуки,  ни  ощущения?  Или он  присутствовал  при всем,  как незримый шпион?
Кэсерилу даже не мечталось, что он  занимается любовью с Бе... с женщиной, с
тех  пор, как на  него свалилось это проклятое колдовство; он представил это
сейчас -- тесно сплетенный квартет под одеялом и содрогнулся.
     Ему вдруг  страстно захотелось выброситься  в окно.  Он может просунуть
плечи и нырнуть вниз; полет будет прекрасным, а смерть... быстрой. Можно еще
взять нож и полоснуть по запястьям или  по горлу, или пронзить им живот, или
все  сразу...  Он  сел,  моргая,  и  обнаружил  полдюжины  призраков,  алчно
толпившихся  над  ним,  словно  стервятники  над  трупом  павшей  лошади. Он
зашипел,  отшатнулся и замахал руками, отгоняя их.  Будет ли  для  призраков
привлекательным тело  с  размозженной  головой? С точки зрения настоятеля --
вполне. Что ж, самоубийство, похоже, исключалось -- из-за этой омерзительной
свиты. Страшась  уснуть,  он выбрался  из постели  и отправился умываться  и
одеваться.
     Возвращаясь с завтрака в банкетном зале, который посетил  исключительно
по привычке, Кэсерил наткнулся на лестнице на запыхавшуюся Нан ди Врит.
     --  Миледи  просит  вас  немедленно  подняться  к  ней,  --  с   трудом
проговорила Нан.  Кэсерил кивнул. -- Не  у  нее в  покоях, -- добавила  она,
увидев,  что  он, поднявшись на  второй  этаж, собирается  идти  выше. --  В
спальне принца Тейдеса.
     --