ая женщина среднего возраста
в зеленых  одеждах Матери. Она светилась,  словно свеча,  прикрытая  зеленым
стеклом. Один раз она мельком посмотрела  на Кэсерила, затем снова  перевела
взгляд на дирижировавшего священника.
     Кэсерил наклонился к Нан и прошептал:
     --  Вы не  знаете,  кто эта женщина из служителей Матери -- вон  там, в
конце второго ряда? Нан ди Врит шепотом отвечала:
     -- Одна из акушерок Матери. Говорят, очень хорошая.
     -- А-а.
     Когда выпустили священных животных, толпа замерла. Было не совсем ясно,
кто из богов заберет себе душу Дондо ди Джиронала. Генералами  Дочери был  и
отец, и дед Дондо, да и  сам он умер, находясь у  нее  на  службе.  В юности
Дондо служил в ордене Сына офицером. У него были внебрачные дети,  но были и
две  дочери от  его покойной первой жены, оставленные на попечение приюта. И
--  хотя  никто  не говорил  подобное  вслух  --  если его  душу унес  демон
Бастарда, она по  праву  принадлежала  и этому  богу.  Служительница  Дочери
выступила вперед и по знаку  настоятеля  храма  Святого  Семейства Менденаля
отпустила  голубую   сойку.  Птица  уселась  обратно  на  рукав,  вцепившись
коготками в ткань.  Служительница вопросительно посмотрела  на  Менденаля и,
повинуясь его нахмуренным бровям и кивку в сторону гроба, попыталась, хотя и
без особого желания, еще  раз  отправить птицу в полет.  Но  птица  явно  не
собиралась никуда лететь. Тогда, под взглядом старшего настоятеля, она взяла
сойку  в Руки и посадила прямо на грудь  Дондо.  Но как только служительница
убрала  руки, сойка подняла  хвост, уронила на покойника  кучку помета  и  с
пронзительным криком  полетела ввысь. Трое мужчин  рядом с Кэсерилом  начали
перешептываться, но  от смеха их удерживал грозный вид канцлера. Глаза Исель
полыхали серо-голубым  огнем, она вынуждена была  опустить их долу;  аура ее
возбужденно переливалась.
     Служительница, отступив  назад и гордо  вздернув подбородок, следила за
парившей в вышине сойкой.
     Та уселась на  крышу и  еще  раз пронзительно закричала.  Служительница
посмотрела на настоятеля, тот махнул рукой; тогда она вытянула руку, пытаясь
призвать птицу к себе.
     Зеленая птица Матери тоже отказалась  покинуть свою хозяйку. Настоятель
Менденаль  не  решился повторить  с позором провалившийся эксперимент и  дал
служительнице в зеленых одеждах знак, что она может отступить на свое место.
Служитель Сына подтащил лиса  к  самому  изножью гроба; зверь наморщил нос и
чихнул. Затем, скребя по мостовой черными когтями,  потянул служителя назад.
Настоятель позволил удалиться и ему.
     Толстый  серый  волк сидел неподвижно,  вывалив  из  приоткрытой  пасти
большой красный язык. Он  только тяжко вздохнул, когда его служитель потянул
за серебряную  цепочку, понуждая его  встать.  Шепот пролетел по толпе: волк
улегся на брюхо, широко растопырив лапы. Служитель Отца опустил руки и встал
рядом;  его  взгляд, обращенный  к  Менденалю, кричал:  "Я  не имею  к этому
отношения!" Менденаль не спорил.
     Все повернулись к одетой в белоснежную мантию служительнице  Бастарда с
ее крысами.  Губы  канцлера ди Джиронала сжались и побледнели от  бессильной
ярости, но он ничего не мог  ни сказать, ни  сделать. Леди в белом вздохнула
и, шагнув к гробу,  опустила священных животных на грудь Дондо  в знак того,
что  ее  бог  принимает  его  отвергнутую  остальными  богами,  проклятую  и
опозоренную душу.
     Как только  ее  руки  выпустили  шелковистые  белые  тельца, обе  крысы
бросились к противоположным  сторонам гроба, словно выпущенные из катапульты
Служительница метнулась сначала  вправо, потом  влево, не  зная, за  которой
броситься. Тем временем одна крыса кинулась в поисках спасения за колонны, а
вторая -- в толпу. Несколько леди нервно завизжали. По толпе кавалеров и дам
пробежал изумленный шепот недоверия и испуга.
     --  Кэсерил, -- возбужденная  Бетрис  дернула  его  за рукав,  чтобы он
наклонился,  и зашептала  прямо в  ухо: -- Что  это  значит?  Бастард всегда
забирает отверженных.  Всегда. Это его... его работа. Он не может не принять
такую душу... то есть, я думала, он всегда принимает таких, как Дондо.
     Кэсерил тоже был в недоумении.
     -- Если никто  из  богов  не взял  к  себе  душу  Дондо... значит,  она
осталась в мире. То есть если она не  там, стало быть,  она -- здесь. Где-то
здесь...
     Беспокойный призрак, отверженный дух. Отделенный от тела и проклятый.
     Церемония  зашла в тупик;  канцлер ди Джиронал с настоятелем Менденалем
отошли за  Священный Очаг, дабы обсудить случившееся и придумать  подходящее
объяснение для  ожидающей заинтригованной  толпы.  Настоятель выглянул из-за
Очага, подзывая  одного из  служителей  Бастарда. После короткого  совещания
одетый в белое  молодой человек  куда-то  убежал.  Серое небо  над  головами
темнело.  Настоятели,  не дожидаясь  приказа  старшего  над ними  настоятеля
Святого Семейства, дали знак певцам продолжать пение.  Наконец ди Джиронал и
Менденаль  закончили совещаться.  Они вышли к толпе и  молча  чего-то ждали.
Певцы  перешли к следующему гимну. Кэсерилу очень  захотелось иметь  в руках
ордолловский  "Пятилистник  души" или  что-нибудь в этом  роде, чтобы скрыть
зевоту. Увы, книга осталась в Валенде.
     Если  дух Дондо  не  был принесен демоном своему господину,  где же  он
тогда? И если демон не смог принести обе Души -- и убийцы, и жертвы,  -- где
в  таком  случае отделенная  от  тела  душа  этого  убийцы? И где сам демон?
Кэсерил  никогда сильно  не увлекался теологией.  По  непонятным теперь  ему
самому  причинам  он  всегда считал  это  занятие  ненужным и  непрактичным,
пригодным разве что для мечтателей и философов. Пока сам не  окунулся в этот
кошмар.
     Скребущий  звук  снизу заставил его опустить  глаза.  К  нему  тянулась
священная белая  крыса, поднявшись на задние лапки и шевеля розовым носиком.
Она потерлась запачкавшейся мордочкой о  щиколотку Кэсерила. Он наклонился и
поднял   зверька,   чтобы  отдать  потом   служителям   Бастарда.  Крыса   с
удовольствием устроилась у него в ладонях и лизнула большой палец руки.
     К удивлению Кэсерила, посланный настоятелем служитель Бастарда вернулся
в  сопровождении Умегата, одетого в свое обычное одеяние с символами Зангра.
Умегат прямо-таки  поразил  Кэсерила.  Рокнарец  светился,  окруженный белой
сияющей  аурой.  Кэсерил зажмурился, хотя и  понимал,  что  видит сияние  не
обычным  зрением,  а  странным  внутренним  взором.  Белый  огонь  продолжал
двигаться за  смеженными веками. Там --  темнота, которая не была  темнотой,
вон еще две тени,  а вот и сполохи Исель. В стороне -- яркая зеленая  свеча.
Его  глаза  широко  распахнулись.  Умегат  подошел  к  старшему  настоятелю,
поклонился, представился и отступил с ним в сторону для совещания.
     Менденаль  подозвал  служительницу  Бастарда, уже  поймавшую  одну свою
белую  подопечную, которую та и передала Умегату. Грум взял крысу  в руки  и
посмотрел  прямо на  Кэсерила.  Затем пошел к нему, пробираясь с извинениями
сквозь толпу придворных, которые кидали на  него быстрые взгляды. Кэсерил не
мог понять, почему они не расступаются перед сиянием Умегата, как море перед
носом  корабля.  Умегат  протянул  руку ладонью  вверх.  Кэсерил непонимающе
заморгал.
     -- Священная крыса, милорд, -- мягко поторопил его грум.
     -- А... -- зверек все еще лизал и покусывал  его пальцы. Умегат отцепил
сопротивлявшегося зверька от его рукава, удержав при этом крысу, сидевшую на
его собственной ладони, от прыжка в руки  Кэсерила. С обеими  крысами Умегат
неторопливо  направился  к  гробу,  где  ожидал  настоятель   храма  Святого
Семейства. Может, Кэсерил совсем спятил,  но ему показалось, что  настоятель
едва удержался, чтобы не поклониться груму. Придворные Зангра  не  усмотрели
ничего странного в том,  что настоятель пригласил на помощь  в сем необычном
случае самого опытного в  обращении с животными слугу рея. Все взгляды  были
сосредоточены на крысах, а не на рокнарце.
     Умегат,  держа  зверьков  в руках, что-то прошептал  им и приблизился к
гробу Дондо. В течение долгих секунд крысы не двигались и  не призывали душу
Дондо  к  своему господину.  Наконец,  когда они так и  не  проявили к  тому
желания,  Умегат  отступил,  покачал головой, извиняясь,  и передал зверьков
озабоченной служительнице Бастарда.
     Затем  Менденаль встал на  колени  между  Очагом  и  гробом и  принялся
молиться. Вскоре он поднялся на ноги. Служители зажгли укрепленные на стенах
светильники  --  во  дворе  храма  быстро  темнело.  Настоятель  подал  знак
перенести гроб  с  телом Дондо  на заранее  подготовленное  для его сожжения
место. Певцы запели псалом.
     Исель подошла к Бетрис  и Кэсерилу. Она провела тыльной стороной ладони
по усталым, окруженным тенями глазам и сказала:
     --  Мне кажется,  я  больше не выдержу. Ди  Джиронал, если хочет, может
смотреть, как поджарят его брата. Уведите меня домой, лорд Кэс.
     Маленькая свита принцессы отделилась от  основной  толпы присутствующих
-- хотя они были не единственные, кто не захотел присутствовать при сожжении
тела, -- и направилась к воротам храма, чтобы выйти в сырые сумерки осеннего
вечера.
     Грум  Умегат,  видимо,  поджидавший Кэсерила у  колонны,  выпрямился  и
подошел к ним. Поклонившись, он произнес:
     -- Милорд ди Кэсерил, не могли бы вы уделить мне минутку?
     Кэсерила почти  удивляло, что  сияние  ауры Умегата  не  отражается  от
мокрых  булыжников  двора.  Он  кивнул Исель, словно извиняясь,  и  отошел с
грумом в сторону. Три женщины остались ждать его у ворот; Исель опиралась на
руку Бетрис.
     --  Милорд, сегодня,  как только  у вас появится возможность,  я  очень
прошу вас навестить меня.
     -- Я приду к  вам в  зверинец, как только провожу Исель в  ее покои, --
Кэсерил замялся. -- А вы знаете, что светитесь, как горящий факел?
     Умегат наклонил голову.
     -- Мне говорили это, милорд, те немногие, кто в состоянии видеть свет и
тень. Увы,  никто не  может видеть  сам себя.  Ни  одно  из  зеркал мира  не
отражает этого. Только глаза души.
     -- Там была женщина... она светилась, словно зеленая свеча.
     --  Мать Клара? Да,  она только что говорила со мной о вас. Это  лучшая
акушерка Матери.
     -- А  что такое эта тень, этот антисвет? Умегат  дотронулся пальцами до
губ.
     -- Не здесь, пожалуйста, милорд.
     Губы Кэсерила сложились в молчаливое "о". Он кивнул.
     Рокнарец  отвесил  ему  почтительный поклон.  Повернувшись, чтобы войти
обратно в ворота храма, он оглянулся и добавил:
     -- Вы сияете словно пылающий город.

        "13"

     Принцесса была так измучена странными похоронами Дондо, что спотыкалась
всю дорогу до замка. Кэсерил, оставив Нан и  Бетрис, собиравшихся немедленно
уложить Исель в постель и попросить слуг принести легкий ужин прямо в покои,
снова вышел из замка и, очутившись за воротами Зангра, задержался ненадолго,
глядя на  город. Столб дыма еще поднимался к небу, Кэсерилу даже показалось,
что он различает оранжевые  сполохи снизу. Было  уже  довольно  темно, чтобы
пытаться разглядеть  что-то  еще.  Сердце  его  дрогнуло от  испуга,  когда,
пересекая  двор  у  конюшен,  он  внезапно  услышал у себя за  спиной резкое
хлопанье. Но это оказались всего лишь  вороны Фонсы, опять стаей следовавшие
за ним. Он отогнал двоих, пытавшихся усесться ему на плечо, и замахал на них
руками, шипя и топая. Птицы отлетели, но  продолжали следовать за ним,  пока
Кэсерил не дошел до зверинца.
     Один из грумов -- подчиненный Умегата -- ждал  его у дверей с зажженным
фонарем. Это был коренастый пожилой человек без больших пальцев на руках. Он
широко  улыбнулся  Кэсерилу  и  промычал  приветствие.  То,   что  это  было
приветствием,  сделалось  ясным по  его дружелюбной жестикуляции, ибо язык у
него, как и  большие  пальцы, отсутствовал. Он  открыл  дверь пошире,  чтобы
пропустить  Кэсерила, и быстро  закрыл  ее, шуганув  воронов,  которые  тоже
стремились просочиться внутрь. Грум поймал самого настырного и выставил  его
на  улицу.  К фонарю  --  свече под  стеклянным колпаком --  была  приделана
широкая ручка, чтобы бедняге было удобно носить  его  с четырьмя оставшимися
пальцами. Грум  провел Кэсерила по  проходу.  Звери  в клетках прижимались к
прутьям  решеток,  глядя  на  гостя  из темноты.  Глаза  леопарда  светились
зелеными  искрами; его  рычание  не  было тихим  и  угрожающим  -- оно  было
громким, со  странными  переливчатыми интонациями, словно зверь хотел что-то
спросить своей песней.
     Спальни  грумов  зверинца занимали половину второго этажа; в оставшейся
половине  хранился  разнообразный  инвентарь  и  запасы  соломы.  Дверь была
открыта,  свет свечей  лился в  темный коридор.  Грум  постучал по косяку, и
голос Умегата ответил:
     -- Хорошо, спасибо.
     Немой  грум поклонился  и  пропустил  Кэсерила  вперед.  Тот,  наклонив
голову, вошел  в  узкую комнату с окном,  выходившим на двор конюшен. Умегат
задернул занавеску и обошел простой сосновый стол, накрытый яркой скатертью,
на  котором стоял кувшин вина, пара глиняных чашек донышком  вверх и блюдо с
хлебом и сыром.
     -- Спасибо, что пришли, лорд Кэсерил. Проходите и садитесь, пожалуйста.
Спасибо, Дарис, это все.
     Умегат закрыл дверь. По дороге к столу Кэсерил  задержался, разглядывая
книжную полку, заставленную книгами на ибранском, дартакане и рокнари. А вот
и до боли знакомый  корешок с золотыми тиснеными буквами: "Пятилистник души"
Ордолла.  Кожаный   переплет  был  истерт   от   частого  использования.  На
большинстве книг не  видно и  следа  пыли.  Теология  в основном.  "Почему я
ничуть не удивлен?"
     Кэсерил опустился на простой деревянный стул. Умегат  перевернул чашки,
налил  в  них  густое рубиновое  вино и,  сдержанно  улыбаясь, протянул одну
гостю. Кэсерил  с  благодарностью принял  чашку, обхватив  ее ладонями. Руки
дрожали.
     -- Спасибо, мне это сейчас необходимо.
     --  Представляю себе, милорд, --  Умегат  взял  свою чашку и  уселся по
другую  сторону  стола,  напротив  Кэсерила.  Стол, может, и  был  простым и
бедным, но дорогие восковые свечи горели ярко. Свет для читающего человека.
     Кэсерил поднес чашку к губам и выпил вино одним  глотком. Умегат тут же
наполнил ее снова. Кэсерил закрыл глаза и снова открыл. Хоть  открывай, хоть
закрывай, но Умегат все равно светился.
     -- Вы служитель... нет... священник, богослов. Даже настоятель. Правда?
-- наконец спросил Кэсерил. Умегат откашлялся.
     -- Да, ордена Бастарда. Но здесь я не по этой причине.
     -- А почему?
     --  До этого мы  еще дойдем, -- Умегат  наклонился, взял со стола нож и
принялся нарезать хлеб и сыр.
     -- Я подумал... мне показалось...  интересно, а может, это боги послали
вас сюда, чтобы направлять меня и помогать мне?
     Уголки губ Умегата приподнялись в улыбке.
     -- Неужели? А вот я  думаю -- что, если это вас послали боги направлять
меня и помогать мне.
     -- Ох.  Это... не слишком удачный выбор, --  Кэсерил поерзал на стуле и
глотнул еще вина. -- А с каких пор вам так кажется?
     -- С того самого дня, когда в зверинце ворон Фонсы  буквально  скакал у
вас  на  голове, крича:  "Это он! Это он!" Избранный мною  бог, как  бы  это
сказать,  любит неясности,  но  в  этом случае было  по  меньшей мере трудно
перепутать и не понять.
     -- А я тогда светился?
     -- Нет.
     -- А когда я... гм... стал таким?
     -- В промежуток между вчерашним вечером,  когда я видел вас в последний
раз --  вы возвращались в Зангр, ковыляя, как будто свалились с лошади, -- и
сегодняшним  днем,  когда я  увидел  вас  в храме.  Думаю,  сами  вы сможете
определить точное время лучше меня. Не хотите ли немного перекусить, милорд?
Вы не слишком хорошо выглядите.
     Кэсерил  ничего  не ел  с тех  пор, когда Бетрис в  полдень кормила его
хлебом с молоком. Умегат подождал, пока гость откусит и  прожует кусок сыра,
затем сказал:
     -- Одной из моих должностей,  когда  я  в  молодости был священником --
задолго  до  того,  как прибыл в  Кардегосс,  --  была  должность  помощника
следователя,  занимающегося делами, связанными с использованием  смертельной
магии.
     Кэсерил чуть не подавился; Умегат спокойно продолжал:
     --  Или  чуда смерти, если  пользоваться  более точными  теологическими
терминами.  Мы раскрыли бесчисленное множество  самых разнообразных  тайн --
обычно  это  был  яд,  хотя некоторые...  гм...  менее умные  убийцы  иногда
пытались  использовать методы погрубее. И  я объяснял  им,  что  Бастард  не
казнит грешников  кинжалом или молотком. Настоящее чудо  смерти  куда  более
тонко  и  изысканно, нежели  может предположить их прямолинейное мышление. Я
никогда не сталкивался  с  подлинным случаем  применения смертельной  магии,
когда жертва была  бы невинна. Если быть точным,  Бастард  склонен скорее  к
чуду правосудия.
     Его голос стал тверже, решительнее; интонации слуги и мягкий рокнарский
акцент исчезли.
     -- А,  --  пробормотал  Кэсерил,  выпив еще  вина. "Это самый  разумный
человек из встреченных мной в Кардегоссе, а я даже не соизволил обратить  на
него должного  внимания за все  эти  три  месяца, потому что  на  нем одежда
слуги". Вероятно, Умегат и не стремился  обращать на  себя чье бы то ни было
внимание. -- Знаете, эта одежда грума -- словно плащ невидимки.
     Умегат улыбнулся и, отпив вина, ответил:
     -- Да.
     -- Так... вы теперь следователь?
     Все  кончено?  Теперь  его  арестуют,  обвинят и  казнят,  если  не  за
убийство, то за покушение на Дондо?
     -- Нет, теперь уже нет.
     -- Так кто же вы в таком случае?
     К недоумению Кэсерила, Умегат, сощурив глаза, рассмеялся:
     -- Я святой.
     Кэсерил  не мигая уставился на него,  затем медленно осушил свою чашку.
Умегат снова наполнил ее. В любом  случае  Кэсерил не считал  этого человека
сумасшедшим. Или лжецом.
     -- Святой. Святой Бастарда. Умегат кивнул.
     --  Это... необычное дело для рокнарца. Как так получилось? -- это  был
глупый вопрос, но вино на пустой желудок затуманило голову.
     Улыбка Умегата стала печальной.
     -- Для  вас  -- только правда.  Полагаю, имена не столь важны. Это было
целую жизнь назад. Когда я был молодым лордом на архипелаге, я влюбился.
     -- И молодые лорды, и молодые простолюдины влюбляются повсюду.
     --  Моему  любимому  было тогда  около  тридцати. Человек  ясного ума и
доброго сердца.
     -- О нет. Только не на архипелаге!
     --  Именно.  Тогда  я  не  интересовался  религией,  а  он  был  тайным
приверженцем Пятибожия. Мы собирались вместе бежать. Я добрался до корабля в
Браджар, он -- нет. Я плохо  переносил путешествие -- всю  дорогу мучился от
морской болезни и страдал от  отчаяния. Тогда, думаю, я научился молиться. Я
еще  надеялся,  что  он  доберется  до  Браджара  на  следующем  судне, и мы
встретимся в портовом городе, куда и  собирались  плыть изначально. И только
через год,  от нашего общего  знакомого, рокнарского торговца, я  узнал, как
мой друг встретил смерть.
     Кэсерил взял чашку.
     -- Как обычно?
     -- О да. Гениталии, большие пальцы рук -- чтобы не мог показывать образ
пятого  бога... -- Умегат  дотронулся до лба,  солнечного сплетения, пупка и
сердца,  прижав  большой палец  к ладони  изнутри  в жесте Четырехбожия,  --
большой палец  символизировал Бастарда. -- Они  оставили язык,  чтобы он мог
предать  своих товарищей. Он никого не предал.  И после долгих  пыток принял
смерть на виселице.
     Кэсерил коснулся лба,  губ, солнечного сплетения, пупка и прижал ладонь
с широко разведенными пальцами к сердцу.
     -- Соболезную. Умегат кивнул.
     --  Я долго думал  обо всем это.  То есть  тогда, когда не напивался до
потери сознания, и меня не выворачивало наизнанку, и я не впадал в отупение.
Да, юность... Все  дается  непросто. Наконец однажды  я  подошел