й
черный цвет. Он не мог понять, стала она нитью или потоком сверкающей чистой
воды, или вина, или чем-то еще более удивительным и прекрасным.
     Там ожидало иное Присутствие -- торжественное и серое, -- принявшее это
нечто  к себе. И  в  себя...  затем Оно вздохнуло с облегчением... как будто
обретя завершенность... или  равновесие... "Я думаю, это была  кровь  бога".
Пролитая,  смешавшаяся  с грязью,  вновь  собранная и  очищенная. И  наконец
возвращенная обратно...
     "Я не понимаю. Иста ошиблась? Или я сбился, считая свои смерти?"
     Богиня рассмеялась.
     "Подумай сам..."
     Затем необъятное синее Присутствие вылилось  через него  из  мира плоти
стремительным   потоком,  словно  река,  летящая   водопадом  с   горы.   От
пронзительной красоты зазвучавшей  в  его душе  музыки сжалось сердце --  он
знал, что  не сможет вспомнить  этих  звуков,  пока  не попадет  снова в  ее
царство. Огромная рана в тени между мирами была закрыта. Залечена. Заперта.
     И тут все исчезло.
     Он упал на колени, и твердость  каменных плит под ними была первым, что
он почувствовал, вернувшись. Изо всех сил стараясь  держаться  прямо,  чтобы
меч  не рассек  его пополам, Кэсерил  осел на пятки.  В результате жестокого
удара снизу вверх рукоять и  не вошедшая в  тело часть лезвия смотрели вниз.
Меч вошел в живот чуть  ниже и левее пупка, а  вышел  правее позвоночника  и
выше.  Теперь  пришла  боль. Когда он сделал  первый судорожный вдох, лезвие
задрожало. Вонь  опаленной  плоти ударила в ноздри, заглушив небесный аромат
весенних цветов.  Кэсерила заколотило. Но он пытался держаться очень прямо и
неподвижно.
     Ему мучительно хотелось захихикать. Но будет больно. Еще больнее...
     Запах  паленого  шел  не  только  от  него.  Перед  Кэсерилом  лежал ди
Джиронал.  Кэсерилу доводилось видеть обгоревшие  трупы, но все  они  горели
снаружи, этот  же  сгорел  изнутри.  Волосы  канцлера  и  его  одежда слегка
дымились, но потом перестали.
     Внимание  Кэсерила привлек маленький  камешек у  колена. Он  был  такой
плотный. Такой постоянный. Боги не способны были поднять даже перышко, а он,
обычный человек,  мог  запросто  взять  этот древний,  неизменный  предмет и
положить его  куда угодно -- хоть себе в карман. Интересно, почему он раньше
не относился с должным почтением к упрямой верности материи? Сухой лист чуть
поодаль заворожил  его своей сложностью  еще сильнее. Материя  имела великое
множество форм, являя собою неизъяснимую красоту, а сознания и души исходили
из нее  словно музыка из инструмента... материя для богов была поразительной
и непостижимой. Кэсерил  не мог понять, почему он  не  замечал этого раньше.
Его  собственная дрожащая рука была чудом, как и дивной работы металлический
меч  в его животе, как  были  чудом  апельсиновые  деревья  в кадках -- одно
опрокинули, но, даже сломанное, оно казалось  потрясающе красивым, -- и сами
кадки, и первые песни птиц, и вода -- о пятеро богов, вода!  -- в фонтане, и
лучи утреннего солнца, озарившие небо...
     -- Лорд Кэсерил! -- раздался в стороне слабый голос. Он опустил глаза и
увидел подползшего к нему ди Сембюра.
     -- Что это было? -- ди Сембюр чуть не плакал.
     -- Чудеса, -- слишком много сразу и в  одном  месте. Он  был переполнен
чудесами. Они бросались в глаза, куда бы он ни посмотрел.
     Разговаривать было ошибкой -- от напряжения боль в животе усилилась. Но
он  мог  говорить.  Похоже,  легкие  меч  не  задел.  Ему  страшно  хотелось
откашляться и сплюнуть кровь, но он представлял, как это будет больно. "Так,
значит,  досталось  моим кишкам. Я  снова  умру  через  три  дня".  До  него
доносился  слабый запах  кала, примешивавшийся  к  запаху  горелого  мяса  и
аромату богини. И  всхлипывания... нет,  погодите, пахнет  не от него. Рядом
свернулся калачиком баосийский капитан. Он, обхватив голову руками, плакал и
раскачивался. Непохоже, чтобы был ранен. Ну  конечно же -- он ведь ближайший
живой свидетель, богиня, должно быть, коснулась его, проходя через Кэсерила.
     Кэсерил рискнул сделать еще одно усилие.
     -- Что ты видел? -- спросил он ди Сембюра.
     -- Этот человек... это был ди Джиронал?
     Кэсерил осторожно кивнул.
     -- Когда он  ударил вас,  раздался страшный треск, и он вспыхнул  синим
пламенем. Он... его... это боги покарали его?
     -- Не совсем. Это... несколько сложнее...
     Во дворе было до странности тихо. Кэсерил  отважился повернуть  голову.
Примерно половина головорезов и несколько слуг Исель лежали, распростершись,
на   земле.  Некоторые  шепотом  бормотали  молитвы,  другие  плакали,   как
баосийский капитан. Остальные исчезли.
     Кэсерил подумал, что теперь  ему  понятно,  почему  человек должен  был
отдать жизнь три раза,  чтобы снять  проклятие. Первые две смерти необходимы
были в качестве подготовки. И самая первая  его  смерть -- чтобы научить его
принимать  смерть  тела --  случилась,  когда его  секли на  галере.  Он  не
обсчитался -- та  смерть еще не была во имя Дома Шалиона, но  стала ею после
свадьбы Бергона  и Исель;  объединившись в  единое  целое, они  разделили  и
проклятие, и  принесенную жертву. Тайное приданое Бергона, не иначе. Кэсерил
надеялся,  что  успеет  перед смертью рассказать ему об  этом.  Принц  будет
доволен. Вторая смерть -- в башне Фонсы, в окружении воронов -- была смертью
души. И  потому,  когда дело  дошло до третьего испытания, он уже  мог  быть
спокойным  и  надежным  помощником  для  богини...  на ум  ему опять  пришло
сравнение с обученным мулом.
     Послышались торопливые шаги. Кэсерил поднял глаза и увидел бегущего  ди
Тажиля, растрепанного и пошатывающегося. Меч его  был в ножнах. Он вбежал во
двор и резко остановился.
     --  Ад Бастарда! -- мельком взглянул на  своего ибранского приятеля. --
Ты в порядке, ди Сембюр?
     -- Эти сукины дети снова сломали мне руку. Вот с ним -- ужас что такое.
Что там снаружи?
     --  Ди Баосия  поднял людей  и выставил всех,  кто ворвался  во дворец.
Сейчас царит полная неразбериха, но уцелевшие солдаты ринулись к храму.
     --  Штурмовать  его?  --  встревоженно  спросил  ди  Сембюр и попытался
подняться на ноги.
     --  Нет.  Сдаться вооруженным людям, которые не разорвут  их  в клочья.
Похоже, все  жители Тариона высыпали  на улицы, чтобы  разобраться с ними. А
женщины  особенно  беспощадны.  Ад  Бастарда,  --  повторил  он, разглядывая
дымящееся  тело ди Джиронала, -- кто-то из шалионцев кричал, что видел,  как
канцлера поразила молния, прямо с ясного неба, за то, что он устроил побоище
в День Дочери. Я не поверил.
     -- Я сам это  видел, -- подтвердил ди Сембюр. -- Раздался такой  жуткий
звук, он даже не успел вскрикнуть.
     Ди Тажиль оттащил труп канцлера в сторону и,  присев на корточки  перед
Кэсерилом, испуганно уставился на  меч  в животе. Потом заглянул  Кэсерилу в
лицо.
     -- Лорд Кэсерил, необходимо попробовать вытащить меч. Лучше сделать это
прямо сейчас.
     -- Нет... погодите... -- Кэсерил видел однажды человека, который прожил
со стрелой в  груди около получаса и умер, истекая кровью, как только стрелу
вытащили. -- Сначала я хочу увидеть леди Бетрис.
     -- Милорд, не можете же вы сидеть так!
     -- Ну, --  рассудительно сказал Кэсерил, -- чего  я точно не  могу, так
это шевелиться...
     Он  начал задыхаться,  едва заговорил. Плохо. От холода его била дрожь.
Но боль была не  такой  сильной, как он ожидал, может, потому, что  он сидел
неподвижно. И пока он сидел совсем  неподвижно, ему всяко  было не хуже, чем
когда в него впивались когти Дондо.
     Двор наполнялся людьми. Голоса,  восклицания, стоны  раненых, рассказы,
повторяющиеся  снова   и  снова...  Кэсерил  не  обращал  на  них  внимания,
вернувшись  к  созерцанию  камешка.  Скала? Гора? Откуда?  Сколько ему  лет?
Кэсерил  был  поглощен этими мыслями всецело.  И если поглотить его внимание
так  полно  мог маленький камешек,  что же говорить  о  большой горе? А боги
уделяют внимание горам и всему остальному -- всему сразу. Такое же внимание,
какое он  уделяет чему-то одному.  Он видел это глазами богини. Продлись это
чуть дольше, чем тот бесконечный  миг,  его душа,  наверное, разорвалась бы.
Возможно, поэтому  он чувствовал  себя таким  странно тесным. Был ли тот миг
подарком или неосторожной случайностью?
     -- Кэсерил!
     Дрожащий  голос,  голос, которого он  так ждал. Он  поднял  глаза. Если
камешек был  удивительным, то лицо Бетрис -- поразительным. Он часами мог бы
рассматривать  только линии ее носа.  И ради этого куда более увлекательного
процесса тут же оставил камень. Но в ее  карих глазах блестели слезы, а лицо
было бледным. Это было неправильно. А хуже всего -- исчезли ямочки на щеках.
     -- Это ты, -- радостно  сказал он. Голос прозвучал глухим карканьем. --
Поцелуй меня.
     Она  проглотила слезы и, встав рядом с ним  на колени, потянулась к его
лицу. Ее губы были теплыми. Их аромат был ароматом  не богини, а  женщины --
такой  чудесный!  Кэсерил  прижался к ним своими холодеющими губами,  словно
пытаясь позаимствовать немного тепла и  молодости.  Да. Он купался в чудесах
каждый день своей жизни и даже не подозревал об этом.
     Он отклонил голову назад.
     -- Хорошо, -- он не добавил: "Этого достаточно", потому что это было не
так. -- Теперь можно вытащить меч.
     Его окружили люди, в основном незнакомые, с озабоченными лицами. Бетрис
вытерла слезы, расстегнула на нем тунику, поднялась  на ноги и встала рядом.
Кто-то  взял  его  за  плечи. Паж протянул сложенную тряпку,  чтобы заткнуть
рану,  еще  кто-то  держал  наготове  длинные  полоски  ткани,  чтобы  сразу
перевязать ее.
     Кэсерил  оглянулся. Бетрис  здесь, следовательно, Исель должна  быть...
должна быть...
     -- Исель, Бергон?
     -- Я здесь, лорд Кэс, --  раздался  голос  Исель. Она встала перед ним,
запыхавшаяся, бледная, испуганная. Принцесса  сбросила на ходу  свою верхнюю
тяжелую мантию. Темное облако проклятия тоже было сброшено... или  нет?  Да,
решил он. Внутреннее зрение его  постепенно угасало, но  он  точно знал, что
проклятия больше нет.
     -- Бергон с моим дядей,  -- продолжала она,  -- помогает очистить город
от оставшихся людей ди Джиронала, -- ее голос был тверд, несмотря на потоком
бегущие по лицу слезы.
     -- Черная тень снята, -- сказал он, -- и с вас, и с Бергона. Со всех.
     -- Как?
     -- Я расскажу об этом, если останусь в живых.
     -- Кэсерил!
     Он коротко улыбнулся, услышав знакомую возмущенную интонацию, с которой
она произнесла его имя.
     -- Тогда живите! -- ее голос задрожал. -- Я... я приказываю вам!
     Ди Тажиль опустился на колени перед Кэсерилом. Тот коротко кивнул.
     -- Тяните.
     --  Очень  ровно  и осторожно,  лорд  ди  Тажиль, -- настойчиво указала
Исель, -- чтобы не поранить его еще больше.
     --  Да,  миледи,  -- ди Тажиль облизнул  пересохшие  губы и  взялся  за
рукоять.
     --   Осторожно,  --   задохнулся  Кэсерил,  --  но  не  так   медленно,
пожалуйста...
     Лезвие  вышло  из его  тела;  из  раны  хлынула  теплая  струя. Кэсерил
надеялся,  что  потеряет  сознание, но только напрягся  всем телом,  когда к
животу его прижали тряпку. Он посмотрел вниз, ожидая увидеть  лужу крови, но
не  увидел ничего,  хотя  бы  отдаленно  напоминавшего кровь,  --  это  была
прозрачная  бледно-розовая  жидкость.  "Меч,  наверное,  проткнул  опухоль".
Которая,  как  выяснилось,  не  была вместилищем демонического  зародыша,  о
которых  рассказывал  Роджерас  и  которые  являлись  Кэсерилу  по  ночам  в
кошмарах. "В любом случае уже не была". По толпе прокатился ропот изумления,
когда в воздухе от этой жидкости разлился легкий аромат небесных цветов.
     Тогда  Кэсерил,  враз  обессилев  и  размякнув,  упал   на  руки  своих
помощников. Ему удалось  прихватить  с собой  камешек,  прежде чем  эти руки
подняли  его  и внесли  по  лестнице  в спальню. Друзья  были  возбуждены  и
испуганы, а он восхитительно  расслаблен и спокоен. Чудесно спокоен. И когда
его уложили в постель и Бетрис взяла его за руку, он  сжал ее руки, не желая
отпускать.

        "28"

     Из дремы  Кэсерила  выдернули  тихие, приглушенные  голоса у дверей.  В
комнате  царила  темнота.  Одинокая свеча, разгонявшая этот мрак, подсказала
ему, что уже наступила ночь.
     Он услышал, как шепчет врач:
     -- Он спит, принц... рейна....
     --  Нет,  не  сплю, --  нетерпеливо отозвался  Кэсерил, --  входите, --
напрягся было, чтобы сесть, но передумал. -- Зажгите свечи. Побольше. Я хочу
вас видеть.
     В  спальню его  ввалилась целая толпа, посетители старались  вести себя
тихо  и чинно, словно  внезапно смутившиеся гуляки.  Исель и Бергон вместе с
Бетрис и Палли, а также старший настоятель Тариона и судья Отца окружили его
ложе. Они заполнили всю комнату. Кэсерил ласково улыбался  им всем из своего
горизонтального рая чистых  простыней и покоя, пока в спальне одну за другой
зажигали свечи.
     Бергон встревоженно посмотрел на него и хрипло прошептал врачу:
     -- Ну, как он?
     -- В моче еще было немного крови, но уже значительно меньше, чем вчера.
Жара тоже уже нет.  Я не осмеливаюсь  давать  ему больше нескольких  глотков
чая,  пока мы  не узнаем, как заживает рана. Даже не представляю, какую боль
он терпит.
     Кэсерил решил, что предпочел бы говорить о себе сам:
     -- Я ранен, и в этом нет сомнений.
     Он сделал попытку приподняться и поморщился.
     --  Хотелось бы сесть немного повыше. Не могу разговаривать, ничего  не
видя, кроме ваших носов.
     Палли  и  Бергон бросились помогать ему. Бережно приподняли и подложили
под спину взбитые подушки.
     --  Спасибо,  --  сказала Исель врачу, который поклонился и,  правильно
поняв намек, отошел от кровати.
     Кэсерил устроился поудобнее и, вздохнув, спросил:
     -- Ну, что  нового? Тарион  еще атакуют?  И хватит  трагически  шипеть,
говорите нормально.
     Стоявшая в изножье его кровати Исель загадочно улыбнулась.
     --  Новостей  довольно  много,  --  сказала она  своим  обычным твердым
голосом. --  Ди Джиронал отправил приказ своим  войскам  в Валенде и Тистане
как можно скорее  идти  в  Тарион, чтобы помочь засланным  им людям похитить
меня  во время праздника. Прошлой ночью отряд из Валенды столкнулся с нашими
посланцами, которые везли письмо Орико в Кардегосс, и захватил их.
     -- Живыми? -- взволнованно спросил Кэсерил.
     -- Была небольшая стычка, но,  слава богам, никто не убит. После чего в
их лагере начались долгие споры.
     Что ж, он, кажется, и впрямь выбрал самых  благоразумных людей из  всех
достойных кандидатур, предложенных городом Тарионом.
     --  После полудня  мы пошли  с ними  на  переговоры.  Отправили, помимо
парламентеров, и несколько солдат ди Джиронала, которые были свидетелями его
гибели,  чтобы они... чтобы они подтвердили, что его убил синий огонь... чем
бы этот огонь ни был. Они плакали и несли бог весть что, но не  поверить  им
было невозможно. Кэсерил, что же  на самом деле... ох... говорят,  что Орико
умер.
     Кэсерил вздохнул. "Я так и знал". -- Когда?
     Старший настоятель Тариона ответил:
     --  Это не  совсем ясно.  Сегодня  днем  к нам прискакал курьер  храма,
привез мне письмо от  старшего настоятеля Менденаля с сообщением, что смерть
наступила ночью  после  свадьбы  принцессы...  то  есть  рейны.  Но  люди ди
Джиронала  утверждают, что Орико умер ночью  накануне  свадьбы, сделав таким
образом канцлера  полноправным регентом Шалиона. Мне  кажется, это ложь. Но,
полагаю, сейчас это не важно.
     "Но  это  было  бы  важно,  если  бы события развивались по-другому..."
Кэсерил задумчиво нахмурился.
     --  В любом случае,  --  вставил  Бергон,  --  узнав о  вселяющей страх
кончине ди Джиронала и  о поражении его  людей в Тарионе, а также поняв, что
они выступают  против своей  полноправной  рейны,  войска  сдались.  Солдаты
возвращаются домой. Я только что наблюдал за их уходом, -- он и в самом деле
был  весь  в  грязи,  и  в  глазах  его светилось  радостное  возбуждение  и
облегчение.
     -- Думаете, теперь настанет мир? Ди Джиронал держал в руках концы сетей
немалой  власти,  и многие,  имевшие  к этому  отношение, еще могут захотеть
рискнуть.
     Палли фыркнул и покачал головой.
     -- У них больше нет поддержки ордена Сына --  тот остался без генерала,
и,  что  еще  хуже, из  их рук  уплыл  контроль над этим орденом.  Клану  ди
Джиронала придется научиться смирению и осторожности.
     --  Провинкар  Тистана  уже  прислал мне письмо с  заверениями в  своей
лояльности,  --  сказала Исель.  -- Похоже,  оно  было составлено в  большой
спешке. Мы думаем подождать еще  день, чтобы убедиться,  что  на дорогах все
спокойно,  и  возблагодарить  богов  в  храме Тариона. Затем  мы  с Бергоном
отбудем в Кардегосс в сопровождении  конницы моего дяди, на похороны Орико и
мою коронацию, --  уголки ее  губ  опустились.  --  Я  боюсь,  вам  придется
ненадолго остаться здесь, лорд Кэс.
     Он встретился взглядом с Бетрис,  ее глаза потемнели от огорчения. Куда
бы ни  ехала Исель, Бетрис,  ее  первая фрейлина,  должна следовать  за ней.
Исель продолжала:
     -- Не  говорите,  если  это  причиняет  вам  боль, Кэсерил,  но...  что
произошло во дворе? Дочь на самом деле убила ди Джиронала своим огнем?
     -- Его тело так и выглядело, -- сказал Бергон, -- хорошо пропеченным. Я
никогда не видел ничего подобного.
     --  Это очень интересная  история, -- медленно произнес Кэсерил. -- Вам
следует  знать правду,  но... полагаю, правда эта не должна выйти за пределы
этих стен, не так ли?
     Исель вежливо попросила врача оставить их, затем посмотрела на судью.
     -- А кто этот господин, Кэсерил?
     -- Это достопочтенный Паджинин. Он...  в некотором роде  мой коллега. И
ему, и настоятелю будет полезно послушать.
     Все окружили Кэсерила и затаили дыхание. Ни Паджинин, ни настоятель, ни
Палли ни  знали  о  Дондо и демоне, так  что  Кэсерилу пришлось повести свой
рассказ с самого начала. Он постарался как  можно короче поведать о том, как
пытался убить Дондо смертельной магией, и о том, что из этого вышло. И очень
надеялся, что рассказ его звучит связно и не походит на лепет безумца.
     --  Старший  настоятель  Кардегосса  знает  об   этом,  --  заверил  он
пораженных, даже шокированных тарионцев. Лицо Палли  выражало  нечто среднее
между изумлением и отвращением; Кэсерил виновато избегал его взгляда.  -- Но
когда  ди Джиронал приказал своим людям держать меня, безоружного, и  ударил
мечом...  когда он убил  меня... демон смерти  схватил нас  всех:  спутанный
клубок  жертв и убийц. Точнее, демон забрал  ди  Джироналов,  но  я каким-то
образом оказался к  ним  привязанным. А потом... потом я увидел... богиню...
-- голос  у  него  сел. -- Я  не  знаю, какими словами описать тот мир.  Это
невозможно.  Будь  в  моем  распоряжении  все  слова  всех  языков,  которые
когда-либо  существовали или  будут существовать, и  говори я хоть  до конца
времен, это все  равно  осталось  бы невозможным... --  он  задрожал,  глаза
затуманились слезами.
     -- Но ты же на самом деле не умер? -- беспокойно спросил Палли.
     -- О, я умер. Только ненадолго... хотя, если взглянуть на дело с другой
стороны... гм... Если бы  я  не умер, мне не удалось бы открыть проход между
мирами и богиня не смогла бы  войти в наш мир и забрать проклятие. Насколько
я  понял, оно оказалось  каплей  крови  Отца,  хотя как  вышло, что  Золотой
Генерал получил  ее в дар,  я  не знаю.  Впрочем, это скорее метафора. Прошу
прощения. У меня... у меня  не хватает слов рассказать о том, что  я  видел.
Это все равно  что взять тень от ведра  и пытаться нести в ней воду. "А наши
души так иссушены".
     Леди Весны позволила мне смотреть ее  глазами, и хотя мое второе зрение
покинуло меня, мне кажется, мои глаза видят  все  по-прежнему не совсем так,
как раньше...
     Настоятель осен