той печальной миссии. Счастливого пути. Да!
Когда вы собираетесь вернуться?
     -- Еще не знаю. Исель хотела, чтобы я, прежде чем уехать, убедился, что
с ее матерью  все  в порядке. Не думаю, что Иста спокойно воспримет весть  о
гибели сына.
     --  Конечно. Ну  что же,  будем  ждать  вас.  "Не  думаю".  Обменявшись
сдержанными  кивками, они разъехались. Кэсерил оглянулся и увидел, что перед
поворотом к воротам  Зангра  ди Джиронал тоже оглянулся. Канцлер  знал,  что
никакая засада не остановит Кэсерила на курьерских лошадях. А возвращение --
это другое дело. "Правда, я не собираюсь возвращаться по этой дороге".
     Что еще?  Он мысленно перебрал все  возможные  несчастья, которые могут
посыпаться на них в результате провала. А какова будет  его судьба, если все
получится?  Что  делают  боги  с  использованными  святыми?  Он  никогда  не
сталкивался с этим, разве что только в  случае с  Умегатом...  а его случай,
прямо скажем, обнадеживал не слишком.
     Они  достигли городских ворот и въехали на мост через реку. Ворон Фонсы
не последовал  дальше,  он  уселся  на  ворота  и  несколько  раз  печально,
пронзительно каркнул. Крик его  отразился эхом в  расщелине. Отвесные  стены
Зангра,  зимой лишенные  зелени,  вздымались высоко вверх,  омываемые  снизу
темными  бурными потоками речной воды. Кэсерил с интересом подумал, стоит ли
сейчас Бетрис у одного из замковых окон, глядя, как они проезжают по дороге.
Он бы не увидел ее отсюда -- окна слишком высоко, да и в тени.
     Его  мысли были  прерваны стуком  копыт. Мимо  проскакал возвращавшийся
откуда-то курьер, лошадь его блестела от пота и тяжело дышала. Он -- вернее,
она --  махнула  им рукой.  Некоторые канцелярские шталмейстеры предпочитали
женщин-курьеров, поскольку те выбирали менее рискованные пути, меньше весили
и  мягче обращались  с лошадьми. Фойкс помахал в ответ и обернулся  в седле,
провожая взглядом  ее развевавшиеся на  скаку черные косы. Кэсерил  подумал,
что юноша восхищен не только мастерством наездницы.
     Ферда подъехал к Кэсерилу поближе.
     -- Может, и нам перейти на галоп, милорд?  -- с надеждой спросил он. --
День короток, а кони свежие.
     "Ох, пятеро богов, зато я -- нет". Кэсерил вздохнул, терзаемый мрачными
предчувствиями.
     -- Хорошо.
     Он  ударил  коня  пятками,  и тот  перешел  на  легкий  галоп.  Дорога,
пролегавшая через заснеженный сумрачный пейзаж, убегала, змеясь, в затянутое
тучами небо и пропадала в неизвестности.

        "21"

     Они прибыли в Валенду вечером следующего дня. Смеркалось. Город на фоне
серого  неба  казался  черным.  Сгущавшиеся   на  улицах  тени  тут  и   там
расцвечивались оранжевыми  сполохами факелов и  огоньками  свечей -- искрами
жизни  и света.  Свернув на  Валенду, путники уже не могли поменять лошадей,
поскольку тут не было почтовых станций --  они остались на дороге к Тариону,
так  что  последний  перегон был для  лошадей долгим  и  тяжелым.  Кэсерил с
удовольствием  отпустил  поводья  и  позволил коню  идти  шагом по городским
улицам и  вверх по склону холма.  Ему так  хотелось  остановиться, сесть  на
обочине и не шевелиться несколько дней. Совсем скоро  ему предстоит сообщить
матери,  что  ее сын мертв.  Из  всех испытаний, с которыми  он  рассчитывал
столкнуться по дороге, это было наихудшим.
     Они  добрались  до  ворот замка  провинкары слишком  быстро.  Охранники
тотчас узнали его и  с криками побежали  звать  слуг.  Грум Деми  принял его
лошадь  и первым  задал вопрос:  "Почему  вы здесь,  милорд?"  Первым, но не
последним.
     -- У  меня  послания для провинкары и  леди  Исты,  --  коротко ответил
Кэсерил,  наклоняясь  к  луке  седла.  Фойкс  соскочил  с  лошади и ожидающе
уставился  на  Кэсерила.  Тот  неторопливо  перекинул  ногу  через  круп  и,
освободив другую от стремени, спрыгнул вниз. Колени у него подогнулись, и он
упал бы, если  бы сильная рука не  поддержала его под  локоть,  они  скакали
очень  быстро.  Кэсерил  устало  подумал,  как  дорого ему  придется  за это
заплатить. Он немного постоял, пошатываясь, пока снова не обрел равновесие.
     -- Сьер ди Феррей здесь?
     -- Он с провинкарой в городе, на  свадебной церемонии, -- ответил Деми.
-- Я не знаю, когда они собираются вернуться.
     --  Ох... --  пробормотал  Кэсерил. Он  так  устал,  что не мог думать.
Прошлой ночью он уснул на почтовой станции  в те несколько  минут, пока  его
помощники вели его к койке, и  спал столь  крепко, что даже не слышал Дондо.
Ждать провинкару?  Он  собирался доложить сначала ей,  чтобы она решила, как
лучше  преподнести  страшную   весть  дочери.  "Нет.  Это  невыносимо.  Надо
разделаться с этим".
     -- В таком случае я встречусь с леди Истой.
     Потом добавил:
     -- Лошадей нужно вычистить, накормить и напоить.  Это Ферда и Фойкс  ди
Гьюра  из  благородной  семьи Паллиара. Пожалуйста, позаботьтесь,  чтобы  им
дали... все. Мы не ели...
     И не мылись, но это и так было очевидно -- шерстяная одежда промокла от
пота и была  заляпана  дорожной грязью, руки черные, лица в грязных потеках.
Пальцы Кэсерила, с рассвета державшие  поводья на холодном ветру,  не  могли
справиться  с узлами седельной  сумки. Фойкс  взял это дело на себя и  через
минуту снял сумку с лошади. Кэсерил взял ее, перекинул через руку и сказал:
     -- Теперь, пожалуйста, отведите меня к леди Исте. У меня для нее письма
от принцессы Исель.
     Слуга  провел  его  в новое здание. Они  поднялись  по лестнице.  Слуге
пришлось  ждать, пока Кэсерил медленно взберется по  ступеням. Его ноги были
словно  налиты свинцом.  Затем слуга  и  две присматривавшие  за  Истой дамы
пошептались, и Кэсерил вошел в покои вдовствующей рейны. Воздух был пропитан
ароматом  сухих  цветочных   лепестков,   комната   освещалась   свечами   и
обогревалась камином.  Кэсерил почувствовал себя огромным и неуклюжим в этой
изящной гостиной.
     Иста в теплых одеждах сидела на обложенной подушками скамье, ее тусклые
волосы  были  убраны в  толстую  косу,  спадавшую на  спину. Как и Сару,  ее
окружала чернильная тень проклятия. "Значит, я угадал".
     Иста  повернулась  к  нему,  глаза  ее расширились,  лицо застыло.  Она
наверняка знала, что произошло нечто ужасное,  раз он так внезапно  появился
здесь. Сотни способов осторожно передать  ей весть, которые он перебирал  по
дороге,  под  взглядом ее  темных огромных глаз  вдруг  куда-то  исчезли  из
памяти. Любое промедление было теперь  жестоким.  Он упал перед ней на  одно
колено и, откашлявшись, сказал:
     -- Первое. С Исель все в порядке. Помните об этом.
     Он перевел дух.
     -- Второе. Тейдес умер две ночи назад от заражения крови.
     Две фрейлины,  находившиеся  в комнате, вскрикнули  и  прижались друг к
другу. Иста же только вздрогнула, словно ее пронзила невидимая стрела. Потом
она глубоко вздохнула.
     -- Вы понимаете мои слова, рейна? -- засомневавшись, спросил Кэсерил.
     -- Ода.
     Уголок ее рта приподнялся, но это была не улыбка -- гримаса,  в которой
сквозила жуткая ирония.
     -- Знаете,  когда долго  ждешь чего-то, удар  приходит  как облегчение.
Ожидание закончено. Теперь я  могу перестать  бояться.  Вы в  состоянии  это
понять?
     Кэсерил кивнул.
     После недолгого молчания, которое нарушали только всхлипывания одной из
дам, она спокойно спросила:
     -- Как это произошло? Он получил рану на охоте? Или как-то... иначе?
     -- Не... совсем на  охоте. Хотя в некотором роде... -- Кэсерил  облизал
обветренные губы. -- Леди, вы видите во мне что-нибудь странное?
     -- Теперь я вижу только  глазами. Я ослепла  несколько  лет назад. А вы
видите?
     Кэсерил сразу понял, что она имеет в виду.
     -- Да.
     Иста кивнула и выпрямилась.
     -- Я так и думала. Сразу заметно, когда кто-то видит тем зрением.
     Женщины тут же подошли к Исте и сказали преувеличенно нежными голосами:
     --  Леди,  вам,  наверное, пора  лечь  отдохнуть.  Ваша  матушка  скоро
вернется...
     Она послала Кэсерилу многозначительный взгляд через плечо; естественно,
женщины  решили, что у Исты  начинается очередной приступ безумия. А была ли
Иста безумной? Хоть когда-нибудь?
     Кэсерил подошел к ним ближе.
     -- Пожалуйста,  оставьте нас. Мне  необходимо  переговорить с  рейной с
глазу на глаз об очень важном деле.
     -- Сэр...  милорд...  -- дама выдавила фальшивую улыбку и зашептала ему
на ухо: -- Мы не  отваживаемся оставлять  ее одну в такое время -- она может
повредить себе.
     Кэсерил выпрямился во  весь  свой немалый  рост  и,  взяв обеих дам под
руки, мягко, но непреклонно вывел их из комнаты.
     -- Я возьму на себя  заботу о рейне. Вы можете подождать  здесь, в этой
комнате, и  если вы мне понадобитесь  -- я вас позову. Хорошо? -- он  закрыл
двери, не слушая возражений.
     Иста  ждала неподвижно, двигались  только ее  руки, державшие кружевной
носовой платок,  который она начала складывать все более мелким квадратиком.
Кэсерил опустился  на пол рядом с ней и скрестил ноги. Лицо рейны было белым
как мел, глаза расширены.
     -- Я видел призраков Зангра.
     -- Да.
     -- Более того.  Я видел темное облако, которое нависло над вашим Домом.
Проклятие Золотого Генерала, наследие Фонсы.
     -- Да.
     -- Оно сейчас есть и над вами.
     -- Да.
     -- И над Орико, и над Сарой. Исель... и Тейдес.
     -- Да, -- она склонила голову набок и устремила взгляд куда-то вдаль.
     Кэсерилу  пришло в голову, что она слишком потрясена -- ему приходилось
видеть,  как во время  боя  люди, получившие смертельную  рану,  вместо того
чтобы пасть мертвыми или без сознания, еще двигались какое-то время, а порой
и творили совершенно невероятные  вещи. Ее  спокойствие и связная речь -- не
следствие  ли  это подобного шока, который вскоре пройдет, и не надо  ли ему
подготовиться к взрыву? А была ли речь Исты когда-нибудь бессвязной? "Может,
он просто не понимал ее?"
     -- Орико очень  болен. Как я вижу своим внутренним зрением, он уже стал
частью этого черного  клубка. Но, леди, пожалуйста... пожалуйста, расскажите
мне, как вы обо всем узнали? Что, когда и  как вы видели?  Я должен  понять.
Потому что я  думаю... вернее,  боюсь...  я получил это видение, то есть оно
свалилось на  меня для того, чтобы я действовал.  Но никто не объяснил  мне,
что я должен делать. Даже внутреннее  зрение не в силах пробиться через этот
мрак.
     Брови рейны медленно приподнялись.
     --  Я  могу рассказать  вам правду, но не могу дать объяснений, ибо как
можно дать то, чем не владеешь? Я всегда говорила правду.
     -- Да,  теперь  я  понимаю,  --  он  вздохнул.  --  А  вы  когда-нибудь
рассказывали об этом все?
     Она изучающе глядела на Кэсерила, покусывая нижнюю губу. Дрожащие руки,
принадлежавшие  как  будто  другой  женщине, а  не Исте, которая  сидела  со
спокойным,  почти  неподвижным лицом,  начали разворачивать плотный  комочек
платка на колене. Она медленно кивнула; голос ее, когда  она заговорила, был
так тих, что Кэсерил наклонил голову набок, прислушиваясь и боясь пропустить
хоть слово.
     --  Все началось,  когда я  была беременна  Исель. Видения.  Внутреннее
зрение  то появлялось,  то исчезало. Я  думала,  это влияние беременности --
некоторые женщины бывают такими странными, когда носят дитя. Меня убедили  в
этом врачи, и я успокоилась. На время. Я видела летающих  слепых  призраков.
Видела темное облако вокруг Иаса и юного Орико. Я слышала голоса, во сне мне
являлись боги,  Золотой  Генерал,  Шонса  и два  его  доверенных  помощника,
сгоревшие  в башне. Я видела Шалион,  пылающий, как та башня. После рождения
Исель все кончилось. Я решила,  что во время беременности была  не в себе, а
теперь выздоровела.
     Глазами  самого себя не  увидишь, даже  внутренним зрением. Ему все это
объяснил Умегат --  Кэсерил считал это настоящим подарком. Что было бы с ним
сейчас, пытайся он найти объяснение необъяснимому?!
     --  Потом  я снова  забеременела... Тейдесом. И видения  возобновились,
только были гораздо  страшнее, чем прежде. Я боялась, что схожу с ума, и это
было невыносимо. Только когда  я пригрозила покончить с собой, Иас признался
мне, что дело в проклятии, и рассказал мне о нем. Он всегда знал правду.
     Каково это -- когда тебя предает тот, кто знает правду, но скрывает ее,
оставляя тебя в бездне отчаяния и страха?
     -- Я  была в  ужасе, осознав, что принесла  двоих детей в  мир,  где их
поджидала  такая  опасность. Я молилась  и молилась  богам  об избавлении от
проклятия, просила  сказать  мне хотя  бы,  как  справиться  с ним, чтобы не
пострадали невинные. Когда я  уже была на  сносях, ко мне пришла  Мать Лета.
Это было  не  видение,  и я не спала --  все  произошло  среди  бела дня,  я
бодрствовала. Она стояла так близко  от меня, как вы  сейчас, и я опустилась
на колени. Я могла  дотронуться до ее одежд,  если бы осмелилась. Ее дыхание
было, как аромат полевых цветов на летнем лугу. Ее  лицо было так прекрасно,
что  мои  глаза  даже  не  могли понять ее  красоту -- словно  я смотрела на
солнце. Ее голос был музыкой.
     Черты  лица  Исты  смягчились; даже  теперь  мир и  благодать той сцены
отразились на ее лице -- вспышкой красоты,  как блик солнца на  темной воде.
Затем  брови ее снова  сошлись, лицо помрачнело, и она заговорила, наклонясь
вперед, сделавшись -- если это было возможно -- еще беспокойнее.
     -- Она сказала, что боги пытаются снять  проклятие, потому  что  оно не
принадлежит  нашему  миру  --  это  последствия их  Дара Золотому  Генералу,
которым  он неправильно распорядился. Еще она  сказала, что боги могут снять
проклятие только  через человека, который по  свободной воле  трижды  отдаст
свою жизнь во имя Дома Шалиона.
     Кэсерил  заколебался.  Голос  рейны  стал  таким  тихим,  что  его  мог
заглушить  даже звук его дыхания. Он чувствовал себя дураком и ругал себя за
это, но не смог удержаться от вопроса:
     -- Э-э... а не ошибка  ли это -- может быть, три человека одновременно,
а не один?
     -- Нет, -- ее губы снова скривились в странной, ироничной неулыбке.  --
В том-то и проблема.
     -- Я... не понимаю. Может, это какой-то обман, а не... пророчество?
     Она на миг разжала руки, затем опять принялась складывать платок.
     -- Я  сказала Иасу,  а он,  конечно, рассказал лорду ди Льютесу. От  ди
Льютеса Иас ничего не скрывал, только от меня. Только от меня.
     Любопытство взяло над Кэсерилом  верх. Теперь они были товарищами по...
святости, или  что  это  там  такое, и  ему было очень легко разговаривать с
Истой. Как святой со святым,  душа с  душой. Удивительное мгновение хрупкой,
почти  неуловимой  близости,  куда  более  загадочной и  полной,  чем  между
любовниками.  Он начал понимать, почему  Умегат  вцепился в него с отчаянием
изголодавшегося человека.
     -- А какими были в действительности их отношения?
     Она пожала плечами.
     -- Они стали любовниками еще до моего рождения. Кто я была такая, чтобы
судить их? Ди Льютес любил Иаса, я любила Иаса. Иас любил нас  обоих. Он так
старался принять на себя бремя всех своих погибших братьев и  отца -- Фонсы.
Он сводил себя в могилу этими стараниями и хлопотами, но жизнь все равно шла
наперекосяк -- все было не так, раз за разом.
     Она заколебалась,  и  Кэсерил испугался на  мгновение, что неосторожным
словом   или  движением  разрушил  их  близость.  Но,   похоже,  она  просто
успокаивала... не свои мысли, а свое сердце, так как  продолжила рассказ еще
более тихим голосом:
     --  Я  не  помню  точно,  кому первому  пришла  в голову  эта мысль. Мы
разговаривали  как-то вечером вскоре  после рождения  Тейдеса.  У  меня  еще
сохранялось зрение. Мы знали, что оба наших ребенка отмечены тенью и бедняга
Орико тоже. "Спасите моих детей, --  плакал  Иас, уронив голову на  стол, --
спасите моих детей". Тогда ди Льютес сказал: "Я сделаю это  из любви к тебе,
я попытаюсь, отважусь на жертвоприношение".
     Кэсерил прошептал:
     -- Но, пятеро богов, как?..
     -- Мы обсудили сотни способов, как можно убить человека и вернуть его к
жизни, чтобы снова убить. Наконец мы решили остановиться на утоплении. Такой
способ  казался наименее  калечащим,  к  тому же  было много  случаев, когда
утопленников возвращали  к  жизни.  Ди  Льютес даже  ездил узнавать об  этом
поподробнее.
     У   Кэсерила   перехватило   дыхание.  "Утопление,  о  боги!"  И  самым
хладнокровным образом... его руки тоже задрожали. Иста продолжала:
     -- Мы взяли с врача слово держать все в тайне и спустились в подземелье
Зангра.  Ди  Льютес позволил  себя  раздеть,  связать  по  рукам и  ногам  и
подвесить вниз  головой над огромной бочкой.  Мы опустили  его  в воду...  и
вытащили обратно, когда он уже перестал двигаться.
     -- И  он умер? -- тихо  спросил Кэсерил. -- Тогда  обвинение  в  измене
было...
     --  Конечно,  умер, но  не  в  последний раз. Мы оживили его,  довольно
быстро и просто.
     -- Ох.
     --  Это  получилось!  -- она  сцепила пальцы. --  Я  чувствовала  --  в
проклятии  появилось  что-то  вроде трещины.  Но  ди  Льютес...  у  него  не
выдержали нервы.  Он  не захотел тонуть еще  раз.  Он кричал, что я  пытаюсь
убить его из ревности. Тогда мы с Иасом... совершили ошибку.
     Кэсерил  уже  понял,  что  произошло.  Даже закрыв  глаза,  он  не  мог
избавиться  от вставшей перед  ними картины. Он заставил себя  открыть их  и
вновь посмотрел на Исту.
     -- Мы  схватили его  и совершили вторую  попытку насильно. Он  вопил  и
рыдал... Иас засомневался, а я закричала: "Мы должны! Подумай о детях!" И на
этот раз, когда мы вынули его из бочки, он был мертв, и никакие наши молитвы
и  слезы  не  смогли  его оживить.  Иас  был потрясен.  Я была в ужасе.  Мое
внутреннее зрение погасло. Боги отвернулись от нас...
     -- Значит, обвинение в измене было ложным. Совершенно ложным.
     -- Да. Этой  ложью мы скрыли наш грех и объяснили, откуда взялся  труп,
-- она  вздохнула.  -- Но  его семье позволили унаследовать его состояние --
ничего не конфисковали.
     -- Да, пострадала только его  репутация. Его честь. Честь, которая, как
оказалось, была  незапятнанной.  Ни  почестей, ни  славы --  остался  только
позор.
     -- Поначалу мы были  потрясены,  а потом уже поздно было что-то менять.
Думаю,  это больше всего угнетало Иаса еще  долгое время спустя. Он не хотел
даже  искать   другого   добровольца.   А   жертвоприношение   должно   быть
добровольным, насильное умерщвление  ничего  не  даст  --  только осознанная
жертва.  Иас замкнулся в себе и  умер  от горя и  чувства  вины, --  ее руки
натянули кружево, чуть не порвав платок,  -- оставил меня с двумя маленькими
детьми, без помощи и защиты от этой... черной... тени.
     Она  содрогнулась, задышала часто  и  глубоко, но не  разрыдалась и  не
впала  в  истерику, как испугался было  Кэсерил,  уже напрягшийся  и готовый
позвать обеих ожидавших в другой комнате фрейлин.
     Потом дыхание ее выровнялось; Кэсерил расслабился.
     -- А вы, -- спросила она наконец, -- боги коснулись вас?
     -- Да.
     -- Сочувствую.
     Горькая усмешка исказила его губы.
     -- О  да, --  он потер затылок. Его  очередь исповедоваться. Он мог  бы
утаить правду. Но не от Исты. Бремя за бремя, рана за рану. Откровенность за
откровенность.
     --  Что вы знаете о короткой помолвке Исель с покойным лордом  Дондо ди
Джироналом?
     --  Было  два гонца  --  один за  другим, так что  мы  даже  не  успели
отпраздновать.
     -- Отпраздновать? Помолвку сорокалетнего с шестнадцатилетней?
     Ее  подбородок  вздернулся,  совсем как  у Исель,  -- у  Кэсерила  даже
перехватило дыхание.
     -- Между мной и Иасом была еще большая разница в возрасте.
     Ах да. В таком случае у Исты несколько другой взгляд на вещи.
     --  Дондо  --  не  Иас, миледи. Это был  продажный, развратный негодяй,
растратчик... и  я больше чем уверен,  что  это он  убил ди