дес расположился через стол от нее.
Но напряжение его  спало,  когда,  улучив  момент, принц  прицелился  в свою
старшую сестру хлебным катышем.  Военные действия, впрочем,  были немедленно
пресечены строгим взглядом  бабушки. В глазах принцессы вспыхнул мстительный
блеск, но, как  заметил Кэсерил,  ее  подруга  Бетрис,  сидевшая  по  другую
сторону стола, вовремя ее отвлекла.
     Затем леди Бетрис с дружелюбным  любопытством улыбнулась Кэсерилу через
стол, явив милые ямочки  на щеках, и  уже собралась было заговорить, но  тут
принесли  чашу  с водой для омовения рук.  Теплая вода пахла вербеной.  Руки
Кэсерила  дрожали,  когда  он  опускал их в  чашу  и  вытирал потом  льняным
полотенцем. Но  он справился  с  этой слабостью, как  только  убрал руки  со
стола. Место прямо напротив него за столом пока пустовало.
     Кэсерил кивнул на него и неуверенно спросил у провинкары:
     -- Вдовствующая рейна присоединится к нам, ваша милость?
     Она скорбно поджала губы.
     -- К сожалению, Иста не вполне здорова сегодня. Она... чаще всего ест у
себя в комнате.
     Кэсерил почувствовал неловкость и решил попозже спросить у кого-нибудь,
что  же  такое  с  рейной, что так беспокоит ее мать. Видимо, это было нечто
давнее,  о  чем  уже  не  говорилось  вслух,  либо слишком  болезненное  для
обсуждений.  Давнее  вдовство  избавляло  Исту от недомоганий и  опасностей,
столь  частых у молодых женщин и связанных с беременностью и родами, но ведь
бывают и другие болезни...
     Иста была второй женой  Иаса.  Она вышла  замуж за мужчину средних лет,
уже имевшего взрослого сына и  наследника Орико. Некоторое  время, много лет
назад, Кэсерил служил  при дворе  Шалиона,  но Исту  тогда мог видеть только
издалека. В начале своего замужества  она казалась счастливой и  любимой  --
свет очей своего  мужа. Иас до  безумия обожал дочь Исель,  делавшую  первые
шаги, и еще грудного Тейдеса.
     Их  счастье было омрачено предательством  лорда ди Льютеса, которое, по
мнению  большинства, и  явилось  основной  причиной преждевременной  кончины
глубоко опечаленного этим обстоятельством немолодого уже рея. Кэсерил не мог
не заинтересоваться, болезнь ли в  действительности  подвигла Исту  покинуть
двор ее  пасынка или некие  политические мотивы. Хотя, согласно сведениям из
разных источников, рей Орико оказывал уважение  своей приемной  матери и был
добр к сводным сестре и брату.
     Кэсерил  откашлялся,  пытаясь  заглушить  бурчание  пустого  живота,  и
обратил внимание на господина -- судя по всему, старшего воспитателя принца,
--  сидевшего  за  дальним  концом  стола  рядом с  леди  Бетрис. Провинкара
царственным кивком головы  выразила свое желание, чтобы  он прочитал молитву
Святому Семейству на благословение еды.  Кэсерил  надеялся, что процесс этот
будет быстрым и они  незамедлительно  приступят  к трапезе.  Загадка пустого
стула разрешилась  с  появлением опоздавшего  управляющего сьера ди  Феррея,
который, коротко извинившись перед  всеми  за задержку,  устроился  на своем
месте.
     --  Я задержался  с  настоятелем храма  ордена Бастарда, -- пояснил он,
когда на стол поставили хлеб, мясо и сушеные фрукты.
     Кэсерил,  изо  всех  сил  сдерживаясь, чтобы  не накинуться на еду  как
изголодавшийся пес, издал вежливое, заинтересованное "М-м-м?" и  взял первый
кусок.
     --  Весьма настойчивый и многоречивый молодой  человек, -- продолжил ди
Феррей.
     -- Что ему  нужно теперь? -- спросила  провинкара. -- Еще пожертвований
для приюта подкидышей? Мы им отправили  посылку на прошлой неделе.  У слуг в
замке больше не осталось ненужной одежды.
     -- Им нужны кормилицы, -- ответил ди Феррей, прожевывая мясо.
     Провинкара фыркнула:
     -- Не из моего же замка!
     -- Нет, но  он хотел, чтобы я оповестил наших слуг, что храму требуются
кормилицы. Он надеется, вдруг у кого-нибудь найдется родственница, согласная
на  такую  благотворительность.  Им на  прошлой  неделе подкинули еще одного
малыша, и настоятель полагает, что это не последний случай. Особенно теперь,
в это время года.
     Орден  Бастарда,  соответственно своей теологии,  причислял  нежеланных
детей, то бишь бастардов, а также  детей, рано оставшихся сиротами, к прочим
несвоевременным бедствиям, за которые отвечал их бог. Приют для подкидышей и
сирот храма Бастарда был  главной  заботой ордена. Кэсерилу вообще-то всегда
казалось, что бог, управляющийся с полчищами демонов, должен уметь без труда
выколачивать денежные пожертвования на добрые дела.
     Из осторожности он разбавил вино  водой --  на пустой желудок оно могло
сразу  ударить  в  голову.  Провинкара  ободряюще  кивнула  ему, но тут  же,
торжественно  осушив  полбокала неразбавленного виноградного напитка, начала
спорить на этот счет со своей кузиной.
     Сьер ди Феррей продолжал:
     -- Настоятель, однако,  рассказал интересную историю. Догадайтесь,  кто
умер прошлой ночью?
     -- Кто, папа? -- пришла на выручку его дочь.
     -- Сьер ди Наоза, известный дуэлянт.
     Кэсерилу имя ничего не сказало, но провинкара хмыкнула.
     --  Вот и славно. Мерзкий  человек. Я его у  себя не принимала и считаю
глупцами тех, кто это делал. Неужели его наконец кто-то одолел?
     -- Вот  тут-то и  начинается самое  интересное. Он был  убит при помощи
смертельной  магии,  -- и,  пока пораженный шепот  облетал  стол,  ди Феррей
неторопливо отпил вина. Кэсерил  же застыл с  полупрожеванным куском мяса во
рту.
     --  Храм  собирается   расследовать  эту  тайну?  --   поинтересовалась
принцесса Исель.
     -- Мне кажется, никакой тайны здесь нет, это скорее  трагедия. Примерно
год   назад  ди   Наозу   на   улице  случайно   толкнул   единственный  сын
провинциального   торговца  шерстью.  Кончилось  это,  как  обычно,  дуэлью,
которая,  по свидетельству очевидцев,  была попросту кровавым убийством. Тем
не  менее  очевидцев  и след простыл, когда безутешный отец  погибшего юноши
решил подать на ди Наозу  в суд. Ходили также слухи о  продажности суда, но,
опять же, только слухи.
     Провинкара хмыкнула. Кэсерил кое-как проглотил свой кусок и проговорил:
     -- Продолжайте, пожалуйста.
     Приободрившись, управляющий продолжил:
     -- Торговец был вдовцом,  и юноша был не только единственным его сыном,
но вообще единственным ребенком. Кроме того, молодой человек только собрался
жениться. Смертельная магия -- грязное дело, но я не могу не посочувствовать
бедному торговцу. Хотя,  может, и богатому... Однако  он  в любом случае был
слишком  стар, чтобы обучаться фехтованию с целью  превзойти ди Наозу в этом
искусстве. Вот он  и обратился к  тому, что считал единственным верным путем
для достижения цели. Весь последующий год  он изучал темные искусства -- где
он черпал сведения  на эту тему,  остается загадкой  для храма. Он  забросил
свое  дело  и  полностью  посвятил  себя  магии.  А  вчера  ночью забрался в
развалины  заброшенной  мельницы в  семи  милях  от Валенды,  где  попытался
вызвать  демона.  И,  клянусь  Бастардом,  ему  это удалось! Его  тело  было
обнаружено там сегодня утром.
     Богом всех естественных и своевременных смертей и стихийных  бедствий в
соответствующее им время года, а также богом правосудия был Отец Зимы; в дар
Бастарду, вместе  с  внесезонными природными катастрофами и несвоевременными
смертями, он  передал  покровительство  над  палачами.  Ну,  и  конечно  же,
покровительство  над  целым рядом  прочих грязных  дел  в придачу.  "Похоже,
торговец обратился за  помощью куда  следовало". Кэсерилу вдруг  показалось,
что записная книжка у него в кармане стала  весить чуть ли не десять фунтов.
И что она сейчас вспыхнет огнем прямо под одеждой.
     -- Мне он  совсем не  нравится, -- заявил принц Тейдес. -- Он поступил,
как трус!
     -- Да, но чего же еще  ожидать от торговца? -- заметил его наставник со
своего  конца стола.  -- Люди этого  сословия не приучены с  детства  блюсти
кодекс чести, как благородные господа.
     --  О, но  это так грустно, -- возразила  Исель. -- Я имею в виду сына,
который собирался жениться.
     Тейдес презрительно фыркнул.
     --  Женщины! Вы  только  и  думаете,  что  о свадьбах. Но что  является
большей потерей для государства? Какой-то  торгующий  шерстью денежный мешок
или искусный фехтовальщик? Каждый такой дуэлянт -- славный солдат для своего
рея!
     -- Как  подсказывает  мне жизненный опыт, это не так,  -- сухо проронил
Кэсерил.
     -- Что вы имеете в виду? -- грозно повернулся к нему Тейдес.
     Кэсерил слегка замялся и пробормотал:
     -- Извините, я встрял в вашу беседу.
     -- Нет уж поясните. В чем разница? В чем разница между хорошим солдатом
и искусным дуэлянтом? -- настаивал Тейдес.
     Провинкара тихо  хлопнула ладонью по столу и выразительно взглянула  на
Кэсерила.
     -- Продолжайте, кастиллар.
     Тот пожал плечами и, вежливо кивнув мальчику, пояснил:
     -- Дело в  том, принц, что  солдат  убивает ваших  врагов, а дуэлянт --
ваших союзников. Догадайтесь сами, кого предпочтет  иметь мудрый командующий
в своем лагере.
     -- О! -- выдохнул  Тейдес и умолк, глубоко задумавшись. Похоже, не было
особой срочности в передаче записной книжки властям, как не было в этом деле
и  особых хлопот:  Кэсерил  мог  сообщить о  ней  настоятелю  храма  Святого
Семейства  здесь, в Валенде, завтра утром, после того как пролистает ее сам.
Книжку   надо   расшифровать;   некоторым  дешифровка   кажется  скучным   и
утомительным занятием,  но  для Кэсерила  это  всегда было развлечением.  Он
подумал,  не  следует  ли из  вежливости предложить свои услуги  в  качестве
дешифровщика. Дотронулся до мягкой шерстяной  мантии, во внутреннем потайном
кармане  которой  покоилась  книга,  и  в  очередной  раз  порадовался,  что
помолился за покойного перед его спешным сожжением.
     Бетрис, сведя тонкие темные брови, поинтересовалась:
     -- А кто был судьей, папа?
     Ди Феррей поколебался мгновение и пожал плечами:
     -- Достопочтенный Вриз.
     --  А-а... -- протянула провинкара, -- этот,  -- и сморщила нос, словно
учуяв нехороший запах.
     -- Может, дуэлянт ему угрожал? -- спросила  принцесса Исель. -- Правда,
судья мог попросить о помощи или арестовать ди Наозу...
     -- Сомневаюсь, что  даже  ди  Наоза был настолько  глуп, чтобы угрожать
судье провинции, --  сказал  ди  Феррей. --  Хотя  свидетелей он,  возможно,
запугал. С  Вризом же можно было  прибегнуть  к иному способу.  Вриз  всегда
был...  гм... приверженцем более мирных методов убеждения, -- и, отправив  в
рот кусочек хлеба,  он  недвусмысленным  жестом потер подушечками большого и
указательного пальцев.
     -- Если  бы  судья выполнил свою  работу честно  и  смело,  торговцу не
пришлось бы прибегнуть к  смертельной  магии, -- медленно проговорила Исель.
-- Вместо одного -- два человека мертвы и прокляты... А будь ди Наоза казнен
по закону, у него оставалось бы время очистить душу перед встречей с богами.
И  как же  этот  человек  до  сих  пор  остается судьей? Бабушка, ты  можешь
что-нибудь предпринять?
     Провинкара поджала губы.
     -- Назначение судей провинции не входит в мою компетенцию, моя дорогая.
Так  же, как  и их  смещение. Однако департамент наведет порядок,  я  уверяю
тебя, -- она отпила вина и посмотрела на внучку. -- В  Баосии у меня большие
привилегии, дитя мое, но не власть.
     Исель  взглянула на Тейдеса, потом на Кэсерила и, словно эхо, повторила
давешний вопрос брата:
     -- А в чем разница?
     -- Право  управлять и обязанность  покровительствовать --  это  одно, и
совсем другое -- право принимать покровительство, -- ответила провинкара. --
К  сожалению, между провинкаром и провинкарой разница не  только в окончании
слова.
     Тейдес хихикнул:
     -- Это  как  между  принцем и  принцессой?  Исель повернулась к нему  и
сдвинула брови:
     --   О!  И   как  ты  предлагаешь  сместить  продажного  судью  --  ты,
привилегированный мальчик?
     --  Достаточно, вы оба!  -- строго сказала провинкара, в голосе которой
явно послышались  интонации  бабушки.  Кэсерил спрятал улыбку. Здесь, в этих
стенах, она  мудро правила по законам более  древним, чем сам  Шалион. Здесь
было ее собственное маленькое государство.
     Разговор перешел  на менее  острые темы. Слуги внесли сыр,  пирожные  и
браджарское вино.  Кэсерил наелся до отвала и понял,  что пора остановиться,
иначе  ему  станет  плохо.  Золотое  десертное  вино  могло  заставить   его
разрыдаться  прямо  за  столом.  Его  подавали  неразбавленным,  и   Кэсерил
постарался ограничиться одним бокалом.
     В  конце  трапезы снова прочли молитву, и принца Тейдеса, словно коршун
птенца,  утащил на  занятия  его воспитатель. Бетрис и Исель были отправлены
вышивать.   Они,   весело  пересмеиваясь,  выбежали  из  столовой,  за  ними
неторопливым шагом вышел ди Феррей.
     --  Они что,  и  впрямь смирно усядутся  за  вышивание?  -- недоверчиво
поинтересовался Кэсерил, провожая взглядом исчезавшее в дверях облако юбок.
     -- Они будут  ерзать, шептаться и хихикать,  пока  не  выведут  меня из
себя, но вышивать, как ни странно, умеют, -- ответила провинкара, сокрушенно
покачивая  головой,  что не соответствовало  доброму  любящему выражению  ее
глаз.
     -- Ваша внучка -- прелестная юная леди.
     --  Мужчинам  определенного  возраста,  Кэсерил,  все юные леди кажутся
прелестными. Это первый признак старости.
     -- Это правда, миледи, -- его губы растянулись в улыбке.
     --  Она  выжила  двух  гувернанток и, похоже,  вот-вот сживет со  свету
третью. Ну, фигурально  выражаясь, конечно.  Бедняжка завалила меня жалобами
на девочек.  А еще...  --  голос провинкары  стал тише. -- Исель нужно  быть
сильной. Однажды ее  увезут далеко  от меня,  и я не  смогу больше  помогать
ей... защищать ее...
     Привлекательная,  живая, юная  принцесса была  не игроком,  а  пешкой в
политике  Шалиона.  Везение  для   нее  заключалось  в  высоком  и  выгодном
государству  политически  и  экономически  замужестве,  что  не  обязательно
предполагало счастье.  Самой вдовствующей провинкаре повезло в личной жизни,
но  на ее памяти  было несчетное количество  браков, в  которых высокородные
женщины  так и не  познавали  любви. Неужели Исель  отправят в  Дартаку? Или
выдадут замуж за кого-нибудь из  кузенов, наиболее приближенного к правящему
семейству Браджара? Боги не позволят, чтобы ее  продали в Рокнар в  обмен на
временное перемирие с архипелагом.
     Провинкара искоса поглядывала на него при свете свечей.
     --  Сколько  вам  сейчас  лет,  кастиллар?  Кажется,  вам  было   около
тринадцати, когда ваш отец прислал вас на службу моему дорогому провинкару.
     -- Примерно так, ваша милость.
     --   Ха!   Тогда  вам   следует   сбрить  с   лица   эту  омерзительную
растительность. Она старит вас лет на пятнадцать.
     Кэсерил считал, что его больше состарило рабство на  галерах, но  вслух
сказал только:
     -- Надеюсь, мое объяснение не слишком рассердило принца, миледи.
     --  Мне кажется, оно  заставило  юного Тейдеса остановиться и подумать.
Его воспитателю такое  не часто удается. К сожалению, -- она побарабанила по
скатерти тонкими  длинными пальцами и осушила свой бокал вина.  Поставив его
на стол, леди добавила: -- Не знаю, где вы остановились в городе, кастиллар,
но я отправлю пажа за вашими вещами. Сегодня вы остаетесь у нас.
     --  Благодарю,  ваша  милость,  и  с   признательностью  принимаю  ваше
предложение.  -- Благодарность богам,  о, пять раз  благодарность богам.  Он
принят,  хотя  и  временно.  Кэсерил  замялся,  смущенный.  -- Но...  э-э...
беспокоить вашего пажа нет необходимости.
     Она изумленно вскинула брови.
     -- Это как раз то, для чего мы их держим. Как вы сами помните.
     --  Да,  но... -- он коротко улыбнулся  и указал  на себя рукой, -- это
весь мой багаж.
     В ее глазах мелькнула боль, и Кэсерил добавил:
     --  Это значительно больше, чем было у меня, когда  я  сошел на берег с
ибранской галеры в Загосуре.
     Тогда на нем были лишь лохмотья да язвы. В приюте лохмотья сожгли сразу
же.
     --  В  таком случае мой  паж, -- произнесла она не  терпящим возражения
тоном, -- проводит вас в ваши покои, милорд кастиллар.
     И добавила, поднимаясь со стула с помощью кузины-компаньонки:
     -- Мы еще поговорим с вами завтра.
     Комната, предназначавшаяся для почетных  гостей,  находилась  в  старом
крыле.  В  ней   когда-то  ночевали  принцы,  наслаждаясь  ее  абсолютным  и
совершенным  комфортом.  Кэсерил  сам  прислуживал таким гостям  сотни  раз.
Кровать с мягчайшей периной была застелена тонким бельем из отбеленного льна
и покрыта пледом искусной работы. Не успел еще паж удалиться, как пришли две
горничные,  принесли  воду  для  умывания,  полотенца,   мыло,   зубочистки,
роскошную  ночную  рубаху,  колпак и  тапочки.  Кэсерил рассчитывал спать  в
рубашке, доставшейся ему по наследству от покойного торговца.
     Это  было уже слишком. Кэсерил сел на  край кровати с  рубахой в руке и
тихо всхлипнул. С трудом  сдержавшись, чтобы не расплакаться при свидетелях,
он жестом отослал насторожившуюся прислугу и пажа.
     -- Что это с ним? -- услышал он  их перешептывание, когда они удалялись
по коридору. По щекам его покатились слезы.
     Паж раздраженно ответил:
     -- Сумасшедший, наверное.
     После короткой паузы до Кэсерила снова донесся голос горничной:
     -- Ну, тогда он почувствует себя здесь как дома, верно?..
     Доносившиеся  до комнаты звуки -- голоса во дворе, стук и звон кастрюль
-- разбудили Кэсерила еще затемно, в предрассветной серости. Он в панической
растерянности  открыл  глаза  и,  как  обычно, не сразу  смог вспомнить, где
находится. Но  нежные  объятия пуховой  перины  вскоре убаюкали  его снова и
увлекли  в  дрему. Он парил между сном  и явью,  и вяло проплывали  в голове
разрозненные мысли. Это не жесткая скамья.  Нет  безумной  качки вверх-вниз.
Вообще никакого движения, о пятеро  богов,  какое блаженство.  Какое  мягкое
тепло под его изуродованной спиной.
     Празднование  Дня  Дочери  будет   проходить  от  рассвета  До  заката.
Возможно,  он проваляется  на перине до  самого  Ухода  обитателей замка  на
праздничное  шествие, а потом  неторопливо встанет.  Пошатается  по двору  и
окрестностям,  посидит  на  солнышке  вместе  с  замковыми  котами.  А  если
проголодается... ему вспомнились те далекие дни,  когда он  был еще пажом  и
хорошо знал, как подольститься к кухарке, чтобы получить лакомый кусочек.
     Его сладостные ленивые мечтания прервал резкий  стук  в  дверь. Кэсерил
вздрогнул, но снова расслабился, услышав мелодичный голос леди Бетрис:
     -- Милорд ди Кэсерил! Кастиллар! Вы проснулись?
     --  Одну минуту, миледи,  -- отозвался он. Перекатился на край кровати,
нехотя расставаясь  с обволакивающими  глубинами перины. Босые ноги оберегал
от холода каменного пола плетеный коврик. Расправив на бедрах пышные складки
длинной ночной рубахи, Кэсерил направился к двери и приоткрыл ее.
     -- Да?
     Она  стояла в коридоре,  держа в  одной руке свечу, защищенную от ветра
стеклянным  колпаком, а  в другой -- стопку  одежды и кожаную  перевязь. Под
мышкой у нее  был  еще  какой-то  побрякивающий  сверток.  Бетрис уже надела
праздничный   наряд  бело-голубых   тонов:  голубое  платье  и  белый  плащ,
доходивший до щиколоток.  Ее  темные волосы были украшены венком из цветов и
листьев. Бархатные карие  глаза  весело сияли в отблесках  свечи. Кэсерил не
удержался и улыбнулся в ответ.
     --  Ее милость  провинкара  желает вам  благословенного Дня Дочери,  --
провозгласила  она и толкнула  ногой  дверь. Кэсерил отскочил  в сторону,  и
дверь распахнулась.  Загруженная Бетрис вошла в комнату, протянула ему свечу
и,  пробормотав что-то  вроде: "Вот, подержите  пока",  тяжело  плюхнула  на
кровать  свою  ношу. Стопку голубой  и белой  одежды,  а также меч с пояс