яблоко раздора со  стола
могущественных лордов.  Идея  назначить Бергона  генералом Сына принадлежала
Исель, они обсуждали  ее  на  совете  перед  отъездом  из  Тариона.  Кэсерил
подчеркнул, что сейчас не стоит лишать верного ди Джеррина поста, который он
так  страстно  желал получить;  кроме того, ди  Джеррин уже немолод, и через
некоторое  время  управление  войсками  ордена  Дочери  тоже будет  передано
Зангру.
     --  О!  --  вскричал Палли. --  Так  это  сегодня?  А церемония  еще не
кончилась?
     -- Полагаю, нет, марч.
     --  Если  я потороплюсь, возможно,  успею  к  концу.  Кэсерил, можно, я
оставлю  тебя   заботам   этого  милого   господина?   Милорд   управляющий,
присмотрите,  чтобы  он  отдохнул.  Он  совсем  не  настолько  оправился  от
последней раны, как будет пытаться вас убедить.
     Палли развернул лошадь и весело отсалютовал Кэсерилу.
     -- Вернусь и обо всем тебе расскажу!
     В сопровождении братьев ди Гьюра он поскакал обратно к воротам.
     Грумы и слуги занялись багажом и лошадьми. Кэсерил, как ему показалось,
с достоинством отказался опереться на руку управляющего -- во всяком случае,
пока они не дошли до лестницы -- и направился к жилому зданию.
     -- Ваша комната по приказу рейны  теперь в башне Иаса, -- остановил его
управляющий, -- чтобы вы находились поближе к ней и принцу.
     -- О! --  он был рад это слышать. Кэсерил повернулся и зашагал к башне.
На третьем этаже находилась резиденция Бергона  и его ибранской  свиты. Судя
по всему, принц сознательно отказался от покоев Орико в качестве официальной
спальни. Кэсерилу дали  понять, что Бергон  не ночует в своей комнате. Исель
заняла покои Сары  этажом выше.  Комната Кэсерила  оказалась рядом с покоями
принца. Кто-то заботливо  перенес  сюда  все его вещи из  старой спальни,  а
также  разложил на  кровати  новую  одежду  для  вечернего банкета.  Кэсерил
подождал, пока  слуги принесут  воду  для  умывания, затем выпроводил всех и
послушно улегся отдыхать.
     Он  выдержал  десять  минут  и  встал,  проковылял  по лестнице  наверх
осмотреть свой новый кабинет. Узнавший его  слуга  посторонился  и пропустил
его внутрь. В комнате, которую Сара отводила своему секретарю, теперь, как и
ожидалось,  все  было завалено бумагами  Кэсерила: бухгалтерскими  книгами и
счетами  по  прежнему  хозяйству  Исель,  к  которым  добавилось   несметное
количество новых. Что было  неожиданностью, так  это  опрятный  темноволосый
мужчина лет тридцати в серой мантии  Отца,  сидевший за его новым столом. Он
что-то  выводил  в  одной  из  хозяйственных  книг  Кэсерила.  Распечатанная
корреспонденция лежала  от  него по  левую руку,  большая  стопка написанных
писем -- по правую.
     Он поднял глаза и вежливо, но прохладно спросил:
     -- Чем могу вам помочь, сэр?
     -- Я... извините, я не думал, что здесь кто-нибудь есть.
     -- Вы кто?
     -- Я -- служитель Боннерет, личный секретарь рейны Исель.
     Рот Кэсерила открылся, потом закрылся.  "Но это же  я личный  секретарь
рейны Исель!"
     -- Временное назначение, да?
     Брови Боннерета взлетели вверх.
     -- Я полагаю, постоянное.
     -- А как вы получили эту должность?
     -- Меня рекомендовал рейне старший настоятель Менденаль.
     -- Недавно?
     -- Прошу прощения?
     -- Вас назначили недавно?
     -- Две недели назад, сэр, -- Боннерет с легким раздражением нахмурился.
-- О... у вас, видимо, есть преимущество передо мной?
     "Увы, все наоборот".
     -- Рейна... не сообщила мне, -- выдавил Кэсерил.
     Так  он уволен,  смещен со своей должности? С  другой стороны, пока  он
медленно выздоравливал, не могла  же Исель обходиться без секретаря,  кто-то
должен был делать эту работу. Да и  почерк у Боннерета, как заметил Кэсерил,
был  замечательный.  Морщина  между  бровями  нового  секретаря  углубилась.
Кэсерил добавил:
     -- Меня зовут Кэсерил.
     С Боннерета в одни миг слетела вся  суровость, сменившись благоговейной
улыбкой,  которая  встревожила  Кэсерила  еще  больше.   Он  выронил   перо,
разбрызгав чернила, и вскочил на ноги.
     --  О милорд ди Кэсерил!  Я польщен! -- он низко поклонился.  --  Что я
могу сделать для вас, милорд? -- теперь в его  вопросе звучали совсем другие
интонации.
     Такое  обращение смущало Кэсерила  сильнее, чем давешняя холодность. Он
пробормотал  несколько  невнятных  извинений  за   вторжение,   сослался  на
усталость с дороги и спустился к себе.
     Некоторое время  он занимался перебиранием  вещей  и  перекладыванием с
места на место тех нескольких  книг, которые у него были,  приводя в порядок
свою комнату.  Затем послонялся из угла в угол и подошел к окну, выходившему
на  город. Он широко распахнул створки окна и высунул  голову, но ни один из
священных воронов ни прилетел к нему на подоконник. Гнездились ли они еще на
крыше башни  Фонсы  после  исчезновения  проклятия и  закрытия зверинца?  Он
посмотрел  в  сторону  храма и решил  при  первой же  возможности  навестить
Умегата. Затем в замешательстве сел. Он чувствовал себя совершенно сбитым  с
толку, потерянным.
     Кэсерила  била  дрожь  --  отчасти  от  усталости.  Его  силы  еще   не
восстановились,  и уставал он быстро. Заживавшая  рана в животе болела после
утренней скачки, хотя и не столь  сильно, как тогда, когда его терзал Дондо.
Кэсерил был восхитительно свободен от призраков, в нем больше не жил никакой
заблудившийся дух -- одного этого было  достаточно, чтобы он чувствовал себя
невероятно счастливым. Однако сегодня  это не помогало. Он так спешил, горел
нетерпением, и  чем это закончилось? Всего лишь  столь  необходимым ему,  по
всеобщему мнению, отдыхом. Кэсерил чувствовал себя разочарованным.
     Настроение окончательно упало. Может быть, для него уже не было места в
этом новом Шалионе-Ибре.  Исель,  чтобы  вести дела в ее  ставших  огромными
владениях, нужен более образованный, гибкий человек, а не потрепанный жизнью
и -- да что скрывать! -- странный бывший солдат со склонностью к поэзии. Что
еще хуже --  будучи отстраненным от  службы у Исель, он  лишался ежедневного
лицезрения  Бетрис. Никто  не  придет  зажечь ему  свечи для  чтения,  когда
стемнеет, никто не заставит  надеть теплую немыслимую шапку,  и  не заметит,
что  ему нехорошо, и не приведет этих ужасных врачей, и не будет молиться  о
его спасении, когда он путешествует далеко от дома...
     Кэсерил  услышал  во дворе  звуки, возвещавшие  о  возвращении  Исель и
Бергона с церемонии в храме. Ему следовало бы выбежать им навстречу. "Нет. Я
отдыхаю".  Он и сам почувствовал в этих словах раздражение, обиду  и ослиное
упрямство. "Не будь дураком". Но страшная усталость приковала его к креслу.
     Прежде чем Кэсерилу удалось превозмочь  нахлынувшую на него меланхолию,
к  нему  в  комнату  ввалился Бергон, и  пребывать  в  унынии  стало  просто
физически невозможным.
     На  принце  еще были  коричневые,  оранжевые  и желтые  цвета  генерала
Священного ордена Сына и широкая, украшенная символами осени перевязь -- все
это смотрелось на нем куда  уместнее, чем на седом старом ди Джиронале. Если
уж Бергон  не в состоянии порадовать глаз бога, значит, его глаз  невозможно
порадовать вообще.  Кэсерил встал, и  Бергон порывисто обнял его, забрасывая
вопросами о поездке, о здоровье, и  тут же,  не дожидаясь  ответа, попытался
рассказать ему  десять разных историй одновременно, а  потом  рассмеялся сам
над собой.
     -- Скоро у нас будет достаточно времени на разговоры, а сейчас я пришел
по поручению моей жены,  рейны Шалиона. Только сначала скажи мне откровенно,
лорд Кэс, -- ты любишь Бетрис?
     Кэсерил заморгал от неожиданности.
     -- Я... она... очень, принц.
     --  Отлично.  То  есть  я знал это, но Исель  настояла, чтобы я сначала
спросил.  А  теперь еще  один  вопрос  --  это  очень  важно.  Ты  не хочешь
побриться?
     -- Я...  что? --  рука  Кэсерила потянулась  к  бороде.  Она  давно уже
перестала  быть колючей щетиной, как раньше. Отросла, сделалась густой  и --
как ему казалось -- красивой, к тому  же он регулярно  ее подравнивал. -- Вы
спрашиваете меня об этом с какой-то целью? Не то чтобы это было так важно...
Ведь если что, и заново отрастить несложно...
     --   Но  ведь  ты  не  питаешь  к  ней  болезненной  привязанности  или
чего-нибудь в этом роде, не так ли?
     -- Болезненной? Нет. Просто после галер у меня долго дрожали руки, и  я
не брился, потому что боялся изрезаться в кровь, а брадобрей был  мне  не по
карману. А потом привык.
     --  Отлично, -- повторил Бергон и, выглянув за  дверь, махнул рукой. --
Заходите.
     И в  комнату вошли брадобрей  и слуга с горячей водой. Брадобрей усадил
Кэсерила  в кресло и набросил  на  него простыню. Прежде  чем  Кэсерил успел
вымолвить хоть  слово,  его  щеки и подбородок  оказались  покрытыми  густой
мыльной пеной.  Слуга держал тазик у груди жертвы, а брадобрей, мурлыча себе
под нос, принялся орудовать лезвием. Кэсерил, скосив глаза к носу, наблюдал,
как падают в оловянный тазик клочья мыльных, серых и черных волос. Брадобрей
несколько раз что-то недовольно пробурчал,  но в конце концов удовлетворенно
улыбнулся и великодушным жестом отпустил слугу.
     -- Ну  вот, милорд,  --  завершающими штрихами его артистических усилий
были   несколько  манипуляций  с  горячим  полотенцем  и   обрызгивание  щек
лавандовой настойкой.
     Принц   уронил  монетку  в  ладонь  брадобрея,  после  чего  тот  низко
поклонился, попятился к выходу и исчез за дверью.
     Из коридора донеслось хихиканье и громкий шепот:
     -- Видишь, Исель! У него есть подбородок. Я же тебе говорила!
     -- Да, ты была права. И очень даже симпатичный.
     С  этими  словами Исель вошла в комнату;  она выпрямила  спину, пытаясь
выглядеть  внушительной  и как можно  более царственной в  своем  изысканном
наряде, в котором только что присутствовала  на церемонии, но не выдержала и
рассмеялась.  Почти  столь же элегантно и нарядно одетая Бетрис представляла
собой одни сплошные ямочки на щеках. Глаза ее сверкали,  волосы были уложены
в сложную  прическу из множества черных завитушек, обрамлявших лицо  и очень
соблазнительно покачивавшихся  на  ходу. Кэсерил  встал  и низко поклонился.
Исель прижала пальцы к губам.  --  Пятеро богов, Кэсерил!  Когда  вас лишили
этих серых зарослей, я вижу, что вы совсем не такой уж и старый!
     -- Совсем не старый! -- строго поправила Бетрис.
     Предмет  их обсуждения  невольно  поднес  руку  к  непривычно голому  и
холодному подбородку.  Никто не удосужился предложить ему зеркало, чтобы  он
сам увидел, что именно вызвало у женщин такой восторг.
     -- Все готово, -- таинственно сообщил Бергон.
     Улыбающаяся  Исель  взяла за руку  Бетрис, Бергон  сжал руку  Кэсерила.
Рейна выпрямилась  и  объявила  голосом,  вполне  уместным для торжественных
речей в тронном зале:
     -- Моя наилюбимейшая и наивернейшая леди Бетрис ди Феррей обратилась ко
мне с просьбой, которую я исполняю  с величайшей радостью моего сердца. Лорд
Кэсерил,  поскольку в настоящее  время  у вас нет отца, Бергон и я, как ваши
сеньоры,  должны выступить от его имени. Леди Бетрис ди Феррей просила вашей
руки. И поскольку  нам доставляет крайнее удовольствие сознание того  факта,
что  двое самых  любимых наших  слуг  также  любят  друг друга  -- с  нашего
высочайшего благословения с этого мгновения вы обручены.
     Бергон  и Исель соединили руки Бетрис и Кэсерила и,  радостно улыбаясь,
отступили назад.
     -- Но... но... -- от  такого поворота событий  Кэсерил начал заикаться,
-- но так же нельзя, Исель, Бергон... нельзя, это отвратительно -- приносить
эту девушку в жертву моим сединам, как награду! -- однако  руку Бетрис он не
выпустил.
     --  От  ваших седин  мы только  что  избавились,  -- возразила Исель  и
оценивающе посмотрела на него. -- Должна признаться, кардинальное улучшение.
     --  Кроме  того,  непохоже, чтобы девушка  умирала  от  отвращения,  --
заметил Бергон.
     Кэсерил никогда еще не  видел, чтобы ямочки на  щеках  Бетрис  были так
глубоки;   ее   глаза   счастливо   блестели,  полуприкрытые  в   притворной
застенчивости густыми черными ресницами.
     -- Но... но...
     -- И вообще, -- продолжала Исель, -- это не ее я приношу вам в жертву в
награду за вашу верность. Я награждаю ее вами за ее верность. Вот так.
     -- О...  О,  хорошо, тогда другое  дело...  --  Кэсерил  прикрыл глаза,
пытаясь прийти  в себя  и  собраться с  мыслями. -- Но...  ведь  есть лучшие
кандидатуры, более высокие лорды... богаче, моложе, красивее... достойнее...
     -- Да, но она просила себе не их, она просила вас. Какой странный вкус,
не правда ли? -- глаза Бергона сияли.
     --  В Шалионе  нет более достойного лорда, чем  вы,  --  почти неслышно
произнесла Бетрис и сильнее сжала его руку.
     -- Подождите,  -- Кэсерилу  казалось,  что  он  все  быстрее и  быстрее
скользит вниз  по снежному склону. По теплому,  мягкому снегу. -- Но у  меня
нет земли, нет денег. Как я буду содержать жену?
     --  Я  собираюсь  сделать должность канцлера оплачиваемой,  --  сказала
Исель.
     --  Как Лис у себя в Ибре? Очень мудро, рейна; верность  вашего первого
слуги будет  принадлежать вам, а не разрывать его на  части между  короной и
семьей,  как в случае ди Джиронала. Кстати, кого вы собираетесь назначить на
его место? У меня есть кое-какие идеи...
     -- Кэсерил! -- он услышал в ее голосе знакомое  негодование. -- Конечно
же, вас!  Кого  еще я могу назначить, по вашему мнению? Тут и  говорить не о
чем! Это место должно быть вашим!
     Кэсерил тяжело плюхнулся обратно в кресло, все так же крепко держа руку
Бетрис в своей.
     -- Прямо  сейчас?  -- слабым  голосом пробормотал он.  Исель  взмахнула
рукой.
     -- Нет, конечно, что вы! Сегодня вечером мы будем праздновать. Завтра.
     -- Если ты будешь в силах к тому моменту, -- поспешно добавил Бергон.
     -- Это ответственнейший пост!
     Желая всего лишь кусок хлеба, оказаться приглашенным  на пир... Кэсерил
решил,  что  из тех,  кто опекал  бы  его,  и  тех,  кто  без  задней  мысли
безжалостно  принес бы в жертву своим  целям его спокойствие,  он однозначно
предпочел бы последних. "Канцлер ди  Кэсерил. Милорд канцлер".  Он пошевелил
губами, пробуя на вкус название своей новой должности, и улыбнулся.
     --  Мы  публично  объявим о вашем  назначении сегодня  после обеда,  --
сказала Исель, -- так что оденьтесь соответственно,  Кэсерил. Мы  с Бергоном
наденем на вас цепь канцлера перед всем двором. Бетрис, зайди ко мне,  -- ее
губы изогнулись в хитрой улыбке, -- чуть попозже.
     Она  взяла  Бергона  под  руку   и   вышла  с  ним  из  комнаты.  Дверь
захлопнулась.
     Кэсерил обвил руками талию Бетрис  и бережно, но  отнюдь не застенчиво,
привлек к себе на колени. Она пискнула от неожиданности.
     -- Так, значит,  губы? -- пробормотал он, не сводя с них глаз, и поймал
их своими.
     Немного  позже,  прервавшись, чтобы отдышаться,  она откинула голову  и
счастливо потерла ладонью сначала свой подбородок, потом его.
     -- Теперь ты не щекочешь меня, когда целуешь!

        "x x x"

     Только поздним утром на следующий день Кэсерил  смог  наконец выбраться
навестить Умегата в Доме  Бастарда.  Исполненный почтения служитель проводил
его  в  покои  на  третьем этаже.  Кэсерил  постучал  в  дверь,  ему  открыл
безъязыкий грум, Дарис. Новоиспеченный канцлер ничуть не удивился, увидев на
Дарисе  одежды  дедиката  ордена  --  белые  и  опрятные.  Дарис  потер свой
подбородок и, улыбаясь,  указал на  чисто  выбритое лицо Кэсерила.  Затем он
провел  гостя  через   обставленную,  как  гостиная,  комнату  на  маленький
деревянный  балкон,  выходивший  на  храмовую  площадь,  увитый виноградными
лозами и уставленный горшками с геранью.
     Там за столом в прохладной тени сидел также облаченный в  белое Умегат.
Кэсерил вздрогнул, увидев перед ним бумагу, чернила  и перо. Дарис, опережая
просьбу  Умегата,  поспешно принес  еще одно кресло, чтобы Кэсерил мог сесть
напротив. Затем Дарис что-то промычал, помогая себе руками, и Умегат пояснил
его  жесты  Кэсерилу. Тот  ответил согласием на  предложение  выпить чаю,  и
бывший грум заторопился принести угощение.
     --  Что это?  -- Кэсерил  с  интересом показал  на  бумагу.  --  К  вам
вернулась способность писать? Умегат поморщился.
     -- Куда там. Мне как будто снова пять лет, -- он поднял лист, показывая
результат -- коряво  выведенные буквы.  -- Я запихиваю  их в голову, а они с
той же  скоростью  выпадают  обратно. Рука забыла, как  держать перо, хотя я
могу  играть  на лютне... так же плохо, как и  раньше.  Врач утверждает, что
улучшения  налицо, и  я склонен  с ним согласиться -- все  же теперь я  умею
гораздо больше,  чем  месяц назад. Слова  расползаются по страницам,  словно
крабы, но частенько у  меня что-то получается, -- он поднял  глаза и отложил
лист.  --  Но  вы-то!  Натворили  дел  в Тарионе? Менденаль сказал, что  вас
проткнули мечом.
     --  Да, насквозь, -- подтвердил Кэсерил. -- Зато вырезали из меня Дондо
и  демона,  так  что  дело  того  стоило.  А  потом  леди  избавила меня  от
смертельной лихорадки.
     -- Тогда вы легко отделались.
     -- Да, чудеснейшим образом.
     Умегат слегка подался вперед,  упершись  локтями  в стол,  и пристально
посмотрел ему в лицо.
     -- Хм... Хм... Похоже, вы побывали в высоком обществе.
     -- К вам вернулось второе зрение? -- вздрогнув, спросил Кэсерил.
     -- Нет. Просто этот взгляд... Он вполне узнаваем.
     И в самом деле. У Умегата взгляд  был такой же.  Видимо, когда человека
осеняли боги, это оставляло в его глазах какой-то загадочный след.
     -- Вы тоже видели своего бога.
     В этом не было сомнений.
     -- Да, пару раз, -- подтвердил Умегат.
     -- Как долго после этого приходят в себя?
     -- Я уже не помню, --  Умегат задумчиво пощипал пальцами губу, изучающе
глядя на Кэсерила. -- Расскажите мне... если можете, что вы видели?
     Вопрос был задан не только  из научного  интереса --  Кэсерил заметил в
серых глазах рокнарца бездонную тоску, голод по  богу.  "Я тоже так выгляжу,
когда говорю о ней? Неудивительно, что люди странно поглядывают на меня".
     Кэсерил начал рассказ со своего стремительного отъезда из Кардегосса по
поручению  принцессы. Прежде  чем он закончил, они успели  выпить  по  чашке
принесенного  Дарисом  чая и  налить еще  по одной.  Немой  дедикат  тоже  с
интересом  слушал, пристроившись у дверей, -- Кэсерил решил, что нет причины
хранить это от него в тайне.  Когда  дело дошло до описания того  мгновения,
когда  леди  позволила  Кэсерилу  взглянуть  на мир  ее  глазами,  он  вновь
почувствовал себя косноязычным и неспособным передать свои ощущения словами.
     -- Поэзия... это подвластно только поэзии,  --  сказал он. -- Мне нужны
слова,  которые  значат  больше, чем  значат, слова,  обладающие  не  только
шириной и высотой, но еще и глубиной, и такими измерениями, названий которых
я не знаю.
     --  Хм... -- ответил Умегат, -- как-то после моего  первого...  опыта я
пытался пленить бога музыкой. Увы, у меня не было дара.
     Кэсерил кивнул, затем неуверенно спросил:
     -- Может, я могу чем-нибудь помочь? Вам  что-нибудь  нужно? Вчера Исель
назначила меня  канцлером Шалиона, так  что,  думаю, у меня довольно большие
возможности.
     Умегат вскинул брови и, не вставая, поздравил Кэсерила легким поклоном.
     -- Отличное решение со стороны молодой рейны.
     Кэсерил скривился.
     -- По  правде  говоря, мне до сих  пор  не дает покоя  мысль о  сапогах
мертвеца.
     Умегат ухмыльнулся.
     --  Да уж,  наследство еще то. Что же касается нас,  то  храм  довольно
хорошо заботится о  бывших святых и снабжает всем  необходимым. Мне нравятся
эти комнаты, этот город, весенний воздух, окружающие меня люди. Надеюсь, бог
еще дарует мне одно-два интересных дела, пока я жив. Желат