тящая в свете свечей темно-красная
жидкость.  Она  не  брызнула опасным  для  жизни фонтаном, потекла медленно.
Странный  туман  заволок  глаза, и  все  внимание  Кэсерила  сосредоточилось
единственно на неуверенной  ухмылке молодого глупца, который  так хотел  его
крови.  "Ты получишь  мою кровь". Он  вернул нож на место. Ди  Джоал, уже не
очень  понимавший,  в  чем  дело,  опустил  свой  меч  обратно  в  ножны,  и
загородился от Кэсерила ладонью. Улыбаясь, Кэсерил поднял руки  и двинулся к
нему.
     Он заставил испуганного ди Джоала попятиться к  стене, в которую тот  и
ударился лопатками со стуком,  разнесшимся по всему  коридору.  Кэсерил сжал
правой рукой горло ди  Джоала,  затем поднял свою  жертву, оторвал от пола и
прижал затылком к стене; правым коленом Кэсерил уперся ему в пах, так что ди
Джоал  не  мог вырваться. Когда же тот попытался отбиться, Кэсерил  поймал в
стальной захват  и  его  руку.  Побагровевший  на  глазах  юнец  не мог даже
вскрикнуть, чтобы не привлекать внимания; глаза его стали круглыми и безумно
вращались в  орбитах, с губ срывался только хрипящий стон. Головорезы  Дондо
знали, что руки Кэсерила  привыкли держать перо; они  забыли, что этим рукам
довелось много работать веслами. Ди Джоал перестал дергаться.
     Кэсерил вполголоса прорычал ему в ухо, тихо, но так, что услышали все:
     -- Я  не дерусь  на дуэлях, мальчик. Я убиваю,  как убивает солдат, как
убивает  мясник на бойне --  быстро, с минимальным  риском  для себя. Если я
решу тебя убить -- ты умрешь, когда я захочу, как я захочу и где я захочу, а
ты даже не заметишь удара.
     Он отпустил безвольно  повисшую руку ди Джоала и,  поднеся к  его  лицу
окровавленное левое запястье, прижал его к трясущимся губам своей жертвы.
     -- Ты хотел три капли моей крови,  чтобы удовлетворить  свою честь? Так
ты выпьешь их.
     Кровь размазывалась  по лицу, по стучащим зубам  ди Джоала, но тот даже
не пытался укусить Кэсерила.
     -- Пей,  будь ты проклят! -- Кэсерил плотнее  прижал  руку к его  лицу,
измазанному   кровавыми   потеками,  и  ощутил  колкость  пробивавшейся   на
подбородке юнца щетины.  В слезах,  заполнивших испуганные  глаза ди Джоала,
отражалось  яркое сияние  свечей. Кэсерил  увидел,  что эти  глаза  начинают
туманиться.
     --  Кэсерил, ради  всех  богов, позвольте ему  вздохнуть! --  прорвался
сквозь красный туман в сознании Кэсерила тревожный крик ди Марока.
     Он ослабил хватку, и ди  Джоал  судорожно втянул воздух. Удерживая  его
коленом, Кэсерил сжал  окровавленную руку в  кулак  и  сильно  ударил его  в
живот. Ноги  ди  Джоала судорожно  дернулись.  Тогда Кэсерил  отпустил его и
отступил.
     Ди  Джоал упал  на пол  и скорчился, обхватив  руками живот, задыхаясь,
кашляя  и всхлипывая  и  даже  не  пытаясь  подняться. Через  мгновение  его
вырвало.
     Кэсерил переступил  через мешанину вина и непереваренной пищи и пошел к
Урраку,  который  боязливо пятился  от него,  пока  не  наткнулся на дальнюю
стену. Кэсерил наклонился к его лицу и мягко повторил:
     --  Я  не  дерусь на  дуэлях. Но если вы ищете смерти, как взбесившийся
бык, заденьте меня снова.
     Он развернулся; перед глазами качнулось  бледное  лицо ди Марока, белые
пересохшие губы прошептали:
     -- Кэсерил, вы сошли с ума?
     -- Проверьте, -- свирепо оскалился Кэсерил.
     Ди Марок отступил. Кэсерил зашагал  по  коридору  мимо столпившихся там
людей,  капли  крови, стекая  с  его  пальцев, падали  на пол.  Он  вышел  в
пронизывающий   холод  ночи.  Захлопнувшаяся  дверь  заглушила   обсуждавшие
происшествие голоса.
     Кэсерил почти  бежал  по двору  к своим  покоям,  в убежище; и  шаги, и
дыхание  все ускорялись --  запоздалый  страх? Отрезвление? Живот  скрутило,
когда он поднимался по каменной лестнице. Пальцы тряслись, он не мог попасть
ключом в замок. Ключ дважды падал на пол, пришлось держать его двумя руками,
чтобы наконец справиться с замком. С  трудом закрыв  за собой дверь, Кэсерил
со стоном  упал на  кровать.  Его  призрачная свита, разлетевшаяся  во время
стычки, еще не вернулась.  Кэсерил повернулся на бок  и свернулся калачиком,
обхватив  разрывавшийся от  боли  живот.  Теперь  начало  болеть  порезанное
запястье. Голова тоже решила не отставать.
     Ему доводилось видеть берсерков -- несколько  раз, в безумстве боя.  Он
никогда  раньше  не  представлял  себе,  что  подобное  состояние  возникает
изнутри. Никто  не упоминал  головокружительного  восторга,  как от вина или
занятий  любовью.  Необычное,  но вполне естественное  чувство --  результат
нервного напряжения,  близости гибели, испуга, перемешанных вместе  в сжатом
пространстве и времени. Совсем не сверхъестественное.  А что, если эта штука
в  животе  пыталась   выбраться,  заманить  его  в  ловушку   смерти,  чтобы
освободиться самой...
     "Ох".
     "Ты знаешь, что ты сделал Дондо.  Теперь  ты знаешь,  что Дондо  делает
тебе".

        "17"

     На  следующий день Кэсерил совершенно случайно обнаружил  поздним утром
Орико, выходившего из  ворот  Зангра  в  сторону  зверинца  в  сопровождении
единственного пажа.  Кэсерил засунул письма, которые  нес в  канцелярию,  во
внутренний карман камзола  и развернулся на сто восемьдесят градусов у самой
двери  башни Иаса. Камердинер рея  ранее отказался  потревожить  сон  своего
господина, которому тот  предавался после  завтрака;  видимо, Орико  наконец
поднялся и  отправился в поисках  утешения в  зверинец,  к  своим  животным.
Кэсерилу было интересно, проснулся ли рей с той же головной болью, что и он.
     Вышагивая по  булыжникам, он  перебирал  в  уме  свои доводы. Если  рей
боится действовать,  Кэсерил  мог  бы  возразить,  что  бездействие  --  это
следствие  болезненного  влияния проклятия. Если рей будет  настаивать,  что
дети  слишком юны, он мог бы заметить, что тогда не следовало привозить их в
Кардегосс. Но раз уж они здесь и Орико не  может защитить их, он обязан ради
самих  детей и ради Шалиона сообщить им об угрожающей опасности. Кэсерил мог
позвать  Умегата, который подтвердил бы, что рей  на самом деле не несет все
проклятие на  себе.  "Не  посылайте  их в битву с завязанными  глазами",  --
попросил бы он в  надежде, что отчаянный крик Палли, тронувший  в свое время
его сердце, убедит и Орико. А если нет...
     Если  ему придется взять дело в  свои руки -- следует  ли  ему  сначала
рассказать все Тейдесу, как наследнику Шалиона, и затем просить его защитить
сестру?  Или сначала  поговорить  с  Исель,  чтобы она помогла ему  с  более
сложным и упрямым Тейдесом. Во втором случае он очень удачно мог бы укрыться
за юбками принцессы, при условии, конечно, что выдержит жесткий перекрестный
допрос, когда та примется дознаваться, каким образом он все это узнал.
     Стук копыт  прервал его раздумья. Кэсерил поднял глаза как раз вовремя,
чтобы  отскочить  с  дороги  выезжавшей  из  конюшен  кавалькады. Возглавлял
всадников принц Тейдес  на своем вороном жеребце. За ним следовали гвардейцы
Баосии  и их капитан. На фоне черно-лавандовых  траурных  одежд круглое лицо
принца  казалось  бледным и  безжизненным в свете  зимнего солнца.  Кольцо с
зеленым  камнем блеснуло на  пальце капитана, ответившего  Кэсерилу вежливым
салютом.
     -- Куда направляетесь, принц? -- окликнул Кэсерил. -- На охоту?
     Компания действительно была вооружена как для  охоты -- мечами, луками,
копьями и дубинками.
     Тейдес придержал затанцевавшего под ним коня и посмотрел на Кэсерила.
     -- Нет, просто проедемся вдоль реки. Зангр такой... скучный сегодня.
     Действительно. Ну а если удастся  подстрелить оленя или двух -- что же,
они  готовы принять этот подарок богов. Но никакой настоящей  охоты во время
траура, разумеется, нет!
     -- Да,  понимаю,  --  Кэсерил подавил улыбку. -- Это  будет полезно для
лошадей.
     Тейдес снова взял поводья; Кэсерил отступил назад, затем вдруг добавил:
     -- Я поговорю с  вами позже, принц, по поводу того, о чем мы беседовали
вчера.
     Тейдес  повернул  к нему  голову  и  нахмурился  -- на согласие это  не
больно-то  походило, но  было  именно таковым.  Кэсерил низко поклонился,  и
всадники уехали.
     Он так и остался согнутым в поклоне, так  как  в живот  ударила  резкая
невыносимая  боль,  словно  жеребец  хорошо  подкованным  копытом.   Дыхание
прервалось. Мучительные волны, рождаясь в животе, расходились по всему телу;
прожигающие  спазмы  достигали даже  ладоней и  ступней.  Страшное  видение,
навеянное   словами  Роджераса,  встало  перед  глазами  --  чудовище-демон,
прогрызающий  себе путь наружу. Один или два? Без тел, чтобы привязать к ним
свои  души, в руках  леди, запертые ее магией, --  могли ли  демон  и  Дондо
смешаться в единую жуткую сущность? Ведь он  различал по  ночам  только один
голос,  завывающий  в его  животе,  а  не два. Колени Кэсерила  ударились  о
холодные камни двора. Он  сделал судорожный вдох. Мир словно заскакал вокруг
резкими прерывистыми движениями.
     Через несколько минут за его плечом замаячила тень,  за которой шлейфом
тянулся  крепкий запах конского  навоза.  Чья-то рука  легла ему на плечо, и
грубый голос пробубнил в ухо:
     -- Милорд! С вами все в порядке?
     Кэсерил с  трудом сморгнул и  увидел склонившегося над  ним  конюха  --
мужчину средних лет с плохими зубами.
     -- Не... совсем, -- удалось выдавить ему.
     -- Может, вам следует пойти к себе?
     -- Да... пожалуй...
     Конюх помог ему  подняться на  ноги и, придерживая под  локоть,  провел
через  ворота  к  жилому  зданию.  У  подножия  каменной  лестницы  Кэсерил,
задыхаясь, проговорил:
     -- Подождите... немного...
     И тяжело осел на ступени. После неловкой паузы конюх спросил:
     -- Может, вам привести кого, милорд? Я должен вернуться к работе.
     --  Это...  просто спазм.  Сейчас  все пройдет.  Со  мной  все будет  в
порядке, идите, -- боль медленно отступала, оставляя странное ощущение жара.
     Конюх  неуверенно нахмурился,  посмотрел  на Кэсерила, затем  кивнул  и
удалился. Кэсерил  медленно  начал  выравнивать  дыхание,  постепенно  обрел
равновесие и смог выпрямить спину. Мир перестал скакать и пульсировать. Даже
парочка призраков, пристроившихся у его ног,  притихла. Кэсерил посмотрел на
притаившиеся  в  тени  лестницы  привидения и  подумал, какое же холодное  и
одинокое существование влачат они в своем  неизбежном разрушении, теряя  все
то, что делало их личностью, мужчинами и женщинами. На что это похоже, когда
душа вот так медленно разлагается, --  на то, как  разлагается, теряя плоть,
тело?  Осознают  ли  это  призраки  или со  временем  сознание их милосердно
гаснет?  Легендарный   ад   Бастарда,  в   котором  грешника   ждали   самые
разнообразные  пытки,  казался  чуть  ли   не  раем  по  сравнению  с   этой
неприкаянностью.
     -- Эй, Кэсерил! -- удивленный голос заставил его поднять голову. Палли,
поставив   обутую  в  высокий  сапог  ногу  на  первую  ступеньку  лестницы,
вопросительно смотрел на друга. Позади него переминались с  ноги на ногу два
молодых  человека  в сине-белых одеждах ордена  Дочери и в  серых  шерстяных
плащах для верховой езды.
     --  Я  как  раз  к тебе, -- Палли  прищурился. --  Что  ты  делаешь  на
лестнице?
     --  Да  так,  решил передохнуть,  --  Кэсерил выдавил легкую  улыбку  и
поднялся на ноги, хотя ему и пришлось, как  бы случайно, ухватиться рукой за
стену, чтобы сохранить равновесие. -- В чем дело?
     --  Я  надеялся, что у  тебя  будет время сходить  со  мной  в  храм. И
рассказать кое-кому  об этом, -- указательный  палец  Палли описал несколько
небольших кругов в воздухе, -- дельце в Готоргете.
     -- Уже?
     -- Ди Джеррин прибыл прошлой ночью. Теперь нас вполне достаточно, чтобы
принять решение.  Ну  а поскольку ди  Джиронал  тоже вернулся в город,  пора
браться за дело безотлагательно.
     Конечно. Кэсерил мог повидаться  с  Орико и после возвращения из храма.
Он  посмотрел  на двух сопровождавших Палли  молодых людей  и  снова перевел
взгляд на друга, словно спрашивая: "Это надежные уши?"
     -- А... -- Палли  широко  улыбнулся. -- Позволь представить: мои кузены
Ферда и Фойкс ди  Гьюра. Они прибыли со мной из Паллиара. Ферда  -- помощник
моего шталмейстера, а  его  младший  брат Фойкс... э-э...  мы держим его для
поднятия тяжестей. Поклонитесь кастиллару, мальчики.
     Тот, что  был  пониже  и  поплотнее, по-детски широко  улыбнулся, и оба
брата вежливо и изящно поклонились. У них с Палли были общие фамильные черты
--  строгие,  четкие  линии челюстей и яркие карие глаза. Ферда был среднего
роста, жилистый -- настоящий всадник; ноги у него уже  были кривоваты. Фойкс
по  сравнению  с  братом казался  коренастым,  широким  и  мускулистым.  Оба
выглядели настоящими сельскими лордами -- здоровые,  веселые и простодушные.
И пугающе юные.  Однако слово "кузены", слетевшее с губ  Палли,  ответило на
молчаливый вопрос Кэсерила.
     Братья двинулись  вслед за Кэсерилом и Палли, когда те  вышли из  ворот
Зангра и  направились  в  Кардегосс. Сколь  юны  они  ни  были, но  глаза их
внимательно следили за  всем происходившим вокруг,  а  рукояти  мечей словно
ненароком  выглядывали из-под  плащей.  Кэсерил  обрадовался,  что Палли  не
разгуливает без сопровождения по улицам Кардегосса даже в такой яркий зимний
полдень.  Он напрягся,  проходя  мимо каменных стен дворца  ди Джиронала, но
из-за обитой железом двери не показался ни один вооруженный головорез, чтобы
воспрепятствовать их движению. И по дороге на храмовую площадь самая большая
компания,  которая  им  встретилась,  состояла  из  трех  служанок.  Девушки
улыбнулись  мужчинам в форме ордена  Дочери, захихикали  и зашептались между
собой.  Это слегка  встревожило  братьев  ди  Гьюра, или, по  крайней  мере,
заставило их решительнее зашагать прочь.
     Огромное   здание  дома  Дочери   вытянулось  вдоль  одной  из   сторон
пятиугольной храмовой  площади. Главные  ворота  предназначались  для  входа
женщин  и  девушек,  составлявших  большую часть  служителей,  священников и
дедикатов   Дочери.  Мужчины  ее  священного  военного  ордена  пользовались
отдельным входом,  зданием  и  конюшней для  курьерских лошадей. Коридоры  в
военном штабе  были холодными, несмотря на  горящие  повсюду свечи и лампы и
изобилие на стенах  разнообразных  ковров и гобеленов, старательно вытканных
благородными дамами Шалиона.  Кэсерил двинулся было  в главный зал, но Палли
повел его по другому коридору и вверх по лестнице.
     -- Вы не собираетесь в зале лордов-дедикатов? -- удивился Кэсерил.
     Палли покачал головой.
     --  Он слишком холодный, слишком  большой и  слишком пустой. Чувствуешь
себя абсолютно незащищенным. Для  таких закрытых  заседаний и  обсуждений мы
выбрали комнату, где чувствуем себя сильными. Да и ноги там не мерзнут.
     Палли оставил братьев ди Гьюра в коридоре наслаждаться яркими  красками
гобелена, на котором была  изображена сцена из легенды о деве и кувшине воды
-- дева и богиня были весьма соблазнительны, --  и провел Кэсерила мимо двух
гвардейцев Дочери, пристально посмотревших в их лица и отсалютовавших Палли,
в  двойные двери, украшенные резными перевитыми лозами. В комнате за длинным
столом сидели около двух  дюжин мужчин. Здесь было довольно тесно, но тепло,
а главное,  как  подумал  Кэсерил,  --  достаточно приватно. В  дополнение к
хорошим  восковым  свечам свет проникал в комнату сквозь украшенное витражом
окно, где любимые весенние цветы леди не сдавались зимней стуже.
     Коллеги  Палли -- лорды-дедикаты в сине-белых  ярких  одеждах сидели за
столом.  Среди них  были и  совсем молодые,  и  седобородые, и богатые, и не
очень, но  всех  объединяло  серьезное  выражение лиц.  Провинкар  Джеррина,
высокородный лорд Шалиона, сидел во главе стола, у окна. Кэсерил с интересом
подумал, как много  среди присутствующих шпионов или просто несдержанных  на
язык людей. Их было слишком много для  успешного  сохранения тайны, несмотря
на все принятые предосторожности. "Леди, направь их к мудрости".
     Палли поклонился и сказал:
     -- Милорды,  это кастиллар ди  Кэсерил, который  был моим  командиром и
комендантом крепости во  время осады  Готоргета. Он пришел свидетельствовать
перед вами.
     Палли  занял  пустовавший  стул,  а  Кэсерил  остался  стоять.   Другой
лорд-дедикат привел  его  к присяге: говорить только  правду во имя  богини.
Кэсерил особо рьяно и искренне повторил:  "И пусть  ее руки держат меня и не
отпускают".
     Ди Джеррин начал задавать вопросы.  Он был  очень  проницателен  и, без
сомнения, хорошо информирован Палли, так как ему удалось извлечь из Кэсерила
весь рассказ  о том,  что  с  ним  произошло  после Готоргета,  за считанные
минуты.  Кэсерил не вдавался в описания особо ярких  подробностей.  Впрочем,
некоторым из  присутствовавших  они были и не нужны -- по сжатым губам стало
ясно, как  много  из  недосказанного  они поняли сами.  Безусловно,  кое-кто
захотел услышать,  с  чего началась его  вражда с лордом  Дондо, и  Кэсерилу
пришлось  неохотно поведать,  как он едва не  остался без  головы в  палатке
принца  Олуса. Считалось невежливым  плохо отзываться о  покойниках, ведь --
теоретически -- они не могли защитить свое имя  от нападок. В случае с Дондо
Кэсерил не был так уверен. В итоге он рассказал все как  можно более сжато и
сухо. Несмотря на  свою краткость,  в  течение всего  рассказа  он  упирался
ладонями в стол, чувствуя опасное головокружение.
     Затем  последовали  короткие  дебаты по поводу поиска  свидетелей,  что
раньше  казалось  Кэсерилу невозможным. Ди Джеррин, похоже,  думал иначе. Но
ведь  Кэсерил  никогда  не задумывался о возможности  получить  показания  у
выживших  рокнарцев  или  у сестер ордена  Дочери в  приграничных рокнарских
миссиях.
     --  Но, милорды, -- вставил Кэсерил в одной из  коротких  пауз в потоке
предложений и возражений, -- даже если мои слова подтвердились бы двенадцать
раз самыми  разными свидетелями, мой случай  -- это пустяки. Совсем не то, с
чем  стоит  выходить   против  высокопоставленного  человека.   Это  же   не
предательство лорда ди Льютеса.
     --  Как  раз это не  было окончательно доказано,  даже  до сих пор,  --
строго проговорил ди Джеррин тихим голосом.
     --  А что же тогда не  пустяки? -- вклинился  Палли. --  Я считаю, боги
принимают во внимание не высокое положение, а деяния человека.  Мне кажется,
что подобное разрушение  человеческой  жизни -- мимоходом, не задумываясь --
просто отвратительно.
     Кэсерил еще тяжелее оперся о стол, молясь лишь о том, чтобы не упасть в
обморок  и  не  "разрушиться"  в  качестве  красочной  иллюстрации   к  этой
драматической фразе. Палли настаивал, чтобы его голос был выслушан на совете
--  что  ж,  хорошо,  но  пусть  голос  его  будет  голосом  осторожности  и
благоразумия.
     -- Выбор нового священного генерала, -- сказал он, -- целиком подпадает
под  ваши  полномочия, лорды.  Орико может даже  сразу  согласиться  с вашим
предложением, если  вы не станете  усложнять его задачу. Угрозы  же канцлеру
Шалиона  и  священному генералу ордена Сына уже не  в вашей компетенции, и я
уверен,  что  вам никогда  не  убедить  Орико  встать  на  вашу  сторону.  Я
рекомендую вам воздержаться от подобного шага.
     -- Все или ничего! -- выкрикнул кто-то.
     -- Мы никогда не допустим второго Дондо... -- начал другой.
     Ди Джеррин поднял руку, призывая к спокойствию.
     --  Благодарю  вас, лорд Кэсерил, и за ваше свидетельство,  и  за  ваше
мнение,  -- его  слова  призывали  коллег  заметить  разницу  между первым и
вторым. -- Мы должны закончить собрание в закрытом составе.
     Его отпускали.  Палли  отодвинул стул  и поднялся  на  ноги.  Выйдя  из
коридора  вместе  с  ди  Гьюра и  пройдя  под воротами дома  Дочери, Кэсерил
обнаружил, что  его  эскорт  так  и следует за  ним  по улицам Кардегосса, и
удивился.
     -