ил себя  священным знаком.  Паджинин откашлялся  и робко
проговорил:
     -- И  правда, милорд, вы  больше не излучаете этот болезненный для глаз
неописуемый свет.
     --  Нет?  Как хорошо. Но  ведь черное облако над  Исель и Бергоном тоже
исчезло?
     --  Да,  милорд. Принц,  рейна, с вашего  позволения...  Тени над  вами
больше нет.
     -- Значит, все в порядке. Боги, демоны, призраки -- все ушли. Во мне не
осталось  ничего сверхъестественного,  --  счастливо  улыбаясь,  подвел итог
Кэсерил.
     На лице Паджинина мелькнуло то ли сомнение, то ли усмешка.
     -- Я бы не сказал... -- пробормотал он. Настоятель резко  толкнул судью
локтем в бок и тихо прошептал:
     -- Но он же говорит правду? Это звучит так дико...
     -- О да, ваше преосвященство. В этом нет сомнений, -- в мягком взгляде,
которым  Паджинин  окинул  Кэсерила,  было  куда  больше  понимания,  чем  в
изумленном, исполненном благоговейного страха взгляде настоятеля.
     -- Завтра  утром, --  объявила Исель, -- Бергон и я отправимся в храм с
благодарственной процессией. Мы  пойдем туда  босиком, чтобы выразить  богам
нашу признательность.
     -- Ох. Будьте очень осторожны. Не наступите на битое стекло  или ржавые
гвозди!
     -- Мы всю дорогу будем смотреть под ноги, -- пообещал Кэсерилу Бергон.
     Кэсерил посмотрел на Бетрис; рука его, лежавшая поверх одеяла, медленно
двинулась в сторону ее руки. Он тихо сказал ей:
     --  Знаете, меня  больше не  преследуют призраки. Никакие. Великий груз
снят с души. Освободиться от такого -- это... это...
     Голос  у него звучал  от усталости  все тише.  Бетрис  перевернула свою
руку, прикрытую его ладонью, и незаметно сжала его пальцы.
     -- А теперь мы уйдем, чтобы вы смогли как следует отдохнуть, -- сказала
Исель, снова беспокойно сведя брови.  --  Вам что-нибудь нужно, Кэсерил?  Вы
чего-нибудь хотите? Хоть чего-нибудь?
     Он чуть не сказал: "Нет, ничего", но передумал и пробормотал:
     -- О да. Я хочу музыки.
     -- Музыки?
     -- Наверно, спокойной такой, -- предположила Бетрис,  -- чтобы убаюкала
его.
     Бергон улыбнулся.
     -- Если вы не против, займитесь этим, леди Бетрис.
     Посетители на цыпочках -- но все равно  шумно  --  потянулись к выходу.
Вернулся  врач. Он дал  Кэсерилу чай, чтобы потом  тот помочился  в баночку.
Взяв  в руки  добытое сокровище,  врач долго с  подозрением  разглядывал при
свете свечей содержимое, бормоча что-то себе под нос.
     Наконец  вернулась  Бетрис  и  привела  молодого  и  довольно  нервного
лютниста, которого,  похоже,  выдернула из  объятий  сладкого сна. Он размял
пальцы, настроил лютню и сыграл  семь коротких пьес. Ни одна из них  не была
той, которую  так жаждал услышать Кэсерил; ни одна  не напоминала о Леди и о
Ее  душах-цветах, пока лютнист не заиграл восьмую. Эта пьеса носила  на себе
легкий след мира богов. Кэсерил заставил музыканта повторить ее еще два раза
и немного всплакнул.  Бетрис поэтому решила,  что он слишком устал  и должен
отдохнуть. И увела музыканта.
     Кэсерил так и не успел  рассказать ей, какое чудо --  ее нос. Попытался
было  поведать об этом врачу, но  тот  в ответ  влил в него  большущую ложку
макового сиропа, после чего они не беспокоили друг друга до самого утра.
     Через  три дня  раны  Кэсерила  перестали  источать  пахнувшую  цветами
жидкость и  начали заживать. Врач  разрешил  ему немного  жидкой  овсянки на
завтрак. Это оживило Кэсерила настолько, что он настоял, чтобы ему позволили
посидеть  во  дворе  на  весеннем  солнышке.  Выяснилось,  что для  подобной
экспедиции требуется  огромное количество  слуг  и  помощников,  но  наконец
Кэсерил  был  благополучно  усажен  в  кресло  среди  бессчетного  множества
шерстяных и пуховых подушек, а его ноги уложили  на другое мягкое кресло. Он
разогнал  своих помощников и отдался  восхитительному безделью. Тихо  журчал
фонтан,  на апельсиновых  деревьях распустилось еще больше душистых  цветов.
Парочка   черно-оранжевых  птичек   деловито   сновала  туда-сюда  с  сухими
травинками и веточками в  клювах  -- они  строили гнездо на  одной из колонн
галереи.  Внушительная  пачка бумаг  и связка  перьев  лежали,  забытые,  на
столике  у  локтя Кэсерила, а  он неотрывно  смотрел на маленьких неутомимых
строителей.
     С тех пор как царственные гости и их лорды и  леди покинули Тарной,  во
дворце ди Баосия было очень тихо.
     Кэсерил  с  ленивой радостью  улыбнулся,  когда со скрипом распахнулись
обитые железом ворота и появился Палли. Новой рейной на марча была возложена
скучная  задача присматривать за ее  выздоравливающим секретарем, в то время
как   все  остальные  отбыли  в   столицу.   Кэсерилу  это  казалось  крайне
несправедливым  --  разве  это  достойная  награда  за верную  службу? Палли
ухаживал за  ним так искренне и трогательно,  что Кэсерил, который хотел бы,
чтобы Исель оставила вместо него леди Бетрис, чувствовал угрызения совести.
     Палли, ухмыльнувшись, шутливо отсалютовал и уселся на бортик фонтана.
     --  Что  ж,  кастиллар!  Ты  выглядишь значительно  лучше.  Очень  даже
вертикально. А  это  что?  -- он кивнул на  бумаги.  --  Работа? Вчера перед
отъездом твои дамы велели, чтобы я не разрешал  тебе  заниматься целой кучей
вещей, большинство из которых я -- тебе на радость -- забыл, но я совершенно
уверен, что работа в этом списке наверняка была на первом месте.
     --  Да нет,  -- отмахнулся Кэсерил,  --  я собирался написать кое-что в
манере Бихара, но потом увидел этих птиц... вон, полетела,  -- он  замолчал,
показывая  Палли  на черно-оранжевую птичку. --  Люди восхваляют птиц за  их
строительное мастерство,  но эти, клянусь  богами, -- полные неумехи. Может,
они молоды, и это их первая  попытка. Впрочем, они довольно упорны. С другой
стороны, если бы  мне пришлось  строить  хижину, пользуясь только ртом, я бы
выглядел  не лучше. Я  просто должен написать поэму во славу птиц.  Если то,
что мы можем встать и  пойти, является чудом, то насколько более чудесно  --
встать и полететь!
     Палли ошеломленно уставился на друга.
     -- Это поэзия или жар, Кэс?
     -- О, это  жар  стиха, лихорадка  гимна.  Знаешь, боги  обожают поэтов.
Песни  и  стихи состоят из того же материала, что и  души; они проникают  из
мира  в мир почти беспрепятственно. А  резчики по камню...  боги восхищаются
ими тоже, -- он прищурился на солнце и ухмыльнулся, глядя на Палли.
     --  Тем не менее, -- сухо проговорил тот, -- кое-кто  считает, что твоя
вчерашняя ода носу леди Бетрис была тактической ошибкой.
     -- Но я же не смеялся  над ней! -- запротестовал Кэсерил. -- Она  очень
сердилась на меня, когда уезжала?
     -- Нет-нет, она не сердилась! Она просто решила, что  у тебя был жар, и
очень беспокоилась из-за этого. На твоем месте я бы все свалил на лихорадку.
     -- Но я не мог посвятить  поэму  ей  всей, целиком! Я  пытался. Это так
сложно!
     --  Ладно-ладно,  только  если тебе так не терпится восхвалять в стихах
части ее тела, займись губами. Губы куда более романтичны, чем носы.
     -- Почему? --  удивился Кэсерил. -- Разве восхищения  достоин не каждый
дюйм ее тела?
     -- Безусловно.  Но мы  целуем губы. Мы не  целуем носы. Обычно. Мужчины
посвящают  поэмы тому, что  их больше соблазняет,  чего они желают в большей
степени.
     -- Как  практично.  Но  в таком случае  мужчины должны посвящать  поэмы
самым пикантным уголкам женского тела.
     --   Тогда  женщины  просто  разорвали   бы  нас.  Губы  --  безопасный
компромисс, они -- как первый шаг, мостик к чудесным тайнам.
     -- Ага. Так или иначе, я хочу ее всю. И нос, и губы, и ноги, и все, что
посередине, и  ее  душу, без которой тело  будет  неподвижным  и холодным, и
начнет разлагаться, и перестанет быть объектом желания вообще.
     -- Уф-ф. Друг мой, да ты совсем не понимаешь, что такое романтика.
     --  Уверяю  тебя, я  вообще  больше ничего  не  понимаю. Я  чудеснейшим
образом безумен! -- он откинулся на подушки и тихо рассмеялся.
     Палли  хмыкнул   и,   наклонившись,  взял   из  пачки   верхний   лист,
единственный, на котором было что-то  написано.  Он  посмотрел  на строчки и
вскинул брови.
     -- Что это?  Это не о носах леди, -- его лицо  посерьезнело,  глаза еще
раз пробежали по странице сверху вниз. -- На самом деле я совсем не понимаю,
о чем это. Хотя мурашки бегут по телу...
     -- Ах, это. Так, боюсь, ничего особенного.  Я пытался, но... -- Кэсерил
беспомощно  развел руками. -- Это не то, что  я видел, -- и добавил, пытаясь
объяснить:  -- Я думал,  в поэзии  слова имеют больший смысл,  что они могут
существовать по обе стороны, в обоих мирах,  так же,  как и люди. А в  итоге
просто испортил бумагу, которая теперь годится только на растопку.
     -- Хм... --  Палли  сложил  лист  и  спрятал  его во внутренний  карман
камзола.
     --  Я  попытаюсь еще, --  вздохнул Кэсерил. -- Может, однажды  я  найду
верные слова. И  еще  я должен написать  несколько  гимнов материи.  Птицам.
Камням. Это понравится леди, я уверен.
     Палли заморгал.
     -- Чтобы приманить ее поближе?
     -- Может быть.
     -- Опасное дело эта поэзия, да и молитвы тоже. Я, пожалуй, посвящу себя
действию.
     Кэсерил усмехнулся.
     -- Осторожнее, милорд дедикат! Действие тоже может оказаться молитвой!
     В  дальнем  конце  галереи  послышалось перешептывание  и  приглушенное
хихиканье.  Кэсерил  поднял  голову и  увидел несколько  женщин  и детей  из
прислуги,  которые  исподтишка  разглядывали  его,  притаившись  за  резными
перилами. Одна девочка отважно  высунулась  из-за  колонны  и  помахала  ему
рукой.  Кэсерил  добродушно помахал  в  ответ. Хихиканье стало громче, потом
зрители поспешили  прочь.  Палли почесал ухо  и  вопросительно  посмотрел на
Кэсерила.
     Тот объяснил:
     -- Люди все утро пытались пробраться украдкой и  взглянуть на то место,
где   беднягу  ди   Джиронала  поразила  молния.  Если  лорд  ди  Баосия  не
поостережется, он  потеряет свой чудесный новый дворик -- это  станет местом
паломничества.
     Палли откашлялся.
     -- На самом  деле, Кэс, они пытаются хоть краешком глаза увидеть  тебя.
Двое дворцовых слуг проводят сюда любопытных, потом выводят их из дворца. Не
знаю, может, стоит прекратить это. Если они беспокоят тебя,  так  я... -- он
подобрал под себя ноги, словно собираясь встать.
     -- О нет, не  нужно никого прогонять. Прислуге дворца  и так приходится
из-за меня  работать  лишнее,  так  пусть  хоть  извлекут  из этого какую-то
прибыль.
     Палли фыркнул, но пожал плечами, уступая.
     -- А у тебя так и не было жара?
     --  Поначалу я  был  не  совсем уверен,  но нет, не было.  Врач наконец
разрешил мне есть, правда, слишком мало. Думаю, я уже пошел на поправку.
     -- Это уже само  по  себе чудо,  за  которое не жалко  заплатить вайду,
чтобы увидеть.
     --  Да уж.  Не знаю, было ли мое возвращение в  мир прощальным подарком
леди или она просто сохранила для себя по эту сторону дверь, которой  всегда
может воспользоваться. Ордолл был прав, сказав, что боги -- великие  скряги.
Впрочем, я не жалуюсь -- ведь тогда мы наверняка когда-нибудь встретимся, --
Кэсерил откинулся на  подушки и  устремил взгляд в небо голубого цвета леди.
Губы его невольно растянулись в улыбке.
     -- Ты был самым серьезным парнем из всех, кого я знал, а сейчас ты то и
дело  скалишься,  Кэс. Ты  уверен,  что после всех  этих приключений  она не
ошиблась и запихала в тебя твою душу?
     Кэсерил расхохотался.
     -- Может, и нет! Ты же знаешь, как бывает в дороге  --  упакуешь вещи в
седельные сумки, а к  концу пути возникает ощущение,  что вещей этих стало в
два раза  больше. Торчат отовсюду,  сумки раздуваются до невозможности.  При
этом  ты можешь поклясться,  что ничего в них не добавлял... --  он похлопал
себя  по бедру. -- Наверное, меня просто упаковали в  этот старый  сундук не
так аккуратно, как было раньше.
     Палли покачал головой.
     -- Так, значит, теперь тебя распирает поэзия... Хм...
     Еще десять  дней лечения  и вынужденное  безделье  вовсе не  утомили бы
Кэсерила, если  бы  он не скучал по тем, кого с ним сейчас не  было. Наконец
тоска по ним пересилила отвращение, которое нападало на него при мысли вновь
сесть  на  лошадь,  и   он  стал  теребить  Палли,  чтобы  тот  готовился  к
путешествию. Палли вяло, исключительно для приличия, упирался и протестовал,
говоря,  что  Кэсерилу  еще  рано ездить верхом,  но  уломать  себя позволил
довольно быстро,  поскольку  и  сам  горел нетерпением  поскорее  попасть  в
Кардегосс.
     Кэсерил и его эскорт, включавший неизменных Ферду и Фойкса, не торопясь
ехали по дороге, наслаждаясь чудесной теплой погодой. Путешествие совершенно
не походило на их отчаянную  зимнюю скачку.  Каждый вечер, слезая  с лошади,
Кэсерил клялся  и божился,  что завтра они поедут медленнее,  но каждое утро
все с большим нетерпением подстегивал коня. Наконец вдалеке снова показались
очертания Зангра. На  фоне  белых  пушистых облаков, голубого неба и зеленых
полей крепость казалась украшением пейзажа.
     Когда до  Кардегосса оставалось несколько миль, они встретили на дороге
двигавшийся  навстречу  небольшой обоз.  Люди  в ливреях  провинкара Лабрана
сопровождали три  повозки,  целую  вереницу слуг  и нагруженных  мулов.  Две
повозки были  набиты  багажом, полог на  бортах третьей был поднят, открывая
свету весеннего  дня  сидевших в  ней  леди.  Повозка  с дамами свернула  на
обочину,  оттуда  выглянула  служанка  и  подозвала   одного  из  всадников.
Лабранский сержант, наклонившись к ней и выслушав приказ, поскакал к Палли и
Кэсерилу и отсалютовал.
     -- С вашего позволения, милорды, если один из вас кастиллар ди Кэсерил,
миледи  вдовствующая рейна Сара  повелевает...  просит, -- тут же поправился
он, -- вас посетить ее.
     Нынешний  провинкар  Лабрана, вспомнил Кэсерил,  был племянником  рейны
Сары. Судя по всему, ему довелось стать свидетелем ее возвращения  в родовое
поместье. Кэсерил ответил на приветствие.
     -- Я полностью в распоряжении рейны.
     Фойкс помог ему спешиться. Леди и их горничные спустились из повозки по
лесенке  и  вместе двинулись в сторону соседнего луга  любоваться  весенними
цветами. Сара осталась сидеть, поджидая Кэсерила.
     --  Благодарю вас, кастиллар, -- тихо сказала она. --  Я  рада, что нам
выпала возможность встретиться еще раз. Можете уделить мне минутку?
     -- Почту за честь, леди, -- он пригнулся, забираясь в повозку, и сел на
мягкую скамейку напротив рейны. Мимо  по дороге  проходили нагруженные мулы.
Мирную   картину  дополняли  отдаленные  звуки  голосов,  птичье  чириканье,
позвякивание упряжи, топот копыт и доносившийся изредка смех горничных.
     Сара был одета в простое платье и плащ черно-лиловых тонов --  траур по
несчастному Орико.
     -- Мои  соболезнования,  -- Кэсерил  понимающе кивнул на  ее  наряд, --
прошу меня простить,  что не смог присутствовать на похоронах рея. Я был еще
недостаточно здоров для путешествия.
     Она махнула рукой.
     -- Судя по тому,  что  рассказали мне  Исель, Бергон и  леди Бетрис, вы
чудом остались в живых.
     -- Да... именно.
     Она одарила его странным, понимающим взглядом.
     -- Ведь Орико был благополучно принят богами? -- спросил Кэсерил.
     -- Да, Бастардом. Так же отвергнутый всеми остальными богами, как и при
жизни. Увы, это породило слухи о его происхождении.
     -- О леди, он безусловно  сын Иаса. Кроме  того, я думаю, Бастард особо
опекал его Дом со времен Фонсы. Так что в данном случае он выбирал первым, а
не последним.
     Она повела худыми плечами.
     --  Далеко  не самое удачное опекунство. За день до смерти Орико сказал
мне, что хотел бы родиться  сыном дровосека, а не сыном рея Шалиона. Из всех
эпитафий  самой подходящей мне кажется его собственная, -- она помолчала. --
Говорят, Мартоу ди Джиронал был принят Отцом.
     -- Да, я тоже слышал. Тело было отправлено  к его дочери  в Тистан. Что
ж, он тоже сыграл свою  роль и получил от этого не слишком много радости, --
он  добавил после короткой паузы: -- Могу вас  лично заверить, что его  брат
Дондо был отправлен в ад Бастарда.
     Мрачная усмешка скривила ее губы.
     --  Может,  там улучшат его манеры. Похоже,  говорить больше было не  о
чем. Кэсерил вспомнил, о чем давно хотел узнать. Он откашлялся.
     -- Орико... когда он умер, леди?
     Рейна  изумленно  посмотрела на него, подняв  брови.  И  задержалась  с
ответом не более чем на секунду.
     -- Как это когда? На следующий день после свадьбы Исель.
     -- А не  накануне? Значит, Мартоу  ди  Джироналу  сообщили  неверно. Не
говоря уже о преждевременности некоторых его действий. Но... мне это кажется
такой насмешкой судьбы -- не дождаться одного дня, чтобы получить избавление
от проклятия.
     -- Я, старший  настоятель  Менденаль и врач Орико  -- мы все были там в
это время и можем поклясться,  что Орико был жив и разговаривал с нами в тот
вечер, а испустил дух только на  следующее утро, -- она твердо выдержала его
взгляд. -- Так что свадьба Исель и Бергона абсолютно законна.
     Стало быть, недовольные лорды из клана ди Джиронала  лишились основания
для  опротестования  этого брака и  вынуждены  были  признать  новую  рейну.
Кэсерил представил себе, как Сара целый день скрывала  от всех смерть Орико.
Какие мысли приходили ей в голову? О  чем она думала тогда, долгие часы сидя
в его запертой  комнате? Тем не менее из этого кошмара она  сотворила ценный
подарок  Исель  и  Бергону,  всему  Дому  Шалиона,  который теперь покидала.
Кэсерил  вдруг  представил себе, как Сара, бывшая хозяйка дома, в  последний
раз  подметает свои  комнаты и оставляет на камине вазу с  цветами для новой
владелицы.
     -- Я... мне кажется, я понимаю.
     --  Я  думаю, да.  Вы  всегда схватывали все на лету, кастиллар, -- она
немного помолчала. -- И всегда были очень тактичны.
     -- Это необходимые условия для моей работы, рейна.
     -- Вы  прекрасно поработали для  Дома Шалиона. Возможно,  лучше, чем он
того заслуживает.
     -- Но и вполовину меньше, чем ему было необходимо.
     Она согласно вздохнула.
     Он еще вежливо  расспросил  ее  о планах на будущее; она  действительно
возвращалась  в  родную провинцию,  где  собиралась  поселиться  в одном  из
замков, который целиком и полностью будет в ее распоряжении. Казалось, ей не
терпится сбежать из Кардегосса и оставить его следующему поколению. Кэсерил,
поднявшись, от  всего сердца пожелал ей доброго пути и  поцеловал ее ладони;
она ответила ему тем же и коротким движением коснулась пальцами его лба.
     Он  проводил  взглядом  удалявшуюся  повозку  и сочувственно  вздохнул,
глядя, как  она  подскакивает  и трясется  на  ухабах.  Дороги  Шалиона явно
нуждаются в улучшении, решил Кэсерил. Он  проскакал по ним немало, чтобы это
утверждать. Он видел дороги архипелага -- широкие и гладкие. Может,  Исель и
Бергону следует привлечь рокнарских каменщиков? Хорошие дороги, очищенные от
разбойников...  что   может  быть   лучше  для  Шалиона?  Для  Шалиона-Ибры,
поправился он и улыбнулся, когда Фойкс подсаживал его в седло.

        "29"

     Пока Кэсерил беседовал с  рейной  Сарой,  Палли отправил Ферду  вперед,
оповестить Зангр об их прибытии. В результате, когда путешественники въехали
в  ворота крепости, их  уже встречали управляющий и толпа слуг.  Управляющий
поклонился, Кэсерил, слезая с коня при помощи грумов, нетерпеливо спросил:
     -- Рейна Исель и принц Бергон у себя?
     -- Нет, милорд. Они  недавно отправились в храм на церемонию посвящения
лорда ди Джеррина и принца Бергона.
     Новая  рейна, как и предполагалось, избрала генералом  ордена Дочери ди
Джеррина. Назначение же Бергона на пост генерала ордена Сына, с точки зрения
Кэсерила, было  блестящим шагом, передававшим управление  основными войсками
царственной чете.  Кроме всего прочего, это убирало