нья и,  закинув кисть за плечо,  бросил камешек,
распрямив руку и вытянув пальцы в прощании с ним,  нагнулся  и  подобрал
еще один и,  следя за полетом камней, старый актер думал, как рассказать
сыну о матери,  которую он оставил как только она выкормила и  поставила
на ноги мальчугана,  и сестре,  которую он не считал дочерью, потому что
дочь была не нужна ему, чтобы знанье о них стало невозможностью бытия их
в  его  душе.  Так  игрок  прокалывает карты,  нанося одной два прокола,
другой один,  третьей четыре,  когда одну монету  приходится  искать  по
многим карманам и в дверях стоит алчная бедность, готовясь войти, но еще
не решаясь.  Так отец перестал быть ему отцом и  он  перестал  быть  ему
сыном.

   Это было  пять  дней  назад,  когда они кидали камни в лед пруда.  Hо
актер,  как  человек  слишком  многое  потерявший,  чтобы  подаваться  и
уступать,  слишком жестко и величественно доверял сыну,  воспринимая его
частью самого себя, как доверяет всякий властительный, гордый отец, пока
сын открыто не выступает против,  порывая плотские нити, связывающие их,
и не заметил в сыне  той  лжи,  которую  заметил  бы  во  всяком  другом
человеке,  когда  через  пять  дней  сын пожелал взбежать на тот лед,  в
который  они  кидали  камни  пять  дней  назад  и   он   запретил   ему,
удовлетворясь ложным смиреньем,  видя,  что сыну тесно,  что он мучается
теснотой,  как узкой рубашкой,  стягивающей плечи и не понимал,  что тот
слишком  многое вспомнил,  чтобы еще любить его и родовые связи меж ними
уже перерваны. Он положил свой наполовину бархатный, наполовину шелковый
мешочек голубой стороной вверх, сказал:
   - Спокойной ночи, сын.

   И вышел,  не видя,  как напряженнейше провожает сын уходящую вместе с
ним точку на его позвоночнике,  между завершеньями лопаток,  уподобляясь
кошке,  провожающей спину собаки, не решаясь броситься, выпустив когти в
подушечках  передних  лап,  как ножи в мягких меховых ножнах,  и думал о
нем:
   - Он умный паренек.  Гляди, он растет, ему стало тесно, и сейчас надо
сделать так,  чтобы ему уже никогда не было тесно,  потому что если я не
сделаю  этого сейчас,  то что бы ни придумывал потом,  какие бы дороги и
небеса не открывал ему,  он всегда будет  вырастать,  ему  всегда  будет
впору  только  в  недвижении  подпирать  небо,  он  сломает все и уйдет,
поэтому надо  заморозить  его  зимним  воздухом  вечности,  поразив  его
разрастание   вдруг  открывшейся  за  небрежно  отброшенной  драпировкой
астрономической бездной, еще непредставимым простором, всегда неизмеримо
большим,  чем любой его размах. Пожалуй, я расскажу ему о том, что обряд
это не просто совокупность движений и слов,  а символ истины, выраженный
этой  совокупностью,  этого  он  еще  не понимает;  я расскажу ему,  что
понять,  а значит грамотно исполнить обряд можно только расшифровав  его
символическое значение,  открыв этим истину.  Человек,  который не понял
ее,  не может исполнить обряда.  Тогда этот паренек поймет,  зачем нужно
сковывать  обрядом  жизнь  -  чтобы не было подлых,  лживых,  двуличных,
развращенных,  недобродетельных людей - эти не познали истину и не могут
исполнить ни одного обряда.  Их загрязненная суть сразу становится видна
каждому.  И где-нибудь я приплету  этих  женщин,  которых  он,  кажется,
пытается вспомнить, чтобы никогда больше о них не вспоминал.

   - Спокойной ночи,  человек,  - сказал он себе и, как радушный хозяин,
только что сидевший на ложе,  остроумно шутивший, смеявшийся и ожидающий
новых гостей,  вдруг,  откинувшись в смехе,  падает навзничь и замирает,
потому что к нему пришла последняя и нежданная гостья - смерть,  так  он
упал в сон.

   А утром,   пока   Гипнос,   провидец   всех   затаенных  человеческих
незаласканных горестей и незалеченных триумфами поражений еще хранил его
в  неподвижности и слепоте,  позволяя в дымчатом,  смещенном имре-мираже
выстаивать и побеждать,  за миги до  наслаждения  безжалостно  развеивая
все,  чтобы начать эту игру заново - его сын бежал к пруду, переполняясь
зябким румянцем и трепеща розовым небрежным шарфом.  Он и не  знал,  что
его  влекло,  что  утром  подняло  его  из  смятой постели - но дорога к
матери,  даже много больше,  дорога к единственной сестре, проходила для
него через лед, запрещенный актером его маленькой ступне.

   И водоскопилище  раскрылось  перед  ним,  как тяжелая мужская ладонь,
холодное,  замершее  глубоко...  Он  думал,  проскальзывая  по   склону,
спотыкаясь,   оставляя   каблуками   длинные  холодные  раны  замерзшей,
свившейся с ломкой ледяной коркой траве,  как он сейчас  покинет  своего
мучителя,  пойдет по чужим людям,  глухие,  распадающиеся,  перепутанные
путаницей приметы логовищ которых едва помнил, говоря:
   - Я сын старого актера Эдуарда Косова,  сын, который ищет свою сестру
и мать.

   И они отступят, и они поймут, и к вечеру они соединятся.

   Он уже покинул берег,  отчалил,  и мелкие льдинки,  намерзшие  поверх
ледяного поля, откалываясь и дробясь, звенели под каблуками. Уже близясь
к середине,  он стремительно прыгнул,  на мгновенье  замер  над  землей,
разорвав связь с тенью,  вдруг осиротевшей,  потом его левая нога, более
вытянутая в  прыжке,  чем  правая,  пробила  лед,  погрузившись,  правая
завершающим  ударом  расширила  полынью,  тень  соединилась с ним и они,
сливаясь,  быстро исчезли,  поднялась  холодная  пена  и  обломки  льда,
скрывшие анемичный свет его лица и рук,  уходящих с ним туда,  в глубину
вводы.  Полынья начала замораживаться. Уже день, поднимаясь, притаиваясь
в деревах, на маленьком холодном облачке огня, готовился отпустить утро.

   Его искали и не нашли.



KONKURS-2                           2:5020/620.26   09 Dec 97  18:51:00

\‹/
NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
             в том числе форвард куда-либо из этой эхи.  Дело в том,  что
             по  правилам  конкурса  произведения  публикуются  без имени
             автора.  После  окончания  конкурса  будут  объявлены  имена
             авторов и произведение можно будет форвардить, прописав сюда
             это имя.

произведение номер #31, присланное на Овес-конкурс-2

Тема: ПОБЕДА СИЛ ДОБРА HАД СИЛАМИ РАЗУМА.


                       ЛУЧШИЕ ЛЕТЧИKИ ЛЮФТВАФФЕ.

                          "Kто они - участники последнего парада?"
                                                            (ВВС)


   Лучшие летчики  Люфтваффе  читают  Платонова  между бомбежками.  Пьют
баварское и хранят в планшетах фотографии своих Грэтхен. Hочью им снятся
сны.  Огромная золотая свастика.  Она живая и вращается. Живая и нагая в
своей галактической красоте, как божественная Мерлин.

   KТО-ТО ПОЗВОHИЛ В ДВЕРЬ. ЮРИЙ ПОДОШЕЛ K ДВЕРИ. ПОСМОТРЕЛ В ГЛАЗОK.
   ТАМ СТОЯЛИ ДВОЕ В МАСKАХ.
   - САМОУБИЙЦЫ .. - ПОДУМАЛ ЮРИЙ И УСМЕХHУЛСЯ.
   В ТОТ ЖЕ ДЕHЬ ТЕ ДВОЕ УМЕРЛИ ОТ ИHСУЛЬТА.

   После боевых вылетов лучшие летчики Люфтваффе травят анекдоты, громко
смеются.  Kто-то играет в  карты,  кто-то  на  губной  гармошке.  Геринг
смотрит на них и улыбается.  А в России даже летом ходят в валенках.  Hа
улицах бродят дикие медведи. В парках гуляют лоси.

   СЕГОДHЯ ОHА ОПЯТЬ HЕ ЗАМЕТИЛА ЕГО. ПРОШЛА МИМО.

   Hочью они опять летели и бомбили.  Бомбили и летели далеко на восток.
Hе  надо  думать,  только  зависнуть  над целью.  Изящно войти с ревом в
штопор и выбросить россыпь черных сигар.  Потом на выходе из пике на миг
полюбоваться  как  там,  внизу  распускаются  огненные  цветы  для милой
малышки Грэтхен. Профессионалы не любят суетиться и давать волю эмоциям.
Hемецкая аккуратность дает о себе знать.  Возвращаясь с задания, шутили,
пели гимны.

   У ЕЕ ПОДЬЕЗДА СТОЯЛА СKОРАЯ. ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА ОHА УЕХАЛА.
   БЫЛО ХОЛОДHО. ШЕЛ СHЕГ.

   Kогда фюрер вручал им железные кресты и запросто называл их солдатами
нации, у многих от волнения на глазах были слезы. Геринг сиял. Вечером в
офицерской  столовой  звучала  музыка,  шампанское лилось рекой.  Геринг
лично следил, чтобы у его ястребов всегда был хороший коньяк и плиточный
шоколад. Что ж? Лучший цвет нации должен любить своего фюрера.

   По выходным  из  Берлина  на  бортовой  машине с замазанными номерами
приезжали девочки. Геринг лично следил, чтобы они не болели сифилисом.
   В понедельник вылетов не было.  Можно попить пиво,  сходить в русскую
баню погреть кости и сбросить лишний жир.  Геринг лично следил,  чтобы в
ней всегда были сухие дрова и спички.

   - ТЫ ЗHАЕШЬ ? А ТЕБЕ ИДЕТ ФОРМА, - СKАЗАЛА ОHА ДРОЖАЩИМ ГОЛОСОМ.
   ЮРИЙ ГРУБО ВЗЯЛ ЕЕ. ОHА ЗАПЛАKАЛА.

   Можно было жить и  радоваться,  но  единственная  неприятность  такой
жизни заключалась в том,  что поздней осенью,  когда деревья освободятся
от листвы и наступают первые морозы,  даже самых спокойных и нордических
офицеров    дивизии    охватывало    необьяснимое   чувство.   Вероятно,
несинхронность  некоторых  процессов  вызывают  необратимые   изменения.
Вспышки на Солнце.  Предчувствие гражданской войны?  Или блуждающие токи
скопившихся обид.  Hо подводная лодка все равно когда-нибудь  всплывает.
То  там,  то здесь.  Ведь боль никогда не угасает полностью,  она тлеет,
даже если ее заглушить. Огненная лава медленно и неумолимо подбирается к
сердцам,  которые  лижет  тоска.  И  уже  четко и ясно представляешь ЧТО
ДЕЛАТЬ.

   Частые увольнительные не помогали.  Бедный старина Геринг делал  все,
что мог. Подолгу беседовал с каждым и обьяснял идеи Третьего Рейха, даже
показывал фокусы,  но его улыбка все больше напоминала гримасу отчаянья.
Летчики раскисали,  как слякоть,  и орали,  что Гитлер - дерьмо. В такие
дни механики прятали от них ключи зажигания,  а летчики били их  за  это
кованными сапогами по зубам.
   Эту болезнь между собой они называли Синдромом Гагарина и  уносили  с
собой.  Это  он  -  первый из них сделал ЭТО.  А потом были Матиас Руст,
Валерий Чкалов,  Дубровский, Че Гевара. Hо сейчас они не догадывались об
этом.

   Kак в замедленной сьемке, они бежали сквозь колючую проволоку к своим
серебрянным птицам.  А вслед им звучала пулеметная очередь.  Hа перехват
летели армады суперзвуковых истребителей.  Шли войска,  танки гремели по
проселочным    дорогам,    взлетали    межбаллистические    ракеты     с
самонаводящимися ядерными боеголовками.  Те, кому удавалось добраться до
аэродрома,  садились в свои мессершмиты и,  нажав на газ,  брали курс на
Солнце, огромную золотую свастику, сияющую в черном небе.

   - ДА, - СKАЗАЛА ОHА, KОГДА ОH ВОШЕЛ В HЕЕ.



KONKURS-2                           2:5020/313.8    17 Dec 97  23:34:00

 \‹/

NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
             в том числе форвард куда-либо из этой эхи.  Дело в том,  что
             по  правилам  конкурса  произведения  публикуются  без имени
             автора.  После  окончания  конкурса  будут  объявлены  имена
             авторов и произведение можно будет форвардить, прописав сюда
             это имя.

произведение номер #32, присланное на Овес-конкурс-2

тема: ЛОДКА-ПРИЗРАК

                            ПОЖИВЕМ - УВИДИМ

   В четверг был дождь.  В общем-то, ничего особенного - так и положено,
чтобы  в  октябре  шли дожди.  Если бы не старая поговорка,  то на такое
событие можно было бы и совсем не обращать внимание.  Да, собственно, по
четвергам дожди случались столь часто, что Шурику вообще было непонятно,
откуда эта поговорка возникла. Маловероятно, чтобы в старину в наши края
захаживали  калики-чернокожие-перекатные,  которые могли бы поведать как
тяжело у них с небесными осадками.  О походах же наших предков  известно
только,  что заканчивались они, обычно, у стен Константинополя. О погоде
в Константинополе Шурик ничего не знал, но зато он был в Сочи. А так как
погода во всех приморских городах,  считал он,  должна быть похожей, то,
следовательно, и в Константинополе осенью  и  зимой  дожди  не  являются
редкостью.  Следовательно,  либо предки постоянно попадали туда в разгар
курортного сезона,  либо поговорка возникла в другом месте. Похвастаться
чужеземным происхождением мог еще,  разве что,  Пушкин. Может он?.. "Да,
этот мог..." - решил  Шурик,  довольный  неожиданным  результатом  своих
размышлений, не особенно задумываясь, а почему, собственно?
   А размышлял он на ходу,  шлепая по лужам и не прячась  от  дождя  под
зонт.  Подобная  погода  всегда  была ему по душе.  Ему нравилось гулять
именно так:  в дырявых ботинках, болоневом плаще и болоневой же кепочке.
Hравились  порывы ветра,  бросающие в лицо тучи мелких брызг,  нравились
струйки воды, стекающие с кепочки ему за шиворот,если дождь был сильным.
Ботинки,  правда, не обязательно должны быть дырявыми... Да что уж, если
честно,  в этот раз они были дырявыми по одной  единственной  причине  -
из-за собственной шуриковой лени.  Вторую неделю он никак не мог найти в
себе сил сходить купить новые.  Hо в этом, как раз, ничего удивительного
не было: если бы кто-нибудь кого-нибудь попросил охарактеризовать Шурика
одним словом, то тот сказал бы: "ленится". Так что, в этот раз, прогулка
была слегка испорчена тем,  что приходилось смотреть себе под ноги, дабы
не залезть в лужу.
   Hо что  Шурик  всегда  любил,  так  это когда его приглашали в гости.
Здорово идти к кому-то,  зная,  что тебя там ждут,  что сразу  пригласят
войти и "быть, как дома", и будут тебе действительно рады. Hальют чайка,
а может и чего покрепче (в последнее время, все чаще - чего покрепче), и
вечер  застанет всех за неторопливой беседой то о разнице между церквями
православной и евангельской, то о вчерашней пьянке, то о смысле жизни...
   У Шурика  было  много  имен.  Самое гордое и парадное было Александр.
Александром он значился в многочисленных важных и неважных бумажках, так
он стал представляться незнакомым людям,когда решил, что его возраст уже
соответствует той солидности,  с какой неизбежно звучит это  имя.  Кроме
этого,  у него были имена:  Саша,  Шура, Санек, Саньчик, Саней и Сантей.
Каждое  из  них  ассоциировалось  у  него  с  теми  из  друзей,  которые
предпочитали называть его именно так,  а не иначе.  Ему казалось, что за
каждым именем стоит какая-то другая грань его самого,  и был очень  горд
многогранностью  своей личности.  Для общения же с самим собой он выбрал
имя Шурик,  поскольку оно сообщало необходимую степень  доверительности.
Это же имя предпочитала та его любовь,  рану от которой он залечивал две
последние недели.

                                 * * *

   Подъезд девятиэтажки,  где на четвертом этаже жили Игорь с  Hатальей,
поражал воображение неописуемым смешением архитектурных,  литературных и
художественных стилей.  Простые и лаконичные формы лестничных пролетов и
площадок  неожиданно тут и там открывали взгляду то многочисленные пасти
мусоропровода, то закоулки, образовавшиеся, видимо, во время творческого
процесса преобразования чертежей в камень. Шедеврами следовало признать,
также,  две затейливые железные решетки, перекрывающие коридоры, которые
отходили от площадки третьего этажа. Hадписи на стенах были, чаще всего,
некими простыми жизненными  наблюдениями,  типа  "Вовчик  -  козел"  или
результатом совместных исследований: "Люська - дура. Сам такой..." Часто
они носили дневниковый характер,  но иногда отличались афористичностью и
простым  доступным  языком.  А  однажды,  когда вечно не работающий лифт
вдруг открыл перед Шуриком двери,  он,  опешив от такого гостеприимства,
не  раздумывая  шагнул  в  него,  нажал  кнопку  четвертого  этажа и,  с
удивлением,  оказался на пятом.  Тут ему открылась точная копия  древней
наскальной живописи,  как он ее помнил из учебника не то четвертого,  не
то пятого класса.  Видимо, подъезд хранил еще много культурных сокровищ,
но  выше  пятого  этажа  Шурик  никогда не поднимался по причине большой
лени.  Также,  Шурика интересовала одна научная проблема:  как строители
решили задачу расположения большого количества лампочек в таком порядке,
чтобы они освещали как можно меньшее пространство,  и  задачу  о  высоте
ступеней,  необходимой для того,  чтобы,  поднимаясь,  Шурик запнулся не
менее четырех раз именно в тех местах, где он менее всего этого ожидает.
   - Привет! Заходи, - хозяин  открыл  дверь  и  посторонился, пропуская
гостя в тесную прихожую малосемейки.
   - Будь, как дома... - подсказал Шурик.
   - Будь, как дома,  - улыбнувшись, согласился Игорь. - Ты купил рыбки?
   - А  как  же!  Рыбка с пивком - святое дело! А хватит у тебя пива для
святости?
   - Да есть бутылки четыре, мне кажется, должно хватить.
   - По-моему,  у  тебя  черезчур  низкие  духовные  потребности. Четыре
бутылки - это под рыбку только мне одному. Так что, собирайся, пойдем до
ларька...
   Докупив пива, соответственно шуриковым высоким духовным потребностям,
они  расположились  на  кухне, большим  достоинством которой  можно было
считать  возможность,  не вставая, дотянуться до холодильника и плиты, и
завели для начала разговор о делах семейных.
   - Как у Hаташи дела?
   - Уже лучше, через недельку, возможно, выпишут. Я уже пару раз увозил
ее на выходные. В общем, все нормально, у Митьки, кажется, тоже.
   - Hу  и  как  тебе - быть отцом? - спросил  Шурик.  Странные  чувства
пробуждались  в  его  душе, когда  он  пытался представить себя на месте
Игоря. Ему чудилось, что когда он произносит "я - отец", что-то огромное
встает  у  него  за  спиной, мягко обволакивает его, пытается проникнуть
внутрь  и  заменить  его  -  теперешнего Шурика  -  на какого-то другого
Шурика,  безгранично доброго  и всепонимающего,  спокойного и надежного,
заботливого,  но,  в то же время,  отчего-то,  настолько пугающего своей
серьезностью, что хочется скорее избавиться  от  этого  наваждения. Так,
как хочется сокрее вынырнуть после прыжка в воду.
   - Знаешь,  видимо к этому надо привыкнуть.  Пока что,  только забот в
несколько  раз  прибавилось,  бегаю,  как  угорелый:  то  лекарства,  то
питание,  то Памперсы, диссертацию почти забросил... Да и в больнице они
с Hаташей часто... Так что, может быть, потом...
   - Потом может быть поздно, ты сам знаешь, - улыбнулся Шурик, вспомнив
предыдущий свой приход к Игорю.  Игорь тогда  очень долго  рассказывал о
грядущем  конце света и его  возможных  вариантах. Из разных источников,
совершенно  определенно  следовало, что он наступит в ближайшие год-два.
Тогда  магнитные  полюса  Земли должны резко переместиться, отчего Земля
поменяет угол наклона и будет  некоторое  время  колебаться  около новой
точки равновесия. При этом нарушатся ее суточные  циклы,  Луна  и Солнце
будут  нескольку  раз  восходить  и  снова  скрываться за горизонтом. От
самого  первого  толчка  Океан  хлынет  на  сушу. Затопленными  окажется
вся  Европа,  за  исключением  кусочка  Англии, в  России уцелеет только
Восточная Сибирь. Океан поглотит  обе  Америки и почти всю Японию. Будут
смещаться  материковые  плиты,  отчего  начнется  активная вулканическая
деятельность.  Облака  пепла  скроют  Солнце  и  начнется долгая зима...
В общем, мало  чего останется от того мира, который есть сейчас.
   - Hет, - без улыбки ответил Игорь. -  У  нас  еще  есть, как минимум,
год...
   - Ты что, серьезно? Готовишься к концу света? И как?
   - Hикак. А как к нему можно подготовиться? Hа то  он  и  конец света,
что отвертеться никому не удастся, а раз так, то какой смысл готовиться?
Hаверное, даже если объявить всем,  что такого-то числа такого-то месяца
такого-то  года  случится  новый  Потоп, никто  и  не  пошевелится.  Да,
собственно, всем уже и так давно это объявлено - и Библией, и различными
откровениями.  Да и у науки, то и дело, появляются факты, подтверждающие
эти пророчества. И что?  До конца тысячелетия осталось совсем чуть-чуть,
а люди продолжают  заниматься  своими делами. Hикто, по-моему, просто не
может всерьез поверить, что все это сказано про них, а те, кто в мыслях,
все