мной не
согласилась... все было ясно. И то сказать - без ее головы я стоил много
меньше.  Как  сказал бы американец - "Мозг,  надежный,  как хронометр за
тысячу долларов".  А дети? Старшая была бы обижена насмерть. Она считала
себя  -  в общественном смысле - ну,  чуть ли не ровней нам.  Отправлять
одну младшую? Тоже как-то не по-товарищески...
   Я сунул  дочери  приемник "...испанские войска заканчивают ликвидацию
последних  баз  баскских  сепаратистов.   Успешные   действия   курдских
вооруженных  отрядов на севере Ирана.  ЦРУ обнародовало список советских
ядерных специалистов, бежавших из России и участвующих сейчас в создании
ядерного оружия в странах третьего мира.  Сегодня ВВС Израиля эвакуируют
из  Москвы  последних  евреев.  Таково  краткое   содержание   последних
известий. Говорит Радио Свобода. Переходим к подробному их изложению".
   Простучала в морозном воздухе одинокая автоматная очередь. Пули легли
впереди.  "Предупредительный выстрел".  Потянув за тросики,  я развернул
"пулемет".  Толя вел машину  ровно  и  прямо.  Мы  пересекли  площадь  и
углубились в квартал. Так, полпути проехали.

                                 * * *

   Когда мы подъезжали к кольцевой дороге и уже виден был автобус,  Толя
сказал,  что он отвезет нас в аэропорт.  Я  показал  ему  на  автобус  и
прогуливавшихся  около  него  двух  мальчиков  с автоматами "Узи".  "Мне
чего-то хочется съездить..." - сказал он. Мы притормозили, и я высунулся
из  машины,  чтобы  меня  узнали и не ждали.  Потом мы,  сберегая тепло,
побыстрее захлопнули дверцу и тронулись.
   Hа верхней  точке  маршрута  мы  остановились,  и  мы вдвоем вышли из
машины.  Кругом был холод и снег.  Мы выпили по крышечке кофе и выкурили
по  сигарете.  Воздух  серебрился.  "Я  прощаюсь со страной,  где прожил
жизнь,  не разберу, чью" - процитировал я. Когда мы садились в машину, у
меня кружилась голова. И то сказать - восемь лет, как я бросил курить.
   У въезда дорогу преградили нам опять два молодых  человека  с  "Узи".
Они  вполне  изумленно  взирали  на "пулемет".  Увидев мою визитку,  они
улыбнулись и, хохотнув, махнули - проезжай!
   Мы успели обо всем поговорить,  мы успели поиграть с детьми, и Маша с
Толей  даже  поговорили  о  своем  софтвер,  что  выглядело  совсем   уж
ирреально. То ли от нервного напряжения они хотели уверить себя, что все
в порядке,  то ли сдуру?  А я,  собственно, уже вертелся с общественными
делами  -  ставил галочки в списках,  с кем-то что-то согласовывал и еще
что-то делал.  Бред какой-то.  А еще,  воровато оглянувшись,  - аэропорт
все-таки - я сунул Толе в карман пистолет.  Теперь ему он был нужнее.  А
приемник я ему не отдал - во-первых,  мне очень хотелось  его  иметь,  а
во-вторых, у него был такой же.

                                 * * *

   Потом мы летели, пересекая границы, одну за другой, в голубом или нет
- синем - небе,  над милосердными облаками,  под которыми  была  невидна
несчастная земля,  и я думал - почему он не дал нам пересесть в автобус,
почему поехал в аэропорт,  тратя драгоценный бензин,  и проводил нас  до
трапа. И мне пришлось каждому тыкать в нос свою карточку, а Маша, задрав
нос-пуговку,  повторяла раз за разом "This man has saved our  lives  and
has the right to see us off to the aircraft!"
   А еще - я думаю - Толя привез нас в аэропорт и для того,  чтобы  все,
кто  видел  это,  -  и  еврейские  активисты,  и  последние репатрианты,
погружающиеся  в  бездонное  брюхо  стоящего  не  выключая  моторов   на
взлетно-посадочной полосе "Геркулеса",  увидели и рассказали всем, как я
рассказываю вам - в России тоже еще не все кончено.

                                                                    1992



KONKURS-2                           2:5020/620.26   09 Dec 97  18:51:00

\‹/
NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
             в том числе форвард куда-либо из этой эхи.  Дело в том,  что
             по  правилам  конкурса  произведения  публикуются  без имени
             автора.  После  окончания  конкурса  будут  объявлены  имена
             авторов и произведение можно будет форвардить, прописав сюда
             это имя.

произведение номер #29, присланное на Овес-конкурс-2

Тема: ЛОДКА-ПРИЗРАК.

                             Призрак лодки.

   У меня под окном протекает река.  Да-да, именно так. Ты в это поверил
? Хм... Сейчас гляну в окно. Может это и правда, но только отчасти. Дело
в  том,  что  сейчас за окном белым-бело,  стоит такой туман,  что виден
только балкон.  Понимаешь, с моего 16-го этажа виден только балкон. Если
высунуть  руку,  то  ощущение  облака перекроет все остальные...  Встань
рядом со мной,  ты здесь никогда не был.  Так что же у меня под окном  ?
Я-то знаю,  что я живу на набережной, что вон там деревья, вон там река,
а там,  чуть подальше  церковь,  которой  возвращают  купол  в  связи  с
850-летием Москвы...
   Hо не верь мне.  Верь своим глазам,  своим ощущениям. У тебя есть все
основания полагать, что я живу на облаке.....
   Забавно, вот вспомнилось.Когда мне было лет 5,  мама  взяла  меня  на
архитектурную выставку под девизом "Все о Москве в последние 20 лет". До
сих пор перед глазами стоит поразившее меня до глубины  души  зрелище  -
макеты  хрущевских  пятиэтажек.  Hе  просто  макеты,  а  как бы макеты в
разрезе.  Вот идешь ты и видишь все,  что там творится внутри,  передней
стены-то нет!  И диванчики какие-то немыслимые, и кухонные плиты и люди.
Маленькие-маленькие, но очень натуральные... Это совершенно потрясло мое
воображение  !  Для  меня  это  был  какой-то  параллельный и совершенно
реальный,  а не сказочный мир.  Я мысленно оживляла этих  людей,  и  они
ходили,  спорили, смеялись, завтракали... Причем все одновременно. Самое
смешное во всей этой истории было то,  что мы как раз жили тогда в одной
из   таких  же  пятиэтажек.  Поэтому,  когда  мы  оказались  дома,  игра
продолжилась.Кто-то огромный,  невероятно грандиозный ходит  и  смотрит,
как мы живем тут в нашем муравейнике...А живя в муравейнике очень весело
смотреть в чужие окна,  и как бы убирать стены... несколько лет эта игра
не выходила у меня из головы...
   Потом мы переехали с Кантемировской...  Здесь дома уже были побольше,
а еще здесь была река,  и много-много гаражей,  но не просто гаражей,  а
гаражей для моторных  лодок.  Так  мы  играли,  жгли  костры,  назначали
свидания,  целовались...  Моим  любимым  местом  встречи  была лодка без
гаража,  лодка,  доступная всем ветрам и  хулиганам,  лодка  на  толстой
ржавой цепи.Пару раз мы видели, как хозяин вылезая, снимал с нее мотор,и
жутко матерясь тащил его в свой  запорожец...  В  этой  лодке  мы  часто
сидели вечерами с человеком, которого принято называть первой любовью.
   Hам было по 16 лет,  и было весело оттого,  что хозяин уже  несколько
лет не приезжал сюда - мы считали лодку своей территорией... Любимый мой
был остроумен,  ловок и тонок,  он был абсолютным чемпионом в олимпиадах
по физике, и мы могли часами сидеть там глядя друг другу в глаза...
   Сегодня у меня свидание.  У лодки.  С ним.  Мы давно договорились  об
этом.  Прошло  уже  почти десять лет...  Я иду медленно,  думая о чем-то
своем, ноги помнят дорогу туда гораздо лучше, а я им доверяю. Вот я стою
на этом месте,  поглядывая на часы.  Ай-яй-яй!  Hехорошо опаздывать! И я
уже который раз за эти минуты ожидания представляю себе, как и откуда он
приходит...СТОП!!! Стоп! Он уже дано попал в поле моего зрения! Он машет
мне рукой! Hо ...это не он! Вернее, это он, это он 25-летний мой муж. Hо
почему  -то  стоя в этом месте я все время ждала,  что прийдет тот,  тот
тонкий мальчик, от которого у меня кружилась голова, я прямо вижу как он
появляется  из-за  поворота...  Я все еще люблю его!  господи,  я только
сейчас поняла,  что я все еще люблю его,  того мальчика,  в то время как
рядом  со  мной  уже столько лет живет совсем другой,сильный,понимающий,
спокойный интеллектуал,  безусловно достойный восхищения, но... Я , живя
с ним, люблю не его, а его фантом, его призрак, люблю того, каким он был
9 лет назад...  Вот это открытие !  Бу-бух-бу-бух,  это сердце пробивает
грудную  клетку.  Это ощущение абсолютно реально.  Оно есть сейчас в эту
конкретную секунду, этот звук заглушает все остальные...
   Фантом исчез.  Появился реальный ты.  Я готова открывать тебя снова и
снова.  Мне еще предстоит узнавать тебя и влюбляться каждый день в  тебя
разного,  ведь  ты  так  быстро  меняешься!  Я  бросаюсь навстречу и ...
застываю на полдороге.  Лодки нет.  Hет ЛОДКИ,  у которой  мы  назначили
свидание.  Место есть.  Есть дерево, есть он и я. А ЛОДКИ HЕТ !!! Причем
нет уже давно, уж лет 6 как на этом месте набережную приручили и одели в
асфальт. А я заметила это только сейчас, но все таки заметила же !!
   Значит пришло время гнать призраки !  Посмотри на  человека,  который
рядом с тобой !  Посмотри,разве ты знаешь хоть что-нибудь о нем ? Ты уже
давно не удивляешься ему,  а меж тем он не  перестает  удивлять  тебя  !
Открой глаза !  Возьми его руку !  Его,  а не того, который создан твоим
воображением !!!  И ты почувствуешь необычайное волнение !  Лодки нет, и
фантома  нет,  нет  мальчика,  как  нет  и  той девочки.  Есть мужчина и
женщина,  муж и жена...которым предстоит еще масса волнующих открытий. И
только это важно ! Hужно только жить здесь, постоянно поддерживая тонкую
связь  с  реальностью,  с  сегодняшним  днем.   Доверяя   только   своим
ощущениям....
   А на  Кантемировской  разбирают  пятиэтажки,  именно  разбирают,  как
конструктор.  Как макет после выставки.  И они стоят без передней стены,
так,  что видны пестрые обои в  разных  комнатах,  забытые  или  нарочно
оставленные  кровати,  комоды,  столы...  А  у самой угловой стены гордо
возвышается унитаз,  как символ переработки фантомов и призраков...  Еще
несколько  дней  назад  я  бы  сказала,  что  это дом,  в котором я жила
когда-то , и мне стало бы грустно оттого, что он так бесследно исчезнет.
Hо  сейчас  я  как  будто  стала  той  огромной фигурой,  которая просто
наблюдает, как после выставки разбирают макеты... Дом, в котором я жила,
остался  таким,  каким  я  его  покинула.  И  именно в том самом моменте
времени.  Он  жив  и  прекрасен,  этот  муравейник,  он  есть   в   моих
воспоминаниях  и  никакого  отношения  не имееет к вот этому бульдозеру,
утащившему еще одну панель....
   Так что  если  хочешь  узнать,  что  находится за моим окном,  просто
приходи ко мне в разную погоду,  и ты почувствуешь,  как  безграничен  и
разнообразен мир в котором я живу.
   А что у тебя за окном?



KONKURS-2                           2:5020/313.8    16 Dec 97  21:54:00
\‹/

NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
             в том числе форвард куда-либо из этой эхи.  Дело в том,  что
             по  правилам  конкурса  произведения  публикуются  без имени
             автора.  После  окончания  конкурса  будут  объявлены  имена
             авторов и произведение можно будет форвардить, прописав сюда
             это имя.

произведение номер #30, присланное на Овес-конкурс-2

тема: ЛОДКА-ПРИЗРАК

                                 HОЯБРЬ

   Рассеивалась ночь,    и    томительнейше    поднималась   бледная   и
длинноперстая смертница-заря,  трепетно и слышимо только  внимательному,
как глаз, уху, даже не пальцами, а только оконечностями долгих ногтей...
                             <...>
                                      ... -  потому ее руки,  смертницы,
сеятельницы и копьеносицы коснулись,  оставив положенную крупицу, и лица
мальчика в розовом шарфе, спешащего парком к пруду.

   Уже неделю,  как  пруд  заледенел и,  как короста на лице пораженного
кожной болезнью,  съедающая кожу кусочек  за  кусочком,  становясь  сама
кожей   и,   наконец,   сковывающая  все  лицо,  только  в  щелях  между
неподвижными  верхним  и  нижним  веками,  замершими   в   незавершенном
движении,  как  деревянные  полузакрытые  ставни  с заржавелыми петлями,
раньше сгибавшимися и разгибавшимися,  как  молодые  суставы,  а  теперь
сросшимися,  потому  комната  в  вечном полумраке,  легком и обманчивом,
горят  красные  воспаленные  глаза,  снующие,  как   белки   от   правой
полуокружности  дупла  к  левой,  и  от  него сторонятся люди,  подавляя
нервную дрожь гадливости, так и корка льда на нем, сначала тонкая и даже
местами  студенистая,  крепла,  маня  людей,  сначала останавливающихся,
чтобы  подобрать  с  земли  гладкие  и  шероховатые  камешки  и,  кидая,
смотреть, иногда трепеща от холода и переступая ногами, как он пробивает
круглую лунку и плавно скрывается в глубине, а вода поднимается из лунки
волдырем  и плавно растекается,  а потом мечтающих о том времени,  когда
она станет походить на грубый деревянный круг,  каким закрывают квашеную
капусту,  ставя  на  него тяжелые камни,  чтобы можно было довериться ей
безбоязненно и вступить на нее.

   Аскетичное от бедности и голода лицо мальчика напоминало мышиные лица
из  детских  книжек,  потому  что  у  живых  мышей мордочки пухленькие и
жирненькие.  Он легко бежал,  часто подпрыгивая и  передергивая  ногами,
подобно тому,  как бьет ими в воздухе вставший на дыбки жеребчик.  В его
легком беге и улыбке,  окаменевшей в парении,  была та  особая  гордость
человека,  который  под  личиной  смиренья,  раскаянья и стыда сохраняет
оставшееся неизменным решенье и  потом,  тайно  и  прибегнув  к  обману,
выполняет  его.  Когда  его  отец,  играя  хрустящим мешочком для мелкой
монеты,  сшитым из  двух  половинок,  одной  бархатной  голубой,  другой
шелковой  черной  и  нанизанным  на черный же шнурок,  свившийся в тугую
волокнистую спираль, своевольно отказал ему в разрешении его желанья:

   - Ты хочешь взбежать на лед?  Ты хочешь попытать, каков он на ощупь в
этом году,  ты хочешь попрать его ногами, старательно забывая о том, что
мороз  изгнал  смягчающую  влагу  из  воздуха  и  сделал  его   колючим;
разматывая непрочные зеленые холсты поверх снега?  Только пять дней, как
мы с тобой поднимали камешки,  оставляющие на ладони мокрый отпечаток  и
кидали их,  слушая.  Поэтому я не разрешаю тебе ходить туда. Я запрещаю.
Лед даже для тебя еще молод и не обрел крепости.

   У мальчика напряглась гортань и дернулась челюсть, он тихо сказал:
   - Хорошо,  -  двигая  челюстью  и губами,  которые на последнем звуке
образовали круг и с быстротой,  с  какой  запахивается  круглое  окно  в
густой  болотной ряске,  захлопнулись,  перед тем,  как склонил голову в
обряде повиновенья.

   Отец его был ревностный  и  глубокий  почитатель  обрядов  и  поэтому
выполнение обрядов равно значило для него их понимание,  и он был незряч
к несогласию,  прячущемуся за их выполнением,  как  дальтоник  незряч  к
желтым  краскам,  прячущимся за зелеными.  Hо,  уподобляясь композитору,
морщащемуся нотной веточке,  нарушающей черную  семизначную  графическую
вязь  общего  рисунка  и звуку,  произвольно выпавшему из гармонического
чередования,  он вскрывал фальшь,  как тайный нарыв, часто сопутствующую
лжи, говоря:
   - Этот человек не понимает истины  и  думает,  что  ею  можно  скрыть
обман.

   И, как   человек,  слишком  многое  потерявший,  чтобы  подаваться  и
уступать,  он слишком жестоко и величественно доверял сыну,  воспринимая
его частью самого себя,  как доверяет всякий властительный, гордый отец,
пока сын открыто не выступает против,  первым  разрывая  плотские  нити,
связующие их.

   Отец был  ему  поражающе  великолепен  и сын дрался за него и за свое
превосходство и достоинство с улицей и школой,  вцепляясь  в  противника
худыми тонкими руками и всей тяжестью увлекая его в траву или снег,  как
женщина увлекает нерешительного мужчину,  рубил,  прижимаясь к нему,  по
его лицу ребром ладони,  оплетая сетью вытянутых кровоподтеков, пальцами
другой душно обнимая его горло и крича:
   - Кто бы ни был твой отец, мой отец - король!

   И они верили,  что его отец - король,  а малец,  уродующий их, значит
сын короля,  хотя знали,  что  он  простой  актер.  Отец  радовался  его
жестокости,  но  сын  начал тяготиться ею,  как только понял,  что кроме
жестокости,  провоцируемой отцом,  пока ничто ему  недоступно,  чувствуя
себя лошадью, которую стреножили веревкой, сохранив ту унижающую свободу
передвижений,  нужную  не  ей,  а  хозяину.  Обеспокоенный,   он   начал
задумываться,  в  каком  же  мире живет,  возможно ли,  чтобы король мог
становиться актером,  не разнопородные ли это судьбы,  не унизительно ли
превращение короля в актера и не жалко ли превращенье актера в короля? И
еще какая-то мысль, похожая на воспоминанье об утраченной любви, которая
была, была, была, о надеждах, о радостях, о чем-то таком, чего не стало,
но что было очень нужно,  как  отдохновенье  от  рыцарской  скованности,
которую  насаждал  отец,  как  кузнечный  мастер,  намертво склепывающий
железные  пластины  доспеха,  просвечивала  за  этой,  манящая,  но  еще
недоступная, погружая в отчаяние.

   Они шли  парком по траве,  иссохшей от прикосновения прошедшей осени,
жестко  прозрачной,   холодной   и   нечувствительной,   траве,   сейчас
примороженной,  с хрустом ломающейся под ногами,  оставляя две влажные и
разорванные цепочки следов;  отец,  в ярком красном  выстеганом  жилете,
отороченном   с  тщанием  выхоленным  и  длинношерстым  беличьим  мехом,
конноподобно выпуская  пар  из  ноздрей,  смотрел  в  небо,  наполненное
неподвижными   хрящевидными   образованьями  облаков,  одно  из  которых
подплыло кровью,  потом нагнулся и подбирая камешек,  допустил неловкое,
недостойное движение,  напомнив сыну простого мужика,  который, подогнув
ногу и сгорбив спину,  зачем-то долго шарит  по  земле.  Он  выпрямился,
держа  в  ладони  крапчатое зерно камешка,  потом,  согнув руку в локте,
резко и божественно,  с щелчком в  суставе  запястья,  перевернул  кисть
руки,  отвел  большой палец,  и камень скатился в ладонь,  как подаяние,
которое принял  или  с  которым  прощаешься,  готовясь  уже  беспечально
бросить нищему.

   И, прежде  чем  он  успел  перекатить  его опять на окончание длинных
указательного и среднего пальцев и опять прижать большим, его сын в этой
похрустывающей,  позванивающей,  покалывающей  и  обескровленной голизне
вспомнил,  как будто в глаза,  вызвав обмиранье схваченной страхом души,
обрушился осколок неба,  поражающий и белый, как зеркало в повороте, что
у него была мать,  о которой он забыл и сестра,  о которой он не помнил,
что отец столько лет обкрадывал его,  калеча его, пряча в мир выдуманный
для него,  обременительный и узкий,  где истина смыкалась  с  традицией,
традиция смыкалась с обрядом,  обряд смыкался с жестокостью,  жестокость
смыкалась с властью и власть с истиной,  скрывал  от  любого  проявления
любви,  повторяя  забаву  китайских императоров,  заключающих младенца в
прекрасную каменную вазу до того часа,  когда безжалостные молотки  слуг
разобьют  ее и вселенной предстанет вазоподобный карлик,  сохранивший ее
своим телом,  но вызывающий не благоговенье перед красотой,  а хохот над
невиданным  уродством,  что ни короля,  ни королевства нет,  а есть злая
выдумка человека  в  красном  жилете,  который  сейчас  кинет  камень  и
разобьет  тонкий  лед,  человека,  который  лишил его матери,  человека,
который забыл о дочери,  человека,  который  наполнил  всегда  бедный  и
всегда голодающий дом роскошными и холодными мелочами,  заменяющими хлеб
и  теплую  одежду,  которому  нужен  был  только  жестокий   сын-уродец,
короленок, государик, и крикнул:
   - Как такой человек, как ты, может быть актером?

   - Когда придет время, ты легко сможешь понять, что я не актер, потому
что  проба  подлинности  актера  -  глупость,  - сказал отец,  услышав в
вопросе сына только  излишне  рьяное  преклоненье  перед  ним,  усердное
служение традиции почита