рейвел-род, а там по соседству много убогих, запущенных хозяйств.
     Ферма  Хетча  выделяется  среди  них.  Небольшой  деревянный дом всегда
свежевыкрашен,  стволы  фруктовых  деревьев  в  саду  до  половины  выбелены
известкой, амбар и навесы починены, а у полей всегда опрятный вид.
     Хетчу  под  семьдесят  лет.  Он  поздно  обзавелся  семьей.  Его  отец,
которому  принадлежала  та  же  ферма,  участвовал  в  Гражданской  войне  и
вернулся  домой  тяжелораненый,  так  что  не мог как следует работать, хотя
прожил  потом  еще  много  лет.  Хетч был единственным сыном и остался дома,
работая  на  ферме,  пока  отец  не  умер.  Потом,  когда ему было уже почти
пятьдесят,  он женился на сорокалетней школьной учительнице, и у них родился
сын.  Учительница  тоже  была  маленького  роста.  Поженившись,  они  крепко
держались  за  землю.  Казалось,  они были так же неотделимы от своей фермы,
как  иные  люди кажутся неотделимыми от одежды, которую носят. Я сделал одно
наблюдение  относительно  людей,  счастливых  в  супружестве: они постепенно
становятся  все  больше  и  больше  похожими  друг  на  друга, похожими даже
внешностью.
     Их  единственный  сын,  Уил  Хатчинсон,  был  маленьким, но удивительно
сильным  мальчуганом.  Он поступил в среднюю школу в нашем городке и играл в
нашей  бейсбольной команде. Этот мальчик был всегда весел, бодр, подвижен, и
все его очень любили.
     Надо  сказать,  что  еще  в  ранней  юности он начал делать презабавные
рисунки.  У  него  был талант. Он рисовал рыб, свиней, коров, и все они были
похожи  на  людей,  которых  вы знали. Никогда раньше я не замечал, что люди
могут так походить на коров, лошадей, свиней и рыб.
     Окончив  нашу  школу,  Уил  отправился  в  Чикаго,  где жила двоюродная
сестра  его  матери,  и  стал студентом института живописи. В Чикаго жил еще
один  юноша  из  нашего  городка. Он уехал туда на два года раньше Уила. Его
звали  Хэл  Уэймен,  и  он  учился в чикагском университете. По окончании он
вернулся в родной город и получил должность директора средней школы.
     Раньше  Хэл  и  Уил  не  были  близкими  друзьями,  так  как Хэл был на
несколько  лет  старше, но в Чикаго они сблизились, ходили вместе в театр и,
как впоследствии рассказывал мне Хэл, иногда вели долгие беседы.
     Со  слов  Хэла  я  знал,  что  в  Чикаго, как и в детские годы в родном
городке,  Уил  быстро стал общим любимцем. Он был красив и нравился девушкам
в  институте;  притом  он был так прямодушен, что завоевал расположение всех
молодых людей.
     Хэл   говорил  мне,  что  Уила  чуть  ли  не  каждый  вечер  приглашали
куда-нибудь  в гости. Очень скоро он начал продавать свои забавные рисунки и
зарабатывать  деньги.  Его  рисунки  использовали  для  реклам, и ему хорошо
платили.
     Он  даже  начал посылать деньги домой, Хэл, видите ли, по возвращении в
родные  места  стал часто навещать родителей Уила на их ферме. Он ходил туда
пешком  или  ездил  на  матине,  днем или в летние вечера, и подолгу сидел у
стариков. Темой разговоров неизменно служил Уил.
     Хэла  трогала привязанность стариков к их единственному сыну; они могли
без  конца  говорить  о нем, мечтать о его будущем. Родители Уила, по своему
складу,  мало  общались  с городскими жителями и даже с ближайшими соседями.
Они  были  из тех людей, что всегда трудятся, трудятся с самого раннего утра
до  позднего вечера и даже в лунные ночи. Хэл говорил, что часто, после того
как старушка подаст ужин, они снова выходили в поле работать.
     К  этому  времени  старику Хетчу было уже под семьдесят, а жене его лет
на  десять  меньше, Хэл рассказывал, что стоило ему показаться на ферме, как
они  немедленно  бросали  работу и шли посидеть с ним. Они, бывало, работали
вместе  в  поле,  но,  завидев  его  на дороге, опешили ему навстречу. У них
всегда оказывалось новое письмо от Уила. Он писал каждую неделю.
     Старушка бежала вслед за мужем.
     -  Мы  опять  получили  письмо,  мистер  Уэймен  - кричал Хетч, и жена,
совсем запыхавшись, повторяла то же самое:
     - Мистер Уэймен, мы получили письмо!
     Они  немедленно  приносили  письмо и читали его вслух. Хэл говорит, что
письма  были  прелестны.  Уил  уснащал  их  рисунками.  Тут  были комические
изображения   людей,   с   которыми  он  встречался  потоки  автомобилей  на
Мичиган-авеню  в  Чикаго,  полисмен  на  перекрестке,  юные  стенографистки,
опешившие  на  службу.  Старики  никогда  не бывали в большом городе, их все
удивляло  и  интересовало. Они требовали объяснений к рисункам и были похожи
на  детей  в  своем стремлений узнать малейшие подробности, какие только Хэл
мог  вспомнить о жизни их сына в Чикаго. Уил постоянно звал родителей к себе
погостить, и они могли часами толковать об этом.
     - Конечно, - говорил Хетч, - мы не поедем. Разве мы могли бы поехать?
     Он  с  детства  жил  на своей маленькой ферме. Его отец стал инвалидом,
когда  Хетч был совсем еще молод, и ему пришлось вести все хозяйство. Ферма,
если  как  следует  ею  заниматься,  требует большой заботы. Все время нужно
бороться с сорняками, ухаживать за скотом.
     - А кто будет доить коров? - спрашивал Хетч.
     Ему,  видимо,  даже  больно  было  подумать, что кто-нибудь, кроме него
самого  и  его жены, может притронуться к их коровам. Пока жив, он не хотел,
чтобы  кто-нибудь  другой  пахал  его  поле  выращивал маис, присматривал за
хозяйством. Так ревниво он любил свою ферму.
     -  Это трудно объяснить, - говорил Хэл; сам он, кажется, хорошо понимал
стариков.


     Весенней  ночью,  вскоре  после  полуночи,  Хэл пришел ко мне и сообщил
печальное  известие.  В  нашем  городке  телеграфист железнодорожной станции
дежурит  ночью,  и  он доставил Хэлу телеграмму. Собственно говоря, она была
адресована  Хетчу  Хатчинсону,  но  телеграфист отнес ее Хэлу. Уил Хатчинсон
умер,  был  убит. Позднее выяснилось, что он был на вечеринке. Возможно, что
гости  немного  выпили.  Как  бы  то  ни  было,  их  машина разбилась, и Уил
Хатчинсон  погиб.  Телеграфист  считал,  что Хэл должен сообщить эту новость
Хетчу и его жене, и Хэл попросил меня пойти с ним.
     Я предложил воспользоваться моей машиной, но Хэл отказался.
     - Лучше пойдем пешком, - сказал он.
     Очевидно,  он  хотел  оттянуть  минуту  встречи  со стариками. Итак, мы
пошли.   Была  ранняя  весна,  и  я  помню  каждый  миг  нашего  молчаливого
путешествия,  - листочки, только-только распускавшиеся на деревьях, ручейки,
через  которые мы переходили: Вода в них, освещенная лунным светом, казалась
живой.  Мы  брели  все  дальше  и  дальше, медленно, молча, с ужасом думая о
своей задаче.
     Наконец  мы  добрались  до фермы, и Хэл направился ко входу в дом, в то
время  как я остался на дороге. Откуда-то издалека до меня доносился собачий
лай,  где-то  заплакал ребенок. Мне кажется, что Хэл, подойдя к двери, стоял
там  не  меньше  десяти  минут,  не  решаясь  постучать. Наконец он все-таки
постучал,  и  звук  от  удара  его  кулака  показался мне страшным. Это было
похоже  на  пушечный  выстрел. Старый Хетч открыл дверь, и я слышал, как Хэл
сказал ему все. Я понимаю,
     как  это  случилось:  всю  дорогу от города Хэл обдумывал каждое слово,
которое  он  скажет  старикам, чтобы как можно осторожнее их подготовить, но
когда  дошло  до  дела,  он  все  забыл.  Он выпалил все сразу, прямо в лицо
старому Хетчу.
     Вот  и  все.  Хетч  не произнес ни слова. Дверь была открыта. Старик, в
длинной  ночной  рубашке,  стоял на пороге, освещенный луною. Хэл сказал ему
несколько  слов,  потом  дверь  с  шумом захлопнулась, и Хэл остался один на
крыльце.
     Он постоял немного, потом вернулся ко мне на дорогу.
     - Так-то!.. - сказал он.
     - Так-то!.. - сказал и я.
     Мы  стояли на дороге, вглядываясь в темноту и прислушиваясь. Из дома не
доносилось ни звука.
     А  потом...  Прошло  минут десять, а может быть, и полчаса... Мы стояли
молча,  прислушиваясь,  вглядываясь,  не  зная,  что  делать,  -  уйти мы не
могли...
     - Трудно освоиться с таким несчастьем! - прошептал Хэл.
     Я  понял  его. В сознании стариков мысли об Уиле, вероятно, всегда были
связаны с жизнью, но не со смертью.
     Мы  стояли,  выжидая  и  прислушиваясь, и вдруг, когда прошло уже много
времени, Хэл тронул меня за рукав.
     - Смотрите! - прошептал он.
     Из  дома  вышли  две  белые  фигуры  и  направились  к амбару. Потом мы
узнали,  что  весь  этот  день  Хетч  пахал. Он вспахал и проборонил поле за
амбаром.
     Две  фигуры вошли в амбар, но вскоре появились снова. Они направились в
поле.  Мы  с Хэлом прокрались через двор к амбару и остановились в его тени,
так что могли все видеть, оставаясь в то же время незамеченными.
     На  наших  глазах происходило нечто невероятное. Старик вынес из амбара
ручную  сеялку, а его жена - мешок зерна, и теперь, ночью, при лунном свете,
только что узнав страшную новость, они сеяли маис.
     Волосы  зашевелились  у меня на голове - так это было жутко. Оба были в
ночных  рубашках.  Они  засевали ряд поперек поля и, возвращаясь, каждый раз
проходили  совсем  близко  от  нас  с Хэлом, стоявших в тени амбара. Окончив
ряд,  они  опускались у ограды на колени и некоторое время стояли так молча.
Все  происходило в полном молчании. Впервые в жизни я понял какую-то истину,
но  я  далеко не уверен, что мне удастся объяснить вам, что именно я понял и
почувствовал  в ту ночь. Это касалось тесной связи некоторых людей с землей.
Я  как  бы  слышал  безмолвный  крик,  обращенный  к  земле,  крик стариков,
бросавших  зерно  в  эту  землю. Казалось, они бросают в землю смерть, чтобы
могла вновь вырасти жизнь.
     Вероятно,  они  также  о  чем-то  просили  землю.  Но какая в этом была
польза?  К  чему  они  стремились,  связывая жизнь их поля с погибшей жизнью
сына,  трудно  объяснить  словами.  Я  знаю  только,  что  Хэл и я смотрели,
сколько  могли выдержать, а потом тихонько ушли и вернулись в город, но Хетч
Хатчинсон  и  его  жена,  вероятно,  получили в ту ночь от поля то, чего они
ждали:  когда  на  следующее  утро  Хэл пришел к ним, чтобы сговориться, как
перевезти  домой  тело  их  сына, они оба были удивительно спокойны и вполне
владели собой Хэл считал, что они нашли что-то им необходимое.
     -  У  них  осталась  их ферма и остались письма Уила, которые они будут
читать, - сказал Хэл.



   Шервуд Андерсон
   Суд


                           Перевод Н.Семевской

--------------------------------------------------------------------------
Текст: Шервуд Андерсон. Рассказы. М: ГИХЛ, 1959. Стр. 499-505.
Электронная версия: В.Есаулов, yes22vg@yandex.ru, октябрь 2003 г.
--------------------------------------------------------------------------


     Жилище  Фреда  расположено неподалеку от нашего городка, в долине среди
гор.  Фред  - маленький, тихий человечек. Я не называю его настоящего имени.
Он  - известный писатель. Многие писатели, поселяясь в деревне, ищут там то,
что  они  называют  "местным  колоритом",  но  я не думаю, чтобы Фред ставил
перед собой подобную цель. Как-то я спросил его:
     -  Неужели  вы решили жить среди нас, построили себе дом и обосновались
здесь только для того, чтобы потом описать нас?
     Он улыбнулся.
     -  Я  никогда  ее  испытывал недостатка в сюжетах,- сказал он. - Каждый
человек  -  мужчина  или  женщина,-  которого  я  встречаю,  это  сюжет  для
рассказа.  Сюжетов великое множество. Только дурак может искать их. Все дело
в том, как обработать материал. А это не просто.
     Когда  Фред поселился здесь, в наших холмах, среди обитателей Синих гор
-   кажется,   вы  называете  их  "горцы-проворцы",  -  его  появление  было
неправильно  понято. Все почему-то решили, что он богат. Наши горцы не очень
похожи  на  тех  горных  контрабандистов,  о которых вы читаете в журнальных
рассказах.  Правда, многие из них не умеют ни читать, ни писать, но, если вы
думаете, что они глупы, попробуйте-ка продать им или купить у них лошадь!
     Когда  Фред  строил  себе  дом  в  горной долине, в нескольких милях от
городка,  добрая половина окрестных горцев принимала в этом участие.  Старый
Джим  Солт,  когда  бывал  трезв,  руководил постройкой, Фред платил рабочим
хорошо,  -  так много им здесь никто еще не платил. Пожалуй, напрасно он это
делал: его стали считать простофилей.
     Его  начали  обманывать, помаленьку обворовывать. Соседи думали, что он
ничего  не  замечает,  но, дело было в том, что это его вовсе не трогало. Он
из  тех  людей,  которых  деньги  не  особенно  интересуют. Однажды, когда я
указал ему, что его надувают на каждом шагу, он возразил:
     -   Э,   да   у   них   не  хватит  воображения,  чтобы  обобрать  меня
по-настоящему!
     Его  только  забавляли  те  мелкие  проделки, на которые пускались наши
горцы, стараясь что-нибудь урвать у него.
     Как-то  раз  он  долго  говорил  со  мной  о деньгах. Денежные вопросы,
по-видимому,  ставили  его  в  тупик.  Я  думаю,  он беседовал со мной более
откровенно,  чем  с  другими  жителями  городка,  потому, что я когда-то был
преподавателем  в колледже. Вероятно, он считал, что я лучше их разбираюсь в
том мире книг, в котором он жил.
     Среди  горцев,  работавших на Фреда, был один, по имени Феликс, который
должен  был  выложить  каменную  стену.  Этот  Феликс  большой  болтун. Фред
рассказал  мне,  что  он  посидел  однажды  часок на стене возле работавшего
Феликса,  и  тот  начал плести всякую всячину. На самом деле он просто хотел
побездельничать,  но  Фреду  он  рассказал  такую занятную историю, что Фред
ушел к себе домой и записал ее.
     -  Записал  слово  в  слово  все,  что рассказывал Феликс,- говорил мне
Фред,-  и  получил  за  этот рассказ триста долларов, а Феликсу я платил два
доллара  в  день.  Я  думаю,  если бы человек понял тайну денег, он понял бы
очень многое.
     У  Фреда был одноглазый сосед, по имени Том Кейз. Странный человек этот
Том!  Плутоватый  и  благородный  одновременно. Если на него найдет стих, он
выкрадет  у вас пломбы из зубов, а на другой день, встретив вас, отдаст свою
последнюю рубашку.
     Ферма  Тома  расположена  на  склоне  холма,  над той долиной, где Фред
построил  себе  дом, и когда Фред туда переехал, Том принялся пакостить ему.
Фред  купил  себе  старую верховую лошади, чтобы ездить по округе, и вот эта
лошадь  как-то  забралась  сквозь  ограду в маисовое поле Тома. В первый раз
это  произошло  случайно,  но  Том  страшно  рассвирепел или сделал вид, что
рассвирепел.  Крича  и  ругаясь,  он  отправился к Фреду и потребовал у того
десять  долларов  за  потраву.  Лошадь  не  попортила  маиса  и на пятьдесят
центов, но Фред уплатил десятку.
     То  же  самое  случилось  во  второй  раз,  а  потом и в третий. Мы все
думали,  что  Том  нарочно  заманивает  лошадь  в  маис.  Поле  у  Тома было
маленькое,  оно  лежало на косогоре, и весь посеянный на нем маис не стоил и
пяти долларов, а Том уже получил тридцать.
     - Неплохо! - говорили все.
     Мы  отлично знали о плутнях Тома, но у всех нас был одинаковый подход к
Фреду:  ну,  он  человек городской, ему деньги даются легко. Мы даже немного
завидовали легкой поживе Тома.
     А  затем Том все испортил. Он перегнул палку. Лошадь забралась в маис в
четвертый  раз,  и  Том  потребовал  двадцать  пять  долларов.  Джейк Уилсон
объяснил мне, что Тому понадобились деньги на починку крыши.
     -  Починить  крышу? - переспросил Харли Дэвидс. - Да он, наверно, решил
построить себе новый дом и купить новую ферму!
     На  этот  раз  Том  переусердствовал.  Он кричал и ругался, заявил, что
убьет Фреда, и запер лошадь к себе в сарай.
     Я  заметил,  что  когда человек делает другому гадости, он начинает его
ненавидеть.
     Пока  все  это  происходило, Фред держался спокойно, но он отправился в
город  и  потребовал, чтобы шериф пошел к Тому и отобрал у него лошадь. Фред
решил  судиться  с  Томом  и внес залог - сто долларов - в обеспечение любых
претензий Тома; если суд признает их справедливыми.
     Когда  шериф  явился  за  лошадью,  Том  до  того  обозлился,  что даже
пригрозил  застрелить  шерифа.  Фред  говорил  мне, что боялся, как бы Том в
таком  настроении  не  прикончил  бедную  лошаденку.  Конечно,  угроза убить
шерифа  была  пустой  похвальбой.  Шериф просто рассмеялся в ответ, заставил
Тома, отпереть сарай и забрал лошадь.
     -  Ты  сам испортил себе игру, дуралей! - сказал шериф, и Том, стоявший
во  дворе  с  ружьем  в  руках,  затопал ногами от бешенства. Наш шериф, Сэм
Хопкинс,  говорит,  что  когда человек на самом деле собирается стрелять, он
не болтает об этом. Он просто стреляет.
     Итак,  в одной из усадеб должен был состояться суд, и половина горожан,
а  также все фермеры и жители гор на много миль кругом устремились туда. Был
чудесный  субботний день, осенью, вскоре после уборки урожая. Суд должен был
происходить  в  доме  сквайра* Уилза. Сквайр Уилз заседал вместе со сквайром
Греем  с  гор  Флетридж.  Наши  виргинские  сквайры не стараются делать вид,
будто  они  что-то  понимают  в законах, и терпеть не могут юристов, которые
пытаются  их "учить". Наймите себе адвоката, и вы наверняка проиграете дело.
Вот  почему  ни  у  Фреда,  ни  у  Тома  не  было  адвокатов. Сквайры - лица
выборные,  и в каждом округе их не меньше десятка. Каждый из них получает по
три  доллара  за заседание, а всего заседаний, по вашему желанию, может быть
до трех.

* -{В  США - наименование видного гражданина, а особенности мирового судьи}

     Мы  все готовились к знаменательному дню и отправились на суд. Для нас,
жителей гор, такие суды все равно что театр.
     Сквайры,  оба  старые  люди, торжественно восседали на парадном крыльце
дома Уилза, а мы столпились па лужайке перед домом и на дороге.
     Народу  собралось  тьма.  Был  на  редкость  хороший  осенний  день,  и
понаехало  немало  барышников.  Многие  жители  прибыли в машинах, а горцы -
верхом.  Было  много  шума и смеха: одни, потешались над Томом, другие - над
Фредом.
     Том  не  разговаривал  ни с кем, кроме своего брата, приехавшего на суд
из  округа  Флойд.  Брат  стоял  на дороге, а Том разъезжал взад и вперед на
большом  черном  коне. Он захватил с собой ружье, изрядно хлебнул самогона и
пытался запугать и Фреда и судей.
     Из  этого  ничего  не  вышло.  Тогда  Том остановил лошадь возле брата,
наклонился  с  седла  и  прошептал  ему  что-то на ухо. Мы были настороже. В
конце  концов,  думали мы, хотя до сих пор Том Кейз еще никого не застрелил,
он может когда-нибудь начать.
     После   того  как  Том  пошептался  с  братом,  тот,  в  свою  очередь,
пошептался  со своим соседом, а этот последний отправился к Фреду, сидевшему
на  ступеньках  крыльца,  и  оказал  ему  что-то, тоже шёпотом. Фред покачал
головой,  и  мы  поняли,  что  так  или иначе, а без суда дело не обойдется.
Позднее  Фред  сказал  мне,  что  Том предлагал ему помириться на двенадцати
долларах.
     -  А  я  бы  и  на  десяти центах не помирился! - добавил Фред; он стал
проникаться духом нашего края.
     Итак,  суд  начался.  Фред  поднялся  и рассказал, как он трижды платил
Тому  по  десять  долларов,  а, может быть, уплатил бы и в четвертый раз, но
Том вел себя по-свински.
     -  Я  предлагаю, - сказал Фред, - чтобы судьи или же мы с Томом выбрали
трех  человек  и  поручили  им  пойти на ферму Тома и осмотреть его маисовое
поле. Я уплачу любую сумму, какую они сочтут справедливой.
     Конечно,  это предложение придавало делу новый оборот. Сквайры сблизили
головы,  зашептали,  закивала  и, наконец, объявили, что Фред должен выбрать
одного человека, Том - второго, а судьи назначат третьего.
     Само  собой  разумеется,  Том запротестовал. Он кричал, ругался, скакал
взад  и  вперед  на  своей  огромной  лошади,  размахивал ружьем, шептался с
братом, так что, в конце концов, один из судей даже предупредил е