о  не  произошло.  Странно  было  бы,  если  бы  я достигла того, к чему
стремилась,  благодаря  этой  случайной встрече с другим мужчиной!" - думала
она.  Мысли  одни  за  другой  проносились  в  ее  мозгу. Она слышала слова,
произносимые  шедшим рядом с ней человеком, но ее мысли текли своим чередом,
также   порождая  слова  в  ее  мозгу.  Напряжение,  сковывавшее  Розалинду,
внезапно  ослабело  и  сменилось ощущением свободы. С того самого мгновения,
как  три  дня  назад  она  сошла с поезда в Уиллоу-Спрингсе, она чувствовала
какую-то  стесненность. Теперь все исчезло. Она смотрела на Мелвила Стонера,
который  время  от  времени посматривал на нее. Что-то таилось в его глазах,
какая-то  усмешка,  ироническая  усмешка.  Глаза  у  него были серого цвета,
холодного серого цвета, как глаза птицы.
     -  Мне  пришло в голову... я подумал... видите ли, вы не вышли замуж за
те  шесть  лет,  что  протекли с вашего переезда в Чикаго. Было бы странно и
немного  забавно, если бы оказалось, что вы, подобно мне, не можете вступить
в брак или с кем-нибудь сблизиться, - говорил он.
     Он снова стал рассказывать о том, какую жизнь он ведет у себя в доме.
     -  Бывает,  что  я  целыми  днями  сижу  дома, даже в хорошую погоду, -
говорил  он.  -  Вам это, конечно, случалось видеть. Иногда я забываю о еде.
Весь  день  читаю  книги,  стараясь забыться, а потом наступает ночь, и я не
могу  спать. Если бы я умел писать книги, рисовать или сочинять музыку, если
бы  я  хоть  сколько-нибудь  стремился  выразить  то,  что происходит в моем
сознании,  тогда  все  было  бы по-иному. Впрочем, я не стал бы описать, как
другие,  я  не  стал  бы  распространяться  о  том, что делают люди. Что они
делают?  Какое  это  может  иметь  значение?  Да, они строят большие города,
вроде   того,   в   котором   вы   живете,   и  маленькие  города,  подобные
Уиллоу-Спрингсу,  они  проложили  этот  железнодорожный путь, по которому мы
идем.  Они  вступают  в  брак  и  растят  детей, совершают убийства, крадут,
делают  добрые  дела. Какое это имеет значение? Понимаете, вот мы идем здесь
по  солнцепеку.  Через  пять  минут  мы  будем в городе, и вы пойдете к себе
домой,  а  я к себе. Вы поужинаете с отцом и матерью. Затем ваш отец уйдет в
город,  а  вы  и  ваша мать будете сидеть вдвоем на крыльце. Вы будете почти
все  время  молчать.  Мать  скажет,  что  собирается  варить  варенье. Затем
вернется  отец,  и  вы  все  отправитесь спать. Ваш отец накачает ведро воды
насосом  у  двери кухни. Он внесет ведро в дом и поставит на ящик у кухонной
раковины. Немного воды выплеснется на пол кухни. Послышится мягкий звук...
     - Ах!
     Мелвил  Стонер  обернулся и бросил быстрый взгляд на Розалинду, которая
немного  побледнела.  Ее  мозг работал с безумной скоростью, как переставшая
подчиняться  машина. В Мелвиле Стонере была какая-то сила, пугавшая девушку.
Перечислив  несколько обыденных фактов, он тем самым неожиданно вторгся в ее
святая  святых.  У нее было такое ощущение, словно он вошел в спальню в доме
ее отца, где она лежит и думает. Право же, он очутился у нее в постели.
     Стонер снова рассмеялся невеселым смехом.
     -  Вот  что  я  вам  скажу:  у нас в Америке, и в маленьких и в больших
городах,  мы  все  знаем очень мало, - быстро заговорил он. - Мы все куда-то
мчимся.  Все  охвачены  жаждой деятельности. А я спокойно сижу и думаю. Если
бы  я  хотел  писать,  у  меня  получилось  бы. Я рассказал бы, о чем каждый
думает.  Люди удивились бы, немного испугались, а? Я рассказал бы вам, о чем
вы  только  что думали, идя со мной по железнодорожным путям. Я рассказал бы
вам, о чем думала в это время ваша мать и что ей хотелось бы вам сказать.
     Лицо  Розалинды  побелело  как мел, руки ее дрожали. Стонер и Розалинда
свернули  с полотна железной дороги и очутились на улицах Уиллоу-Спрингса. В
Мелвиле  Стонере  произошла  внезапная  перемена.  Теперь  он казался просто
сорокалетним  мужчиной, несколько смущенным присутствием женщины моложе его,
несколько растерянным.
     -  Теперь  я  пойду  в  гостиницу и должен вас покинуть,- сказал он. Он
зашаркал  ногами  по  тротуару.-  Я  собирался рассказать, почему вы застали
меня  уткнувшимся  лицом в траву, - продолжал он, и в его голосе послышались
новые  ноты.  Это  был  голос юноши, взывавшего к Розалинде из тела мужчины,
когда  они  шли  по  полотну  и  разговаривали.  -  Иногда здешняя жизнь мне
становится  невмоготу,  -  злобно произнес он и замахал длинными руками. - Я
слишком  много  бываю  один.  Начинаю ненавидеть себя. Приходится убегать из
города.
     Мужчина   смотрел  не  на  Розалинду,  а  в  землю.  Его  большие  ноги
продолжали неравно шаркать.
     -  Однажды  зимой  мне  вдруг  показалось,  что  я схожу с ума, - снова
заговорил  он.  -  Случайно  мне  вспомнился  фруктовый  сад в пяти милях от
города,  в  котором  я побывал как-то поздней осенью, когда созрели груши. И
вот,  мною овладело непреодолимое желание. Было очень холодно, но я прошагал
пять  миль и добрался до этого сад? Земля замерзла и была покрыта снегом, но
я  разгреб  его.  Я прижался лицом к траве. Когда я гулял, там осенью, земля
была  усеяна  спелыми  грушами.  От них шел сладкий аромат. Они были покрыты
пчелами,  которые ползали по ним, пьяные, в каком-то экстазе. Мне вспомнился
тот  аромат. Вот почему я отправился, туда и прижался лицом к мерзлой траве.
Пчелы  были  охвачены  экстазом  жизни,  а я упустил жизнь. Я всегда упускал
жизнь,  и  она  уходит от меня. Мне всегда кажется, что люди уходят от меня.
Весной   этого  года  я  дошел  по  железнодорожным  путям  до  моста  через
Уиллоу-Крик.  В  траве  росли  фиалки.  Тогда  я  почти  не  обратил  на них
внимания,  но  сегодня  я вспомнил. Фиалки были похожи на людей, уходящих от
меня.  Во  мне  вспыхнуло,  безумное  желание побежать за ними. Я чувствовал
себя  птицей, летящей в пространстве. Мне казалось, будто что-то ускользнуло
от меня и я должен пуститься вдогонку.
     Мелвил   Стонер  умолк.  Его  лицо  тоже  побледнело  и  руки  дрожали.
Розалинда  испытывала почти непреодолимое желание протянуть руку и коснуться
его  руки.  Ей  хотелось  крикнуть  во  весь голос: "Я здесь! Я не умерла! Я
жива!"  Вместо  этого  она  молча  стояла  и  смотрела на него, как смотрела
когда-то   вдова,  хозяйка  высоко  летающих  кур.  Мелвил  Стонер  старался
овладеть  собой, подавить волнение, в которое его привели собственные слова.
Он поклонился и улыбнулся.
     -  Надеюсь,  вы  часто гуляете по железнодорожным путям, - сказал он. -
Отныне  я  буду  знать,  куда  девать  время.  Когда  вы приедете в город, я
обоснуюсь  у  железной  дороги.  Подобно  фиалкам, вы, конечно, оставили там
свой аромат.
     Розалинда  смотрела  на  него.  Он  смеялся над ней, как смеялся, когда
разговаривал  с вдовой, стоявшей у его калитки. Но Розалинду это не обижало.
Когда  Стонер  расстался  с  ней,  она  медленно  пошла  по  улицам.  Фраза,
всплывшая  в  ее памяти, когда они шли по путям, снова вспомнилась ей, и она
без  конца  произносила  ее: "И воззвал ко мне бог из среды горящего куста".
Она повторяла эту фразу, пока не очутилась в доме Уэскоттов.


                                  ***

     Розалинда  сидела  на  крыльце  дома, в котором прошло ее детство. Отец
еще  не  вернулся  домой  к  ужину.  Па  Уэскотт  торговал  углем  и лесными
материалами,    и   ему   принадлежало   несколько   некрашеных   сараев   у
железнодорожной  ветки к западу от города. Там у него была крошечная контора
с  печкой  и  письменным  столом,  стоявшим  в углу у окна. Стол был завален
ожидавшими  ответа  письмами  и  циркулярами  угольных и лесных компаний. На
бумагах  лежал  толстый  слой  угольной  пыли.  Весь  день  Уэскотт  сидел в
конторе,  напоминая  какого-то  зверя в клетке, но, в отличие от запертого в
клетку  зверя,  он, очевидно, не был недоволен и не приходил в беспокойство.
Он  был единственный торговец углем и лесными материалами в Уиллоу-Спрингсе.
Если  люди  нуждались  в  этих  товарах,  они должны были обращаться к нему.
Больше  им некуда было идти. Он был доволен. Утром в конторе он прежде всего
прочитывал  де-мойнсовскую газету, а затем, если никто не тревожил его, весь
день  сидел  - зимой у печки, а в долгие жаркие летние дни у открытого окна,
не   обращая,   по-видимому,   никакого   внимания  на  смену  времен  года,
отражавшуюся  во  внешнем  виде  полей,  ни  о  чем  не  думая, ни на что не
надеясь, не сожалея о том, что жизнь его прошла и он становится стар.
     В  доме  Уэскоттов  мать  Розалинды  уже  приступила  к заготовке впрок
фруктов,  о  которой  она  несколько  раз  вспоминала. Она варила варенье из
крыжовника.  Розалинда  слышала,  как  на  кухне  кипели  медные  тазы. Мать
ходила, тяжело ступая, - с возрастом она становилась тучной.
     Дочь  устала  от множества мыслей. Этот день был полон переживаний. Она
сняла  шляпу  и  положила  возле себя, на крыльцо. Окна, соседнего дома, где
жил  Мелвил  Стонер, напоминали глаза, пристально смотревшие на Розалинду, -
укоризненные глаза.
     -  Ну,  что же, сама понимаешь, ты слишком поторопилась, - твердил дом;
он  насмешливо  улыбался.  - Ты воображала, что знаешь людей. В сущности, ты
ничего не знаешь.
     Розалинда  обхватила голову руками. Это было правдой, она заблуждалась.
Человек,  живший  в  этом  доме,  несомненно  не  похож на других обитателей
Уиллоу-Спрингса.  Он  не  был,  как  она  самоуверенно  предполагала,  тупым
обитателем  скучного городка, человеком, ничего не знающим о жизни. Разве не
произнес он слова, которые поразили ее, вывели из равновесия?
     Розалинда   отличалась   свойством,  довольно  обычным  для  утомленных
нервных  людей.  Ее  мозг,  устав от дум, не только не переставал думать, но
начинал  работать  еще  быстрее.  Мысли  ее  потекли по другому руслу. Ее ум
напоминал летательную машину, которая покидает землю и устремляется ввысь.
     Ум  Розалинды  ухватился  за  мысль, выраженную или подразумевавшуюся в
одной  из  фраз  Мелвила  Стонера:  "В любом человеческом существе живут два
голоса, и каждый стремится быть услышанным".
     Ей  открылся  новый строй мыслей. В конце концов, человеческие существа
можно  понять.  Она может, пожалуй, понять мать и жизнь матери, понять отца,
человека,  которого  она  любит,  самое себя. Существует голос, произносящий
слова.  Слова  сходят  с  губ.  Слова  подчиняются  правилам,  отливаются  в
определенную  форму. Большинство из них сами по себе лишены жизни. Они дошли
до  нас  с  древних  времен,  и  многие  из  них,  несомненно, когда-то были
сильными,  живыми  словами,  шедшими  из  нутра  людей, из самой их глубины.
Слова  вырывались из темниц. Когда-то они выражали живую истину. Затем слова
произносились  все  снова  и  снова,  устами многих людей, произносились без
конца, надоедливо.
     Розалинда  думала  о  мужчинах  и женщинах, которых ей случалось видеть
вместе,  которых  она  слышала,  когда они разговаривали между собой, сидя в
трамвае,   или   у  себя  дома,  или  гуляя  в  чикагском  парке.  Ее  брат,
коммивояжер,  и  его  жена  вяло  разговаривали  долгими вечерами, когда она
сидела  с  ними  в их квартире, С ними бывало то же, что и с другими людьми.
Что-нибудь  случалось,  и  тогда губы людей говорили одно, а глаза - другое.
Иногда  губы  выражали  любовь, а в глазах сверкала ненависть. Иногда бывало
наоборот. Какая неразбериха!
     Ясно,  в  людях скрыто нечто такое, что не может найти себе выражение и
прорывается  только  случайно.  Кто-нибудь  изумится или испугается, и тогда
сходящие с губ слова становятся содержательными, живыми.
     Видение,  иногда  посещавшее  ее  в  юности,  когда  она ночью лежала в
постели,  снова  явилось  ей.  Снова она видела людей на мраморной лестнице,
идущих  вниз  и  исчезающих  в  беспредельности. В ее мозгу возникали слова,
стремившиеся  найти себе выражение, рвавшиеся на уста. Она жаждала общения с
кем-нибудь,  кому  могла бы сказать эти слова, и приподнялась, чтобы пойти к
матери на кухню, где та варила варенье из крыжовника, но затем снова села.
     - Они спускались в чертоги скрытых голосов, - прошептала она.
     Эти  слова  волновали  и опьяняли ее, как и слова, услышанные ею из уст
Мелвила  Стонера.  Она  подумала,  что  вдруг удивительно выросла духовно и,
пожалуй,   физически.   Она   чувствовала   себя   умиротворенной,  молодой,
изумительно  сильной.  Ей  казалось,  что  она  сама идет, как шла, ритмично
взмахивая  руками  и поводя плечами, молодая девушка ее видений, - идет вниз
по  мраморной  лестнице,  вниз, в тайники людских душ, в чертог притаившихся
голосов.  "После  этого  я  все пойму. Разве останется что-либо, чего мне не
понять?" - спрашивала она себя.
     Ее  охватило  сомнение,  и  она  слегка  вздрогнула.  Когда  она  шла с
Мелвилом  Стонером  по  железнодорожным  путям, он проник в ее душу. Ее душа
была  домом,  в  дверь  которого он вошел. Он знал о ночных звуках в доме ее
отца...  Отец у насоса около двери кухни, плеск вылившейся на пол воды. Даже
тогда,  когда она была молодой девушкой и думала, что лежит одна в постели в
темной  комнате  верхнего  этажа  дома,  перед которым теперь сидела, она не
была  одна.  Странный, похожий на птицу человек, живший в соседнем доме, был
с  нею  в  ее  комнате, в ее постели. Спустя годы он помнил страшные, хотя и
ничтожные,  звуки  дома  и  знал, как они ужасали ее. В том, что он знал их,
тоже  было  что-то страшное. Он заговорил, открыл ей, что все это знает, но,
когда он говорил, в его глазах был смех, быть может насмешка.
     В  кухне  Уэскоттов  по-прежнему слышалась возня. Фермер, работавший на
далеком  поле  и уже начавший осеннюю вспашку, выпрягал лошадей из плуга. Он
был  далеко,  дальше,  чем  кончалась улица, в поле, несколько возвышавшемся
над  равниной. Розалинда не спускала с него глаз. Мужчина запрягал лошадей в
телегу.  Она  видела  его,  как  бы глядя в перевернутый бинокль. Он погонит
лошадей  к далекому фермерскому дому и поставит их в конюшню. Потом войдет в
дом,   где  хозяйничает  женщина.  Может  быть,  эта  женщина,  как  и  мать
Розалинды,  варит варенье из крыжовника. Фермер что-то проворчит, как делает
отец,  когда  вечером  возвращается  домой  из  маленькой  душной  конторы у
железнодорожной  ветки.  "Вот  и  я",  -  скажет  он  без всякого выражения,
равнодушие, бессмысленно. Такова жизнь.
     Розалинда  устала от мыслей. Фермер на далеком поле взобрался на телегу
и  уехал.  Еще  минута,  и  от него останется лишь облачко пыли, плавающее в
воздухе.  В  доме  варенье  кипело  уже  достаточно  долго.  Мать готовилась
переложить  его  в  стеклянные  банки.  Это  вызвало к жизни новый небольшой
побочный  поток  звуков.  Розалинда  снова  подумала  о  Мелвиле Стонере. Он
годами сидел, прислушиваясь к звукам. В этом было своего рода безумие.
     Она  довела себя почти до невменяемого состояния. "Надо это прекратить!
-  сказала  она  себе,  -  Я  похожа на инструмент, струны которого натянуты
слишком туго". Усталым движением она закрыла лицо руками.
     Вдруг  трепет пробежал по ее телу. Была какая-то причина, почему Мелвил
Стонер  стал таким, как теперь. К мраморной лестнице, которая уходила вниз и
вдаль,  в  беспредельность,  в  чертог  притаившихся  голосов, вели запертые
ворота,  и  ключом  от  них  была  любовь.  Теплота  снова разлилась по телу
Розалинды.  "Понимание  не  должно  вести  к  скуке",  - думала она. В конце
концов,  жизнь  может  быть богатой, торжествующей. Она, Розалинда, добьется
своего,  и  посещение  Уиллоу-Спрингса  станет  знаменательным событием в ее
жизни.  Прежде всего, она на самом деле приблизится к матери, войдет в жизнь
матери.  "Это  будет  мое  первое путешествие вниз по мраморной лестнице", -
подумала  Розалинда,  и  слезы подступили к ее глазам. Через несколько минут
отец  придет  домой  ужинать,  но  потом он уйдет. Женщины останутся вдвоем.
Вдвоем  они  постараются  немного проникнуть в тайну жизни, почувствуют себя
сестрами.  Тогда  и  можно  будет  рассказать  о  том,  о  чем  ей  хотелось
рассказать   понимающей  женщине.  Ее  приезд  в  Уиллоу-Спрингс  к  матери,
пожалуй, все же окончится прекрасно.




II


     История  шести лет, проведенных Розалиндой в Чикаго, это история многих
тысяч   незамужних  женщин,  работающих  в  конторах  большого  города.  Она
поступила  на  службу и дорожила своим местом, хотя и не слишком нуждалась в
нем  и  не  считала  себя  человеком,  которому  предстоит  всегда работать.
Окончив  курсы  стенографии, она некоторое время переходила из одной конторы
в  другую,  приобретая все больше навыка, но не испытывая особого интереса к
тому,  что  делала.  Это было средство заполнить длинные дни. Отец, который,
кроме  складов  угля  и лесных материалов, владел еще тремя фермами, посылал
ей  сто долларов в месяц. Заработанные деньги тратились на наряды, благодаря
чему  она  была  одета  лучше  других  женщин,  с  которыми  ей  приходилось
работать.
     Одно  Розалинда  решила совершенно твердо. Она не хотела возвращаться в
Уиллоу-Спрингс,  чтобы  жить  с отцом и матерью; а через некоторое время она
поняла,  что  не  может  больше жить с братом и его женой. Впервые она стала
присматриваться  к  городу, расстилавшемуся перед ее взором. Когда она шла в
полдень  по  Мичиганскому  бульвару,  или  заходила  в  ресторан,  или ехала
вечером  домой в трамвае, она видела женщин с мужчинами. То же бывало, когда
летом  в воскресный день она гуляла в парке или у озера. В трамвае Розалинда
однажды  заметила,  как  маленькая  круглолицая  женщина вложила свою руку в
руку  спутника.  Предварительно она опасливо оглянулась, она хотела в чем-то
удостовериться.   Остальным  женщинам  в  вагоне,  Розалинде  и  другим,  ее
движение   было  понятно.  Женщина  как  бы  заявляла  вслух:  "Он  мой,  не
придвигайтесь к нему слишком близко!"
     Несомненно,  Розалинда  пробуждалась  от  того  оцепенения,  в  котором
прожила  в  Уиллоу-Спрингсе ранние девические годы. Большой город дал ей, по
крайней  мере,  это.  Чикаго был велик. Он стремительно рос. Достаточно было
заставить  ноги  как  следует  поработать,  чтобы  очутиться  на  незнакомых
улицах, увидеть новые лица.
     В  субботу  после  обеда  и весь воскресный день не работали. Летом это
время  можно  было  использовать  для прогулок по парку или среди незнакомой
яркой  толпы на Халстед-стрит, в обществе молодежи из конторы, или для того,
чтобы   провести  день  в  дюнах  на  берегу  озера  Мичиган.  Девушки  были
возбуждены  и  жаждали,  жаждали,  всегда жаждали мужского общества. К этому
все  сводилось.  Они хотели иметь что-то свое... мужчину, чтобы ездить с ним
на увеселительные прогулки, быть уверенными в нем, да, владеть им.
     Розалинда  читала  книги, написанные всегда мужчинами или мужеподобными
женщинами.  Излагаемые  в  книгах  взгляды  на  жизнь  страдали существенной
ошибкой.  В  эту  ошибку  впадали  все. Во времена Розалинды она стала более
значительной.  Кто-то нашел ключ, которым можно было отпереть дверь в тайник
жизни.  Другие хватали этот ключ и врывались внутрь. Тайник жизни заполнился
шумной,  пошлой  толпой.  Все  книги,  если  они  вообще  говорили  о жизни,
говорили  о  ней  устами  толпы,  недавно  ворвавшейся в святилище. Писатель
обладал  ключом,  и для него наступало время быть услышанным. "Пол! - кричал
он. - Поняв проблему пола, я распутаю тайну!"
     Все  это  было  совершенно  справедливо  и  подчас интересно, но быстро
надоедало.
     Как-то  летним  воскресным  вечером  Розалинда  лежала в постели в доме
брата.  Днем  она  ходила  гулять  и  на одной из улиц северо-западной части
города  наткнулась  на  религиозную процессию. По улицам несли статую святой
девы.  Дома  были  разукрашены,  и  из  окон  высовывались  женщины.  Старые
священники  в  белом  одеянии  брели вперевалку. Сильные молодые п