на воспитание, и жена фермера кое о чем догадывалась. Она
вымещала  свои  подозрения на девушке, когда мужа не было дома. А когда жена
уезжала  в  город  за  продуктами,  фермер давал себе волю. Девушка говорила
Джейку,  что  ничего  по-настоящему  у  нее  с фермером не было, да Джейк не
знал; верить ей или нет.
     Сам  он  соблазнил  ее без большого труда, на первой же прогулке. Он не
женился  бы  на ней, если б фермер не выгнал его вон. Было это так: во время
молотьбы  Джейк  уговорил  ее поехать с ним вечером покататься и в ближайшее
воскресенье явился за ней.
     Она  улизнула  из  дому так, что хозяин не заметил, но когда садилась в
тележку,  он  как  из-под земли вырос. Было уже почти темно, и он неожиданно
вынырнул  прямо  из-под  конской  морды. Фермер схватил лошадь, под уздцы, а
Джейк достал из-под козел кнут.
     Ну,  и  сцепились, же они! Немец был упрям. Ему, видно, было наплевать,
что  подумает  жена.  Джейк  хлестнул его кнутом по лицу и плечам, но лошадь
встала на дыбы, и ему пришлось слезть.
     Тут  уж  драка  у  них пошла вовсю. Но девушка ничего не видела. Лошадь
рванула  и  понесла.  Только  через  милю девушка кое-как остановила ее. Она
привязала  лошадь  к  дереву  у  дороги (удивительно, откуда я все это знаю:
должно  быть,  в  памяти  со  времен  детства  застряли  городские сплетни).
Расправившись  с  немцем,  Джейк  нашел  девушку.  Она  съежилась в тележке,
плачущая,  смертельно  напуганная.  Она  все  выложила  Джейку  -  как немец
пытался  овладеть  ею,  как  однажды  он загнал ее в. сарай, а в.другой раз,
когда  они  случайно остались в. доме одни, разорвал на ней платье от ворота
до  подола.  По  ее  словам,  немец  в тот раз добился бы своего, если бы не
услыхал,   что  в  ворота  въезжает  жена.  Она  возвращалась  из  города  с
покупками,  и.ей надо было еще отвести лошадь в стойло. Немцу удалось удрать
в  поле,  так  что жена ничего не заметила. Он сказал девушке, что убьет ее,
если  она вздумает болтать. Что ей было делать? Она наврала, будто разорвала
платье  в  хлеву,  кормя  скот. Теперь я вспоминаю, что она была сирота и не
знала  ни  отца,  ни  матери.  А  может,  у  нее  и  вовсе  не было отца. Вы
понимаете, что я хочу сказать?
     С  такими  ребятами,  отданными  на  воспитание, часто обращались очень
жестоко.  Они  были  детьми без роду, без племени, самыми настоящими рабами.
Приютов  в  те  времена  почти  не  было.  Их  законным  образом  отдавали в
какой-нибудь дом. А дальше - как кому повезет.




II

     Девушка вышла замуж за Джейка и родила сына и дочь, но дочь умерла.
     Тогда  она  посвятила себя кормлению скота. Это было ее основным делом.
На  ферме  у  немца  она  стряпала  на  него  и  его жену. Жена была сильная
женщина,  с  широкими бедрами, работала она по большей части в поле вместе с
мужем.  Девушка-приемыш кормила их и кормила коров на скотном дворе, кормила
свиней,  лошадей и кур. В те годы она каждый день, каждую минуту кого-нибудь
кормила.
     Потом  она вышла замуж за Джейка Граймза, и его тоже надо было кормить.
Она  была  женщина  тщедушная, и после трех-четырех лет брачной жизни, когда
она родила двух детей, ее хрупкие плечи согнулись.
     В  доме  Джейка,  стоявшем  подле  заброшенной  лесопилки  невдалеке от
ручья,  всегда  водилось  несколько  крупных собак. Когда Джейк не занимался
воровством,  он  торговал  лошадьми  и  вечно  держал у себя каких-то тощих,
жалких  одров.  Кроме  того,  у него было несколько свиней и корова. Все они
паслись  на  тесном выгоне,--это было все, что осталось от усадьбы Граймзов,
а Джейк почти не работал.
     Он  купил  в  кредит  молотилку,  влез  в  долги  и промышлял молотьбой
несколько  лет  подряд,  но  затраты не окупились. Ему не доверяли. Боялись,
что  он  ночью  украдет  зерно. Он принужден был ездить за работой в дальние
концы,  а это слишком дорого стоило. Зимой он охотился, рубил лес и продавал
дрова в каком-нибудь городе, поближе.
     Сын  подрос  и  весь  пошел  в  отца.  Они вместе напивались. Когда они
приходили  домой  и  нечего  было  есть, старик бил старуху по голове. У нее
было  несколько  кур,  принадлежавших  лично  ей,  приходилось срочно резать
курицу.  Но  если  она  перережет  всех  кур, она не сможет продавать яйца в
городе, что ей тогда делать?
     Всю  жизнь  ей  приходилось  изворачиваться, чтобы кормить кого-нибудь,
кормить  свиней,  чтобы  они  жирели и можно было осенью зарезать их. Муж их
резал,  отвозил  почти  все  мясо в город и продавал. Если он с этим мешкал,
свинину  продавал  сын.  Иногда  они  дрались,  и  тогда  женщина отходила в
сторону и вся дрожала.
     Постепенно  она привыкла молчать. Когда она уже стала похожа на старуху
{ей   не   было  и  сорока)  и  муж  с  сыном  уезжали  торговать  лошадьми,
пьянствовать,  охотиться  или  воровать,  она  бродила по дому и по скотному
двору и что-то бормотала про себя.
     Как  ей  всех  прокормить?  Это была ее единственная забота. Собак надо
кормить,  лошадям и коровам не хватит сена на сеновале. Если она не накормит
кур,  как  они  будут  нестись?  А если не будет яиц, как она купит в городе
все,  что ей нужно, чтобы жизнь на ферме шла своим чередом? Слава богу, мужа
ей  не  надо  было  кормить - в определенном смысле. Близкие отношения после
женитьбы  и рождения детей продолжались недолго. Куда он пропадал на столько
времени,  она  не  знала.  Иногда он не показывался неделями, а когда подрос
мальчик, они стали исчезать вдвоем.
     Они  оставляли  на  нее весь дом, а у нее не было денег. Знакомых у нее
тоже  не было. В городе с ней никто не разговаривал. Зимой она сама собирала
хворост для плиты, ухитрялась пригоршней зерна накормить скот.
     Корова  в  хлеву  встречала  ее голодным мычанием, лошади ржали, собаки
бегали  за  ней по пятам. Зимой куры почти не неслись. Они забивались в угол
сарая,  и  она  неотступно следила за ними. Если наседка зимой снесет яйцо в
курятнике и вы его вовремя не найдете, оно замерзнет и лопнет.
     Однажды  зимой  старуха  отправилась  в  город продавать яйца, и собаки
увязались  за  ней. Она вышла из дому только в три часа; выпало много снега.
Старуха  уже  несколько  дней неважно себя чувствовала и потихоньку плелась,
что-то  бормоча,  сгорбившись,  в  ветхом  платье.  Яйца  она уложила на дно
старого  мешка  из-под  зерна.  Их  было  совсем мало, но зимой цена на яйца
повышается.  Она  надеялась  получить  в обмен немного мяса, кусок солонины,
немного сахара, а то еще и кофе. Может быть, мясник даст ей кусок печенки.
     Старуха  добралась до города, и пока она продавала в лавке яйца, собаки
лежали  у  дверей.  Ей  повезло, она, добыла все, что ей было нужно, больше,
чем  она рассчитывала. Потом она пошла к мяснику, и он дал ей печенки и мяса
для собак.
     За  много  лет  с  нею  впервые заговорили дружелюбно. Когда она вошла,
мясник  был  в  лавке  один  и  возмутился  при  виде  этой  хилой  старухи,
приползшей  в  город в такую погоду. Было очень холодно, и снег, не падавший
днем,  повалил  опять.  Мясник  спросил  ее  про  мужа и сына, выругал их, и
старуха  смотрела на него с робким изумлением. Он сказал, чтобы она не смела
давать  мужу  или  сыну  печенку  или кости с мясом, которые он положил ей в
мешок; пускай они лучше подохнут с голоду.
     Подохнут  с  голоду?  Ну  нет, все должны есть! Муж чины должны есть, и
лошади,-  правда,  они  никуда  не годятся, но, может быть, все-таки удастся
сбыть их,- и бедная тощая корова, которая уже три месяца не дает молока.
     Лошади, корова, свиньи, собаки, мужчины.



III

     Старуха  торопилась,  чтобы  попасть  домой  засветло. Собаки бежали за
ней,  обнюхивая  тяжелый  мешок,  висевший у нее за спиной. Дойдя до окраины
города,  она  остановилась  у  какого-то  забора  и  прививала  к себе мешок
веревкой,  которую  для  этого  захватила в кармане. Так легче было нести. У
нее  болели  плечи.  Очень трудно было перелезать через заборы; один раз она
потеряла  равновесие  и  упала  в  снег.  Собаки  запрыгали  вокруг нее. Она
поднялась  на ноги с большим трудом, но все-таки поднялась. Через заборы она
перелезала  из-за  того,  что  этот  путь  -  верх  по  холму  и лесом - был
значительно  короче. Она могла бы пойти и по проезжей дороге, но так было бы
дальше  на  целую  -  милю.  Она боялась, что не дойдет. И, кроме того, пора
было  кормить скот. На ферме еще оставалось немного сена и овса. Может быть,
муж  и сын тоже привезут сколько-нибудь. Они уехали в.единственной уцелевшей
тележке,  тряском  ящике  на  колеса  запряженном  разбитой  клячей, с двумя
другими  разбитыми клячами на привязи. Мужчины поехали продавать их - может,
хоть  что-нибудь  за  них  выручат. Пожалуй, вернутся пьяными. Надо, чтобы в
доме была какая-нибудь еда, когда они вернутся.
     Сын  путался  с  какой-то  женщиной,  жившей в окружном центре, милях в
пятнадцати  от  фермы.  Это  была  грубая,  скверная  баба. Как-то летом сын
привез  ее с собой Оба они напились. Джейка Граймза не было дома, и сын и та
женщина  обращались  со  старухой  как со служанкой. Она не обижалась; она к
этому  привыкла.  Что  бы ни происходило, она не говорила ни слова. Это было
ее  жизненным  правилом. Она молчала, когда девушкой жила у немца, молчала и
после,  когда  вышла  за Джейка. Любовница сына в тот раз осталась ночевать,
они  спали вместе, точно муж и жена. Старуху это нисколько не возмутило. Она
давно уже перестала возмущаться.
     С  мешком  за  спиной,  увязая  в глубоком снегу, она перебралась через
открытое поле и вошла в лес.
     Тут  была  тропинка,  но  по ней трудно было идти! Сразу же за вершиной
холма,  где  лес  рос  особенно  густо лежала небольшая прогалина, вероятно,
кто-нибудь  расчистил  здесь  лес,  чтобы построить себе дом. Прогалина была
размером  с  городской строительный участок, на ней как раз хватило бы места
для  дома  и огорода. Тропинка вела по краю прогалины; дойдя до нее, старуха
села под дерево передохнуть.
     Вот  уж  чего  ей  не следовало делать! Усесться поудобней и прислонить
мешок  к  стволу  было очень приятно, вот как потом встать? Она на мгновение
встревожилась,  но  потом  спокойно закрыла глаза. Должно быть, она заснула.
Когда  человек  так  промерзает,  он  больше  не  чувствует  холода.  Вскоре
чуть-чуть  потеплело,  и  снег повалил еще гуще. А еще через некоторое время
совсем прояснилось. Показалась даже луна.
     Четыре  собаки  увязались за миссис Граймз в город, огромные тощие псы.
Люди,  вроде  Джейка  Граймза  и его сына, всегда держат именно таких собак.
Они  бьют, истязают их, но те остаются. Собаки Граймзов, чтобы не околеть от
голода,  принуждены были сами добывать себе пропитание; покуда старуха спала
прислонившись  спиной  к  дереву  на  краю  прогалины,  они  отправились  на
разведку.  Они  охотились  на  кроликов  в  лесу  и ближайших полях, и к ним
пристали еще три чужие собаки.
     Через  некоторое  время  они  вернулись  на  прогалину. Они были чем-то
возбуждены.  В  такие  ночи,  холодные,  ясные и лунные, с собаками творится
что-то  странное. Может быть, какой-то древний инстинкт, сохранившийся с тех
времен,  когда  они  были  волками  и в зимние ночи стаями рыскали по лесам,
вновь вселяется в них.
     Собаки,  собравшиеся на прогалине перед старухой, уже поймали двух-трех
кроликов  и кое-как утолили голод. Они начали играть, носиться по прогалине.
Они  мчались  и  мчались  по  кругу, одна почти касаясь носом хвоста другой.
Странное  было  зрелище  -  этот  безмолвный  бег  по кругу, протоптанному в
мягком  снегу, под засыпанными снегом деревьями, под зимней луной. Собаки не
издавали ни звука. Они все мчались и мчались по кругу.
     Может  быть,  старуха увидела их игру, прежде чем умерла. Возможно, что
она  время  от  времени просыпалась и смотрела на эту странную сцену слабыми
затуманенными главами.
     Должно  быть, ей теперь и холодно не было, только клонило ко сну. Жизнь
теплится  в  человеке  очень  долго.  Может быть, старуха потеряла рассудок.
Может  быть,  ей снилось ее девичество, как она жила у немца, и как она была
ребенком, и что было до того, как мать бросила ее и исчезла.
     Едва  ли  ей  снилось  что-нибудь  приятное.  Мало  было  у нее в жизни
приятного.   Время   от   времени   одна   из   собак   выбегала  из  круга,
останавливалась  перед  ней  и  приближала  морду к ее лицу. Из пасти собаки
свисал красный язык.
     Кружение  собак  могло  быть чем-то вроде похоронной церемонии. А может
быть,  первобытный  волчий  инстинкт возбужденный ночной беготней, заставлял
их чего-то опасаться.
     "Мы  больше  не  волки.  Мы - собаки, слуги человека. Держись за жизнь,
человек! Когда ты умираешь, мы снова превращаемся в волков".
     Одна   ив   собак  подбегала  к  старухе,  сидевшей  спиной  к  дереву,
приближала  морду  к  ее лицу и, по-видимому удовлетворенная, возвращалась к
стае.  То  же  самое  проделали  по  очереди;  в  течение вечера, прежде чем
старуха  умерла,  все  собаки  Граймзов.  Обо  всем  этом я узнал позже, уже
взрослым,  когда  мне  однажды,  такой же зимней ночью, в лесу, в Иллинойсе,
довелось  увидеть  подобное зрелище. Собаки ждали, чтобы я умер, точно также
как  они ждали, чтобы умерла старуха в ту ночь, когда я был еще ребенком. Но
когда  это  случилось  со мной, я был молод и не имел ни малейшего намерения
умирать.
     Старуха  скончалась тихо и спокойно. Когда она перестала дышать и когда
одна  из  собак  Грайдаов  подошла к ней вплотную и увидела, что она мертва,
все собаки перестали носиться по прогалине.
     Они собрались вокруг старухи.
     Ну  вот,  она  мертва. Она кормила граймзовоких собак, когда была жива,
как же теперь?
     На  спине  у  нее  висел  мешок,  мешок  из-под зерна, в котором лежали
солонина,  подаренная  ей мясником, печенка, мясо для собак и кости. Мясник,
внезапно  охваченный  состраданием,  доверху наполнил мешок. Для старухи это
была богатая добыча.
     Теперь это была богатая добыча для собак.



IV

     Одна  из  граймзовских  собак внезапно отделилась от остальных и начала
теребить  мешок  на  спине  у  старухи.  Если  бы  собаки были волками, эта,
несомненно, была бы вожаком стаи. Прочие последовали ее примеру.
     Все  они вцепились зубами в мешок, который старуха укрепила веревкой на
спине.
     Они  выволокли  труп  на середину прогалины. Истлевшее платье мгновенно
сползло  с  плеч  старухи. Когда ее нашли два-три дня спустя, оказалось, что
платье  с  нее  начисто  сорвано  по  пояс,  но  тела собаки не тронули. Они
вытащили  мясо  из  мешка, и все тут. Когда труп нашли, он окоченел, и плечи
были  так  узки,  а  тело  так  хрупко,  что  в  смерти  оно  казалось телом
прелестной девушки.
     В  дни моего детства в городках Среднего Запада, на пригородных фермах,
случались  такие  истории.  Какой-то  охотник  за  кроликами  набрел на тело
старухи  и  не  тронул его. Неизвестно что - то ли вытоптанный кругообразный
след  на маленькой, занесенной снегом прогалине, то ли безмолвие природы, то
ли  вид  места, где собаки теребили тело, стараясь стянуть с него мешок либо
разодрать  его,  - неизвестно, что именно смутило охотника, но он поспешил в
город.
     Я  находился  на  главной  улице  с  одним из моих братьев, газетчиком,
разносившим вечерний выпуск по лавкам. Уже спускалась ночь.
     Охотник  зашел  в  бакалейную лавку и рассказал о том, что видел. Потом
он  пошел  в  скобяную  лавку  и  в аптекарский магазин. На тротуарах начали
собираться люди. Они двинулись по шоссейной дороге в лес.
     Моему  брату надо было возвращаться к .своим обязанностям газетчика, но
он   забыл  о  них.  Все  направились  в  лес.  Среди  других  шел  владелец
похоронного  бюро,  шел  шериф. Несколько человек сели в повозку и поехали к
тому  месту,  где  тропинка  ответвлялась  от  шоссе и уходила в лес, однако
лошади  были  плохо  подкованы  и  спотыкались  на  скользкой дороге. Мы шли
пешком, но повозка не опередила нас.
     Шериф  был  грузный мужчина, с ногой, изувеченной на Гражданской войне.
Он  торопливо  ковылял  по  дороге,  опираясь  на толстую палку. Мы с братом
следовали  за  ним,  и  по  пути к нам присоединилось еще несколько мужчин и
мальчиков.
     Пока  мы  добрались  до  того  места,  где  старуха  свернула  с шоссе,
стемнело,  но  уже взошла луна. Шериф допускал, что тут могло быть убийство,
и  задавал  охотнику  разные вопросы. Тот шел с нами в сопровождении собаки,
закинув  за  плечи  ружье.  Не  часто  случается охотнику за кроликами стать
предметом  общего внимания. Он всячески старался использовать свое положение
и вместе с шерифом возглавлял шествие.
     -  Ран  я  не  заметил,  -  сказал  охотник.- Это была красивая молодая
девушка. Она лежала, зарывшись лицом в снег. Нет, кто она, я не знаю.
     Как  выяснилось, охотник и не подходил близко к телу. Ему было страшно.
А  что,  если  ее убили, и вдруг кто-нибудь выскочит из-за дерева и его тоже
убьет!  В  лесу  под  вечер,  когда деревья совершенно голы, а земля покрыта
белым  снегом,  когда  все  кругом  молчит,  какая-то жуть вползает в душу и
сковывает  тело.  А  если  к  тому же поблизости случилось что-то странное и
подозрительное, думаешь только об одной - как бы скорей унести ноги.
     Толпа  -  мужчины  и.  мальчики  - добралась до того места, где старуха
пересекла  поле, вслед за шерифом и охотником поднялась по пологому склону и
вступила в лес.
     Мы  с  братом  молчали.  В  его  сумке, перекинутой через плечо, лежала
пачка  газет.  Вернувшись в город, он должен был еще до ужина разнести их по
адресам.  Если я помогу ему, - а он, видимо, этого хотел, - мы оба опоздаем.
Матери или старшей сестре придется разогревать нам ужин.
     Ну  что  ж,  зато  у  нас  будет  о  чем  рассказать.  Нечасто выпадает
мальчишкам  такое  счастье.  Как  это  здорово  вышло,  что  мы  заглянули в
бакалейную  лавку  как  раз  тогда,  когда  туда зашел охотник! Он был не из
наших мест; мы его никогда раньше не встречали.
     Наконец  толпа  подошла  к  прогалине.  В  зимние  ночи . темнеет очень
быстро,  но  полная  луна озаряла все ярким светом. Мы с братом остановились
невдалеке от дерева, под которым умерла старуха.
     И  вот  она  лежала  перед  нами  в  лунном  свете, совсем непохожая на
старуху,  застывшая  и тихая. Кто-то перевернул ее на спину, и я увидел все.
Я  содрогнулся всем телом от какого-то странного, таинственного чувства, мой
брат - тоже. А может быть, это было от холода.
     Мы  никогда  еще  не  видели  женского тела. Возможно, что из-за снега,
облепившего  замерзшую  плоть,  она казалась такой белой и прекрасной, такой
мраморной.  В  толпе, пришедшей из города, совсем не было женщин; но один из
мужчин,  кузнец,  житель  нашего  городка, скинул с себя куртку и прикрыл ею
тело.  Потом  он  поднял мертвую женщину и понес в город; все молча пошли за
ним. Тогда никто еще не знал, кто она такая.



V

     Я  видел  все,  видел  похожий  на  уменьшенную  беговую дорожку круг в
снегу,  протоптанный  собаками,  видел недоуменные лица мужчин, видел белые,
голые девственные плечи, слышал, как люди шепотом обменивались замечаниями.
     Мужчины  были  озадачены.  Они  отнесли тело в похоронное бюро; кузнец,
окопник,  шериф и еще несколько человек вошли и заперли за собой дверь. Если
бы  тут  был наш отец, он, пожалуй, проник бы туда, но нам, мальчикам, никак
нельзя было.
     Мы  с  братом разнесли остаток газет, а когда пришли домой, всю историю
рассказал брат.
     Я  не  произнес  ни слова и рано лег спать. Может быть, потому, что он,
по-моему, не так все рассказал.
     Позже  я,  должно  быть, слышал в городе еще какие-нибудь подробности о
старухе. На следующий день ее опознали, и началось следствие.
     Где-то  разыскали ее мужа и сына и доставили их в город. Вину за смерть
старухи  пытались  взвалить  на  них,  но  из  этого  ничего  не