японцы идут впереди
всех  стран  капиталистического  мира  по  производительности  труда,  -  не
секрет.  Я  спросил  у  одного  менеджера, как им это удается? Очень просто,
ответил  он,  необходимо, чтобы условия заставляли эффективно работать, а не
управляющие.
     - Там  конкуренция,  -  сказал  Федор.  - Железный закон: будешь делать
плохо - прогоришь.
     - Не  такой  уж плохой закон, - серьезно произнес Скворцов-Шанявский. -
При социализме тоже не годится работать некачественно.
     Зазвонил  телефон.  Лена  бросилась к нему, думала, звонит Глеб. Но это
был отец.
     - Подожди, - сказала Лена, - я возьму трубку в другой комнате.
     И она побежала на кухню.
     Антон   Викентьевич   поздравил  дочь  и  зятя  с  праздником,  пожелал
всяческих  благ. Потом взяла трубку мать Лены. Ее интересовало, как проходит
встреча Нового года, что на столе, довольны ли гости.
     - Все хорошо, мама! - ответила Лена. - Весело, настроение отличное!
     Она  скрыла  отсутствие  Глеба  и, когда разговор закончился, подумала,
что   этот   вечер  представляла  себе  совсем  иначе:  будет  смех,  танцы,
розыгрыши, а она - королева компании, веселой, интересной...
     "И  что  за  гости?  -  удивлялась  Ярцева.  -  Этот  Эрик... Или глупо
улыбается,  или  молчит.  Пришибленная  Орыся... Вот профессор действительно
светский человек".
     Внимание Скворцова-Шанявского льстило ей.
     - Можно? - заглянул он на кухню.
     - Ой, извините за беспорядок! - стала оправдываться хозяйка.
     - Очень  милый  беспорядок,  -  улыбнулся  Валерий Платонович. - В моей
огромной холостяцкой квартире полный порядок, и, увы, скучно.
     Лене   показалось,   что   о   своем  холостяцком  положении  профессор
обмолвился не просто так.
     - Глеб? - кивнул на телефон профессор.
     - Родители...  Вы  знаете,  я уже волнуюсь, - призналась Лена. - Почему
он не звонит? Неужели в пути? Такая гололедица... Пьяные за рулем...
     - Да,  да,  -  сочувственно  кивнул  Валерий  Платонович.  -  Но  вы не
переживайте. Не забивайте себе голову страхами.
     В   комнате  включили  магнитофон.  Яростный  рок-н-ролл  заполнил  всю
квартиру.
     - Вообще-то,  -  улыбнулся профессор, - бросить в новогоднюю ночь такую
очаровательную жену... - Он покачал головой.
     - А  ну  его! - вырвалось у Лены, у которой обида на мужа перерастала в
злость.
     - Мне так нужно с ним переговорить, - вздохнул профессор.
     - Попробую   заказать   разговор,  -  сказала  Ярцева,  жалея,  что  не
сдержалась.
     На  междугородной  сообщили,  что  линия  перегружена,  и приняли заказ
только по срочному тарифу.
     - Подождем  здесь,  - сказала Лена, опуская трубку на рычаг. - Там шум.
-   Она   заметила,   что  Скворцов-Шанявский  пристально  смотрит  на  нее,
смутилась.
     - Франция? - спросил он, имея в виду платье.
     - Шила у портнихи. Здесь.
     - Да  ну!  -  не  поверил профессор. - Честное слово, подумаешь, что от
Диора!  Летом  я  был  в Париже. Зашел в магазин на Елисейских полях. Тут же
подбегает  продавец:  что  угодно? А в зале - ни одной души... Какие платья!
Мечта! Я вежливо поблагодарил и вышел.
     - Валюты не было?
     - Была-а, - протянул со вздохом профессор. - Не для кого покупать...
     Лена засмеялась. Валерий Платонович удивленно вскинул брови.
     - Обычно  бывает  наоборот,  - пояснила Лена. - Есть для кого, но не на
что.
     - Вам  идут  красивые  вещи,  Леночка,  -  сказал профессор. - Вас надо
одевать, как куколку.
     Лена от таких приятных слов зарделась.
     - Думаю, мой муж будет в состоянии...
     - Дай-то  бог. Хотя наука, увы, занятие не очень рентабельное. Я имею в
виду материальное вознаграждение.
     - Глеб  в  этом  году  станет кандидатом, - с гордостью сказала Лена и,
увидев  ироническую  улыбку  профессора,  добавила:  -  И  тут  же  сядет за
докторскую.
     - Вы  знаете,  когда  я  был  еще без ученой степени, мне казалось: вот
защищусь,  стану кандидатом - деньги некуда будет девать... И что же? Четыре
года  угрохал на диссертацию! Света, можно сказать, белого не видел. Получил
корочки. И вместо восьмидесяти стал получать сто семьдесят!
     - А когда стали доктором?
     - Четыреста.  Но  что  такое четыреста рублей? Вот, например, вам нужны
сапоги. Ведь дешевле ста пятидесяти нет! Я имею в виду сапоги так сапоги...
     Арифметика, которую привел профессор, обескуражила Лену.
     - Глеб говорит, что будет писать монографии, а ведь за них платят?
     - Милая  моя,  о чем вы говорите! - покачал головой профессор. - Хорошо
платят  за  художественную  литературу.  Да и то тем писателям, которые, так
сказать,  в  обойме.  Уверяю  вас, их не так уж много. А большинство... - он
махнул  рукой.  -  Есть у меня знакомый. Поэт. Выпустил за двадцать лет пять
тоненьких  книжек...  Как-то он признался мне, что если бы не зарплата жены,
положил  бы  зубы  на полку. А что касается научной литературы... во-первых,
очень   трудно  опубликовать.  Во-вторых,  платят  копейки.  А  если  работа
плановая - вообще ничего.
     - Неужели  все  так?  -  не  могла поверить Ярцева. - Ну а вы? Машина у
вас?..
     - Леночка,  я  профессор  уже семнадцать лет. Консультирую Госагропром.
Живу  один!  -  подчеркнул Валерий Платонович. - И потом, бываю за границей.
Имею возможность привозить кое-что.
     Громко  и часто зазвонил телефон. Лена взяла трубку, готовясь высказать
мужу   все,   что   у  нее  накопилось.  Но  телефонистка  жестяным  голосом
произнесла:
     - Ваш абонент в Ольховском районе не отвечает.
     - Как не отвечает? - вырвалось у Лены.
     - Могу соединить с другим номером. Говорите, с каким?
     - Другого нет...
     - Что делать с заказом? Снимать?
     - Можно повторить? Через полчаса?
     - Хорошо, я повторю.
     Послышались  гудки.  Лена  стояла  в растерянности, продолжая прижимать
трубку  к  уху.  Она  не  знала,  что  и  думать. Почему нет дома даже Златы
Леонидовны?
     - Леночка,  не переживайте, - сочувственно сказал профессор. - Пойдемте
к гостям... Отвлечетесь...
     - Да-да...  Сейчас...  Вы  идите,  Валерий  Платонович, - кивнула Лена,
кладя трубку на рычаг.
     - Я буду ждать, - улыбнулся Скворцов-Шанявский, покидая кухню.
     Лена  едва  сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Она была почти уверена:
все это неспроста. Заговор... Против нее...
     Колчин   включил   магнитофон  и  прибавил  громкость  телевизора.  Все
уставились   на   экран.   Новогоднее   представление   было   на   редкость
неинтересным. Но другого развлечения не было.
     Опять зазвонил телефон. Лена взяла трубку.
     - Ольховку заказывали? - спросила телефонистка.
     - Да, да! - заволновалась Лена.
     - Номер опять не отвечает... Что будем делать?
     - Повторите, пожалуйста. Через полчаса.
     - Хорошо.
     Все  напряженно  смотрели  на  Лену.  Ей  стало  неловко и стыдно перед
гостями.
     - Гуляют,  наверное...  В  деревне  принято  ходить  из  дома  в дом, -
произнесла она натянуто-весело. - Как насчет чая?
     - С удовольствием, - потер руки профессор.
     Другие тоже охотно согласились.
     Ярцева  попросила  Людмилу  помочь  ей,  и,  когда  они зашли на кухню,
закрыла дверь поплотнее.
     - Твой Петя весь кипит, - сказала она негромко.
     - Ой,  беда  с  ним! - вздохнула Колчина. - Каждый раз одно и то же! Ну
потанцевала разок с другим, так что с этого?
     - Ладно, ладно... Не дразни его...
     Потом смотрели телевизор, пили чай. Пироги хозяйки шли на "ура".
     Федор  снова  включил  магнитофон  и  пригласил  Орысю  танцевать. Эрик
встал, хотел подойти к Людмиле, но Колчин неожиданно заявил, поднимаясь:
     - Лена, спасибо огромное за угощение...
     - Как, уже уходите? - удивилась она.
     - Ты  же  знаешь,  мама  там одна. И Гришка что-то капризничал. Неважно
себя чувствовал, - объяснил Петр, глядя в сторону.
     Люда поджала губы. Всем стало неловко.
     - Да и мне пора, - сказала Орыся. - На вокзал.
     - Мы вас подбросим, - отозвался профессор.
     - И вы тоже? - огорчилась хозяйка.
     - Пора и честь знать, - улыбнулся Скворцов-Шанявский.
     Все гурьбой повалили в прихожую.
     Лена  тоже  оделась:  решила  спуститься  вниз, проводить гостей. Федор
бросился в кухню и вернулся со своим портативным телевизором.
     - Орыся, возьмите, - произнес он взволнованно. - На память.
     - Нет, нет, нет! - замахала она руками.
     - Прошу!.. Я сам сделал... - растерянно умолял инженер.
     - Нехорошо   обижать,   -   заметил  профессор  с  улыбкой.  -  Человек
предлагает от всей души.
     - Прямо не знаю... - зарумянилась Орыся.
     Воспользовавшись  нерешительностью  женщины,  Федя  сунул  подарок в ее
кошелку.
     "Крепенько зацепило парня", - подумала Ярцева.
     С  этой  своей  игрушкой  Гриднев  никогда  не желал расставаться, даже
когда приятель Глеба предложил за нее триста рублей.
     Перед  самым  уходом зазвонил телефон. И опять - междугородная. Телефон
в Ольховке не откликался. Лена в сердцах сняла заказ.
     В  лифт  все  не  поместились.  Первыми  уехали  Колчины,  попрощавшись
наскоро. Потом спустились остальные.
     У  подъезда  стояла  новенькая  черная  "Волга"  с  московским номером.
Сиденья были обтянуты красной кожей, на щитке с приборами имелся телефон.
     Орыся с неожиданной нежностью поцеловала Лену.
     - Спасибо, Леночка! Душу у вас отогрела.
     - Да  что  там...  Мало  посидели, - смутилась Ярцева, удивляясь словам
гостьи.
     - Будете в Трускавце, обязательно заходите. Адрес...
     - Я дам Глебу, - сказал Эрик.
     Федя потянулся к Орысе прощаться, но профессор спросил:
     - Разве вы не поедете с нами?
     - С удовольствием, - обрадовался Гриднев.
     Бухарцев сунул Лене руку:
     - Повидаемся в Москве. Давай к нам в столицу с Глебом...
     - Спасибо, спасибо, - закивала Лена.
     Скворцов-Шанявский поцеловал ей руку и загадочно улыбнулся.
     - Вы  подарили  мне  очаровательный  вечер,  Леночка, - проговорил он с
чувством.
     - Мне очень приятно, если это так, - сказала Ярцева.
     Профессор  со  спутниками  сели  в  машину.  Они махали ей руками, Лена
отвечала. До тех пор, пока автомобиль не свернул за дом.
     Она  поднялась  к  себе.  Глядя на праздничный стол, где оставалось еще
много  еды,  подумала,  что  лучше  бы  позвала  подруг  с  работы.  Было бы
непринужденно,  весело,  девчонки  воздали  бы  должное  угощению.  Да  и не
разбрелись бы так рано.
     Лена  стала убирать со стола. Забила холодильник, часть блюд определила
на  балкон.  Потом  перемыла  посуду,  расставила все по местам. И когда вся
квартира  была  прибрана,  сердце  сжала невыносимая тоска. Праздник отгорел
как  свеча. Остался оплывший огарок кратковременного, так и не состоявшегося
счастья.  Еле  сдерживая  слезы, Лена прошла в спальню, сняла халат, достала
ночную  рубашку,  еще  новенькую,  в  целлофановом  пакете - подарок матери.
Мягкая невесомая ткань ласкала тело.
     - Для чего это все? Для кого? - шептала Лена, глядя в зеркало.
     Жалость  рвала  душу.  Жалость к себе, за свои неоправдавшиеся желания.
Снова  накинув  халатик,  она  пошла  на  кухню. Взяла из оставленной кем-то
пачки  сигарету,  закурила. Второй раз в жизни. Дым саданул горло, но вместе
с ним входило какое-то странное успокоение, перед глазами поплыло...
     И  вдруг  -  дверной  звонок.  Лена побежала в прихожую, уверенная, что
сейчас увидит Глеба.
     На пороге стоял Скворцов-Шанявский.
     - Ой! - воскликнула она, запахивая полы халата. - Извините, я уже...
     - Это вы меня извините, - смущенно проговорил профессор. - Примете?
     - Пожалуйста! - пропустила его в квартиру Ярцева. - Я переоденусь...
     - Нет-нет!  Не  надо...  Я,  собственно,  на  пару  минут.  Что Глеб? -
спросил он озабоченно, снимая пальто.
     Лена развела руками, мол, все так же.
     - Он  мне  так  нужен,  - сказал Валерий Платонович, приглаживая обеими
руками волосы.
     - Я  все еще надеюсь, позвонит, - грустно сказала Лена и спросила: - Ну
как, проводили?
     - Да-да,  -  ответил  профессор,  направляясь  за  Леной  в  комнату. -
Посадили  в  вагон.  Ваш  Эдисон  остался.  Мне  кажется,  Орыся сразила его
наповал.
     - А Эрик где?
     - По-моему,  уже спит, - улыбнулся профессор. - Понимаете, Леночка, мне
показалось,  что  вам  было  грустно  оставаться  одной.  Или  я ошибаюсь? -
Скворцов-Шанявский внимательно посмотрел на нее.
     - Спасибо,  что  вернулись, - смущаясь, но все же выдержав этот взгляд,
ответила хозяйка.
     Валерий Платонович взял ее руку и запечатлел на ней поцелуй.
     - Чай, кофе? - предложила Лена.
     - Что  вы!  Обкормили,  опоили...  Если  разрешите,  немного  музыки?..
Негромко?
     - С удовольствием, - поднялась было Ярцева, но профессор опередил ее.
     Он  нажал клавишу кассетника и чуть приглушил звук. Заиграла музыка, на
которой   прервалось  их  общее  сидение.  Играл  один  из  модных  западных
ансамблей.  Мелодию  разобрать  было  трудно,  но  звуки,  раздававшиеся  из
колонок,  возбуждали  чувственность.  Хрипловатый голос не то мужчины, не то
женщины модулировал, придыхал, словно исполнитель был в любовном экстазе.
     Скворцов-Шанявский  протянул  Лене  обе руки. Она встала, и он медленно
повел  ее  в  танце,  все  сильнее  и  сильнее  прижимая к себе. И опять она
почувствовала  его  волнение,  как  тогда,  в  первый раз. Волнение партнера
передалось и ей.
     - Молодые  думают,  что они умеют любить, - говорил Валерий Платонович,
почти  касаясь  губами  ее  уха.  - Но пожилые любят тоньше и глубже... Боже
мой,  Леночка,  вы  даже  не можете себе представить, сколько в вас обаяния,
женственности!
     - Да? - почему-то шепотом спросила она.
     - Поверьте,  -  тоже  тихо  продолжал Скворцов-Шанявский. - Почему я не
встретил вас лет тридцать назад!
     - Меня   просто-напросто  еще  не  было!  -  улыбнулась  Лена,  которой
хотелось, чтобы он говорил и говорил, глядя на нее завороженными глазами.
     У  нее  кружилась  голова.  Оттого,  что  такой  человек (профессор! Из
Москвы!) дарит ей свое внимание и влюбленность.
     - Милая,  чудная!  -  ласкал ее взглядом Валерий Платонович. - Вы - мой
последний взлет! Что я могу для вас сделать? Что? Просите, что угодно!
     - Ничего мне не надо! - смеялась Лена. - Ни-че-го-шень-ки!
     - У  меня  сердце  разрывается,  что вы страдаете из-за тех безделушек,
которые  у  вас украли! Боже мой, да вы... да вы... - он замолчал, не находя
слов.
     - Шут  с  ними!  - отмахнулась Ярцева. - Я больше переживаю из-за того,
что папа с мамой узнают! Это для них такой удар!
     Музыка кончилась.
     - Насколько я понял, это был гарнитур? - спросил профессор.
     - Да, - кивнула Лена. - Остался только перстень.
     - Можете показать?
     - Пожалуйста.
     Она  пошла  в  спальню,  профессор  -  за ней. Лена достала из трельяжа
футляр с монограммой.
     Скворцов-Шанявский долго рассматривал кольцо, вертел им так и этак.
     - Изумительно!  - наконец выговорил он. - Изумительно! Старинную работу
сразу  видно.  Леночка,  у  меня  в  Москве  есть ювелир. Мастер высочайшего
класса!  Художник!  Скопирует  любую  вещь! Вы смогли бы подробно нарисовать
пропавшие вещи?
     - Конечно!  -  загорелась  Ярцева.  -  Я вообще неплохо рисую. Но зачем
рисовать?  -  Лена  достала  альбом  с  фотографиями и нашла снимок, где она
снялась в бабушкиных драгоценностях. - Вот...
     - Прекрасно!   -   обрадовался  профессор.  -  Можно,  я  заберу  фото?
Приезжайте ко мне в гости, я сведу вас с тем ювелиром.
     - Фотографию  можете взять, - кивнула она и вдруг спохватилась: - А где
я возьму золото, камни?
     - Это  уж  моя  забота,  -  сказал  Скворцов-Шанявский,  беря ее руку и
прижимая к груди.
     Из комнаты доносилась музыка. Еще более страстная, чем предыдущая.
     - Я не могу принять ваше предложение, - не отнимая руки, сказала Лена.
     - Почему же?
     - Не могу... Неудобно...
     - Это  будет  счастьем  для меня. - Валерий Платонович стал целовать ее
руку,  поднимаясь  все  выше,  выше,  к  локтю,  плечу, потом надолго приник
губами к ее родинке возле уха, где пульсировала, билась жилка.
     Как  в  тумане,  слушала  Лена  его  слова,  нежные, страстные... В ней
бушевал  страх вперемежку с желанием, отчего было так жутко и сладостно, что
кружилась голова и мир стал терять реальные границы и очертания.
     Руки  Валерия  Платоновича гладили ее грудь, шею. Она почти не помнила,
как  был  снят  халат,  рубашка.  Профессор  целовал обнаженное тело и тоже,
казалось, терял рассудок...


     Собирались   безалаберно  и  суматошно.  Вике  почему-то  все  казалось
смешным.  Она  смеялась всему - тому, как Николай Николаевич с охапкой ружей
ухнул  в снег и долго барахтался, пока не встал с помощью Ярцева-старшего на
ноги,  хохотала над тем, как Семен Матвеевич перепутал тулупы и все никак не
мог  влезть  в  маленький,  ее,  Викин.  Состояние  смешливости передалось и
мужчинам.
     - Наверное, со стороны мы похожи на толпу идиотов, - заметил Глеб.
     Заднее  сиденье "уазика" занимал лось. Семен Матвеевич взял еще с собой
в  машину  "Джейс  Пэрдэй",  с  которым  почему-то  не  хотел  расставаться.
Остальные  вещи  сложили  в  "Ладу".  Рядом  с Глебом села Вика, а Вербицкий
устроился  на  заднем сиденье с Диком. Николай Николаевич снова захмелел. Он
все норовил обнять пса, которому это явно не нравилось.
     Семен  Матвеевич  махнул  сыну  рукой: поехали, мол. "Уазик" тронулся с
места, Глеб двинулся следом.
     - Папа,  оставь  в  покое  Дика, - сказала девушка, услышав недовольное
ворчание собаки.
     - Замолчи!  Вы,  женщины,  ни  черта  не  понимаете! - с трудом ворочая
языком, произнес Вербицкий. - Мы сами разберемся... Да, Дикуша?
     - Ты  же  знаешь,  он  не  выносит  пьяных.  Забыл,  что  ли,  как  Дик
набросился на Колокольцева?
     - А меня Дик любит!
     - О   господи!   -   вздохнула  Вика  и,  перегнувшись  через  сиденье,
отстранила отца от собаки.
     Вербицкий  не  сопротивлялся.  Он  улыбнулся  и  вдруг  запел, безбожно
фальшивя:

                Когда я на почте служил ямщиком,
                Был молод, имел я силенку-у

     Последний  звук  перешел  в  странное  завывание,  отчего  Глеб  и Вика
невольно  обернулись.  И  расхохотались. Задрав голову вверх, Дик "подпевал"
своему хозяину.
     - Молодец! Давай, давай! - подбодрил пса Ярцев.
     А тот выдал такую руладу, что Вербицкий замолчал, пораженный.
     - Глеб! - вдруг закричала девушка.
     Ярцев  мгновенно  нажал  на тормоза. "Лада" проскочила несколько метров
по  снежной  колее,  едва не врезавшись в остановившийся "уазик", замерев от
него буквально в сантиметре.
     Но  это  обстоятельство,  как  ни  странно,  не испугало - тоже вызвало
смех.
     Семен Матвеевич подошел к машине сына, открыл дверцу.
     - Вот  что,  - сказал он, - махнем-ка через озеро. Сэкономим километров
восемь.
     - У меня же клиренс*, - возразил было Глеб.
     ______________
     * Клиренс - расстояние между землей и днищем автомобиля.

     - Ерунда! Пробьемся!
     - А, давай! - решился Ярцев-младший.
     Ему  не хотелось пасовать перед девушкой. И вообще, состояние - море по
колено.
     Семен  Матвеевич  вернулся в "уазик". Из выхлопной трубы вырвался белый
дым.  "Уазик"  резко  свернул  с дороги и двинулся к озеру. Глеб ехал по его
следам.
     Вербицкий  снова запел. Дик, казалось, только и ждал этого, чтобы опять
продемонстрировать  свои  вокальные  способности,  что,  неизвестно  почему,
разозлило Николая Николаевича.
     - Передразниваешь?! - погрозил он псу. - Уволю!
     Вика даже постанывала от смеха. Глеб вытер рукой выступившие слезы.
     Берег был крут, и "Лада" сползала вниз под собственной тяжестью.
     - Как на санках, - прокомментировала Вика.
     Они выкатили на лед. Он был чуть при