Когда
майор перешел в большую комнату, Дончиков несколько ожил, засуетился.
     "Уже горячее", - подумал Ян Арнольдович.
     Его  по  какой-то  необъяснимой причине все время тянуло к камину. Он и
начал  с  него.  Заглянул внутрь фальшивого очага, потрогал мраморную плиту,
передвинул  старинные  часы.  Мельком  глянул  на  Дончикова.  Тот  не успел
вовремя  отвести  испуганный  взгляд,  понял,  что  выдал  себя,  бестолково
затоптался на одном месте.
     Латынис  стал  простукивать  изразцы, украшавшие стену над камином. Ему
показалось,  что одна из плиток звучит по-другому, чем соседние. Он постучал
сильнее, прислушался.
     Точно!
     Ян   Арнольдович  попросил  Лукина  принести  нож  из  кухни,  подцепил
изразец. Плитка отошла от стены. А за ней...
     - Товарищи,  подойдите  сюда,  -  еле  скрывая  торжество,  обратился к
понятым Латынис.
     Он пожалел, что не прихватил с собой фотоаппарат.
     Ян Арнольдович извлек из тайника несколько разнокалиберных коробочек.
     В  одной  были  золотые  диски для зубных коронок. В другой - ювелирные
изделия  из  драгоценных металлов с камнями и среди них два зубных протеза с
крупными  бриллиантами.  Взяв  их в руки, Латынис молча подошел к Дончикову.
Лицо дантиста резко покраснело.
     "Ну  и  нервы!  -  Ян Арнольдович пожалел о своей выходке. - Того гляди
удар хватит..."
     В  третьей  коробке  лежала  пачка  долларов.  А  когда  Латынис открыл
четвертую коробку, то сам побледнел.
     На  мягкой бархатной подушечке лежала завораживающая красавица диадема.
Та  самая! В самом центре ее, обрамленный семью бриллиантами, излучал мягкий
зеленый свет большой изумруд - гемма с лилией.
     Да, это был недостающий предмет из гарнитура "Кларисса"!
     В  голове  Латыниса  завертелась карусель из вопросов. Но время допроса
Дончикова  еще не пришло. Нужно было закончить обыск, составить протокол. Ян
Арнольдович  черкнул  на  листке  блокнота несколько слов и протянул Лукину.
Участковый  инспектор понимающе кивнул и пошел звонить из телефона-автомата,
чтобы прислали "воронок".
     Закончив  осмотр комнаты, Латынис сел за протокол. Время от времени ему
приходилось  обращаться  к  Дончикову:  как  называется тот или иной камень,
бусы  или  ожерелье, кольцо или перстень. Зубной врач отвечал машинально, он
находился словно в дурном сне.
     Появился Лукин, кивнул: мол, все в порядке.
     Майор  отпустил  понятых  и  приступил  к  допросу  Дончикова. Начал Ян
Арнольдович   с   вопроса   о  том,  откуда  у  дантиста  доллары?  Это  был
рассчитанный  ход:  уж  что-что,  а  заокеанскую  валюту приобрести законным
путем никак невозможно. Выходит, как говорится, дело пахнет керосином.
     Зубной  врач  поднял  к потолку полные скорбного отчаяния глаза и, чуть
не плача, произнес:
     - Будь проклят тот день, когда я польстился на эти чертовы доллары!
     - Разве  вы  не  знали,  что  любые  операции  с  валютой  запрещены? -
"добивал" Дончикова Латынис.
     - Бес  попутал!  -  прижал  руки  к  груди  дантист.  -  Честное слово!
Понимаете, предложили, ну, я и того... Не устоял.
     - Кто предложил?
     - Один  гражданин  у  гостиницы  "Интурист".  Я его не знаю. - Дончиков
опустил глаза долу.
     - Не  рассказывайте сказки, Юлий Филиппович, - строго произнес майор. -
В вашем положении лучше выложить все начистоту.
     Однако   Дончиков   продолжал   выкручиваться,   юлить,   пока  наконец
окончательно  не запутался. И только тогда начал давать правдивые показания.
Валюта,  оказывается,  шла  дантисту  от  проституток, так называемых путан,
которые  имели  дело  с  иностранцами.  А  непосредственно  продавала валюту
Дончикову некая Тимофеева, бандерша местных жриц любви.
     - Елизавета   Николаевна,   что   ли?   -   уточнил  Латынис,  вспомнив
"оскорбленную"  мамашу Светланы, которая выкрала документы у Варламова после
приятного вечерка в гостиничном номере.
     - Откуда вы знаете? - удивился Дончиков.
     - На  то  мы  и  сыщики,  -  многозначительно ответил Латынис. - Как вы
думаете, откуда у Елизаветы Николаевны доллары?
     - Зачем  спрашивать,  вы ведь лучше меня знаете, - ухмыльнулся Дончиков
и  добавил: - К ней стекалась валюта чуть ли не от всех южноморских девочек,
а вы ее почему-то не трогаете.
     - Не трогали, так будет точнее, - заметил Ян Арнольдович.
     Когда  покончили  с  долларами,  Латынис  показал  на  зубные коронки с
бриллиантами:
     - Тоже бес попутал, когда вы покупали их у Сторожук?
     Дончиков  не  стал  юлить и признался, что действительно девятнадцатого
октября   к   нему   приходила   Сторожук,  у  которой  он  снял  протезы  с
бриллиантами.
     - Сколько вы заплатили за них? - спросил майор.
     - Пятьдесят тысяч.
     "Теперь  Оресте  не отвертеться", - с удовлетворением подумал Латынис и
задал очередной вопрос:
     - Откуда вы знаете Сторожук?
     - Я  видел  ее  всего  один раз, - ответил дантист и, уловив во взгляде
Латыниса  недоверие,  поспешно добавил: - Честное слово! Ее привел наш общий
знакомый.
     - Кто именно?
     - Эрнст Бухарцев.
     "Бывший  шофер  Скворцова-Шанявского! Это уже интересно!" - отметил про
себя Латынис, а вслух спросил:
     - У кого вы приобрели вот эту диадему?
     - Не помню, - пробормотал Дончиков.
     - Между   прочим,   эту   диадему   носила  когда-то  императрица  Анна
Иоанновна.  В  школе  небось про такую императрицу учили? - Майор повертел в
руках украшение. - Музейная штука.
     - А  Эрнст  сказал...  - машинально вылетело у зубного врача, но он тут
же замолчал.
     - Значит, Бухарцев?
     Дончиков обреченно закивал головой.
     - А  еще  он продал вам кольцо с таким же изумрудом, - сказал по наитию
Ян Арнольдович.
     - И кольцо, - словно эхо, повторил дантист.
     - Его вы перепродали Блинцову, так?
     - Уверяю  вас,  с  Блинцова  я  не взял даже лишней копейки! - поспешно
сказал  Дончиков. - За сколько купил, за столько и продал. Я вообще не хотел
расставаться  с  перстнем, но уж очень просил Валентин Эдуардович, буквально
умолял.  Сказал,  что  шеф приезжает, надо сделать необычный подарок для его
пассии.
     - Шеф - это заместитель министра Варламов?
     - Фамилию Блинцов не называл.
     - Что вы еще приобрели у Бухарцева? - спросил Латынис.
     Дончиков  отложил в сторонку несколько колец, кулон на золотой цепочке,
бусы из бирюзы и золотой браслет с рубинами.
     - Откуда это все у Бухарцева, вы поинтересовались?
     - А как же, - обиженно произнес дантист. - Вдруг ворованное?
     - Ну и что он вам сказал?
     - Нашел.
     - Нашел? - усмехнулся майор.
     - Так   ведь   Бухарцев  кладоискатель!  Потомственный!  Его  отец  был
рудознатцем, все свое умение передал сыну.
     Было видно, что Дончиков искренне верит в это.
     На  вопрос,  как  он  познакомился  с  Бухарцевым, дантист ответил, что
Эрнст  пришел  к  нему запломбировать зуб. Разговорились. Бухарцев предложил
Дончикову   золотое   кольцо.   Потом   еще.   И   пошло.  Что  же  касается
Скворцова-Шанявского,  о  таком  зубной  врач слышал впервые. Как и о других
участниках трагедии в устье Чернушки.
     Наконец допрос был окончен, протокол подписан.
     - Вам придется поехать со мной, - сказал Латынис.
     У Дончикова на лбу выступил пот.
     - Я... Я арестован? - спросил он заикаясь.
     - Пока задержаны. А дальше будут решать следователь и прокурор.
     Они  спустились  вниз, где их уже поджидала милицейская машина. Поехали
в горуправление внутренних дел.
     Ян  Арнольдович  позвонил Чикурову в Москву, Вербикову в Средневолжск и
помчался в аэропорт. На самолет он едва успел.
     А   на   следующий   день,  в  Симферополе,  Латынис  начал  с  поисков
Сапожниковых.  В  их  доме жили люди, которые и слыхом не слыхивали о таких.
Оперуполномоченный   обошел   и   объехал  с  десяток  адресов,  прежде  чем
встретился  с  некоей  Ксенией  Федоровной Ичаджик. Это была пожилая женщина
лет  шестидесяти.  Когда  майор  завел разговор о семье портного, жившего на
улице ее детства, Ксения Федоровна всплеснула руками:
     - Григорий  Соломонович? Дядя Гриша? Бог ты мой, конечно, помню! И жену
его Зинаиду, и детей их, пацанов-двойняшек.
     Говорят,  к  старости у человека все отчетливее становятся воспоминания
детства.  И  действительно,  Ичаджик  рассказывала  о тех далеких временах с
такими подробностями, словно это было вчера.
     - Дядя  Гриша  был  такой  добрый,  такой  добрый,  просто  не передать
словами!  А  меня  особенно жалел. Видимо, потому, что я осталась без отца и
матери,  растила  меня  тетя.  Однажды  она попросила дядю Гришу перешить ее
пальто  на меня. Ну а он уж постарался. Два дня не отходил от машинки. Надел
на  меня  обнову  и  говорит:  носи,  кицеле,  на  здоровье!  Кицеле, по их,
по-еврейски,  котеночек.  Вечером  к  нам  его  жена  заглянула, не помню уж
зачем,  и  тетя  расплатилась  за  шитье.  А  на  следующий  день дядя Гриша
примчался  к  нам  и  давай  стыдить  мою  тетю.  Неужели,  говорит,  у меня
повернется  рука  взять деньги с сироты! Вернул все до копейки и еще за жену
извинился:  мол,  Зинаида не сообразила, за что дали. Хотя, скажу я вам, она
наверняка поняла, что к чему.
     Затем  Ксения  Федоровна  почему-то  перескочила на то, как Сапожниковы
играли свадьбу.
     - Помните,  что  было  на  невесте?  -  спросил  Ян  Арнольдович, снова
поражаясь, какие мельчайшие детали сохранились в ее памяти.
     - А  как же! - не без гордости ответила пожилая женщина. - Белое платье
до пола, все в кружевах, туфли-лодочки на высоких каблуках и фата.
     - Украшения какие-нибудь на ней были?
     - Были,  были,  -  закивала  Ксения  Федоровна.  -  Правда,  я тогда не
понимала  в  них  толк,  девчонка  ведь.  Но  тетя  моя удивлялась: откуда у
Зинаиды  такие  драгоценности?  За  одно  только  кольцо  можно  было купить
корову!
     "Какой там корову, - усмехнулся про себя майор. - Стадо!"
     - У  тети  Зины  был  целый гарнитур. Помимо кольца сережки и в волосах
чтд-то наподобие маленькой короны.
     "Да,   скорее  всего,  это  "Кларисса",  -  подумал  Ян  Арнольдович  и
поинтересовался, как складывалась дальше жизнь Сапожниковых.
     - Ох,  даже  вспоминать  страшно!  -  скорбно  покачала  головой Ксения
Федоровна. - Им бы жить да жить, но судьба распорядилась иначе.
     - Так что случилось? - мягко настаивал майор.
     - Война,  что же еще? Знаете, как она пришла к нам в Симферополь? Спали
мы  себе  мирно ночью, и вдруг как бабахнет! А это, оказывается, на соседней
улице  дом  снарядом  разметало.  Еще  вчера  в газете писали, что немцам не
видать  Крыма,  как  своих  ушей.  И  нате вам! Утром они уже были в городе.
Многие  даже  эвакуироваться  не  успели. А прошло этак с месяц, немцы стали
евреев  увозить. Целыми семьями. Подъезжала машина, из нее выскакивали фрицы
с  автоматами  и  полицаи. Живо, говорят, собирайтесь, из вещей берите самое
ценное.  Люди,  естественно,  спрашивали,  куда  и  зачем?  Немцы объясняют:
повезем  сначала  на сборный пункт до Карсу-базара, а оттуда - в Бессарабию.
Ну,  поначалу  и  верили.  А потом, когда одна из машин вернулась слишком уж
быстро,  да  еще увидели в ней детские игрушки, люди заволновались, началась
паника.   Тогда   немцы   запихивали   в  машины  уже  силком.  Дошло  и  до
Сапожниковых.  Приехали  за  дядей  Гришей,  но  тетя  Зина  тоже быстренько
собралась  и  детей  за  ручки повела. Полицай толкует ей: ты, мол, русская,
оставайся  с  пацанами дома, мы забираем только евреев. А тетя Зина говорит:
Григорий  - мой муж, стало быть, я с ним. Так по своей воле и уехала с дядей
Гришей.  Вскоре  мы  узнали,  что  всех расстреливали на феодосийском шоссе,
километрах  в  десяти  от  города. Убитых сбрасывали в огромный ров, который
против  немецких  танков  сами  же симферопольцы и вырыли. А вражеские танки
ворвались в город с другой стороны.
     Ксения  Федоровна замолчала, видимо вновь переживая весь ужас тех дней.
Ян Арнольдович тоже молчал под впечатлением услышанного.
     - Сколько  уж  лет  прошло,  а  несчастья  их не кончились, - с болью в
голосе  продолжила  Ичаджик.  - Мало того, что померли мученической смертью,
не дают праху спокойно лежать в земле!
     - Кто не дает? - не понял Латынис.
     - Подонки,  вот кто! Мразь, отребье человеческое! - негодовала женщина.
-  По  ночам копаются во рву, ищут драгоценности. Представляете, не стыдятся
выковыривать из челюстей черепов золотые коронки!
     - Как?  Как  вы  сказали?  - чуть не подскочил Латынис, вспомнив вдруг,
что  в  сумке  Рогового  и  в  тайнике  у  Дончикова  было несколько золотых
коронок, на которых еще сохранились остатки почвы.
     - В  костях,  говорю,  копаются,  черепа  разбивают  в  поисках золотых
вещей,  -  пояснила  Ксения  Федоровна. - И ведь среди этих мародеров немало
молодых!  Ну  скажите,  как  можно: продавать покойницкое золото, а потом на
эти  деньги  идти  с девушкой в ресторан? Где совесть, где стыд? Главное, их
ловят, судят, но все равно это безобразие продолжается.
     - Почему? - удивился Ян Арнольдович.
     - Мало сволочей, что ли? Тут же находятся другие, снова копают.
     - Вот вы сказали, прошло столько лет, забыли, мол, о расстрелянных.
     - Да, считай около пятидесяти годков, - кивнула Ичаджик.
     - И что это вдруг начали мародерствовать?
     - Может,  и в ум бы никому не пришло, да, говорят, вернулся в наши края
один  из  полицаев.  Когда  расстреливали,  он в оцеплении стоял, видел все.
После  войны  его  осудили.  Он  отсидел  свое,  затем  находился в ссылке в
Сибири.  Потом,  наверное,  решил  приехать  на  родину  помирать.  И видно,
вспомнил  былое. Ну и проболтался о том, где захоронены убитые и что при них
были ценности. С того и началось.
     Когда  Ян Арнольдович распрощался с Ичаджик, в голове его роилась масса
вопросов.  Он  не  сомневался, что "Кларисса" появилась на свет божий именно
из   противотанкового  рва  под  Симферополем.  Но  вот  кто  извлек  оттуда
гарнитур?  Бухарцев?  А  может,  Роговой?  Или  кто-то  из членов его банды?
Правда,  не  исключается и такой вариант: "Клариссу" перекупили у мародеров.
Опять же, кто: бывший шофер Скворцова-Шанявского или Барон?
     Все это предстояло еще выяснить.
     До  Иркутска  Чикуров  летел на большом современном лайнере, охваченный
немудреным  аэрофлотовским  сервисом:  обед,  способный  насытить  разве что
малого  ребенка,  да  прохладительные  напитки.  Последних, правда, подавали
вдоволь.
     В  областном  центре  следователь  пересел  на  двухмоторный  поршневой
самолет  и  больше  двух  часов  болтался в воздухе уже и вовсе без сервиса.
Когда  он добрался до райпрокуратуры в надежде, что местные товарищи помогут
ему  уехать  сегодня же в поселок Нижний Аянкут (рейсовый автобус ходил туда
раз  в  сутки,  утром),  то на своей шкуре убедился, что Сибирь есть Сибирь:
нерпичья  шапочка, в которой Чикуров щеголял в Москве, от здешних морозов не
спасала.  Помпрокурора  района сжалился над ним и одолжил мохнатую ушанку из
волчьего   меха.  Коллега  же  и  пристроил  Игоря  Андреевича  на  вездеход
геологов.
     В  Нижний  Аянкут  следователь  отправился потому, что там жила Изольда
Владимировна  Листопадова,  та самая Листопадова, которой Скворцов-Шанявский
отсылал  по  почте  деньги. И немалые. 29 октября - 27 тысяч, 3 ноября - два
раза, утром и вечером, - 19 тысяч и 6 тысяч рублей.
     Сопоставляя  факты,  Игорь  Андреевич пришел к выводу: это была выручка
за проданные покойным "Волгу" и видеомагнитофон.
     Кем   же   приходилась   эта   женщина  Скворцову-Шанявскому,  если  он
пожертвовал  ради  нее  машиной  и японской видиосистемой? Любовница? Бывшая
жена? А может, она была связана с ним преступными делами?
     Необходимость  выяснить  это  (и  как  можно быстрее!) появилась, когда
Чикуров  получил  результаты  комплексной экспертизы окурка из квартиры, где
жил  липовый  профессор.  Именно этим предметом прижигали грудь покойному, о
чем  свидетельствовали  микрочастицы  кожи,  оставшиеся  на  окурке. А вдруг
истязательница  -  Листопадова?  Из  ревности  или  по другой какой причине.
Например,  вымогала  деньги?  Правда,  возникли  сомнения,  могла ли женщина
связать  такого  крепыша, как Скворцов-Шанявский, да еще издеваться над ним?
Ну  а  если  она  сначала  одурманила  жертву?  Или воспользовалась тем, что
лжепрофессору  стало  плохо: в последнее время, как установил следователь, у
него пошаливало сердце.
     Была и еще одна версия: у Листопадовой имелся помощник.
     Чикуров  снова  допросил  вахтершу,  тетю Фаину, и ее сменщицу, а также
соседей,  но  они  стояли на своем. Помимо Иркабаева и неизвестного, который
встретился  со  Скворцовым-Шанявским  в  день его возвращения из Южноморска,
никто  из  мужчин  к  покойному  не  приходил.  Женщины, впрочем, тоже. Хотя
никакой  гарантии  не  было,  что посетителя (или посетительницу?) просто не
заметили.
     На  всякий  случай  Игорь  Андреевич составил по описанию обеих вахтерш
подробный    словесный    портрет    незнакомца,   который   поднимался   со
Скворцовым-Шанявским в его квартиру.
     Конечно,  лучше  было  бы  послать  в Сибирь кого-нибудь из оперов, это
скорее  по  их  части,  но Латынис находился в Крыму, а Жур и вовсе выбыл из
игры. Вот и пришлось Игорю Андреевичу самому махнуть за тысячи верст.
     Нижний  Аянкут,  как  рассказали  по  пути  геологи, небольшой поселок,
центр  совхоза  имени  Сергея  Лазо.  Чикурова  подкинули  к самой дирекции,
расположенной  в  двухэтажном  здании,  в  котором  светились  два  окна. Он
выбрался  из  вездехода, огляделся. Кругом тишина, высокое небо со звездами,
а  над  избами - прямые столбы дыма, словно застывшие на морозе, от которого
у следователя тут же одеревенели открытые части лица.
     Игорю  Андреевичу  повезло:  хотя был уже девятый час, директор совхоза
еще  не ушел, о чем следователь узнал от совхозного словоохотливого сторожа.
Когда  Чикуров  представился  по  всей  форме  местному начальству, директор
совхоза Юрий Васильевич Востряков заметно побледнел и растерянно произнес:
     - Так  быстро?  Вчера только решили, а сегодня уже следователь? Неужели
это  дело  действительно  настолько  важное, что потребовалось вмешательство
Прокуратуры республики... Ничего не понимаю.
     - Я тоже, - развел руками Чикуров. - Вы о чем?
     - Как  о чем? О вчерашнем решении районного комитета народного контроля
передать  материалы  на  меня  и  на  моего  заместителя  Саяпина  в  органы
прокуратуры  и,  таким  образом,  отлучить  нас  от  перестройки...  Ведь вы
прибыли к нам не на экскурсию?
     - Нет.
     - Значит, по наши души?
     - А  вот  по чьи души - я еще не знаю, хотя кое-какие наметки есть. Что
же  касается  решения народного контроля, то я действительно о нем ничего не
знаю... и отлучить вас от перестройки в мои планы не входило.
     - Странно,  а  я  был  убежден,  что бой с бюрократами проигран. А если
так,  то  мы  еще с ними потягаемся. Посмотрим кто кого! - оживился директор
и,  видимо,  снова  почувствовал  себя  хозяином  кабинета,  извинился перед
гостем  и предложил ему сесть, а сам достал из кармана платок и вытер на лбу
испарину.
     И  чтобы  окончательно  разрядить  обстановку,  Юрий  Васильевич взял с
подоконника  чайник, налил две чашки, одну из которых предложил следователю,
вторую  поставил  перед  собой.  Отхлебнув глоток напитка, к которому он был
неравнодушен,   директор   решил  посвятить  гостя  в  те  страсти,  которые
разгорелись в районе вчера, после двухнедельной нервотрепки ревизоров.
     - Игорь Андреевич, вы можете себе представить нищего миллионера?
     Следователь пожал плечами.
     - Звучит   парадоксально.  Так  вот,  таким  миллионером  является  наш
совхоз...  Да,  да,  это  так. На счету в банке миллионы дохода, а живем без
дорог,  без квартир, без техники... Побывайт