рэ.
     - Выходит,  та  история,  ну,  в  Новый  год,  на  нем не отразилась? -
осторожно спросил Ярцев.
     - Отразилась,  и  еще как! Так бы он в Госагропроме занимал сейчас пост
ого-го!
     Они некоторое время молчали.
     - И все же - персональная, - заметил Ярцев.
     - А,  ты в этом смысле? Да, не повлияло. Анкета у него для персональной
самая  подходящая.  Председатель облисполкома, член коллегии министерства...
Положено по всем статьям.
     Глеб  промолчал,  а  сам подумал: собственно, почему положено? Главное,
не  какой  пост  занимает  человек,  а  как  он  работает. Ведь есть хорошие
председатели  и  плохие  министры  тоже.  Одни уходят на заслуженный отдых с
почетом,   других  -  "уходят".  А  пенсии  все  равно  особые:  повышенные,
персональные! Разве это справедливо?
     По  случаю  воскресенья  движение  было  куда  менее интенсивным, чем в
будни, и скоро они уже мчались по загородному шоссе.
     Ярцев испытывал зависть к Вике - соскучился по рулю.
     - Нет,  что  ни  говори, - продолжала она об отце, - а участок помогает
ему  здорово!  Не  так болезнен переход из одного состояния в другое. Был на
виду,  держал  в  руках  бразды.  Сколько  человек  от него зависело! Раньше
попасть  к  Вербицкому  -  ну  если не как к богу, то уж как к апостолу, это
точно!  В  праздники  отбою  не  было  от  поздравлений.  Телефон  обрывали,
открытки  и  телеграммы  -  ворохами.  С  периферии  приезжали  и, чтобы без
подарка,  -  ни-ни!  А  как  вышел на пенсию - словно отрубили! Все исчезли.
Человек,  выходит, сам по себе ноль. Уважали не папу, а его кресло. Впрочем,
так  со  всеми.  Ценится  не  личность,  а  положение.  Люди смотрят, у тебя
служебная  "Волга"  или "Чайка", одна секретарша или две, дача в Барвихе или
же в менее престижном месте...
     Глеб  вспомнил,  что  и  его  отец с пустыми руками никогда в Москву не
отправлялся. Вез целые окорока, ящиками фрукты, дюжинами коньяк.
     "Вот  черт!  -  спохватился он. - Еду к людям в первый раз в гости и не
прихватил  даже  копеечного  сувенира!  На  худой  конец  -  букетика цветов
Татьяне Яковлевне".
     - Эх, надо бы цветов купить, - сказал он вслух.
     - Зачем? - удивилась Виктория.
     - Для мамы.
     Она рассмеялась:
     - В Тулу со своим самоваром... Да у нас там этого добра!
     - Дорог  не подарок, а внимание. Сама же говоришь, как только отец стал
пенсионером...
     - Самое  удивительное,  что  как  раз  истинные друзья и стали бывать у
нас.  Те,  кто  прежде  стеснялся или не решался... Между прочим, сегодня на
дачу  пожалует  папин  старинный знакомый. Григорий Петрович. Представляешь,
когда отец был еще председателем райисполкома, он его возил...
     - На машине?
     - В том-то и дело, что не на машине. На фаэтоне! Вскоре после войны.
     - Словом, был обыкновенным кучером.
     - Водителем  кобылы,  как  в той песне Утесова, - засмеялась Вербицкая,
затем,  посерьезнев, добавила: - Григорий Петрович человек необыкновенный. В
то  время  ему  было всего годков пятнадцать, а уже кормил семью. Отца убили
на фронте, мать хворала. Помимо него еще трое детей.
     - Тогда,  наверное,  многие подростки находились в его шкуре, - заметил
Ярцев.
     - Да,  -  согласно  кивнула  Вербицкая.  -  Но  главное  не  в  этом...
Представляешь,  он  буквально  бредил  математикой.  Отец  рассказывал:  как
выдается  свободная  минута,  так  он  за книжку! Непонятно, правда? Простой
деревенский мальчишка, а такая удивительная страсть!
     - Ну   почему   же,   -   пожал   плечами  Глеб.  -  А  Ломоносов?  Или
Петров-Водкин?  Вышли  из  самых  что  ни  на есть низов... И кем сейчас ваш
Григорий Петрович?
     - Кандидат  наук.  Работает в научно-исследовательском институте где-то
в Сибири. Позвонил сегодня спозаранку, взял координаты дачи.
     Ярцев  слушал  Викторию  и  все  время  пытался уловить или хоть как-то
почувствовать  отголоски  прошедшей  ночи.  Но  она вела себя так, словно не
было тех часов, проведенных у Феликса.
     - Да,  старик, одна просьба, - неожиданно перескочила Вика на другое. -
На даче будет друг нашего дома, не обращай на него внимания...
     - В каком смысле? - не понял Ярцев.
     - Воздыхатель,  -  улыбнулась  Вика.  -  Спит и видит, чтобы я вышла за
него замуж.
     Это  сообщение  приятно  пощекотало  самолюбие  Глеба:  значит, Вике не
безразлично, как он к этому отнесется.
     - И что представляет из себя этот воздыхатель? - поинтересовался Глеб.
     - Юра.   Сосед  по  даче.  Бывший  референт  папы,  а  теперь  помощник
министра.
     - Фью! - присвистнул Ярцев. - Что же ты, а? - подначил он Вербицкую.
     - Голуба  моя,  если  бы  я  сказала,  кто мне делал предложения, ты бы
уписался,  -  спокойно  сразила  его  Вика  и  продолжала:  -  А  вообще  он
интересный  мужик.  Головастый.  Раньше,  когда  он  был на подхвате у моего
отца,  я  даже  не  замечала  его.  Этакий Молчалин... Как все-таки меняются
люди,  когда  исчезает  служебная  зависимость! Отец, и тот удивился. Часами
теперь  говорят и наговориться не могут. Спорят до посинячки! Юра такие идеи
толкает, что у отца челюсть отвисает.
     - Сколько же ему лет?
     - Под  сорок. Но до сих пор не женат. У него только мать. Обожает ее. А
уж  она  сыночка  - словами не передать. И еще. Я думала, что Юра чернильная
душа,  дальше  своих  бумаг  ничего  не  видит.  Представляешь,  оказалось -
талант!  Такое  развел  на своем участке - диву даешься! Впрочем, посмотришь
сам. Он непременно потащит нас к себе.
     За  разговорами  летели  километры.  И  когда  Вика  свернула на узкое,
петляющее  в  лесу  шоссе,  Глебу  показалось,  что  они добирались не более
получаса.  Лесок  быстро  кончился, и взору их открылся садовый кооператив с
рядами домиков посреди невысоких еще деревьев.
     Ворота  были  распахнуты настежь. "Лада" осторожно въехала на усыпанную
гравием дорожку, сделала один поворот, другой и стала.
     Заборов  между  участками  не было. Их разделяли ягодные кустарники или
цветочные бордюры.
     Только  они  вышли  из  машины,  как  от небольшого домика с двускатной
крышей  к  ним  навстречу  поспешила  дородная женщина в стареньком ситцевом
сарафане и мужских сандалиях на босу ногу.
     - Глебушка,  дорогой,  вот здорово, что навестил нас! - заключила его в
мягкие  теплые  объятия  женщина,  в  которой  Ярцев  с трудом узнал Татьяну
Яковлевну.
     Прямо-таки  по-родственному  расцеловав  его  в  обе  щеки,  она  затем
небрежно чмокнула свою дочь.
     Ярцев  все  еще не мог прийти в себя от той перемены, которая произошла
с  женой  Николая  Николаевича. Встреть он Татьяну Яковлевну в городе, ни за
что  не  узнал  бы.  И  дело  было  не  только  в выцветшем платье и мужских
босоножках.  Осанка,  вот  что  переменилось  в ней. Он помнил ее надменной,
недоступной,  проезжавшей  в  служебной  "Волге"  мужа по Средневолжску. Она
всегда  сидела  рядом с шофером, словно машина предназначалась не супругу, а
ей.  На Татьяне Яковлевне все было непременно самое лучшее - шуба ли, пальто
ли, сапоги или шляпа.
     Тут  же  появился  из-за  дома  и  сам  Вербицкий. В заляпанных краской
старых штанах и рубашке, с малярной кистью в руках.
     Он  тоже  полез к Глебу с поцелуями, но без объятий, чтобы не испачкать
гостя.
     - Ну,   спасибо!  -  расчувствовался  Николай  Николаевич.  -  Ей-богу,
уважил!
     С  того  трагического  дня  в  Ольховке  Вербицкий  изменился. И, нужно
сказать,  в лучшую сторону. Пополнел, загорел, на щеках даже появился легкий
румянец, о чем Глеб не преминул тут же сказать хозяину дачи.
     - А  все  свежий воздух! - довольный тем, что услышал такой комплимент,
откликнулся Вербицкий.
     Он пошел отмывать руки от краски.
     Как-то  незаметно появился еще один человек, моложавый мужчина в шортах
и пляжных резиновых сандалиях.
     "Наверное, тот самый референт", - подумал Глеб и не ошибся.
     - Юрий   Васильевич,   -  представила  его  Татьяна  Яковлевна.  -  Мой
незаменимый и верный помощник, - добавила она с нежностью.
     - Перешел по наследству от папы, - не удержавшись, сострила Вика.
     Юрий  Васильевич извинился, что не может подать Глебу руку - он помогал
Вербицкому красить.
     Помощник  министра  был  недурен  собой.  И  рост  хороший.  Ярцев даже
испытал  что-то  наподобие  ревности.  Правда,  когда  он  пошел мыть руки и
нагнулся над умывальником, Глеб заметил на его голове плешь.
     "Это уж наверняка не нравится Вике", - усмехнулся Ярцев.
     Татьяна  Яковлевна  стала  накрывать  стол  на  верандочке,  а  Николай
Николаевич потащил Глеба осматривать участок.
     Все  шесть  соток  были  использованы,  по словам Вербицкого, предельно
рационально.  И  действительно,  Глеб  не  увидел  ни  одного невозделанного
клочка  земли.  Но  когда они дошли до границы с соседом, Ярцеву бросилась в
глаза небольшая полоска, поросшая крапивой.
     - Руки не дошли? - с улыбкой спросил он.
     - Вовсе  нет,  -  возразил  Николай  Николаевич.  -  Татьяна  Яковлевна
специально из леса пересадила.
     - Зачем? - удивился Ярцев.
     - Очень  полезное  растение,  - пояснил Вербицкий. - Фабрика витаминов.
Едим,  как только листочки проклюнутся... Ну а переросшую супруга моя сушит.
Отвар  из нее - лучшее лекарство для укрепления волос. Татьяна у меня вообще
питает  слабость  к народным средствам. Пропагандирует дары природы. Приехал
бы  ты  в  начале  лета,  попробовал бы салат из одуванчиков. Или напиток из
листьев  мать-и-мачехи.  У жены все идет в пищу: и клевер луговой, и лебеда,
подорожник,   и   даже   молодой   березовый   лист...  Я  сперва  относился
скептически, потом привык. Даже нравится.
     Был  на  участке и небольшой парничок, накрытый полиэтиленовой пленкой,
а  также сарайчик. Сооружение это несколько поразило Глеба: нижняя его часть
почти до окна была присыпана землей.
     - А  это  будущие  наши  с Татьяной Яковлевной апартаменты, - с улыбкой
сказал Вербицкий.
     - Как это? - не понял Глеб.
     - Ну,  выйдет  же  когда-нибудь  Виктория  замуж... Домик у нас молодые
отберут,  это  факт,  -  шутливо  продолжал  Николай  Николаевич. - Вот мы и
позаботились заранее.
     - Пропорции странные, - заметил Глеб.
     - Маленькая  хитрость,  -  подмигнул Вербицкий, распахивая дверь. Пол в
сарайчике  находился  ниже  уровня  земли.  - Понимаешь, строил я на глазок.
Хотелось,  конечно,  повыше.  Вдруг  заявляется какой-то контролер. Смерил и
говорит:  "Что  же  вы,  дорогой  товарищ, нарушаете положение? На пятьдесят
пять  сантиметров  превысили  норму высоты строения". Я прикинулся дурачком:
не  знал, мол, ошибся. А он и слышать ничего не хочет: укоротите или снесем.
Ничего  себе,  думаю!  Как  укорачивать-то?  Юрий Васильевич молодец, быстро
скумекал.  За  одну  ночь навозили мы с ним грунта, подняли уровень земли да
еще  маргаритки  посадили.  Как чувствовали! На следующий день - комиссия из
райисполкома.  Тот  контролер успел рапортичку накатать. Ну, измеряют... Что
такое?  У меня сарай на семь сантиметров даже ниже предельной нормы. Конфуз!
Извинились,  пообещали  контролеру  шею  намылить  за  ложный  сигнал.  Я на
прощание  несколько  маргариток  сорвал,  преподнес женщине, что возглавляла
комиссию. Здорово мы их, правда? - довольно потер руки Николай Николаевич.
     Глеба  удивило,  что  эта  "победа"  радует  так  Вербицкого, человека,
который  еще  совсем недавно мог росчерком пера решить судьбу целого региона
страны!
     - Неужели такие строгости? - подивился Ярцев.
     - А ты думал!
     - Я  в прошлом году был на Кавказе. Там такие дома строят - дворцы! Два
этажа  над  землей  и  два под землей. Там тебе и бар, и биллиардная, и даже
плавательный   бассейн!  Сам  видел,  честное  слово!  Почему  же  никто  не
запрещает?
     Николай Николаевич не успел ничего ответить - их позвали обедать.
     На  портативной  газовой  плитке жарились купаты, купленные Викторией в
кулинарии.  Их  запах  разжигал  и  без того разыгравшийся на свежем воздухе
аппетит. Стол был уставлен тарелками с овощами.
     - Все  прямо  с  грядки,  -  похвалилась  Татьяна  Яковлевна,  возясь с
миксером. Она готовила какие-то коктейли.
     Юрий  Васильевич  тоже  участвовал  в  обеде. Он сел за стол в чем был.
Глеба  посадили  так,  что  ему  была  видна  в  открытую дверь комната. Его
поразила  обстановка  в ней: старенькая кушетка, допотопная железная кровать
с панцирной сеткой, выцветший коврик на полу.
     "Вот  тебе  и  начальник главка!" - все еще не мог поверить в увиденное
Ярцев.  В  его  понятии  Вербицкий  всегда был представителем самых верхних,
обеспеченных  кругов,  у  кого квартира не квартира, дача не дача, мебель не
мебель. А тут...
     - Ну-ка,  матушка,  подавай  скорее купаты! - потер руки хозяин. - А то
мы совсем отвыкли от мяса.
     - И   очень   хорошо,  -  назидательно  произнесла  Татьяна  Яковлевна,
расставляя  бокалы  с  коктейлем.  -  Холестерина  будет  меньше. Овощи куда
полезнее.
     - Вот  башка!  -  хлопнула  себя  по  лбу  Виктория. - Забыла! Григорий
Петрович в Москве, звонил.
     - Гриша? - обрадовался Николай Николаевич. - Тот?
     - Ну да! Приедет сегодня сюда.
     - Боже  мой,  сколько же мы не виделись, - грустно произнес Вербицкий и
ударился в воспоминания о послевоенном времени.
     Татьяна  Яковлевна  приготовила  еще два коктейля - один из помидоров с
молоком  и  лимоном,  другой,  на  десерт,  с морковью, сахаром и опять же с
молоком.
     И  когда  уже  все,  отяжелевшие  от  еды,  хотели  встать из-за стола,
появился Григорий Петрович.
     Первым  его увидела Татьяна Яковлевна и бросилась навстречу так же, как
к  Глебу.  Бывший  кучер  Вербицкого  смутился от такого приема. Он был чуть
ниже   среднего  роста,  кряжистый,  с  прозрачно-голубыми  глазами,  как  у
Есенина.  Сходство  с  поэтом дополняли чуть волнистые волосы, распадавшиеся
на  его  голове  прямым  пробором.  Только  были они у математика совершенно
седые.
     Григорий  Петрович  вручил  хозяйке  огромную  коробку с тортом и букет
роз.
     Та рассыпалась в благодарностях и сказала:
     - Приехали в самый раз к столу.
     - Нет-нет, спасибо, - отказался гость. - Очень плотно пообедал.
     - Ну хоть чайку?
     - Это можно.
     Николай   Николаевич   сердечно  обнялся  со  своим  бывшим  "водителем
персональной  кобылы",  представил ему Юрия Васильевича, Глеба. Здороваясь с
Викой,  Григорий  Петрович  отметил,  что  та  повзрослела,  похорошела; они
виделись последний раз лет пять назад.
     Пока  хозяйка  собирала чай, Вербицкий поинтересовался у гостя, здоровы
ли жена и дети.
     - Слава богу, все нормально, - ответил тот. - У вас, вижу, тоже?
     - Тьфу,  тьфу,  чтобы не сглазить, - постучал по спинке стула хозяин. -
Я теперь пенсионер.
     - Слышал... Ну и как? Не скучаете?
     - Какой  там!  Не  поверишь,  Гриша, только сейчас по-настоящему понял,
что  такое  радость  жизни!  -  искренне  произнес  Вербицкий. - В сущности,
человеку  не  так  уж  много  надо...  Яблоньки  дадут нынче хороший урожай.
Черная  смородина тоже уродилась. Окна сегодня покрасил - вот и счастливо на
душе!
     - Я  читала в журнале, - откликнулась от плиты Татьяна Яковлевна, - что
иметь  собственный  клочок  земли  гораздо  ценнее  и  полезнее,  чем  самый
роскошный дворец развлечений.
     - Ну  а  ты?  Как  работается?  Зачем  пожаловал  в  Москву? - забросал
вопросами гостя Николай Николаевич. - Проездом на курорт?
     - Не до курорта мне, - вздохнул математик. - Приехал сражаться.
     - С кем это? - удивился Вербицкий.
     - С  бюрократами,  Николай Николаевич. Ох и живучее племя! Я, например,
уверен,  что  ваше  министерство,  -  Григорий  Петрович  повернулся  к Юрию
Васильевичу, - абсолютно не нужно.
     Помощник   министра   улыбнулся,  ничего  не  ответил,  зато  Вербицкий
округлил глаза.
     - Как  не нужно? А общее руководство, направление, так сказать? В конце
концов хотя бы техническая политика? - спросил он.
     - О  какой  политике  можно  говорить?!  За  все  годы, что я работаю в
институте,   не   помню   ни   одной   рекомендации   по   совершенствованию
производства. Ни одной! - горячо произнес гость из Сибири.
     - Прости,  а  где  вы  будете  черпать идеи, передовой опыт? - возразил
Николай Николаевич.
     - Хорошо,  давайте  разберемся,  - поднял руку Григорий Петрович. - Чем
занимаются   отраслевые  министерства?  Что  они  производят?  Идеи?  Должны
выдавать,  но  не  выдают.  А  вот бумаг плодят - дальше некуда! Более того,
бумага  теперь  заменила  все,  идеи  в том числе! И это оборачивается сущей
бедой  для  нижестоящих  организаций и предприятий. Потому что бумагу нельзя
ни обсудить, ни оспорить!
     - Ну  а  учет?  - не сдавался Вербицкий. - Вспомним, что говорил Ленин:
социализм - это учет!
     - Правильно,  с  этим  тезисом никто не спорит. Но с каких-то пор в наш
повседневный  обиход ворвался другой термин - отчет. Незаметно, тихой сапой,
он  подменил  учет.  А  если  вдуматься,  то между учетом и отчетом такая же
разница, как между почетом и начетом.
     - Ну зачем же так вульгарно? - поморщился Вербицкий.
     - Может,  несколько  преувеличено,  но  суть верна, - заметил с улыбкой
Юрий Васильевич.
     - Понимаете,  отчетность  подменила созидательную деятельность! Ценится
не  тот,  кто  умеет  работать, а кто лучше составит бумагу! Ненужными стали
профессиональная  компетентность,  не говоря уже о таланте! Бумаготворчество
вышло  на  первый  план!  И неудивительно, что в системе торговли, например,
канцелярского  персонала  столько  же,  сколько  специалистов!  До какого же
абсурда  мы  дошли,  если  для выпуска нового совка для мусора нужно собрать
тридцать  три  подписи  при  согласовании  технических  условий!  А  то, что
благодаря  узаконенным  директивам  сырье  превращают  во вторсырье, чушку в
стружку,  слона  в  муху?  Причем  если  бы  еще  отчеты  отражали  истинное
положение  вещей!  Ведь  липу  гонят  наверх!  И  пошло это очень давно. Еще
Дзержинский,  будучи  председателем ВСНХ, утверждал, что цифры, которые дают
тресты,  раздуты, что они фантастичны, а та отчетность, которую мы собираем,
есть фантастика, квалифицированное вранье!
     - Постой,  Гриша,  постой, - перебил гостя Вербицкий. - Послушать тебя,
выходит,  что  раньше и хлеб не растили, и дома не строили, и штаны не шили,
так? А мы, руководители, только ушами хлопали да благодушествовали?
     - Зачем  вы  так?  - укоризненно покачал головой гость. - Растили хлеб,
Николай  Николаевич,  возводили  дома, штаны шили, делали все, что нужно. Но
вот  как?  Давайте  же  смотреть  правде в глаза - плохо! В последние годы и
вовсе  тяп-ляп!  Почему?  Причин много. Главная из них - потому что исходили
из  придуманного  человека,  а не из реального. Только теперь задумались что
он есть такое на самом деле.
     - Чай  остынет, пейте, Григорий Петрович, - засуетилась хозяйка, бросив
укоризненный взгляд на мужа.
     - Я   думаю,  меня  простят,  если  я  оставлю  компанию,  -  поднялась
Виктория.  -  Слишком  большие интеллектуальные нагрузки. Кто еще со мной на
природу?
     - Извините и меня, - встал Юрий Васильевич.
     Поблагодарив  хозяйку за обед, а сибирского гостя за торт, он спустился
вслед за Викой в сад. Глеб последовал за ними.
     - Николай  Николаевич,  ну  неужели  вы, будучи на таком высоком посту,
сами не видели, в какой тупик мы зашли? - снова заговорил математик.
     - Я  не  хочу  все  оправдывать,  - ответил Вербицкий. - И признаю, что
кое-какие  упущения  имели  место.  Но  я  не  согласен  с  твоим паническим
настроением... Был тупик! Это же надо?
     - А  как  же  еще?  - горячился Григорий Петрович. - Оглянитесь вокруг!
Знания   подменили   всезнайством,   волю   -  волюнтаризмом,  силу  слов  -
пустословием!  Те,  кто  призван руководить, совершенно оторвались от жизни.
М