и, но скажу: по
существу,  жизнь  на  земле  родилась сразу, без промедления. Разумеется, по
космическим  меркам...  И  так  происходит  на любой планете, как только там
возникают  благоприятные  условия...  Вы  хотели бы возразить? - спросил он,
глядя на озабоченное лицо собеседницы.
     - Возражений  нет,  -  встрепенулась  Вербицкая. - Да и откуда им быть,
если  я  не  специалист?  Я в этом совершенно не разбираюсь. Хотя ваша точка
зрения  мне  импонирует  больше,  чем утверждение, что мы возникли случайно.
Человеку,   по-моему,  нужно  иметь  веру  во  что-то.  Например,  в  высшее
предназначение, высшую справедливость.
     - Совершенно  верно!  - обрадовался Павел Кузьмич. - Если все случайно,
значит, нет идеала и любое зло и кривду можно оправдать.
     - Вам  свойственна  железная  логика  плюс точная аргументация. Словом,
мужская уверенность и определенность.
     - Мужская,  -  хмыкнул Астахов. - Сократ считал, что женская природа ни
в  чем  не уступает мужской. И советовал мужьям смело учить своих жен всему,
чему угодно.
     - Представляю,  какая  эрудированная  у  вас жена, - заметила с улыбкой
Вербицкая. - Или вы холостяк?
     - На  курорте  мы  все  холостяки,  - усмехнулся Астахов и предложил: -
Давайте искупаемся?
     Они  сделали  небольшой  заплыв,  и,  когда  вернулись в свои шезлонги,
Павел Кузьмич посоветовал:
     - Кроме  солнца  и  моря  тут,  по существу, нет никаких развлечений. А
какие  возможности!  Водные  лыжи, прогулочные катера... Хорошо бы соорудить
фуникулер.  - Он показал на вершину горы над Южноморском. - А там можно было
бы  организовать целый городок развлечений. Люди мечтают потратить деньги, а
где?
     - Может,  когда  наберут  силу  кооперативы  и  индивидуальная трудовая
деятельность, все это и будет?
     - Может  быть,  может быть, - сказал Астахов. - Да, все хочу спросить у
вас, кто же вы по специальности?
     - Художница.
     - Вот   видите,  я  как  чувствовал!  -  обрадованно  проговорил  Павел
Кузьмич. - Значит, угадал! В каком жанре работаете?
     - Собственно, еще учусь. Заканчиваю Суриковский институт.
     - Прекрасно,  прекрасно!  Лучший  наш  художественный  вуз! - продолжал
восхищаться  доцент.  -  Но,  Виктория  Николаевна,  на  пути  у вас столько
терний!  Говорю  вам  об  этом  потому,  что  мой  ближайший  друг, милейший
талантливейший  человек,  ничего  не  нажил  за  всю  свою жизнь, кроме двух
инфарктов  и кучи врагов в Союзе художников... Ой, хватит ли у вас сил? - Он
покачал головой.
     Вербицкая  улыбнулась,  но  ничего  ответить  не  успела: к ним подошел
Жоголь.  Она  представила  мужчин друг другу. Время было обеденное, и Леонид
Анисимович предложил пойти куда-нибудь поесть.
     - Павел  Кузьмич,  вы  составите  нам  компанию? - обратилась к доценту
Вика.
     Дважды приглашать Астахова не пришлось.


     Когда  капитан  милиции  Жур  зашел  в  кабинет прокурора города Захара
Петровича  Измайлова, тот разговаривал с кем-то по телефону и жестом показал
оперуполномоченному  уголовного  розыска  на  стул.  Жур сел. Ждать пришлось
минуты три.
     - С  чем  пожаловали,  Виктор  Павлович?  -  спросил  прокурор, положив
трубку.
     - С постановлением на арест. - Жур протянул Измайлову бумагу.
     - Изголяев и Рундуков, - прочитал прокурор. - Что за птицы?
     - Щипачи,  -  пояснил  капитан.  -  Мы  целую неделю охотились за ними.
Задержали  вчера  в  троллейбусе,  когда  они  вытащили у одного отдыхающего
"лопатник"  с  тремястами пятьюдесятью рублями. "Пасли" его от почты, где он
получил перевод.
     "Щипачи"  -  карманные  воры  на  их жаргоне, "лопатник" - бумажник или
кошелек, а термин "пасли" означал следили.
     - Наши или?.. - спросил Измайлов.
     - Гастролеры.  Один  из  них,  Рундуков,  дважды  судим, а его напарник
Изголяев   задержан  впервые.  Рундуков,  по-видимому,  обратал  его  совсем
недавно. Держал на подхвате, передавал ворованное.
     - Молодой?
     - Изголяев?  -  уточнил Жур. - Восемнадцать лет. Но гоношистый. Сначала
грозился,  что  у него папаша большая шишка. - Виктор Павлович усмехнулся. -
Чудило,  в наше время об этом лучше помалкивать. Если это правда, не завидую
я тому папаше!
     - Значит, говорите, неделю за ними охотились? - спросил Измайлов.
     - Может,   чуть   больше,   -   поправился  старший  оперуполномоченный
уголовного розыска. - Этот Рундуков прямо-таки артист.
     - Ну? - заинтересовался Измайлов.
     - Понимаете,   поступает   к   нам  заявление.  Одно,  другое,  третье!
Четвертое, наконец! У людей исчезают деньги. В общественном транспорте.
     - И что в этом удивительного? - не понял прокурор.
     - Но  как!  Кошельки  и  бумажники  на  месте,  а  содержимое  - тю-тю!
Представляете  состояние человека, когда он открывает портмоне, а там пусто?
Не  знаешь,  то ли украли деньги, то ли ты сам их потерял. Я даже думаю, что
к нам обратились не все, кого обчистил Рундуков.
     - Выходит,  он  забирал  деньги  и  незаметно возвращал пострадавшим их
кошельки?
     - Точно!  -  кивнул  Жур.  -  А  с  одной  гражданкой  и вовсе проделал
невероятную  штуку.  Она  сняла  с  аккредитива пятьдесят тысяч и положила в
сумочку.  Так  этот фокусник умудрился стащить деньги, а вместо них положить
несколько перекидных календарей!
     - Ну и ну! - поразился Измайлов. - Впервые такое встречаю.
     - Правда,  с этой женщиной что-то непонятное... - нерешительно произнес
Жур.
     - А что именно?
     - Гражданка  приехала  отдыхать  из  Трускавца,  правда,  без  путевки,
снимает  жилье.  Фамилия  -  Сторожук.  Прибежала  к нам, оставила заявление
насчет  кражи.  А  через  несколько  часов опять пришла в милицию и написала
новое  заявление, что якобы эти самые пятьдесят тысяч нашлись. Но на допросе
Рундуков признался, что вытащил деньги у Сторожук.
     - Сам признался?
     - Конечно.  Рундуков  -  воробей  стреляный.  Взяли  его с поличным. Он
отлично  понимает,  что  имеет  один  шанс  облегчить  свою  участь - полное
признание. По всем эпизодам! Ведь мы все равно докопаемся.
     - А Изголяев? Он подтвердил факт кражи у Сторожук?
     - Его  показания  слово  в слово совпали с рундуковскими. Как ее начали
"пасти"  в  сберкассе,  как обчистили в автобусе. Деньги, как обычно, выкрал
Рундуков и передал напарнику. Про календари Изголяев тоже рассказал.
     - Странная  история,  -  задумчиво сказал Измайлов. - Какое впечатление
производит  потерпевшая? Тут у нее все в порядке? - покрутил пальцем у виска
прокурор.
     - Вроде  нормальная,  -  улыбнулся  капитан.  -  Хотя  какой нормальный
человек откажется от своих пятидесяти тысяч?
     - Что вы думаете с ней делать?
     - Вызвал  повесткой  на семнадцать часов. - Жур глянул на часы. - Сведу
ее на очной ставке с Рундуковым и Изголяевым, посмотрю, что она скажет.
     - И  позвоните  мне,  Виктор  Павлович,  - попросил Измайлов, утверждая
постановление на арест задержанных.
     - Непременно, Захар Петрович, - пообещал капитан.
     Жур  относился  к  Измайлову  с  большой  симпатией.  Чего  нельзя было
сказать  о  многих  работниках  горуправления  внутренних  дел. Измайлов был
требователен  и  не  давал  послабления никому, кто хоть на йоту отступал от
закона.  Даже  сейчас,  когда  начали наводить порядок и многие растерялись,
шарахаясь  из  одной  крайности  в  другую, прокурор был непоколебим в своих
убеждениях.
     И  вот  за  эту принципиальность, которую Измайлов проявлял всегда и во
всем, его и не жаловали многие работники милиции.
     Захар   Петрович   не  терпел  искажения  статистики.  От  него  крепко
доставалось  тем,  кто  пытался  скрыть  "мелочевку" - квартирные, карманные
кражи,  хулиганство  и  другие  правонарушения. Прокурор города считал: если
работники  милиции  не  сумели раскрыть тот или иной случай, это было плохо,
но  если  при  этом  они  еще и скрыли его, - это уже было преступлением! На
этой  почве  у  Измайлова  постоянно возникали стычки с прежним руководством
горуправления.  И  ни  для  кого  не  было  секретом,  что  бывший начальник
управления  спал  и  видел,  как  бы  избавиться от такого прокурора. Больше
всего  его  бесило, что Захара Петровича не за что было уцепить. Он даже жил
замкнуто,  не  бывая ни у кого в гостях и не принимая компаний в своем доме.
Короче,   был   белой  вороной  на  фоне  беспрерывных  пьянок  и  застолий,
устраиваемых  в  честь  приезжавших  на  курорт влиятельнейших чиновников из
Москвы.  Это  время  было  еще  хорошо  памятно  и  для  Виктора  Павловича.
Принимали  столичных  боссов  широко и хлебосольно. В закрытых пансионатах и
загородных  особняках,  в отдельных кабинетах самых фешенебельных ресторанов
и  на  частных  квартирах текли коньячные и водочные реки, столы ломились от
дефицитных  деликатесов.  Наперебой  старались  угодить не только московским
шишкам,  но  также  их женам, чадам и домочадцам. Для этого держались лучшие
номера  в  гостиницах  и  палаты  в  санаториях,  предназначались  отдельные
коттеджи,  а  к наиболее сановным гостям прикреплялись легковые автомобили с
круглосуточным  дежурством.  После таких встреч гости уже не забывали услуг,
что   оказывали  им  южноморские  хозяева,  которые  постепенно  привыкли  к
бесконтрольности  и вседозволенности. Пышным цветом расцвели взяточничество,
хищения,   злоупотребление  властью  и  служебным  положением.  Нельзя  было
тронуть  даже  заурядного  гостиничного  администратора  -  тут  же  за него
вступалось   какое-нибудь  ответственное  лицо.  Доходило  до  того,  что  в
гостиницах проживали преступники, объявленные во всесоюзный розыск.
     Мало  кто  решался  тогда  выступать против зарвавшихся хапуг. Измайлов
решился.  Возбудил  уголовное  дело  против управляющего трестом ресторанов.
Что  поднялось  вокруг  прокурора,  трудно  передать  словами! Это был шквал
возмущенных  звонков,  просьб, уговариваний, предостережений и прямых угроз.
В  ответ  на  это  Захар  Петрович  предложил  следователю  взять под стражу
управляющего  и  утвердил  постановление  на  его  арест. А через неделю был
арестован    и    покровитель   преступника   -   заместитель   председателя
горисполкома.
     Этот   шаг   произвел  в  городе  эффект  разорвавшейся  бомбы.  Те  из
работников  милиции,  кто служил закону и правде, а не начальству, зауважали
Захара  Петровича.  Но  не  дремали  и  те, кому он прищемил хвост. В Москву
полетели  доносы  и анонимки. Даже был делегирован в столицу один из ходоков
от  имени  "обиженных"  Измайловым  искать  заступничества у тех, кого щедро
поили  и  кормили  местные  подхалимы.  По  Южноморску  поползли  слухи, что
Измайлова  вот-вот  снимут  и  якобы  уже есть замена строптивому прокурору.
Захар  Петрович  не  сдавался,  более  того,  добился,  что  одних  деятелей
незаконной  наживы привлекли к уголовной ответственности, других приструнили
в  партийном  порядке,  а  третьим  было предложено уйти со своего поста "по
собственному  желанию". Был разжалован и уволен из органов милиции начальник
южноморского  управления  внутренних  дел.  Он лишился полковничьих погон. А
ведь  мечтал  стать генералом, и, возможно, мечта его осуществилась бы, если
бы   не   перестройка,  ворвавшаяся  во  все  сферы  нашей  жизни,  а  также
настойчивость    и    принципиальная   позиция   Измайлова.   В   управлении
поговаривали,   что   несостоявшийся   генерал   чудом   избежал  уголовного
преследования.  Перестройка  перестройкой, но старое еще не сдает всех своих
позиций,  и  кое-кто  помог  бывшему  начальнику  горуправления  остаться на
плаву.  Из  Южноморска  он,  как  говорится,  слинял и где теперь обретался,
неизвестно.
     А  Измайлов  выстоял.  Он  совершенно  не  изменился,  остался таким же
педантом и строгим ревнителем законов.
     Вот  о  чем  вспомнил  капитан Жур, возвращаясь из прокуратуры города в
управление.  Там  его  уже  ждал  один  из  потерпевших  по делу Рундукова и
Изголяева, пришедший немного раньше назначенного срока.
     Допросив  и отпустив его, старший оперуполномоченный уголовного розыска
выглянул  в  коридор.  На  скамейке  у дверей кабинета сидела Сторожук. Было
ровно пять часов.
     - Прошу, заходите, - пригласил ее Жур.
     Она робко вошла в комнату, села.
     - Ну, здравствуйте, Ореста Митрофановна, - приветливо сказал капитан.
     - Здравствуйте,  -  негромко  ответила  Сторожук,  роясь в сумочке. Она
достала платочек, аккуратно приложила к носику.
     Виктор  Павлович  отметил  про  себя: скованна, чего-то боится, даже не
хочет смотреть ему в глаза.
     - Как  отдыхается?  -  спросил  Жур,  чтобы  как-то  расположить к себе
молодую женщину.
     - Что? - вздрогнула она, ожидая, видимо, совсем другого вопроса.
     - С погодой, говорю, везет в этом году, - сказал капитан.
     - Да-да,  -  поспешно  согласилась  Сторожук,  стараясь  смотреть  куда
угодно, лишь бы не на старшего оперуполномоченного.
     Жур   поинтересовался,  с  какими  достопримечательностями  она  успела
ознакомиться  в  городе,  ездила  ли  на  озеро  Рицу  -  природа там просто
сказочная.  Сторожук  отвечала  односложно  -  да и нет, ее напряженность не
ослабевала. Разговорить Орысю капитану так и не удалось.
     - Ну,  хорошо,  -  решил  он  наконец приступить к главному. - Скажите,
пожалуйста, какое ваше заявление правдивое - первое или второе?
     - О чем вы? - глухо спросила Сторожук.
     - О заявлениях по поводу кражи у вас денег.
     - Господи,  я  же  говорила,  что  не  теряла.  То  есть  у  меня их не
воровали...  -  сбивчиво  стала  объяснять она, и лицо ее покрылось красными
пятнами.
     - Значит,  деньги нашлись? - решил подыграть ей капитан. Он намеревался
провести нехитрый психологический опыт.
     - Нашлись, нашлись, - закивала Сторожук.
     - Все, до копейки?
     - Конечно.
     - Знаете,  моя  мама  любила  говорить:  самая  большая  радость, когда
что-то потеряешь и найдешь, - продолжал с улыбкой Виктор Павлович.
     - Точно, - поддакнула молодая женщина.
     - Ну  что же, Ореста Митрофановна, чтобы больше не возвращаться к этому
вопросу, вы покажете мне эти деньги. Идет? - невинно попросил Жур.
     Реакция  была такой, какую ожидал капитан: Сторожук вконец растерялась,
стала  говорить,  что  этих  денег у нее в настоящий момент нету, мол, часть
дала  кому-то  в  долг,  истратила  на  покупки.  Больше  всего ее почему-то
страшила перспектива поездки с Журом к ней домой.
     Виктор   Павлович   ознакомил   Сторожук   с  показаниями  Рундукова  и
Изголяева. Орыся стояла на своем.
     Ничего  не  оставалось  делать,  как  вызвать  из  изолятора временного
содержания арестованных карманников. Сторожук они опознали сразу.
     Такой  сцены  капитан  Жур  еще  не  видел:  преступники  с пеной у рта
доказывали,  что  обокрали  потерпевшую,  приводя  при  этом  такие детали и
подробности,  что  не  поверить  им  было  просто невозможно, а обворованный
человек твердил, что никакой кражи не было.
     Уж на что Рундуков был, видимо, тертый калач, но и тот опешил.
     - Ты  что,  чокнутая?!  -  вызверился  он  на сжавшуюся в комок, словно
затравленную, женщину. - Пятьдесят кусков у тебя лишние, да?!
     Орыся  молила  бога, чтобы все поскорее кончилось. Она чувствовала себя
между  молотом  и  наковальней:  с  одной  стороны этот въедливый капитан, с
другой  -  Скворцов-Шанявский,  который ждет ее дома и весь исходит злобой и
желчью.
     - Гражданин  начальник!  -  взмолился  Рундуков. - Она что, издевается,
падло?!
     "Щипач"  был  на  грани  истерики. Старший оперуполномоченный спросил у
Сторожук, с какой целью она отрицает факт кражи денег.
     Нервы   у   Орыси   не  выдержали,  и  она  разрыдалась.  Жур  отпустил
потерпевшую.
     Виктор  Павлович терялся в догадках насчет поведения Сторожук. Чего она
боится?  Конечно,  неспроста  она отказывается от таких денег. Мысль об этой
странной истории не давала покоя капитану весь вечер.
     А  Орыся,  возвратившись  домой,  попала,  что  говорится, из огня да в
полымя.  Профессор, дотошно расспросив, что и как было в милиции, закатил ей
страшный скандал.
     - Вот  видишь,  до  чего довела твоя тупость! - заорал он напоследок и,
хлопнув дверью, куда-то уехал.


     Утром  по  дороге  в управление Виктор Павлович отводил дочку в детский
сад.  Вот  и  сегодня  после  обычных напутствий жены отец с дочкой вышли из
дома и влились в толпу спешивших на работу людей.
     Жур  любил  эти  утренние  прогулки.  Слушая  неумолчный  веселый лепет
маленького  существа,  он  неспешно обдумывал загадки и сюрпризы, на которые
так  щедра  была  его  работа.  Этим  утром  капитан постоянно возвращался к
событиям вчерашнего дня. А вернее - к допросу Сторожук.
     По  своему опыту оперуполномоченный уголовного розыска понимал: за этим
скрывается  что-то  серьезное. Но что? Обычно человек боится показать, что у
него  имеются деньги, если они добыты преступным путем. Честные рубли карман
не  жгут! Но Сторожук вроде и не опасается признать, что имеет такую большую
сумму.  Ее  пугает  другое.  И  пугает  очень  сильно.  Может,  она в чем-то
замешана? А если да, то в чем?
     Виктор  Павлович  вспомнил ее внешность, поведение. Приятная, красивая.
В  Сторожук  было что-то простодушное и искреннее. Впрочем, Журу приходилось
встречать  совсем  еще  юных  девушек  с  открытыми  наивно-детскими лицами,
которые, однако, уже крепко погрязли в страшном пороке - проституции.
     "А  может,  Ореста тоже? - мелькнуло в голове капитана. - Приехала сюда
не отдыхать, а работать на панели?"
     Последние  годы  девицы,  которых  в  милицейских  протоколах  стыдливо
именовали   "лицами   с   пониженной   социальной  ответственностью",  стали
форменным   бедствием  в  городе.  Они  слетались  в  Южноморск  из  Москвы,
Ленинграда  и  других  городов,  как  воронье  на  свалку.  По вечерам возле
гостиниц  вызывающе  одетые кокотки нахально приставали к мужчинам. Особенно
подвергались   нашествию  интуристовские  заведения.  Пробавлялись  там  так
называемые  "путаны",  проститутки,  продававшие  себя иностранцам и берущие
плату за торговлю своим телом валютой и заграничными шмотками.
     Этот  позор  и  бедствие  давно  уже  не  были ни для кого секретом, но
замалчивание   продолжалось.  Работники  гостиниц  стонали  от  непотребства
куртизанок,  просили  срочно  принять  меры,  но что могли сделать работники
правопорядка?  Официально  в  стране проституции не существовало. А раз так,
то  и  не  было  соответствующей статьи в законе, которая предусматривала бы
наказание  за торговлю телом. Если и задерживали этих девиц, то лишь в связи
с   каким-нибудь  другим  правонарушением  -  кражей  у  клиента,  валютными
махинациями, дебоширством и так далее.
     Короче,  как  со  страусом:  спрятал  голову  в  песок - и вроде нет на
горизонте  опасности.  А  то,  что  опасность  существовала, Виктор Павлович
отлично  знал.  Он  особенно,  потому  что  у  него росла дочь. Частенько он
думал,  когда  же  наконец вещи будут названы своими именами, когда кончится
страусовая  политика  и  с такими социально и нравственно опасными явлениями
будет  вестись  настоящая борьба? Правда, совсем недавно кто-то из москвичей
уверял,  что  скоро  будет  установлена  административная ответственность за
проституцию.  Но  поможет  ли  десятирублевый  штраф, если она за ночь имеет
тысячу?
     Что  касается  жены  капитана,  то  она  давно уже предлагала уехать из
Южноморска.
     - Я  же  в органах, - говорил ей Виктор Павлович. - Где прикажут, там и
служу.
     - А что увидит тут наша дочь, когда вырастет? - вопрошала жена.
     Она,  конечно,  сгущала  краски, но Жура самого тревожило, как скажется
на  дочери  жизнь в городе-курорте. В последнее время он серьезно подумывал:
а не подать ли рапорт начальству с просьбой перевести его в другое место.
     Они  подошли  к  детскому  саду.