- Какую?
     - Во   Дворце  спорта.  Одно  время  ходил  в  Научно-исследовательский
институт  машиностроения, но там хуже. И обслуживание не то... Вот, пожалуй,
и все места, где я обретаюсь постоянно.
     - Больше ничего не припомните?
     - Ну,  может,  в  кафе,  в ресторанах. Но это очень редко, так сказать,
эпизодически.
     - Хорошо.  Когда вы в последний раз видели драгоценности жены? Я имею в
виду пропавшие?
     - О-о! - протянул Глеб. - Давненько. Когда мы только поженились.
     - И больше не видели? - удивился следователь.
     - Представьте  себе,  нет!  И  вообще,  у нас с Леной правило: ее вещи,
письма  и  прочее  меня  не  касается. Так же ведет себя жена по отношению к
моим личным делам. По-моему, иначе и не может быть у интеллигентных людей.
     - А что, разве она не надевала эти украшения?
     Ярцев  рассказал о тесте, о его щепетильном отношении к своей репутации
честного  человека,  о  просьбе  к  дочери,  чтобы  она  не носила бабушкины
драгоценности.
     - И   Лена,  поверьте,  его  просьбу  выполняла,  -  заключил  Глеб.  -
Исключение - перстень. Его она надевала, но редко.
     - А не могли драгоценности исчезнуть раньше? - спросил Воеводин.
     - Не понял...
     - Может,  они  пропали  до  того  дня,  когда  вы  ходили на концерт? -
уточнил следователь.
     - Извините,  -  сухо  произнес  Ярцев.  -  Странное  предположение.  Вы
считаете, я должен поставить под сомнение слова жены?
     Воеводин пожал плечами.
     - Думаете,  она  обманывала  меня?  - хмуро продолжал Глеб. - И вас? Но
зачем?  С  какой  целью?  Драгоценности не застрахованы, так что... И потом,
надо  было видеть ее лицо! Честное слово, самая гениальная актриса не смогла
бы так сыграть!
     - Глеб  Семенович,  может,  у  вашей  жены  в  последнее время возникли
денежные  затруднения?  Например,  хотела купить себе что-нибудь, а денег не
было.
     - Ну  и вопросы вы задаете! - с откровенным раздражением заметил Ярцев.
-  Кажется,  все  ясно:  похищены ценности... Так ищите их! Зачем подвергать
сомнению  честность  моей жены?! Мою, между прочим, тоже! Я верю Лене! Когда
ей что-то надо, она обращается ко мне.
     - Но вы же сами сказали, что не лезете в дела друг друга.
     - Говорил,  -  вдруг  устало  провел  по  лицу  рукой  Глеб.  - Но я не
представляю  себе  повода,  зачем  было  жене  разыгрывать  комедию. Уж если
честно,   натура   она  простая,  бесхитростная.  Обдумывание  и  исполнение
какой-либо  сложной  ситуации  -  не  для  нее.  -  Он потер пальцами глаза,
вздохнул. - По правде говоря, мне вся эта история до лампочки.
     - Шестьдесят тысяч, - усмехнулся следователь. - Целое богатство!
     - Нет,  я,  конечно,  переживаю,  но  только из-за Лены. По существу же
какой  от этих бриллиантов толк? Лежат себе, и все! Надеть - значит насмерть
обидеть  отца.  Продать  - нельзя тем более. - Глеб вдруг виновато посмотрел
на  следователя.  -  Простите  меня, Станислав Петрович, за резкость. Устаю.
Диссертацию   надо  подбивать,  вчера  утвердили  срок  защиты,  а  дел  еще
невпроворот.  Хорошая  машинистка  -  и  то проблема. Я уж не говорю о самой
защите.  Для  меня  главное  -  работа,  а  тут надо произвести впечатление,
играть какую-то роль.
     - И  все  же  я  попрошу  вас:  подумайте,  кого  могли  заинтересовать
драгоценности вашей жены, - сказал Воеводин в завершение.
     Ярцев промямлил:
     - Постараюсь... Попробую...
     Подписав  протокол  допроса,  он  удалился,  галантно  раскланявшись со
следователем.   Станислав   Петрович  видел,  как  Глеб  вышел  из  подъезда
управления,  подошел  к  новенькой  "Ладе", стоящей у тротуара, снял шубу и,
кинув на заднее сиденье, уселся за руль. Машина медленно тронулась с места.
     У  следователя  осталось  странное  впечатление  от  Глеба. "Пропажа на
шестьдесят  тысяч,  -  размышлял  Воеводин. - А ему, видите ли, до лампочки!
Разве  это  естественно? А если действительно ему безразлично? Или играет?..
Может, с женой у него не ладится, тогда и впрямь потеря не трогает".
     Станислав  Петрович  записал  в  план следственных мероприятий по делу:
"Связаться  с  родителями Лены". Но, подумав, зачеркнул. Потому что вспомнил
просьбу  самой  Лены  и  Глеба  не  сообщать  пока  Гоголевым это неприятное
известие,   которое   могло   бы   серьезно  сказаться  на  здоровье  Антона
Викентьевича.
     Позвонил Богданов.
     - Я  с  комбината  химволокна,  -  сообщил он. - Беседовал с Ярцевой...
Ключи она держит в сумочке, а с сумочкой никогда не расстается.
     - Понятно, - сказал следователь. - Куда теперь?
     - К  ювелиру.  Год  назад  Лена  отдавала бабкин перстень в мастерскую,
чтобы увеличили размер. Думаю такую дорогую вещь он вспомнит.
     - Хорошо,  -  согласился  Воеводин. - Но у меня есть несколько адресов,
по которым тебе необходимо работать.
     И  он  вкратце  рассказал  о  разговоре  с  Глебом,  попросив  зайти  в
университет, библиотеку, архив и во Дворец спорта.
     - Постарайся  разузнать,  где  еще  бывает  Ярцев  и оставляет пальто с
ключами.
     - Это же сколько времени потребуется! - присвистнул капитан.
     - Что поделаешь, Алексей. Ключи - это у нас пока единственный ход...


     В  этот  же  день  после  работы Лена уехала в Кирьянов, к родителям. С
того  самого  момента, как пропали драгоценности, она больше всего опасалась
визита  отца  или  матери:  вдруг  поинтересуются  бабушкиными  украшениями!
Родители   имели  привычку  навещать  под  Новый  год  единственную  дочь  и
привозить  гостинцы к праздничному столу: пироги, жареного гуся или индейку,
банки  с  домашними соленьями и маринадами. В обязательном порядке вручались
подарки.  Лене  -  что-нибудь из белья, а Глебу - рубашку. И вот она решила,
так  сказать,  упредить  родителей,  намереваясь  вернуться в Средневолжск в
субботу  вечером  (воскресенье было рабочим днем, так как отдых перенесли на
тридцать первое декабря).
     Лена  уехала  в скверном настроении. Как она ни храбрилась, Глеб видел,
что  кража  выбила  жену из колеи. Он решил по ее возвращении провести вечер
дома.  Купил  ее  любимый  торт  "Пражский", охладил бутылку шампанского, до
которого  жена  была большая охотница. Надо было развеять ее хандру. В конце
концов,  с  кражей  бриллиантов жизнь ведь не кончалась! Не в этих блестящих
побрякушках счастье!
     Часу  в  седьмом,  когда  Лена  вот-вот  должна была переступить порог,
раздался телефонный звонок.
     - Глеб?   -  послышался  в  трубке  медлительный  отдышливый  голос.  -
Здравствуй! Узнал?
     - Как  же!  Добрый вечер, Николай Николаевич! - обрадовался Ярцев. - Из
Москвы звоните?
     - Зачем же... Я тут, в Средневолжске.
     - В Плесе?
     - Нет, в "Волжской".
     В  Плесе, живописнейшем пригороде Средневолжска, располагалась дача, на
которой  жило  приезжее  высокое  начальство.  Там  обычно  и останавливался
Николай  Николаевич  Вербицкий.  Правда, гостиница "Волжская" самая лучшая в
городе, но все же...
     - Давно у нас? - полюбопытствовал Глеб.
     - Третий  день...  В  командировке...  Послушай,  Глеб,  ты  не  мог бы
навестить старика?
     - О чем речь! С удовольствием! В каком вы номере?
     - Тридцать втором.
     - Буду у вас через пятнадцать минут! - не дал договорить ему Ярцев.
     Глеб  быстренько  переоделся  и,  досадуя,  что  опять обрекает Лену на
одиночество,  черкнул  ей записку: "Фери! Приехал Вербицкий, зачем-то вызвал
меня в гостиницу. Целую".
     "Ничего,  -  успокаивал  себя  Глеб, спускаясь к машине, - не обидится.
Должна понять. Не кто-нибудь, сам Николай Николаевич!"
     По  дороге  в  центр, к "Волжской", Глеб мучительно размышлял, зачем он
понадобился  Вербицкому.  Тот  был другом отца. Собственно, дружбы-то особой
не  замечалось.  В  свое  время  Вербицкий  занимал  должность  председателя
облисполкома,  а  Семен  Матвеевич работал управляющим облсельхозтехники. Их
связывала,   насколько   понимал  Глеб,  скорее  уж  служба.  Потом  Николай
Николаевич  перебрался  в  Москву, стал начальником главка и членом коллегии
министерства.  Наезжал в Средневолжск редко, последний раз - в прошлом году.
Для  отца это были счастливые дни: Ярцев-старший мечтал переехать в столицу,
надеясь на помощь Николая Николаевича Вербицкого. Тот вроде обещал, но...
     "Может,  теперь  Вербицкий  вытащит  отца  снова  хотя  бы в область? -
подумал Глеб. - Дай-то бог".
     Единственно,  что  смущало  Ярцева, почему начальник московского главка
остановился не в Плесе? А вдруг он уже не член коллегии? Тогда...
     И  все  же  Глеб  волновался,  когда  постучал в дверь тридцать второго
номера  гостиницы:  он  сам  втайне  надеялся,  что  знакомство  с  Николаем
Николаевичем может сыграть роль в его, Глеба, судьбе.
     - А  ты,  я  смотрю,  все такой же добрый молодец! - с улыбкой встретил
Глеба столичный гость. - Располагайся.
     Глеб  сел  в  кресло,  огляделся.  Номер "люкс" производил впечатление:
толстый  ковер на полу, цветной телевизор, хрустальный графин со стаканом на
столе,  бар-холодильник. В полуоткрытую дверь была видна солидная деревянная
кровать под роскошным покрывалом.
     - Тоже  вполне,  -  сказал  Вербицкий,  словно отвечая на невысказанный
вопрос  Глеба.  - Дачи нынче не в моде. - И, покончив с этим, спросил: - Ну,
рассказывай, как живешь?
     - Спасибо, Николай Николаевич, все нормально. Вы знаете, папа...
     - Знаю,  знаю,  -  кивнул  Вербицкий,  -  мне  Копылов сказал, что он в
Ольховке. У тебя в семье, надеюсь, полный порядок?
     - Лично я доволен, - на всякий случай улыбнулся Глеб.
     - А жена? Лена, кажется? - подмигнул Николай Николаевич.
     - Да,  Лена.  Вы  же  знаете,  она из Кирьянова. Инженер. А я ввел ее в
круг  интересных людей. Потом у меня самого есть перспектива. На будущий год
защищаюсь.
     - Кандидат наук - звучит, - благосклонно кивнул Вербицкий.
     - Сто семьдесят в месяц.
     - Для твоего возраста весьма и весьма.
     - И  сразу  засяду за докторскую. Мой научный руководитель считает, что
материала у меня достаточно.
     - А идей? - усмехнулся Николай Николаевич.
     - Ну,  этого  добра больше чем достаточно! - прихвастнул Глеб. Впрочем,
так  же,  как и насчет мнения Старостина о докторской диссертации Ярцева. Но
почему  бы  не  покрасоваться перед Вербицким? Для будущего... Ведь если сам
себя  не  похвалишь,  от других не дождешься. Скромность, конечно, украшает,
но вот помогает ли?
     - Что  ж, успеха тебе, - пожелал Николай Николаевич. - Голова у тебя на
месте, я всегда говорил.
     Глеб  слышал  это  впервые,  и  от слов Вербицкого сладостно защемило в
груди. Авось!
     - А вы как? - в свою очередь, спросил Глеб. - Татьяна Яковлевна, Вика?
     - Мы  с  Татьяной Яковлевной стареем. Она, как ты, наверное, знаешь, на
пенсии. Я, правда, не думаю. Да и не отпустят. Ну а Вику ты увидишь завтра.
     - Как? - вырвалось у Глеба.
     - Как  говорится,  не  в службу, а в дружбу - сможешь встретить ее? Она
едет поездом.
     - Конечно!  О  чем  речь!  -  радостно закивал Ярцев, подумав, что это,
вероятно,   и  есть  причина,  зачем  он  понадобился  бывшему  председателю
облисполкома. - Но как же... А Новый год?
     - Отпразднуем  здесь.  Знаешь,  Глеб,  как  она  иной  раз  тоскует  по
Средневолжску!
     - Понятное дело, город детства.
     Вербицкий  встал,  подошел  к  бару.  Фигура  Николая  Николаевича была
довольно  смешной:  длинное  худое  тело,  узкие  плечи и заметно выдающийся
живот,  обтянутый  шерстяным  спортивным  костюмом  с  белой  полосой  вдоль
рукавов - мода пятнадцатилетней давности.
     Он достал бутылку минеральной воды, открыл и предложил гостю:
     - Будешь?
     - Полстаканчика,   если   можно,   -  сказал  Глеб  и,  приняв  тяжелый
хрустальный стакан, осторожно поинтересовался: - Вика замужем?
     Вербицкий отпил пару глотков воды, вздохнул.
     - Я  и  сам  не  знаю,  -  как-то  виновато  улыбнулся он. - Дочь у нас
своеобразный  человек.  Дитя  своего времени. Мы вас плохо понимаем. Короче,
увидишь, поговоришь сам. Одно гарантирую - прежнюю Вику ты не узнаешь.
     Слова Вербицкого заинтересовали Глеба.
     Вика...  Виктория...  Они  учились  в  одной школе, только Глеб - двумя
классами  старше.  Была  худая, угловатая, с прямыми черными волосами. За ее
большой рот кто-то назвал девочку Щелкунчиком. Прозвище пристало надолго.
     Это  теперь  Глеб  понимал,  сколько слез, вероятно, было пролито из-за
насмешек сверстников. Но тогда...
     Дети  жестоки. Не сознавая того, они могут причинять нестерпимую боль и
обиду  друг  другу,  которая  иной раз не выветривается из души и памяти всю
жизнь.
     Вику  даже не защищало то, что она прекрасно рисовала. Старшеклассники,
и  те  восхищались  красочно  оформленными стенгазетами, к которым приложила
свою руку Вербицкая.
     У  Глеба с Викой была своя тайна. Когда он учился в десятом классе (она
соответственно  в  восьмом),  то  получил  от  дочери предисполкома записку.
Невинную  по  форме,  но  значительную  по смыслу (о, Глеб уже был избалован
обожанием  девчонок  и  умел  расшифровывать недомолвки!): "Не взялись бы Вы
достать  пригласительные  билеты  на  концерт учащихся музыкальной школы для
меня и моей подруги?"
     Во-первых,  Вика  могла  бы  обратиться  к нему с такой просьбой устно.
Во-вторых,  билеты  не  были проблемой. Но главное заключалось в другом. Это
была записка к мальчику...
     Глеб  был  избалован,  но  циником  не  был.  Он передал в запечатанном
конверте  просимые  билеты  через  посредника,  но  во время концерта к двум
восьмиклассницам  не  подошел.  А сколько было благодарности, призыва и в то
же время смущения во взглядах Вербицкой, которые она бросала на него!
     К  своей  чести  (а Ярцев ставил себе это в заслугу), он никому никогда
не  говорил  об  этом случае. Даже отцу, который более чем прозрачно намекал
сыну,  что  весьма  желал  бы  дружбы  между  Глебом  и дочерью председателя
облисполкома. Сиречь, хотел бы видеть ее в своих снохах.
     - Папа, - отмахивался Ярцев-младший, - да ты посмотри на нее!
     - Что ты понимаешь! У Вики красивые глаза, рот...
     - Рот?! - смеялся Глеб. - Ой, умру, ой, держите меня!
     Летом,  после  того концерта, Вербицкие уехали в Москву. С тех пор Глеб
не видел Вику. А прошло уже семь лет!
     Единственное,  что  о  ней  знал  Глеб  (из  разговора  отца с Николаем
Николаевичем),  -  Вика  училась в художественном институте имени Сурикова в
Москве.
     - И  все-таки  в  такой  праздник  уезжать  сюда...  - Глеб с сомнением
покачал  головой. - Провинция, она и есть провинция. Тут даже апельсинов или
мандаринов не достанешь.
     - По  мне  хоть бы их и век не было, - махнул рукой Николай Николаевич.
-  Не  понимаю,  что  на  них так бросаются? Ну что может быть лучше хорошей
антоновки  или  семиренки!  Я  всегда  говорю:  везем за тридевять земель, с
другой,  можно  сказать,  стороны  земного  шара  всякие  там бананы, манго,
папайю!  А  свое  добро  - душистое, ароматное и полезное, да-да, в тыщу раз
полезнее!  -  яблоки,  груши и другую прелесть собрать и сохранить не можем!
Частник  предлагает  заготовителям  почти бесплатно: берите, пользуйтесь! ан
нет!  Для  своего  не  хватает  транспорта, тары и еще черт знает чего! Вот,
ей-богу,  дай  мне  ананас,  так  я  откажусь от него в пользу крыжовника! -
Видя,  что  Глеб  улыбается,  Вербицкий  прервал  свою  филиппику.  -  Ты не
согласен?
     - Да  нет, просто вспомнил... - сказал Ярцев. - Был когда-то такой граф
Завадовский,  по-моему,  в  начале  прошлого  века... Так его сын прямо-таки
помешался   на  ананасах.  Потреблял  их  в  несметном  количестве.  Сырыми,
вареными...
     - Как вареными? - удивился Вербицкий.
     - Более  того,  их  для  него  даже квасили. В бочках, как капусту... А
потом варили из них щи или борщ.
     - Нет, ты серьезно? - все еще не верил Николай Николаевич.
     - Исторический факт!
     - Это же... Это же стоило, наверное, кучу денег!
     - Совершенно верно. Сын Завадовского умер чуть ли не в нищете!
     - Да,  -  вздохнул  Вербицкий.  - Русская натура. - Не остановишь. - Он
усмехнулся.  - Вот что, Глеб, квашеными ананасами я тебя угостить не могу. А
вот ужином...
     - Нет-нет, - запротестовал Ярцев. - Спасибо. Я дома...
     - Ох  уж  эта  провинциальная  скромность, - недовольно заметил Николай
Николаевич.   -   Возьмем   что-нибудь   легкое,   перекусим.  От  этого  не
растолстеешь. Понимаешь, не люблю я есть в одиночестве. Ну как?
     - Уговорили! - засмеялся Глеб.
     - Вот  и ладненько, - потирая руки, произнес Вербицкий. Он снял трубку,
позвонил  в ресторан и заказал ужин в номер. А Глеб, пока Николай Николаевич
перечислял   блюда,  гадал,  чем  все-таки  вызвана  такая  милость?  Почему
Вербицкий столь любезен с ним?
     Вербицкий, положив трубку, продолжил разговор о дочери:
     - Открою  еще  один  секрет.  Вика  едет  поработать  на  пленэре.  Ну,
рисовать с натуры, на воздухе. Так это у них называется.
     - Знаю, - кивнул Ярцев.
     - У  нее  талант.  Не  как  отец  говорю... Послушай, как у тебя завтра
день? - неожиданно перескочил он.
     - Располагайте  мною  сколько  вам  надо,  -  с готовностью откликнулся
Ярцев.
     - Ну  как  же... Перед Новым годом... У тебя жена, - все еще сомневался
Вербицкий.
     - Николай Николаевич, - обиделся Глеб. - Если я говорю...
     - Хорошо,  хорошо,  - поднял вверх руки Вербицкий. - Сможешь подбросить
нас с Викой в Ольховку?
     - Запросто! Я бы рекомендовал прямо к отцу.
     - Я так и хотел, - улыбнулся Николай Николаевич. - Примет?
     - Господи!  Доставьте ему такую радость! - воскликнул Ярцев, размышляя,
кокетничанье   это   или  просто  элементарная  вежливость?  Уж  кто-кто,  а
Вербицкий   отлично  должен  знать,  как  к  нему  относится  Ярцев-старший,
испытанный приятель и бывший подчиненный.
     За  ужином  договорились,  что  Глеб  заедет  за  Николаем Николаевичем
завтра  к одиннадцати часам утра. Потом они встретят Вику и сразу отправятся
в Ольховку.
     - Стряхну  с  себя  московские  заботы,  поброжу с ружьишком по лесу, -
мечтательно произнес Вербицкий. Он был заядлым охотником.
     Глеб засиделся у Николая Николаевича до начала двенадцатого.
     - Не   мешало   бы   позвонить   отцу,   -  прощаясь,  сказал  Глеб.  -
Предупредить.
     - Ой,  -  поморщился  Вербицкий, - эти пышные встречи, застолья... Я же
знаю Семена Матвеевича! Мы тихо, скромненько.
     Он проводил Глеба до лифта.
     А  когда  Ярцев  вернулся  домой,  Лена бросилась ему на шею, довольная
поездкой  к  родителям,  радостная  от  того,  что  хоть  остаток вечера они
проведут   вместе,   попивая   холодное   шампанское.  По  ее  словам,  отец
действительно  собирался  в  Средневолжск накануне Нового года, но теперь не
приедет.  И  вообще  до весны не выберется. Глеб сообщил, что завтра повезет
Вербицких в Ольховку.
     - А как же праздник? - жалобно вырвалось у Лены.
     - Так в запасе целых двое суток! Успею вернуться десять раз!
     - Смотри,  -  шутливо  погрозила  мужу  Лена,  -  положит  на тебя глаз
московская художница.
     - Вот уж чего не приходится опасаться! Ты бы видела эту страшилу!
     Жена  встала,  подошла  к нему сзади и теплыми руками обняла за шею. Ее
волосы, мягкие, пушистые, пахнущие шампунем, щекотали Глеба.
     - Боже  мой,  -  не  то прошептала, не то простонала Лена, - какая же я
счастливая!
     Он ощутил трепет молодого, жаждущего ласки тела.
     - Ну? - тихо произнесла жена.
     - Пойдем, - так же тихо и ласково ответил Глеб.


     Ровно  в  одиннадцать Ярцев подкатил к гостинице "Волжская". Вербицкий,
стоявший  под большим бетонным козырьком, приветствовал его поднятием руки и
солидно подошел к машине.
     - По  тебе  можно  сверять  часы,  -  сказал он, довольный, устраиваясь
рядом с Глебом и энергично пожимая ему руку