песни. А это - по
наследству.  Пела  мать  Орыси,  бабушка  была лучшей певуньей в деревне. На
концертах  художественной  самодеятельности  в санатории слушатели буквально
отбивали себе ладони, вызывая Орысю на "бис".
     А  вот  на  снимке  они  с  Василем. В первый месяц после женитьбы. Да,
тогда  она была красивая и по-настоящему счастливая. Швадак (мужа она обычно
называла  по  фамилии)  влюбился  в  Орысю  с  первого  взгляда.  Потом  уже
признался,  что  долго  не решался подойти. А она со своей стороны открылась
Василю:  эта  застенчивость и покорила ее. Другие с ходу пытались завоевать,
не  скупились  на  комплименты, выставляли напоказ свои достоинства - мнимые
или заметно преувеличенные.
     Швадак  говорил  мало.  Если  делал добро, сам оставался в тени. И даже
цветы  дарил своеобразно: не прямо в руки, а положит незаметно возле кровати
или  поставит в вазу в комнате Орыси, пока ее нет. Это продолжалось и тогда,
когда они уже прожили несколько лет.
     Василь  окончил  Московский  автодорожный институт, вернувшись, работал
инженером.  К  моменту  встречи  с  Орысей  он  был один как перст. Родители
умерли в течение полугода один за другим.
     В  первые дни знакомства Василь стеснялся приглашать ее в свой особняк.
Орысе,  выросшей  в  скромном  достатке,  намыкавшейся по общежитиям и чужим
углам,   представлялось,  что  дом  Швадаков  -  полная  чаша.  Трускавец  -
уникальный  курорт.  Туда  едут  со всей страны страдающие болезнями печени,
почек  и  другими хворями. В подавляющем большинстве по курсовкам или вообще
дикарями.  Местные  жители  сдают  все,  что только можно сдать под жилье, -
разве  что  не  доходит  до собачьих будок. А тут - шестикомнатный особняк и
еще  времянка.  У  иных  домовладельцев  доходы  от  сдачи  коек походили на
неиссякаемый,   как  здешние  целебные  воды,  источник.  Иметь  автомобиль,
например, считалось самым обыденным делом.
     Но  в доме ее мужа роскошью и не пахло. Обстановка, правда, хорошая, но
сработал  ее - до единого стула - отец Василя, краснодеревщик, славящийся на
всю  округу.  Родители  никогда,  ни  под  каким  видом  не  сдавали комнат.
Знакомых,  прибывших  на  лечение,  принимали  охотно,  но чтобы за деньги -
ни-ни! Этих же принципов придерживался и их сын.
     Когда  родился  Димка  и  расходы  в  семье  увеличились,  Орыся как-то
намекнула мужу, что не мешало бы пускать на постой дикарей.
     - Зачем тебе это нужно? - удивился Василь.
     Она  растерялась: деньги лишними не бывают. Хотелось купить Димке шубку
да  и  Василю  не мешало бы обновить пальто и костюм, в которых он ходит уже
не  один  год.  Не  говоря  уже  о  том,  с какой завистью (тайной, конечно)
смотрит она сама на импортные платья и сапоги других женщин.
     - Стать  рабом денег - нет! - заявил Швадак. - И потом, в своем же доме
ходить на цыпочках? За кем-то убирать, стирать простыни?
     - А как же другие? - пыталась оправдаться Орыся.
     - Они  уже  не  хозяева,  а  прислужники!  И  не только тем, кому сдают
койки,  но  и  вещам!.. А я хочу жить как душе угодно, распоряжаться собой и
нашим жильем.
     Комнатами  он распорядился таким образом: самую большую и светлую отдал
в  полное  владение  сыну.  Чего  здесь  только  не  было - шведская стенка,
турничок,  маты  для  кувыркания,  качели.  Василь  даже  подвесил  на стену
баскетбольную  корзину.  Все смастерил сам. Сколько счастливых часов провели
здесь отец и сын!
     Вторую  комнату,  самую  маленькую,  Василь  занял под фотолабораторию.
Третья  -  что-то  вроде  гостиной. Еще две - спальня Орыси и его. Последняя
комната  предназначалась  для  друзей  и  знакомых,  изредка  приезжавших  в
Трускавец.
     Флигелек  когда-то служил отцу Василя мастерской. Сын оставил в нем все
как  было.  Он сам любил постоять у верстака и Димку с малолетства приучал к
столярному мастерству.
     В  сынишке  Василь души не чаял. Каким бы усталым ни приходил с работы,
тут  же  забывал  обо  всем,  если  Димка  тащил  его  в  "спортзал"  или  в
мастерскую,  заставляя  отца  что-нибудь  выпилить  или выточить на токарном
станочке.
     Была  ли  тогда  счастлива  Орыся?  Пожалуй. Любительские фотографии не
врут.  На них она снята с мужем и Димкой. В саду, под раскидистой карпатской
елью в живописных окрестностях города, возле бюветы с целебным источником.
     А потом идут снимки, где только Димка, Димка, Димка...
     Это  были  последние  месяцы  их семейной жизни. Как она поняла потом -
трудные  и  мучительные для Василя. И всему виной была ее красота. Наступила
пора,  когда  Орыся  расцвела,  превратившись  в  яркую  молодую женщину. От
ухажеров  не  было  отбоя.  Двусмысленные  и  недвусмысленные  намеки, духи,
коробки  конфет,  бутылки  дорогих  вин,  букеты  цветов.  Она, естественно,
ничего,  кроме  цветов, не принимала, призывая на помощь всю свою выдержку и
юмор.  Даже  откровенным  нахалам  она  не  могла грубить, будучи от природы
приветливой  и  мягкой.  В  зимнем  саду санатория часто устраивались танцы.
Орыся  пару  раз  оставалась  на  них.  И  очень  жалела потом. То из-за нее
сцепились  двое отдыхающих - подводник и шахтер из Донбасса. Дошло до драки.
А  то  ревнивая жена при всех залепила пощечину своему мужу-ученому, который
пригласил Орысю на третий танец.
     Истории  эти  стали  известны  Василю, как доходили и другие сплетни, в
которых  она выглядела чуть ли не коварной соблазнительницей. Правда, Швадак
никогда  не  реагировал на них, но Орыся чувствовала, что переживает сильно.
Верил ли он слухам? Орыся так до сих пор и не знает.
     Чтобы  не  давать  повода  для  огорчений мужу, она ушла из "Шахтера" и
устроилась  в  санаторий  "Алмаз",  в  кабинет  физиотерапии.  Но  и  там ее
продолжали   преследовать  мужчины.  А  зависть  и  ревность  рождали  новые
сплетни.   Тогда   Орыся   перешла   в   небольшой  ведомственный  пансионат
администратором.  В  смысле  времени  -  удобно:  сутки дежуришь, трое дома.
Теперь  ее  и  отдыхающих  отделяла  стойка.  И  надо  же  было  случиться -
замдиректора  пансионата  Недовиз  потерял из-за новой сотрудницы голову. Об
этом  скоро  знал  весь  Трускавец, Василь, разумеется, тоже. И, как всегда,
отмалчивался, делая вид, что людская молва его не трогает. И вот однажды...
     Это  было  в  ноябрьские  праздники.  Орысе  выпало дежурить. Дежурил и
замдиректора.  Когда  весь пансионат уже спал, сотрудники расположились пить
чай.  Недовиз  дурачился,  лез  со  своими нежностями к женщинам, и особенно
настойчиво   к  Орысе.  Чувствовала  она  себя  неловко,  а  грубо  одернуть
замдиректора   стеснялась.  Тот  разошелся,  обнял  ее  и  поцеловал.  Орыся
оттолкнула  его,  но  было  поздно:  в  дверях  стоял Василь. В расстегнутом
пальто,  без  шапки.  Как  потом  выяснилось,  у  Димки неожиданно поднялась
высокая температура, и он побежал за женой...
     Швадак  побледнел.  Не сказав ни слова, круто повернулся и вышел. Орыся
бросилась  вслед,  догнала, пыталась что-то объяснить, однако Василь оборвал
ее словами:
     - Иди дежурь.
     Она   растерялась.  Оправдываться?  Значит,  признать  свою  вину.  Она
вернулась,   с   трудом   дождалась  конца  дежурства.  Дома  Орыся  застала
осунувшегося,  падавшего  с ног от усталости мужа, проведшего бессонную ночь
у  кровати  сына.  У  Димки была фолликулярная ангина. Температура держалась
несколько дней. Василь тоже свалился: на нервной почве разыгралась астма.
     Хотя  он  родился, вырос в Трускавце и покидал родной дом лишь на время
учебы  в  столице,  местный сырой климат был ему неподходящим, и врачи давно
советовали  его  сменить.  За  время  своей болезни и сына Швадак ни разу не
обмолвился  о  той  сцене,  которую  видел  в  пансионате. Орыся думала, что
неприятный момент забыт. Но однажды, вернувшись с работы, Василь сказал:
     - Продаем все, и я, ты и Димка - переезжаем в Средневолжск.
     - А дом как же? - спросила жена.
     - Тоже продадим...
     Орыся  знала,  что приятель мужа по институту, с которым в студенческие
годы  они  делили  последний  рубль,  работает  в  Средневолжске  на крупном
заводе.  Друг  этот быстро шел в гору, постоянно звал к себе Швадака, обещая
интересную перспективную должность.
     Решение  Василя, а главное, безапелляционный тон обидели. Выходит, с ее
мнением можно и не считаться?
     Орыся  надулась. Разговор оборвался. Она думала, на этом и кончится. Но
через несколько дней Швадак снова заговорил о переезде в Средневолжск.
     - Ну и езжай сам! - ответила Орыся. - А я из нашего дома - ни ногой!
     - Если  ты  так  за  него  держишься  - оставайся, - в сердцах произнес
Швадак. - Дом переведу на твое имя, а Димку заберу с собой. Согласна?
     - Делай как хочешь! - с вызовом бросила Орыся.
     Она не верила, что муж осуществит задуманное.
     Прошла  неделя,  другая.  Отдежурив  свои  сутки,  Орыся  пришла домой.
Василя   и   Димки  не  было.  Она  подумала,  что  ушли  гулять.  Но  потом
забеспокоилась,  не  видя  на  месте  игрушек  сына,  его  одежду.  И тут же
обнаружила  на  столе  в гостиной записку: "Я сдержал свое слово. Надеюсь, и
ты сдержишь".
     Рядом  с запиской - дарственная на дом, заверенная у нотариуса. У Орыси
подкосились ноги. Рухнув на стул, она разрыдалась...
     В  ту  ночь  она  не  сомкнула  глаз.  Готова была броситься на вокзал,
помчаться  вдогонку  за  мужем  и  сыном.  Но куда? Может, Василь уехал не в
Средневолжск?  Или  не  насовсем,  а так, только припугнуть? Через несколько
дней опомнится, вернется...
     Наутро она позвонила на работу. Там сказали: взял расчет.
     "Нет,  -  продолжала  твердить  про себя Орыся, - он не может! Бросить,
разлучить с сыном!.. На такое Василь не способен..."
     Проходили  дни,  а  от  Швадака  ни  слуху ни духу. О случившемся Орыся
никому не говорила, на расспросы соседей отвечала: муж уехал в отпуск.
     Орыся  открылась  одной Екатерине Петровне Крицяк. С ней Орыся когда-то
работала  в  санатории  "Дружба".  Крицяк  была  нянечкой и недавно вышла на
пенсию.  Они  случайно  встретились  в городе. Тетя Катя заметила, что Орыся
плохо  выглядит  -  не  заболела ли? Та пригласила бывшую сослуживицу к себе
домой  и  со  слезами  на  глазах  призналась  в  своем  горе.  Крицяк стала
успокаивать ее, мол, перемелется - мука будет.
     - Ты  же  у нас красавица, - говорила Екатерина Петровна. - Разве таких
бросают?
     - Лучше бы я была уродина! - с горечью произнесла Орыся.
     И  говорила  искренне.  Лежа по ночам в огромном пустом доме, она много
думала о муже, о себе.
     Почему  так  жестоко  поступил  Василь?  В чем она виновата? В том, что
красивая?
     Вспомнилась  школа,  учитель  по литературе. Он был совсем молоденький,
со  студенческой  скамьи,  и  повседневная рутина его еще не засосала. Орысю
поразил  его  взгляд  на личную драму Пушкина, приведшую к роковой дуэли. По
мнению  преподавателя,  Наталья Гончарова была слишком прекрасна. А все, что
прекрасно,  всегда  опасно.  Это и привело к гибели поэта. Нет, жену Пушкина
он  не  обвинял.  Но  быть  красивой,  говорил  учитель,  - тяжкий крест. Не
каждому по плечу. Быть мужем такой женщины - крест вдвойне...
     Конечно,  у Орыси и в мыслях не было сравнивать себя с Гончаровой, куда
ей  до  великосветской  дамы,  блиставшей  при царском дворе! Однако тяжесть
креста  она  познала.  Ведь  не бесчувственная кукла, живой человек. Сколько
приходилось  испытывать  соблазнов!  Как-то  довольно  известный музыкант из
Москвы  на  полном  серьезе  предлагал  ей выйти за него замуж. И это был не
курортный  роман.  Потом  забросал  Орысю письмами. Да только ли он? Все это
волновало, смущало душу. Но она держалась.
     А вот Швадак - не смог.
     Вскоре  от  него пришло письмо. Короткое, в несколько строк, с просьбой
прислать  согласие  на  развод, заверенное у нотариуса. Она приняла решение:
срочно  в  Средневолжск,  отговорить,  вернуть!  Там  уже  стояли  холода, а
сынишка  уехал  в  легком  пальто. Она бросилась к тете Кате занять денег на
шубку и на дорогу.
     - Голубушка,  -  сказала  Крицяк.  - А я думала, с вашими-то хоромами у
тебя денег куры не клюют!
     И  посоветовала  пустить  в  дом  дикарей.  Орыся  послушалась. Правда,
комнаты  в  особняке  сдавать  не решилась, поселила постояльцев во флигеле.
Недели  через три у нее было и на поездку, и на обнову для сына. Более того,
купила  наконец  себе умопомрачительные импортные сапоги, а Василю - дорогую
меховую  шапку.  В  Средневолжск  уехала,  оставив  на  попечение  тети Кати
особняк и жильцов.
     При  воспоминании  о  встрече  с мужем у нее до сих пор каждый раз ноет
сердце.  Ни  о  каком возвращении Василь и слышать не захотел. Увидеть Димку
не  разрешил.  Орыся  упрашивала,  умоляла,  но  натолкнулась на решительное
"нет".
     - Ты сделала выбор добровольно, - отрезал Швадак.
     И  попросил  их  с сыном больше не беспокоить. У нее взыграла гордость,
обида.  Бросив  подарки,  тут  же села в обратный поезд. Заехала в Москву на
десять дней - не пропадать же впустую отпуску.
     В  ее  отсутствие  тетя  Катя  заселила курортниками помимо флигеля еще
половину  особняка.  Так  что дома Орысю ждали солидная выручка и... посылка
от  Василя.  С  детской  шубкой  и  ондатровой  шапкой.  Еще  один  удар  по
самолюбию.
     - Не переживай, - успокаивала ее тетя Катя.
     Что  бы  Орыся без нее делала? Крицяк дневала и ночевала у нее, а затем
и  вовсе  перебралась,  пустив  в  свою  однокомнатную  квартиру,  которую с
превеликим  трудом  выхлопотала  в исполкоме, курортников. Они устроились во
флигеле,  отдав  весь  дом дикарям. Иной раз в особняке одновременно жило до
двадцати   пяти   человек.   Появились   и   постоянные   клиенты,   которые
"бронировали"   койки   на   несколько  лет  вперед.  Например,  мать  Эрика
Бухарцева,  которую  сын  привозил в Трускавец на машине. Крицяк даже завела
специальную  тетрадку,  где вела учет движения проживающих. Она же прибирала
в доме, обстирывала жильцов. Не бескорыстно, разумеется.
     Орысе завидовали. Еще бы - молодая, красивая, богатая и свободная!
     Но  только  подушка знает, сколько Орыся пролила слез. Иногда разлука с
сыном  становилась  невмоготу.  И  тогда  она  срывалась, бежала на вокзал и
уезжала  в  Средневолжск.  Хоть  одним  глазком,  издали поглядеть на Димку.
Возвращалась  она  в  Трускавец  опустошенная,  разбитая и несколько дней не
высовывала носа из флигеля.
     ...Тихо  скрипнула  дверь  -  это тетя Катя проверяла, спит ли хозяйка.
Орыся  сделала  вид,  что  уснула.  Не  хотелось  никого  видеть,  ни  с кем
разговаривать.
     Жить не хотелось.


     В  город она вышла на третий день. Было солнечно, морозно. Снег сверкал
на  Яцковой  горе,  Городище  и  Каменном  горбе.  Вообще в этом году стояла
непривычно  холодная зима. Орыся вырядилась в дубленку, на голове - мохнатая
песцовая  шапка,  на ногах - роскошные финские сапоги. Приезжих было не так,
как  летом,  но  все  равно  много.  У  домика  с  островерхой  башенкой над
источником  "Эдвард"  ее  окликнули.  В  румяной  молодой женщине она узнала
Одарку  Явтух.  В санатории "Алмаз", где работала в свое время Орыся, Одарка
была массажисткой. Она и до сих пор там.
     Явтух  была  депутатом  городского Совета, и выбирали ее вот уже третий
раз подряд.
     Встретились   они   сердечно,   поболтали   о   том   о   сем.   Одарка
поинтересовалась, где работает Орыся. Та сказала, что нигде.
     - Тю-ю!  -  протянула  Одарка. - Ты что, газет не читаешь, телевизор не
смотришь?
     - Газеты  меня  не  интересуют,  а  концерты  по телику смотрю. Ну, еще
фильмы с продолжением, особенно если про любовь, - отшутилась Орыся.
     - Нет,  ты  словно  с  луны  свалилась,  - вздохнула Одарка. - Разве не
чуешь, что творится вокруг?
     - А что? - состроила невинные глаза Орыся.
     - А  то... Вчера на сессии горсовета один депутат внес предложение: кто
нигде  не работает и живет за счет дикарей, отобрать земельные участки, хаты
и даже квартиры!
     - Ишь  какой  шустрый! - усмехнулась Орыся. - Слыхали мы и раньше такие
речи.
     - Верно,  -  кивнула Явтух. - А теперь - всерьез. От слов, так сказать,
перешли к делу.
     - Значит,  борьба  с  тунеядцами.  Ну-ну...  Сколько  ни  боретесь,  их
почему-то все больше становится.
     - Я бы на твоем месте задумалась, - посоветовала Одарка.
     Действительно,  о  нетрудовых доходах говорили из года в год, но ничего
не  менялось.  Более  того,  спрос  на  жилье  постоянно рос. Когда-то койка
стоила  рубль  в  сутки,  потом плата увеличилась до двух, а затем и до трех
рублей.  В разгар сезона некоторые теперь берут по четыре и даже по пять! Но
это  никого не останавливает. Просят, умоляют, предлагают любые деньги, лишь
бы было где приклонить голову.
     Пользуясь   безвыходным  положением,  кое-кто  из  владельцев  домов  и
квартир  ставит  условие,  чтобы  утром постоялец уходил (иди дыши воздухом,
пей   лечебную   воду,   гуляй)  и  возвращался  не  раньше  девяти  вечера.
Естественно, в таком случае милиции трудно засечь проживающих без прописки.
     Орыся  до  подобных  строгостей  не доходила. Жалела людей, и условия у
нее  были  приличные  -  все  удобства, даже кухню в особняке предоставила в
распоряжение  постояльцев,  чтоб  было  где  приготовить  еду. Всегда чисто,
свежее  постельное белье, хочешь днем отдохнуть - пожалуйста. В теплое время
- а его в Трускавце больше, чем холодного, - пользуйся садиком...
     Слова  Одарки  Явтух  заронили  в  душу  тревогу.  Действительно, могут
крепко прищемить хвост.
     В  принципе  Орыся  могла  обойтись  и без службы: зарплата в сто - сто
пятьдесят  рублей  (на  большее  она  не  рассчитывала)  составила  бы очень
скромное   место   в   ее  бюджете.  Вернее  -  мизерное.  Она  сама  охотно
приплачивала бы кому-нибудь эту сумму, лишь бы не ходить на работу.
     Найти  бы  какую-нибудь  шарагу,  где только бы числиться! Для галочки,
так  сказать,  чтобы  милиция  не цеплялась. Но кто на это пойдет? В большом
городе,  где  люди  не  знакомы  даже  с  соседями  по  лестничной площадке,
подобное  провернуть,  наверное,  можно.  А  в Трускавце? Каждая собака, как
говорится, в лицо друг друга знает. Не пройдет.
     Значит, выход один - устраиваться на работу. Но куда?
     Мысли  эти  не  давали  ей  покоя.  Орыся не заметила, как очутилась на
улице  Филатова,  у  ресторана  "Старый  дуб".  Здесь когда-то действительно
стояло могучее дерево, но дуба уже нет, а название осталось.
     "Зайти, что ли, поболтать с Кларой?" - подумала Орыся.
     Подруга  ее,  Клара  Хорунжая,  работала  в  "Старом дубе" официанткой.
Ресторан  этот  Орысе  нравился:  уютно, обстановка нестандартная, одежда на
работниках    -   в   ярком   прикарпат-ском   стиле,   и   блюда   подавали
соответствующие.
     Хорунжая  обрадовалась  приятельнице,  устроила  за отдельный столик, а
чтобы  никто  не  подсел, поставила табличку "Для обслуживающего персонала".
Посетителей  было  мало, и Клара могла уделить Орысе сколько угодно времени.
Она  тут же забросала ее вопросами: где пропадала? Почему такая озабоченная?
Орыся поведала о встрече с Одаркой Явтух.
     - Господи,  чего  тебе  раздумывать!  -  сказала Хорунжая. - Иди к нам.
Официанткой.
     - Ты серьезно? - удивилась Орыся неожиданному предложению.
     - А  что?  Снова  в санаторий? Неужто не надоело смотреть на всяких там
почечников,  печеночников  да  язвенников?  У нас работа веселее, - убеждала
Клара.  -  Навар опять же... Хватит тебе куковать дома. Тетя Катя отлично со
всем справится.
     - Так-то  оно  так,  - задумалась Орыся. - Действительно, встаю утром и
не знаю, чем заняться. От телевизора уже просто тошнит.
     - Ну  а  я об чем? - поддакнула Хорунжая. - А у нас скучать некогда! И,
главное,  на  людях.  Такие  мужики  захаживают  - закачаешься! - подмигнула
лукаво