для дочери дубленый
полушубок,  весь  расшитый национальным гуцульским узором. Сдается, он будет
тете Михайлине в самую пору.
     Орыся  тут  же  позвонила  подруге  и  предложила  обмен  - дубленку на
полушубок. Клара даже не поверила в такое везение.
     - Сейчас мы к тебе заедем, - сказала Орыся.
     Когда   они  с  Натальей  вышли  за  калитку,  Орыся  опешила:  к  дому
подходил... Лев Владимирович.
     - Орысенька,  дорогая, здравствуйте, - широко расставил он руки, словно
хотел заключить ее в объятия.
     - Какими судьбами? - сделала Орыся вид, что обрадована.
     - К вам, в гости.
     "Этого еще не хватало!" - подумала Орыся и ответила:
     - К сожалению, вот, спешим...
     - Ну что ж, - улыбнулся переводчик, - тогда в другой раз.
     Он посмотрел на ее особняк, поцокал языком:
     - Прекрасное шале!
     Чтобы поскорее увести его от дома, Орыся спросила:
     - Куда вам? Можем подкинуть.
     - Недалеко, в горисполком.
     - Садитесь,  садитесь,  -  настойчиво предложила Орыся, открывая заднюю
дверцу.
     Лев  Владимирович  с  достоинством  устроился  на  сиденье  "Москвича",
думая, что Орыся сядет рядом. Но она залезла на переднее сиденье.
     - Вы  исчезли,  как  Золушка,  -  сказал обиженно переводчик. - А я все
искал ваш хрустальный башмачок.
     - Он  вам не понадобился, - с улыбкой ответила Орыся. - Обнаружили меня
и без башмачка.
     Доехали  до горисполкома в считанные минуты. Прощаясь, Лев Владимирович
спросил:
     - Наш уговор в силе?
     - В каком смысле? - не поняла Орыся.
     - Жду вас в Москве, чтобы устроить в гостинице "Космос".
     - В силе, в силе...
     - И  все  же  я  вас  буду  встречать,  -  пообещал  Лев  Владимирович,
многозначительно задержав руку Орыси в своей руке.
     - Вот пристал, - вздохнула она, когда "Москвич" отъехал.
     - Замучил  меня вчера: куда ты пропала, почему. - Наталья покосилась на
сестру. - Сразила, как видно, наповал.
     Орыся промолчала.
     Клара  все  еще  не  могла  прийти  в себя от счастья: заполучить такую
дубленку!
     - Давай поскорее, - торопила ее со смехом Орыся, - а то передумаю.
     Полушубок Наталья одобрила - национальный колорит и размер подходящий.
     - И теплее старушке будет, чем в искусственной шубе, - добавила Орыся.
     - В Воловичи? - спросила Шалак, заводя двигатель.
     - Нет, - отказалась Орыся.
     - Почему?  Не  хочешь  попрощаться с теткой Михайлиной? Она ведь завтра
уезжает. Очень просила тебя приехать.
     - Скажи, что нездорова.
     Когда   машина  завернула  в  ее  переулок,  сердце  у  Орыси  радостно
забилось: возле калитки стояла "Волга" Сергея.
     - Слава богу! - невольно проговорила вслух Орыся.
     - Что? - недоуменно посмотрела на нее Наталка.
     - Так, ничего... - ответила Орыся.
     И  подумала,  как  здорово, что она спровадила московского переводчика.
Неизвестно, чем бы кончилась их встреча с Сергеем.


                                Часть третья

     Направляясь   в   такси   к   Киевскому   вокзалу,  Валерий  Платонович
Скворцов-Шанявский  вдруг  подумал  о том, что в суете и хлопотах последнего
времени  не  заметил,  как  в город пришла весна. Она обрушилась в этом году
внезапно,  без подготовки. Еще десяток дней назад сыпала с серого неба белая
крупа,  прохожие  кутались  в  зимние пальто, шубы, меховые куртки, а теперь
вот  разгуливают  чуть ли не в пиджаках и кофтах. Бульвары и скверы в центре
Москвы   покрылись   бледно-зеленой   кисеей,   а   в  воздухе,  пропитанном
бензиново-асфальтовой   гарью,   все   явственнее   ощущался  тонкий  аромат
распускающихся листочков тополя.
     Когда  такси  подъехало  к  зданию  вокзала,  башенка с часами которого
золотилась   в   закатном   небе,   на  душу  Скворцова-Шанявского  снизошло
спокойствие:  пусть  все  дела  горят голубым огнем, главное - подлечиться и
отдохнуть.  Он  уже  предвкушал  приятную поездку, конечно, если не испортит
настроение попутчик, - в СВ купе двухместные.
     В  вагоне  была  идеальная  чистота.  На  полу  в  коридоре  - ковровая
дорожка,  на окнах - накрахмаленные занавески. Проводница - стройная девушка
- сама любезность.
     В  купе  профессора  сидело  человек  шесть:  мужчина  лет  пятидесяти,
остальные  -  молодые ребята. Все были смуглые. Черные волосы, чуть раскосые
глаза. Речь восточная.
     При появлении профессора старший поднялся и, улыбнувшись, произнес:
     - Проходите,  проходите,  дорогой  сосед!  -  Он  сделал жест остальным
выйти. - Располагайтесь, мешать не будем. - И тоже вышел, защелкнув дверь.
     "С  попутчиком,  кажется,  в порядке", - подумал удовлетворенно Валерий
Платонович.  Он  переоделся  в  спортивный  костюм,  пристроил  чемодан  под
сиденье  и  сел, блаженно откинувшись на спинку. С этой минуты профессор как
бы  начисто  забыл  Москву, связанные с ней хлопоты и неприятности, решив до
возвращения ни о чем не думать.
     Вскоре поезд тронулся, и в купе вошел сосед.
     - Ну,  что же, будем знакомиться? - весело сказал он. - Мансур Ниязович
Иркабаев.
     - Рад  познакомиться,  -  чуть  наклонил  голову Валерий Платонович, и,
назвав себя, спросил: - Из Узбекистана?
     - Совершенно  верно,  -  улыбнулся  Иркабаев  и  уточнил:  -  Из  самой
жемчужины Узбекистана - Ферганской долины... А вы москвич?
     - Москвич, - кивнул профессор.
     - И куда едете, если не секрет?
     - Какой  секрет,  -  вздохнул Скворцов-Шанявский, потерев правый бок. -
Лечиться.
     - О,  я тоже в Трускавец! - радостно сказал Мансур Ниязович, но радость
в  его  глазах  быстро  сменилась  грустью. - Век бы не видел этого курорта,
"Нафтусю"! - Он провел рукой по пояснице.
     - Почки? - сочувственно осведомился Валерий Платонович.
     На лице Иркабаева промелькнуло страдальческое выражение.
     - Шесть лет как наградили...
     Профессора   удивило   слово  "наградили",  но  расспрашивать  посчитал
невежливым.
     Вошла  проводница, чтобы взять билеты. Мансур Ниязович спросил, есть ли
кипяток.
     - Чай будет минут через пятнадцать, - сказала проводница.
     - Прости, невестушка, но заварка у меня своя, - улыбнулся Иркабаев.
     - Пожалуйста, титан - в конце коридора.
     Попутчик  профессора  достал  из  сумки  заварной чайничек, расписанный
восточным  рисунком,  сыпанул  в него добрую пригоршню чая и вышел. Когда он
вернулся, купе наполнилось знакомым профессору ароматом.
     - Чай  не  пьешь,  откуда  силы  возьмешь!  -  весело  сказал Иркабаев,
извлекая  из  сумки  кишмиш,  чищеные  ядра  грецкого  ореха,  миндаль, чуть
раскрытые  соленые косточки урюка, курагу и восточные сладости. В довершение
всего он положил на столик неправдоподобной величины лимон.
     Глядя  на  эти  приготовления,  Валерий  Платонович вспомнил Самарканд.
Знойное  марево,  синие  изразцы  Биби  Ханым  и  Гури-Эмира, величественный
Регистан.  В  тамошней  чайхане  профессора  потчевали  тем  же традиционным
набором  угощений.  Правда,  он  так  и не понял, почему узбеки сначала пьют
чай,  а  потом  уже  едят  плов и другую серьезную пищу. Как бы там ни было,
поездка  в солнечную республику была успешной. Он был рад повторить вояж, но
над его местными друзьями пронеслась буря...
     Скворцов-Шанявский  с  благодарностью  принял  из рук Иркабаева пиалу с
зеленым чаем, заметив:
     - Сколько молодежи вас провожало...
     - Сын,  Ахрор, в аспирантуре, - с гордостью сказал Мансур Ниязович. - А
с ним товарищи. Тоже в Москве учатся. Земляки, держатся вместе.
     - Это  хорошо,  - кивнул профессор и взял в руки лимон, от которого все
время не мог оторвать глаз. - Откуда такое чудо?
     - О,   таких  лимонов  нигде  больше  в  мире  нет!  Вывел  селекционер
Фархутдинов! Почетный академик нашей, узбекской Академии наук!
     - Полкило, не меньше, - взвесил на ладони плод Валерий Платонович.
     - Больше, - сказал Иркабаев. - Но этот еще считается маленьким.
     - Ничего себе маленький! - усмехнулся профессор.
     - Да,  да!  Лимоны  этого  сорта, он называется Ф-2 Юбилейный, весят до
двух  килограммов.  -  Видя  недоверие  на  лице  спутника,  Мансур Ниязович
сказал: - Сам видел. Фархутдинов даже патент получил.
     - Патент? - все еще не мог поверить Валерий Платонович.
     - Вот  именно!  Уникальный  случай, как в истории цитрусоводства, так и
патентного дела.
     Иркабаев  знай  подливал  в  пиалы  чай,  а  когда  он  кончился, пошел
заваривать новый.
     За  чаем  и  беседой  время  летело  незаметно. Сгустилась ночь. В окне
пролетали  редкие  огни  станций.  Валерий  Платонович  почти  ни  к чему не
прикасался, что не ускользнуло от внимания Иркабаева.
     - Обижаете,  дорогой  сосед,  -  покачал  он  головой.  - Только чай да
чай...
     - Спасибо   большое,   Мансур   Ниязович,  -  приложил  руку  к  сердцу
Скворцов-Шанявский.  -  Мне  разрешили  лишь сваренное, протертое... Честное
слово, слюнки текут! Однако, лучше поберечься.
     После  визита  к  медицинскому светиле он, что говорится, дул на воду и
строго соблюдал самую жестокую диету.
     - Но    орехи-то,   орехи!   -   Иркабаев   взял   в   руку   несколько
золотисто-коричневых  ядрышек  в  симметричных  морщинках.  - Одна польза, и
больше  ничего!  У  нас  в народе очень почитаются. А какое дерево красивое!
Лист  помнешь  - запах!.. - Он закатил глаза от восторга. - От него комары и
мошки разлетаются.
     - Фитонциды, - кивнул профессор.
     - Они  самые,  -  засмеялся  Мансур  Ниязович.  -  А варенье из зеленых
орехов пробовали?
     - Едал,  очень  вкусно,  - сказал Валерий Платонович. - Что и говорить,
продукт хорош!
     - Орехи  еще  нужно  уметь  выбирать,  - поднял вверх палец Иркабаев. -
Если  круглые,  у  них скорлупа толстая, ядро, стало быть, поменьше. Так что
лучше  покупать  продолговатые.  Правда,  если  очень  тонкая скорлупа, тоже
плохо  -  долго  не хранятся... А самые вкусные и жирные орехи, если на ядре
светлая  пленка.  -  Иркабаев  взял  со  столика  одно.  -  Видите,  оттенок
золотистый?
     - Вижу-то   вижу,  -  усмехнулся  Скворцов-Шанявский,  -  но  орехов  в
магазинах днем с огнем не сыщешь.
     - На рынке...
     - Хо! Двадцать пять рублей кило! Чищеные, правда.
     - У  нас  тоже  дорого,  -  вздохнул Иркабаев. - А в детстве, помню, на
базаре целые горы орехов! Теперь - дефицит...
     Когда они легли и потушили свет, Иркабаев поинтересовался:
     - Какой у вас санаторий?
     - Курс лечения буду проходить в "Каштане", - ответил профессор.
     - Знаю... В самом центре.
     - А  жить  в  пансионате  Литфонда  Союза  писателей  Украины, - не без
гордости сообщил Валерий Платонович.
     - А  где  он находится? - полюбопытствовал Мансур Ниязович. - Что-то не
припомню такого.
     - Недалеко   от  "Каштана"...  Знаете,  люблю  общаться  с  писателями,
художниками,   артистами.   А   то  каждый  день  наука  или,  так  сказать,
материальная  сфера.  Очень  полезно  иной  раз  окунуться  в художественную
среду.  Слава  богу,  такая возможность имеется. Отдыхал в Доме творчества в
Дубултах,  это  в  Прибалтике.  Чудное место!.. И в Коктебеле иногда провожу
отпуск.
     - В Крыму? - уточнил Иркабаев.
     - Совершенно  верно... Но самое незабываемое - Пицунда! А у вас в какой
санаторий путевка?
     - В  "Хрустальный  дворец",  -  ответил  Иркабаев.  - Второй год подряд
езжу.  Действительно, похож внутри на дворец! Хрусталь, слюда, все сверкает.
-  Он  помолчал  и  добавил  с  грустью: - Но лучше быть здоровым в глиняной
кибитке, чем больным в золотом тереме.
     - Это точно, - подтвердил Скворцов-Шанявский.
     Они  пожелали  друг другу спокойной ночи. Валерий Платонович за столько
времени   впервые  засыпал  без  седуксена.  Начало  отдыха  ему  нравилось.
Престижный   вагон,   приветливый,   улыбчивый  попутчик,  с  которым  можно
продолжить  знакомство  и  в  Трускавце,  пансионат,  где, несомненно, будут
интересные люди...
     Профессор  почему-то  вспомнил  о  молодой  женщине  со странным именем
Орыся,  с  которой  свела его судьба на встрече Нового года в Средневолжске.
Она  ведь  из  Трускавца.  Но ее адреса и даже фамилии Валерий Платонович не
знал. Интересно, встретятся они там?
     Правда,  особого  впечатления  эта  женщина  на Скворцова-Шанявского не
произвела.  Наверняка  на курорте будут особы прелестного пола поинтереснее.
Как  на всяком курорте. Даст бог, сверкнет удача - тут уж он своего шанса не
упустит.
     "Если позволит желчный пузырь", - успел подумать профессор и заснул.


     В   Трускавец  прибыли,  когда  уже  стемнело.  Попрощавшись,  Иркабаев
отправился  в  свой санаторий, а Скворцов-Шанявский попытался поймать такси.
Из этой затеи ничего не вышло.
     Стояла   настоящая   весна,  теплынь,  не  то  что  в  Москве.  Памятуя
наставления  "старожила" Мансура Ниязовича, что здесь до всего рукой подать,
профессор решил пойти пешком: язык до Киева доведет.
     Однако,  к  вящему  удивлению Валерия Платоновича, никто из прохожих, к
кому  он обращался, знать не знал и ведать не ведал, где находится пансионат
писателей.
     Профессор  был  озадачен:  то  ли  пансионат  совсем  новый,  то ли ему
попадались  несведущие  люди. Знание адреса тоже не помогало. Он проплутал с
час,  пока  не  попал  наконец в какой-то частный двор, где нашелся человек,
толково объяснивший, где ему искать свое пристанище.
     Оказывается,  профессор  бродил вокруг да около. Войдя через ворота, он
увидел в глубине двора неказистый двухэтажный особняк. Дверь была заперта.
     "Ну   и   порядки,   -  подумал  Скворцов-Шанявский.  -  Так  встречать
отдыхающих..."
     Он  нажал  на  кнопку  звонка.  Тот прозвучал как-то удручающе казенно.
Открыла  заспанная женщина средних лет; лицо ее было бесстрастно, а вернее -
равнодушно.  Привыкший  к  улыбкам администрации других курортных заведений,
профессор был несколько шокирован.
     Женщина   повела   его   зачем-то   в  подвал.  Перед  глазами  Валерия
Платоновича  предстало нечто вроде красного уголка, но довольно тесного, где
у телевизора сгрудилось несколько человек.
     Дежурная  (а  возможно,  горничная,  профессор  так и не понял) приняла
путевку,  сделала  какую-то  отметку  в  журнале, после чего вручила Валерию
Платоновичу  ключ  и  повела  его  снова  наверх.  Отдельный  номер, который
предстояло занять профессору, находился в начале коридорчика.
     Когда  они  вошли  в  него  и  женщина  включила  свет,  розовые  мечты
Скворцова-Шанявского   и   вовсе   увяли.   "Номер"  -  это  звучало  просто
издевательски по отношению к тому, что он увидел.
     Убогая комнатенка, мебель, какую трудно раздобыть и у старьевщика...
     - А  где  удобства?  -  ставя  чемодан на пол и находясь словно в шоке,
спросил    Валерий   Платонович   и   уточнил,   не   будучи   уверен,   что
представительница  администрации  пансионата сразу поймет, о чем речь: - Ну,
туалет, ванна?
     - Умывальник  и  уборная  рядом,  -  показала  куда-то женщина и вышла,
пожелав все-таки хорошего отдыха.
     Каким  будет  здесь отдых, Валерий Платонович понял через минуту, когда
раздался  трубный,  с  засосом  звук  сливного  бачка,  переходящий в жуткое
завывание.
     Скворцов-Шанявский  чуть  не подпрыгнул: казалось, что туалет не где-то
рядом,  а  прямо тут, в его комнате. Не успел он прийти в себя, как с другой
стороны послышался чей-то разговор, смех, словно стена была из бумаги...
     Профессор  опустился  на стул, с ужасом ожидая очередного сюрприза, а в
голове вертелось: "Ну и влип же я! Вот так влип!.."
     По  своей  натуре  Валерий  Платонович  был  из  породы людей, которые,
упираясь  в  какую-либо  преграду  -  крупную  ли, мелкую, - тут же начинают
действовать.  Если меры, принятые на месте, не приносят результата, стучатся
туда, где могут помочь. И помочь кардинально.
     Первое,  что  он  сделал,  -  бросился искать ту самую женщину, которая
определила  его  в  злополучную  комнату. Она дремала в красном уголке перед
телевизором.  Выслушав  претензии  профессора  и  требование перевести его в
другой номер, представительница администрации вяло ответила:
     - Могу. Только будет общий.
     - Как  - общий? - вспыхнул негодованием Скворцов-Шанявский. - У меня же
путевка в отдельный!
     - Так  что  же  вы  хотите,  дорогой товарищ? Ваш номер считается самым
лучшим.
     Валерий  Платонович  метнулся было к телефону, стоящему на столике, но,
вспомнив, который час, сник.
     - М-да, заведеньице, - пробормотал он и двинулся к себе наверх.
     Отревизовал  "удобства".  Умывальник  находился  возле  его двери и был
отгорожен  от  коридорчика занавеской. Рядом было то самое заведение, откуда
исходили   страшные   звуки   сливного   бачка,  возвращающие  профессора  в
коммунальное детство.
     "Утро  вечера  мудренее",  -  решил он и, раздевшись, лег в постель, не
забыв  принять  седуксен.  Однако  сон  не  шел. Голоса доносились не только
сбоку,  но  и  снизу.  Валерий  Платонович  клял  на  чем  свет стоит людей,
взявшихся достать ему путевку.
     Провертевшись   на  кровати  полночи,  он  пришел  к  твердому  решению
убраться  отсюда  как  можно  быстрее  и дальше. Естественно, встал вопрос -
куда?
     Потому  утром,  наскоро умывшись и побрившись электробритвой, профессор
немедленно приступил к операции "переселение".
     Через  полчаса  он уже связался с междугородного переговорного пункта с
Москвой  и  обрисовал  свое  положение  человеку,  который  имел возможность
нажать, где надо.
     Обратная   связь  сработала  безупречно:  к  вечеру  Скворцов-Шанявский
перебрался  в новенький, только что построенный корпус одного из санаториев,
где  был  сторицей  вознагражден  вниманием  и  улыбками персонала за жуткую
ночь,  проведенную  в пансионате. Правда, сумму за путевку пришлось выложить
посолиднее,  чем  за несостоявшееся общение с писателями. Но профессора это,
естественно,  не  смутило:  что  касалось его здоровья, за ценой он не стоял
никогда.
     Врач,  ознакомившись  с курортной картой Скворцова-Шанявского, осмотрев
его   и   побеседовав,  назначил  диету,  предписал  соответствующие  ванны,
озокерит  и непременную "Нафтусю". Причем первый раз в день профессор должен
был  пить  ее  теплой,  а  во второй, через полчаса, холодной. Все процедуры
принимались  в  самом санатории и лишь на "водопой" надо было идти к бювету.
Впрочем, прогулки тоже входили в лечение. И чем длительнее, тем полезнее.
     Валерию  Платоновичу,  наслышавшемуся  о волшебных свойствах "Нафтуси",
не  терпелось  отведать  чудо-воды. В огромном зале бювета яблоку негде было
упасть.  У всех в руках кружечки для питья. Фарфоровые, фаянсовые, различные
по  форме  и расцветке, но непременно с носиком, они продавались в Трускавце
на   каждом   углу.   Однако   будучи   искушенным   посетителем   курортов,
Скворцов-Шанявский  предусмотрительно  прихватил  из Москвы старинной работы
серебряную  кружку,  столько  раз бывавшую с ним в Ессентуках. И вообще даже
простую воду из-под крана Валерий Платонович пил только из серебра.
     Профессора  ждало  неприятное  открытие:  что  на  вкус,  что  на запах
"Нафтусю"  нельзя  было назвать приятной. Но он отнесся к этому философски -
лекарство есть лекарство.
     С этими мыслями он покинул бювет и тут же услышал знакомый голос:
     - А, дорогой профессор! Приветствую вас!
     Это  был  Иркабаев.  Он  тоже  только  что  приобщился  к  минеральному
источнику.  Скворцов-Шанявский  поздоровался  с  ним как со старым знакомым.
Решили прогуляться.
     - Ну,   как   устроились  в  цветнике  муз?  -  поинтересовался  Мансур
Ниязович.
     - Сбежал,  -  ответил  Валерий  Платонович  и  поведал  об  испытаниях,
выпавших  на  его  долю.  -  Вот уж не предполагал, что у писателей подобные
условия! - заключил он.
     - Это  еще что! - с улыбкой протянул Иркабаев. - Тут встретишь такое!..
Одно   название   пансионат!   Две-три