то мы знаем, что мы больны все так же. ч
     Зачем огорчать старика и раздражать народ?! Палки  и  сквозь  строй-все
это уже давно прошло. Прошло? Изменило форму, но не прошло.
     Во всякое прошедшее время было  то,  что  мы  вспоминаем  не  только  с
ужасом, но и с негодованием. Мы читаем описания правежей, сжиганий за ереси,
пыток, военных поселений,  палок  и  гоняний  сквозь  строй,  и  не  столько
ужасаемся перед  жестокостью  людей,  но  не  можем  себе  представить  даже
душевного состояния тех людей, которые это делали. Что было в душе человека,
который вставал с постели, умывшись, одевшись в боярскую одежду, помолившись
Богу, шел в застенок выворачивать суставы и бить кнутом стариков,  женщин  и
проводил за этим занятием свои обычные пять часов, как теперешний чиновник в
сенате; ворочался в  семью  и  спокойно  садился  за  обед,  а  потом  читал
священное писание? Что было в душе тех полковых и ротных командиров (я  знал
одного такого), который накануне с красавицей танцевал  мазурку  на  бале  и
уезжал раньше, чтобы на завтра рано утром распорядиться прогонянием насмерть
сквозь  строй  бежавшего  солдата-татарина,   засекал   этого   человека   и
возвращался обедать в семью? Ведь все это было и при Петре, и при Екатерине,
и при Александре, и при Николае. Не было времени, в которое бы не  было  тех
страшных дел, которые мы, читая их, не можем понять. Не можем  понять  того,
как могли люди не видеть тех ужасов, которые они делали, не видеть, если  уж
не зверской бесчеловечности  тех  ужасов,  то  бессмысленности  их.  Во  все
времена это было. Неужели наше время такое особенно счастливое,  что  у  нас
нет таких ужасов, нет таких  поступков,  которые  будут  казаться  столь  же
непонятными нашим потомкам? Такие же дела, такие же ужасы есть, мы только не
видим их, как не видели ужаса своих ужасов наши предки. Нам ясна  теперь  не
только жестокость, но и бессмысленность сжигания еретиков и пыток  судейских
для узнания истины.  Ребенок  видит  бессмысленность  этого.  Но  люди  того
времени не  видели  этого.  Умные,  ученые  люди  утверждали,  что  пытки  -
необходимое условие жизни людей, что это тяжело, но без этого нельзя. То  же
с палками, с рабством. И прошло время, и  нам  трудно  представить  себе  то
состояние людей, при котором возможно было такое грубое заблуждение. Но  это
было во все времена, поэтому должно быть и в наше время, и  мы  должны  быть
также ослеплены на счет наших ужасов.
     Где наши пытки, наше рабство, наши палки? Нам кажется, что их нет,  что
это было прежде, но теперь прошло. Нам кажется  это  оттого,  что  не  хотим
понять старого и старательно закрываем на него глаза.
     Но если мы вглядимся  в  прошедшее,  нам  откроется  и  наше  настоящее
положение и причины его.
     Если мы не будем говорить: зачем поминать, а посмотрим  внимательно  на
то, что делалось прежде, то мы поймем и увидим то, что делается теперь.
     Если нам ясно, что нелепо и жестоко рубить головы на плахе  и  узнавать
истину от людей посредством выворачивания их костей, то так же ясно станет и
то, что так же, если еще не более, нелепо и жестоко вешать людей или  сажать
их в одиночное заключение, равное или худшее смерти.
     Если мы только перестанем закрывать  глаза  на  прошедшее  и  говорить:
зачем поминать старое? - нам ясно станет, что в наше время есть точно  такие
же ужасы, только в новых формах.
     Мы говорим: все это  прошло;  прошло,  и  теперь  уже  нет  пыток,  нет
рабства, нет забиваний насмерть палками и др.  -  Но  ведь  это  только  так
кажется! Триста тысяч человек в острогах и арестантских ротах сидят запертые
в тесных вонючих помещениях и  умирают  медленной  телесной  и  нравственной
смертью. Жены и дети их брошены  без  пропитания,  а  этих  людей  держат  в
вертепах разврата, острогах и арестантских ротах!
     Не нужно иметь особой проницательности, чтобы видеть, что л наше  время
полно теми же ужасами, теми же  пытками,  которые  для  следующих  поколений
будут так же удивительны по своей жестокости и нелепости. Болезнь все та же,
и  болезнь  не  тех,  которые  пользуются  этими  ужасами.  Пускай  бы   они
пользовались в 100 и в 1000 раз больше. Пускай устраивали бы башни,  театры,
балы, обирали бы народ, только бы они делали это  сами,  только  бы  они  не
развращали народ, не обманывали его, заставляя его участвовать в  этом,  как
старого солдата". С


        ^TГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ МОНАШЕНОК В М.^U

     В  конце  шестнадцатого  столетия  большая   ветвь   греческой   церкви
отделилась от  ортодоксальной  или  государственной  и  перешла  под  именем
"Соединенной греческой церкви" в лоно римско-католической веры.  И  так  как
правительству необходимо было во что  бы  то  ни  стало  поскорее  устранить
возникший раскол,  то  был  пущен  в  ход  обычный  механизм  преследований,
угнетений и прочего.
     Против католиков были  обнародованы  различные  узаконения,  которые  в
конце концов и достигли желаемой цели. В 1839  году  все  униаты,  как  один
человек, подписали отмену прежнего решения и возвратились  к  ортодоксальной
церкви. Среди прочих, подписавших упомянутую только  что  отмену,  находился
епископ С., который, чтобы доказать на деле свой религиозный пыл, взялся  за
обращение монашенок города М. Сначала епископ этот пустил в  ход  проповеди,
но  когда  увидел,  что  последние  решительно   никакого   впечатления   не
производят, он с отрядом солдат подошел к монастырю  и  предложил  монахиням
либо перейти в новую  веру,  либо  последовать  в  дальнюю  ссылку  Монахини
избрали последнее. Вскоре их повели через город; Жители следовали за ними  и
горькими слезами оплакивали судьбу  несчастных  женщин,  которые  успели  во
время пребывания своего в монастыре оказать множество услуг  и  благодеяний.
За городом монахинь сковали попарно цепями, и, закованные по рукам и ногам в
кандалы, ярые фанатички брели семь дней пешком до города В , где в  качестве
прислужниц были заточены в монастырь черных монахинь, представляющих собою в
огромном большинстве случаев солдатских вдов. Там вновь прибывшие  встретили
и других монахинь-католичек, точно так  же  предназначенных  для  выполнения
всех черных работ. После первых двух месяцев пребывания была устроена первая
экзекуция монахинь города М., причем со стороны упомянутого выше епископа С.
последовало распоряжение,  в  силу  которого  упорные  женщины  должны  были
подвергаться порке два раза в неделю и получать  каждый  раз  по  пятидесяти
ударов. Наказание производилось в помещении,  напоминающем  собою  сарай,  в
присутствии  дьяконов,  священников,  детей,  монашенок  и  всех  обитателей
монастыря вообще. Нередко со спин жертв свешивались полосы кожи  и  мяса,  а
после экзекуции пол монастыря увлажнялся кровью несчастных женщин. Но они не
жаловались и не плакали, а только усердно  молились  в  глубине  души.  Дело
происходило зимой, а так как никакого топлива им не полагалось,  то  бедняги
буквально коченели, а раны их - последствие четырех экзекуций - подвергались
серьезному воспалительному процессу. После одной из  порок,  отправляясь  на
обычные работы, одна из монашенок лишилась чувств и без сознания  повалилась
на пол. Ее били до тех пор, пока она не пришла в  себя;  но  при  первой  же
попытке свезти мусор на тачке несчастная снова упала и испустила дух. Другую
монашенку из этой же партии живьем  сожгли  в  печи,  третью  настоятельница
монастыря поленом избила до смерти за то, что она соскоблила со скамьи пятно
ножом, что составляло проступок против орденских  правил.  Четвертая  умерла
под плетью, на пятую обрушилась "случайно" груда  дров,  за  которой  стояла
одна из черных монахинь. Против тех, которые все-таки оставались  преданными
своей вере, применялись вновь изобретенные пытки. Одна из них заключалась  в
следующем. Монашенку заставляли приносить из реки воду; причем  приказывали,
чтобы медный сосуд, предназначенный для этой цели, она всю  дорогу  несла  в
совершенно вытянутой руке.
     Река была далеко от монастыря, и очень часто несчастные женщины не были
в состоянии нести кувшин так, как было приказано. Стоило только чуть согнуть
руку, как следовавшие позади черные монашенки хлестали провинившуюся плетью,
выливали  из  кувшина  воду  на  голову  своей  жертвы  и  заставляли  снова
отправляться на реку за новой порцией.
     После двухлетнего  пребывания  при  столь  тяжелых  условиях  в  В.  их
неожиданно перевеян в город П., где их ожидало еще больше работы и  мучений.
При постройке дворца для епископа С. их заставляли исполнять  самые  тяжелые
мужские работы; говорить нечего о том, что обращение с несчастными было ниже
всякой критики, и этому, больше чем чему-либо другому, многие  из  них  были
обязаны тем, что вскоре после пребытия в П. отправились в тот мир,  где  нет
ни печали, ни воздыханий.
     Однажды утром на стенах монастыря была усмотрена надпись:

                           "Здесь не монастырь,
                           А каторга и галеры".

     Решено  было,  что  надпись  эта  сделана  монахинями  из  М.,  которых
подвергли  такой  жестокой  порке,  что  две  из  них  скончались  во  время
экзекуции.
     Такое жалкое существование несчастные влачили несколько лет кряду, и  в
1845 году только четыре из всех "преступниц" в состоянии были волочить ноги.
Из остальных некоторые ослепли, некоторые были изуродованы,  большинство  же
умерло. Упомянутые только что четыре монашенки были приговорены к отправке в
дальнюю ссылку на север, но, воспользовавшись тем, что  во  время  какого-то
праздника сторожа напились до  бесчувствия,  -  убежали.  В  1845  году  они
перебрались за границу и под  присягой  рассказали  о  страданиях  и  муках,
перенесенных всеми монахинями города  М.  со  времени  преследования  их  со
стороны епископа С.


        ^TФЛАГЕЛЛЯЦИЯ В АФРИКЕ^U

     Наказание плетью и розгами  распространено  почти  на  всем  протяжении
Африки. О применении этих инструментов в древнем  Египте  мы  уже  упоминали
выше, но и теперешние египтяне твердо  убеждены  в  непреложности  восточной
пословицы: "Палка явилась  с  неба,  как  благословение  Господа  Бога",  на
основании  чего  правители  страны  щедрой  рукой  рассыпают   среди   своих
верноподданных удары направо и  налево.  Правильное  поступление  податей  в
Африке  положительно  немыслимо  без  того,  чтобы  в  широких  размерах  не
применять бастонады, и всякий египтянин только стыдится, если на теле у него
не имеется следов перенесенной экзекуции: он с своей стороны сделал, значит,
все возможное, чтобы дольше водить за нос сборщиков податей, и только  силой
ударов вытянуть с него следуемые деньги...
     В 1828 году в Каире одного копта доставили к уполномоченному султана  с
обвинением в уклонении от  уплаты  податей.  В  свое  оправдание  несчастный
ссылался на отсутствие каких бы то ни было средств, причем  жалкие  отрепья,
висевшие на его исхудалом теле, красноречиво говорили в пользу  неисправного
плательщика. Тем не менее его тут же повалили на землю и  угостили  солидной
бастонадой. Душераздирающие крики нисколько не помогли, и  палка  продолжала
то подниматься, то снова опускаться на тело бедняги. Под конец боль стала до
того невыносимой, что избиваемый обещал уплатить подать. Только после  этого
палач был остановлен, и копта в сопровождении солдата  отправили  домой.  Но
жена встретила его далеко не ласково. "Дурачина ты, простофиля! -  закричала
она на мужа. - Чуть только спросили у тебя деньги, - ты уже и рад стараться!
Извольте, мол; всего-то получил, наверное, каких-нибудь  пять-шесть  ударов!
Стыдись, тряпка! В будущем году тебя заставят платить налогу вдвое  больше".
"Дорогая моя! - ответил измученный муж, - верь мне, что  я  терпел  столько,
сколько мог. Посмотри только, в каком состоянии нахожусь я! Правда, деньги я
вот уплатил, но много труда стоило им добиться этого, ибо мне досталось,  по
крайней мере, сто ударов".
     Жена после этого успокоилась, а выраженные ею сострадание и похвала,  а
также и сознание доказанного мужества и выносливости заставили забыть о боли
и, быть может, о потере уплаченных денег.
     Впрочем, в Африке наказуются бастонадой не  только  плательщики,  но  и
сами сборщики податей, а также и шейхи деревень,  являющиеся  ответственными
за добросовестное выполнение общественных работ. И эти  зачастую  извиваются
под ударами дубинки.
     Применяемые при телесных наказаниях плети  изготовляются  в  Африке  из
полос кожи носорога и в руках опытного палача являются страшным орудием.
     Молодые египтяне еще в школьный период знакомятся со всеми "прелестями"
бастонады. Один из путешественников в разговоре со школьным учителем в Каире
заметил ему, что часто и много  слышал  о  бастонаде,  но  ни  разу  ему  не
пришлось  присутствовать  при  экзекуции.  "Сейчас  можете   лицезреть   эту
картину", - сказал учитель, схватил первого попавшегося взрослого ученика  и
избил его с чисто  восточным  умением.  "Какое  преступление  совершил  этот
мальчик?" - спросил путешественник. "Никакого преступления он  не  совершал,
но ведь вы выразили желание видеть, как у нас наказывают!"
     Особенно усердно применяется розга в южных частях Африки;  здесь  секут
туземцев, секут пришлый элемент,  секут  в  домах,  секут  по  суду.  Всякое
представление об идеальной красоте зиждется здесь на чрезмерной тучности,  а
для достижения последней  принцессы  крови  воспитываются  исключительно  на
молоке.  Шпеке  рассказывает,  что  ему  пришлось  видеть  дочь   короля   с
привязанным ко рту сосудом с молоком, в то время как отец принуждал ее  пить
молоко с помощью розги. Далее  автор  этот  говорит,  что  все  распоряжения
короля  должны  рассматриваться  как  благодеяния   и   подобающим   образом
приниматься к  исполнению,  будь  то  денежные  взыскания  или  же  телесные
наказания.
     Наказания в Мускате и Занзибаре иначе, как варварскими, назвать нельзя.
Вору либо рубят руку, либо по шею зарывают в  песок  на  берегу  так,  чтобы
волны постоянно могли хлестать его.  Арабы  обращаются  со  своей  прислугой
чрезвычайно строго и тяжело наказывают за каждый проступок.  Чтобы  понудить
слугу проворней исполнить поручение, господин его плюет на землю и  говорит:
"Если здесь будет сухо прежде, чем ты возвратишься, я велю выпороть тебя". В
южной Африке у кафров  и  бетшуанов  существует  праздник,  заключающийся  в
бичевании, напоминающем  собою  избиение  спартанских  юношей  пред  алтарем
Дианы. Доктор Ливингстон присутствовал на таком празднестве и рассказывает о
нем следующее.
     Уже  с  раннего  утра  все  мальчики,   имеющие   принять   участие   в
торжественной церемонии, выстраиваются в  ряд;  все  они  раздеты  догола  и
только в руках держат нечто наподобие сандалий. Против  них  размещаютя  все
мужчины данного города, точно так же в адамовом виде,  вооруженные  длинными
тонкими прутьями из гибкого дерева, известного под именем  тогейоа.  Мужчины
начинают отплясывать танец Коха, задавая при этом мальчикам вопросы: "Будете
ли вы почитать своих начальников? Будете ли вы добросовестно сторожить стада
свои?" И в то время, как мальчики отвечают  на  эти  вопросы  утвердительно,
мужчины набрасываются на них, и каждый выискивает  себе  жертву,  которой  и
наносит  удар  прутом.  Мальчики  защищают  свою  голову  руками,  и   удары
обыкновенно  приходятся  на  спину.  Нередко  кровоточащие  раны   достигают
восемнадцати дюймов в длину, и рубцы их остаются на всю жизнь. Это "избиение
младенцев"  называется  закаливанием  мальчиков,   способствующим   хорошему
физическому воспитанию будущих воинов.  И  как  только  кому-нибудь  из  них
удается убить носорога, его считают уже  мужчиной  и  разрешают  вступать  в
брак.
     Если сын какого-либо начальника племени  достигнет  четырнадцатилетнего
возраста,  то  все  остальные  мальчики  такого  же   возраста   назначаются
товарищами родовитого юноши, причем за ними  учреждается  особый  надзор.  В
отдаленном уголку леса для них строят особые хижины, в  которых  мальчики  и
помещаются. Время от времени их навещают умудренные опытом старики,  обучают
их танцам и  посвящают  во  все  тайны  африканской  политики  и  управления
страной. Каждый из юношей должен выучить какую-либо речь и уметь произносить
ее  плавно  и  бегло.   Подобное   воспитание   проводится   с   соблюдением
беспрекословной строгости, и розга при этом играет далеко не последнюю роль.
Еще много лет  спустя  на  спинах  товарищей  принца  крови  можно  заметить
красноречивые  следы  минувших  истязаний.  Когда  сын  правителя  достигает
совершеннолетия,  ему  передается  верховное  командование  всеми   войсками
племени. Между юношами существует самая тесная связь, и все они обращаются к
сыну повелителя на "ты", считая его и друг друга товарищами.
     В западной Африке с розгой также приходится считаться везде и  повсюду;
она приобрела здесь права  гражданства  как  среди  туземцев,  так  и  между
пришлым элементом. Первые миссионеры, появившиеся в Конго, были католические
патеры, и они-то и  привезли  с  собой  систему  покаяния  в  гре?0ах  путем
истязаний и самобичеваний. По  странной  случайности,  туземцы  отнеслись  к
этому способу чрезвычайно радушно и ревностно. В законах жителей, населяющих
западную часть Африки, плеть также пользуется солидным весом. За грабежи или
порчу полей с давних пор виновный принуждался К основательной порке.  Уличив
жену в неверности, муж пользовался  правом  прогнать  неверную,  но  сначала
хорошенько "проучить" ее палкой.  Это  право  распространялось  также  и  по
отношению  к  соблазнителю.  Если  жены  ссорились  между  собой,   то   муж
пользовался решающим голосом и нередко подкреплял  свои  заключения  хорошей
порцией розог. Если со стороны жены поступает жалоба на то, что муж  наказал
ее безвинно и отдал почему-то предпочтение другим  женам,  то  дело  доходит
обыкновенно до суда. Но так как судьи в огромном  большинстве  случаев  сами
люди женатые, то чаще всего жалобщица признается сама виновной, а  претензия
ее - необоснованной; в случае же  неудовольствия  обвинительницы  по  поводу
состоящегося решения, дело быстро  улаживается  с  помощью  волшебной  палки
мумбо-юмбо...
     Хотя в западной Африке детей вообще редко  наказывают  розгой,  тем  не
менее им приходится частенько переносить более  тяжелые  наказания.  Обычный
прием при этом - втирание в глаза перца, и многие из непослушных  знают  всю
"прелесть" такого наказания. Операция происходит при душераздирающих  криках
и воплях трепещущих в руках своих палачей жертв. Остается только удивляться,
каким образом сохраняется у них зрительная способность.
     В Сиерра-Лионе, расположенной в западной части Африки,  для  отпущенных
на волю рабов учреждена колония, в которой плеть и телесные наказания вообще
занимают очень почетное место. А так как там существует  твердое  убеждение,
что "черные" без  колотушек  не  работают,  то  нетрудно  себе  представить,
насколько часты и грандиозны экзекуции в Сиерра-Леоне. Несчастных заставляют
носить на своей голове тяжелые кирпичи, строительный лес, железные полосы  и
прочий материал, употребляющийся при  постройке  бараков.  Такую  непомерную
тяжесть приходится таскать с берега моря на  вершину  горы,  что  составляет
расстояние в полторы английские мили. Работать заставляют негров  с  раннего
утра  до  позднего  вечера,  и  стоит   только   кому-либо   из   нескольких
надсмотрщиков заметить, что тот или  иной  негр  делает  свое  дело  не  так
прилежно, как требуется установленными варварскими правилами, как немедленно
же раздается повторный свист бича. И даже один миссионер увлекся  как-то  до
того, что до смерти засек провинившегося в чем-то  мальчика,  причем  еще  в
1827  году  за  всякое  нарушение  законов  официально  полагалось  телесное
наказание. Приговоренных к экзекуции привязывали к позо