Метелиуса  оканчивались
неудачей. Все знали, что он богат, но несносного характера.  Лагерная  жизнь
еще более ухудшила его властный  и  мстительный  характер,  и  многие  главы
семейств отклонили честь породниться  с  ним.  Про  него  рассказывали,  что
молодой человек был груб в обращении с женщинами, и,  хотя  молодая  римская
девушка не имела почти никакого влияния на своих родителей в решении  выдать
или не выдать ее замуж, тем не менее, все  они  до  сих  пор  проявили  мало
желания войти в его дом. Метелиус, хотя, в общем, и не отличался  от  других
особенной жестокостью, славился,  однако,  тем,  что  относился  с  каким-то
особенным презрением и беспощадной строгостью к прекрасному полу. До сих пор
он пользовался только ласками своих напуганных  покорных  рабынь,  а  потому
смотрел на женщину, как на существо низшее, которое обязано  повиноваться  и
которое за непослушание наказывают.
     Метелиус был господин строгий к своим рабам, и, хотя в то  время  никто
не проявлял особенного участия к рабам, многие все-таки находили, что  жизнь
прислуги молодого патриция не была завидной. После возвращения из  похода  в
Испанию,  где  он  принял  участие   в   беспощадном   истреблении   жителей
неприятельских городов и деревень,  римлянин  усилил  еще  более  жестокость
наказаний  для   своей   прислуги   и   без   всякой   жалости   пользовался
предоставленной ему законом абсолютной властью над своими рабами.
     Это роковым  образом  должно  было  превратить  Метели-уса  в  горячего
поклонника  телесного,  наказания  женщин.  Тут  соединялась  его  природная
суровость с презрением к женщине,  чему  еще  более  способствовали  прежние
походы. Легионер часто подвергался палочным ударам по приказанию центуриона,
и вот он, в свою очередь, подвергал неприятельских жителей жестоким телесным
наказаниям, вымещая на них свою злобу. Нередко молодой  человек  видел,  как
привязанных к позорному столбу испанских женщин наказывали  плетью  или  как
солдаты ради забавы хватали совсем молоденьких девушек,  клали  их  себе  на
колена и, обнажив, секли розгами до крови. Метелиус и сам принимал участие в
подобных развлечениях, а потому, возвратясь в Рим, он  продолжал  подвергать
рабынь телесным наказаниям для того, чтобы вызвать приятное щекотание  своих
чувств.  Его  вольноотпущенники,  в  особенности  Фаос,  всячески  старались
развить эту позорную страсть. Чтобы развлечь его и расположить к  себе,  они
за самый ничтожный  проступок,  а  часто  и  вовсе  ни  за  что  приказывали
подвергать служанок продолжительному сечению.
     Итак, рабыни Метелиуса подвергались в самой  широкой  степени  телесным
наказаниям и не могли ждать от него  никакой  пощады.  Женщины  наказывались
плетью или розгами под самым ничтожным предлогом, а  часто,  как  мы  увидим
ниже, ради просто  одного  развлечения.  Наказаний  последнего  рода  рабыни
особенно боялись, так как тогда римлянин не стеснялся проявлять без  всякого
удержу свою страсть к флагелляции, подвергая несчастных своих жертв страшным
истязаниям. Наказываемые девушки  могли  кричали  что  есть  мочи,  отчаянно
извиваться от боли, тем не менее наказание продолжалось без  всякой  пощады.
Единственным пределом для строгости наказания являлась  забота,  чтобы  кожа
наказываемой не была навсегда повреждена  рубцами  и  ранами.  Но  до  этого
предела женщины могли подвергаться продолжительным и мучительным истязаниям.
Метелиус выбирал самых опытных исполнителей, которые, наказывая розгами  или
плетью, умели причинять возможно большую боль, не нанося  коже  неизгладимых
повреждений, и сам он достиг  в  этом  жестоком  искусстве  высокой  степени
совершенства. Ему  не  доставляло  особенного  удовольствия  видеть,  как  у
наказываемой девушки  течет  кровь,  он  старался  достигнуть  той  особенно
сильной боли, которую вызывают удары плетью по нежной женской коже. Он любил
наблюдать, как тонкая кожа краснела, мало-помалу, под ударами  плети,  нервы
возбуждались, что выражалось в  конвульсивных  подпрыгиваниях  тела.  То  он
приказывал наказывать молодых девушек, чтобы насладиться их ужасом  и  видом
их нежной  кожи;  то,  наоборот,  приказывал  сечь  взрослых  женщин,  чтобы
полюбоваться законченностью их форм  а  также  большей  выносливостью.  Само
собою разумеется наказания всегда производились по обнаженному телу;  причем
не обращалось  ровно  никакого  внимания  на  вполне  законную  стыдливость,
которую могли сохранить даже рабыни.
     Именно одна  из  подобных  сцен  была  главной  причиной  крушения  его
последнего матримониального проекта. Чтобы сломить сопротивление только  что
купленной  им  девственницы-рабыни,  он  велел  ее  высечь  при  себе   двум
рабам-варварам, но и после наказания девушка продолжала таки  сопротивляться
и даже слегка оцарапала его ногтями.
     Это привело Метелиуса в такое бешенство, что он тут  же  велел  девушку
сечь веревками до потери сознания. Конечно, тут не было  ничего  особенного,
он только воспользовался своим правом собственника женского тела. Но об этом
случае   стали   рассказывать   болтуны-рабы,   значительно,   как   всегда,
преувеличив; о нем узнали в семье, где Метелиус сделал  предложение,  и  ему
отказали.
     Метелиус в самое последнее время воспылал сильной любовью к  прелестной
Цесилии - падчерице своего двоюродного брата проконсула Лициния Курзо.  Этот
чиновник недавно вернулся в Рим после довольно продолжительного пребывания в
одной из провинций Малой Азии. Поехал он туда бедным холостяком, а  вернулся
богатым и женатым на вдове одного римского гражданина, покинутой там  вместе
со своей единственной дочерью. Впрочем, подобный брак  был  вполне  понятен,
так как жена проконсула, Юлия Помпония, была  тридцати  шести  или  тридцати
семи лет и в полном расцвете своей замечательной красоты. Что же касается до
ее дочери - Цесилии, то она отличалась чистотой своих форм и  очаровательным
личиком.
     По  возвращении  в  Рим  проконсул  искал   общества   своего   старого
родственника,   чтобы   при   помощи   его   связей   проникнуть   в   самые
аристократические семьи. Метелиус скоро воспылал страстью к молодой  девушке
и через несколько дней сделал предложение. Лициний, понятно, ничего не  имел
против этого брака, но мать и дочь наотрез отказались  принять  предложение.
Дело в том,  что  Метелиус  некоторыми  своими  сарказмами  над  манерами  и
неумением держать себя в обществе  сильно  задел  самолюбие  Юлии  Помпонии.
Цесилии тоже не нравилась грубость, его частые припадки гнева  и  отсутствие
той утонченной вежливости, с которой она познакомилась на Востоке.
     Так как обе женщины имели громадное влияние на проконсула, человека уже
в годах и истощенного от всевозможных излишеств, то Метелиус вскоре встретил
и с его стороны пассивное сопротивление своим  матримониальным  планам,  что
его страшно раздражало.
     Лициний сильно его любил, но находился под очень большим влиянием своей
жены и падчерицы, чтобы быть в состоянии настоять на своем  желании.  Случай
же с наказанием рабыни убедил его окончательно в жестокости характера своего
будущего зятя, и он, хотя и с сожалением,  решительно  отказал  ему  в  руке
своей падчерицы. Чтобы закрепить окончательно за  собой  победу  и  навсегда
удалить неприятного претендента, Юлия и Цесилия каждый день рассказывали про
Метелиуса самые неприятные вещи, выставляя его кровожадным развратником.
     Эти сплетни еще более взбесили  римлянина,  и  без  того  раздраженного
крушением сладострастных вожделений, которые возбудила в нем редкая  красота
Цесилии.  Кроме  того,  он,  не  без  основания,  видел,   что   ими   могут
воспользоваться его политические враги, а плебеи - отказаться голосовать  за
него. И тогда все его честолюбивые мечты рассеятся, как  дым,  так  же,  как
матримониальные планы. Он рисовал в  своем  воображении,  как  он  останется
старым холостяком без всяких почестей.  Как  раз  ему  только  что  случайно
удалось подслушать в Форуме далеко не лестное о себе  мнение,  происхождение
которого ему отлично было известно. Вот почему  он  вернулся  домой  страшно
раздраженный против всех женщин вообще и особенно против  тех,  которые  так
сильно ему вредили.
     Перебирая в своем уме всевозможные планы мести  и  с  трудом  сдерживая
свой от природы бешеный характер, Метелиус продолжал нервными шагами  ходить
по  комнате,  довольно  скромно  меблированной,  когда  дверь  отворилась  и
показался Фаос с женщиной, которая должна была разрядить на себе его гнев  и
удовлетворить его страсть к флагелляции.
     Рабыня,  шедшая  за  вольноотпущенником,  была  еще  довольно   молодая
женщина, лет двадцати пяти,  со  смуглым  лицом  и  очень  толстыми  губами,
свидетельствовавшими о ее африканском происхождении.  Ее  звали  Гисбэ.  Она
родилась в доме родителей Метелиуса и с малолетства привыкла к покорности  и
беспрекословному исполнению всевозможных капризов  своих  господ.  Сознавая,
что она  совершенно  беззащитна  и  находится  в  полной  их  власти,  Гисбэ
старалась покорностью избегать слишком частых телесных наказаний. На ее горе
природа одарила ее очень развитым крупом, и благодаря этому господский  гнев
очень часто оставлял на нем чувствительные следы.
     Для  Гисбэ  достаточно  было  одного  беглого  взгляда,   чтобы   сразу
определить  степень  раздражения  Метелиуса  и  убедиться,  что  ее  ожидает
жестокое наказание, хотя она ни в чем не провинилась. Она слегка побледнела;
Гисбэ множество раз подвергалась наказанию розгами, все-таки она  страшилась
их горячих ласк. Ее опытность рабыни удержала ее  от  проявления  даже  тени
сопротивления, когда Фаос, положив ее грудью на сиденье высокого стула, стал
привязывать ей руки и ноги. Это была мудрая предосторожность, иначе  молодой
человек, конечно, приказал бы исполосовать плетью женщину, которая  была  бы
настолько глупа, что позволила бы усилить его нервное возбуждение неуместным
сопротивлением. Не произнося ни одного слова в то время, как Метелиус,  тоже
в полном молчании, следил за всеми этими знакомыми ему приготовлениями, Фаос
поднял платье Гисбэ и привязал его  к  верхней  части  тела,  обнажив  таким
образом совершенно тело женщины, у которого выступали  во  всей  наготе  два
смежных  полушария  крупа,  покрытого  тонкой,  блестящей  кожей...  Положив
недалеко несколько пучков принесенных с собой длинных,  довольно  толстых  и
свежих березовых розог, он молча вышел из комнаты, оставив господина наедине
с его жертвой.
     Женщина  лежала  неподвижно,,  слегка  только  вздрагивая  в   ожидании
неизбежного наказания. Метелиус перестал шагать,  и  его  горевшие  недобрым
огнем глаза, не отрываясь, смотрели на этот  обнаженный  перед  ним  женский
круп. Юлия Помпония, думал он, должна была иметь  подобный  же  круп,  и  он
дорого бы заплатил, чтобы иметь его в своем распоряжении. Цесилия,  конечно,
обладала менее развитым крупом. Но он с наслаждением  бы  высек  и  его.  От
одной этой мысли все лицо его побагровело, и, взяв в руки  пучок  розог,  он
приблизился к покорной рабыне.
     Заметив, что розги подняты над ней,  женщина  инстинктивно  сжала  свои
обнаженные ягодицы. Спустя секунду последовал по  ним  первый  сильный  удар
розог, вызвавший у бедной Гисбэ глухой стон. За первым ударом безостановочно
стали сыпаться следующие. Гисбэ была очень закаленная в этом отношении, но в
тот день Метелиус сек женщину без всякой пощады. Розги свистали в воздухе  и
со страшной силой ложились на тело женщины. Вскоре ягодицы стали покрываться
красными рубцами, все более и более расширявшимися. Сначала  Гисбэ  стонала,
затем вскоре она стала кричать, а потом молить о прощении, хотя она по опыту
знала, что самые трогательные мольбы не останавливали  наказания.  Господин,
действительно, продолжал наказывать ее, не обращая внимания на  ее  крики  и
жалобы. Как и предсказал Фаос, по мере причинения страданий невольнице  гнев
Метелиуса утихал. Стоны,  мольбы  о  пощаде  и  крики  наказываемой  женщины
доставляли ему удовольствие; он даже стал  улыбаться  при  виде  иссеченного
розгами крупа молодой женщины. Метелиус продолжал его  сечь,  но  уже  более
направлял удары розог несколько ниже крупа женщины, которая от страшной боли
напрасно сжимала свои ляжки. В глазах Метелиуса показался яростный огонек, и
он, конечно, продолжал бы сечь несчастную, пока она не потеряла бы сознания,
если бы не отворилась дверь и на пороге не появился бы Фаос.
     - Прости, господин, - сказал он дрожащим от волнения  голосом,  -  твой
родственник Лициний умер, и говорят, что он назначил тебя своим единственным
наследником.


        ^TТЕЛЕСНЫЕ НАКАЗАНИЯ У РИМЛЯН (Продолжение)^U

     Метелиус  рассеянно  слушал,  как   писец   монотонно   читает   список
оставленного имущества Лициния. Как верно молодому патрицию. Но перечисление
всех оставленных ему богатств нисколько не трогало  его,  если  бы  не  одно
обстоятельство, которое являлось последствием этого наследования.
     По смерти Лициния, Юлия и ее дочь Цесилия проявили страшную скорбь и  в
то же время беспокойство. Обе  выразили  желание  немедленно  покинуть  Рим,
чтобы,  говорили  они,  скрыть  горе  в  какой-нибудь  глухой  и  отдаленной
деревушке. Метелиус ничего не имел против  подобного  желания.  Но  законные
формальности  требовали  присутствия  вдовы,   а   также   было   необходимо
посоветоваться с адвокатами. Юлия так торопилась исчезнуть,  что  предлагала
даже отказаться от своей  законной  доли  наследства.  Подобная  поспешность
сильно интриговала молодого человека; как вдруг в один прекрасный день он, к
величайшему своему удивлению, нашел разрешение этой загадки.
     Юлия никогда не была законной женой проконсула; она была просто куплена
вместе со своей дочерью  лет  двенадцать  тому  назад  в  одном  из  городов
Сицилии. Акт о покупке ее, вполне ясный и законный, был найден  при  разборе
бумаг покойного, и не  было  никаких  следов  позднейшего  их  освобождения.
Хорошенькая и  ловкая  рабыня,  без  всякого  сомнения,  сумела  мало-помалу
добиться, чтобы ее выдавали за законную жену; последнее было еще  потому  не
особенно трудно, что Лициний отсутствовал в Риме продолжительное время, а по
возвращении в Рим ни у кого из его близких  не  было  основания  подозревать
действительность брака. Таким образом, Юлия вполне свободно  могла  выдавать
себя за матрону и  пользоваться  всеми  привилегиями  не  принадлежащего  ей
положения, рассчитывая, конечно, исчезнуть,  как  только  будет  открыто  ее
настоящее положение. Внезапность смерти проконсула  помешала  привести  этот
план в исполнение. Таким образом, обе женщины по наследству  стали  рабынями
Метелиуса.
     Это открытие вызвало страшный скандал в Риме. Матроны, гордые тем,  что
состояли в законном браке, не могли простить себе,  что  они  принимали  как
равную особу, которая была только ловкой служанкой, а патрицианки еще  более
были возмущены,  что  открыли  двери  своих  домов  хитрой  рабыне.  Друзья,
родственники покойного стали умолять Ме-телиуса, чтобы он  примерно  наказал
мать и дочь и отомстил за нанесенное  ими  оскорбление  достоинству  римской
дамы. Так как они были рабыни, то  их  и  следовало  подвергнуть  наказанию,
назначенному рабыням, т. е. унизительному телесному наказанию.
     Метелиус вовсе не нуждался в  подобных  просьбах  и  поощрениях,  чтобы
решиться  приказать  высечь  розгами  обеих  женщин.  Конечно,  он  разделял
горделивое мнение своей касты и  понимал,  что  нужно  наказать  интриганок,
обманувших его семью, но прежде всего он хотел выместить свою личную  злобу.
Юлия и Цесилия задели его самые святые  чувства,  нанесли  ущерб  его  самым
дорогим интересам, распускали про него дурные сплетни, и вот теперь обе  они
были в его полной власти, от него зависело подвергнуть их любому  наказанию.
Наконец его душа могла  вволю  насладиться  местью  безжалостной  и  долгой,
сообразно гению расы, никогда не дававшей пощады слабым и побежденным.
     Со дня открытия обмана обе женщины находились под строгим надзором и  с
ужасным трепетом ожидали, чтобы господин решил их  участь.  Но  Метелиус  не
торопился и наслаждался тем, что рисовал в  своем  воображении  планы  самых
утонченных наказаний, которым он подвергнет Юлию и Цесилию.
     Неоспоримо, что он велит обеих высечь плетью, тем более,  что  подобное
наказание доставит лично ему большое удовольствие. Он, как  мы  уже  видели,
вообще любил наказывать женщин телесно, даже без всякого повода. Во  сколько
же раз ему приятнее будет видеть, как будут сечь в его  присутствии  женщин,
так жестоко его оскорбивших? Метелиус  особенно  еще  наслаждался  тем,  что
подобное жестокое удовольствие он будет иметь когда ему  угодно  и  в  каком
угодно количестве. Лишь бы только  исполнители  были  искусны,  а  своих  он
набирал с разбором, почему у него  женщины  и  даже  молодые  девушки  могли
подвергаться наказанию плетьми или розгами бесконечное число раз без всякого
вреда для их здоровья или опасности для их жизни. Он припомнил,  что  у  его
родственника, такого же страстного любителя телесных наказаний,  как  и  он,
была молодая девушка, которая в  течение  долгих  лет,  почти  ежедневно,  а
иногда и по несколько раз в день наказывалась розгами или плетью, и несмотря
на это  она  была  вполне  здорова  и  сильна.  Вот  почему  патриций  думал
подвергнуть двух новых своих рабынь такому же режиму.
     Менее опытный господин, чем Метелиус, приказал бы своих жертв сразу  же
наказать со страшной жестокостью и удовлетворил  бы  свою  злость.  Римлянин
хотел, наоборот, наслаждаться своею местью  возможно  долее.  Ему  не  нужно
было, чтобы при наказании кровь лилась ручьем... Женщина,  наказываемая  без
излишней жестокости, но наказываемая  возможно  чаще,  могла  доставить  ему
более сильное удовольствие. Прежде всего в последнем случае он испытывал  бы
каждый раз варварское  удовольствие  наслаждаться  ее  позором,  который  ей
приходится испытывать при раздевании донага при нем.  Юлия  была  еще  очень
хороша, а Цесилия в полном расцвете своей юношеской красоты, и для них самым
ужасным позором будет то, что они будут обнажены в его присутствии, особенно
тяжко это будет для Цесилии, которая никогда не была на положении рабыни. Но
и мать ее уже привыкла, чтобы с ней обращались,  как  с  законной  супругой.
Метелиус заранее смаковал, как он  будет  любоваться  множество  раз  ужасом
своих новых рабынь,  их  слезами,  тем  более,  что  они  оттолкнули  его  с
презрением.
     Наказывая их плетью, он мог причинить самые сильные  и  продолжительные
мучения. Действительно, чем чаще женщина подвергается наказанию плетью,  тем
более  она  страдает  от  боли,  и  вскоре  наказание  становится  для   нее
положительно мучением. Одновременно кожа ее  от  частых  наказаний  делается
способной выносить все большее и большее  число  ударов,  таким  образом,  с
каждым разом является возможность наказывать ее сильнее  и  продолжительнее.
Во всяком случае, плеть причиняет  женщине  такие  жестокие  страдания,  что
более сильных не мог желать даже самый свирепый господин, а в отношении Юлии
и Цесилии плеть была особенно жестоким орудием  наказания,  ввиду  особенной
нежности их кожи. Для наказания их  Метелиус  мог  употреблять,  начиная  от
березовых розог, сравнительно детского орудия наказания, и кончая плетью  из
коровьей кожи,  причинявшей  женщине  особенно  нестерпимые  страдания.  Для
начала  он  решил  подвергнуть  мать  и  дочь  строгому  и  продолжительному
наказанию плетью, а затем сечь их каждый раз, как ему придет охота.
     Через  несколько  дней  для  несчастных  женщин  начался  новый   режим
истязания их. Метелиус приказал приготовить все необходимое для наказания  и
спокойно ждал появления двух своих жертв.
     Мать  и  дочь  вошли,  ведомые  или,  вернее,  влекомые  двумя  черными
невольниками, которые