места для заключения преступниц, достаточно живы; нарисованная им
картина за пятьдесят лет не могла поблекнуть.
     Елена -  это  совсем  юная  девушка,  кроткая  и  хорошенькая,  которую
несчастная любовь, немного ребяческая, хотя и героическая, приводит в тюрьму
для отбытия  назначенного  ей  судом  наказания.  В  целом  ряде  писем  она
рассказывает одной из подруг свои впечатления и особенно выдающиеся события,
в которых ей приходится принимать участие.
     Розги и плеть занимают одно из первых мест в письмах Елены,  которая  с
мельчайшими подробностями описывает  наказания,  свидетельницей  которых  ей
приходится быть.
     То молодая девушка, виновная  в  том,  что  утаила  свою  беременность,
растягивается на скамейке и  наказывается  розгами  по  обнаженному  телу  в
присутствии своих товарок по заключению.
     В другой раз совсем юную девушку, виновную в  покушении  на  отравление
тетки, порют почти ежедневно в наказание за ее преступление.
     Наконец, - и это самое лучшее  место  в  книге,  -  сама  Елена  должна
подвергнуться публичному наказанию  розгами,  она,  кроткая  и  такая  милая
девушка,  должна  испытать  это  наказание,  назначенное  для  всякой  вновь
поступившей  в  тюрьму;   заключенные   дали   ему   кличку   "вступительное
приветствие".
     Ее выводят  на  тюремный  двор;  толпа  состоит  из  любителей  сильных
ощущений, среди которых теперь особенно много разодетых в пух и прах барынь,
проведавших, что  сегодняшнее  наказание  будет  особенно  интересным  ввиду
молодости и красоты преступницы.
     Появление Елены и ее манера держать себя производят  на  присутствующих
благоприятное для нее впечатление. Все ей симпатизируют, но в  то  же  время
почти  все,  видимо,  горят  желанием  поскорее  увидать   экзекуцию   такой
хорошенькой жертвы...
     Палач со своими двумя помощниками быстро укладывает жертву на  скамейку
и обнажает ее. Затем - свист розог, дикие крики...
     Елена пробует вырываться, но помощники  палача  держат  крепко,  и  она
оставляет бесполезные попытки... Сперва она выкрикивает какие-то  слова,  но
потом от боли у нее захватывает дух и она не может уже произносить  слов,  а
только дико кричит, как баран, которого режут...
     Елена описывает стыд, который она  испытала,  когда  ее  укладывали  на
скамейке и руки чужих мужчин касались ее обнаженного тела.
     Со скамейки после наказания тридцатью ударами розог она встала только с
помощью помощников палача...
     Едва держащуюся на ногах, ее отвели в тюрьму, где подруги по заключению
проявили много трогательного участия: утешали ее, лечили иссеченные места  -
и т. д.
     Другой том того же автора является продолжением первого.
     Назван он "Выход Елены" и написан тоже в форме писем Елены,  но  в  нем
есть одно ответное письмо молодой подруги Елены, в котором та с  мельчайшими
подробностями описывает телесные наказания  провинившихся  учениц  в  школах
целомудренной Германии.
     Чтобы утешить свою юную подругу, молодая девушка в одном  месте  своего
письма вспоминает их ученические годы и  первое  телесное  наказание  Елены,
которой было тогда двенадцать лет. Елена была хорошенькая девочка,  довольно
полная, белокурая, две чудные косы золотистых волос падали на плечи.
     За какой-то пустяк ее решили высечь розгами.
     Наказывать ее должна была ее классная дама.
     Елена покорно исполнила приказание и легла к ней на колени. Та  подняла
ей юбочки и, по ее  мнению,  целую  вечность  возилась  с  развязыванием  ей
панталон. Наконец она их развязала, и Елена была обнажена.
     Классная дама начинает сечь розгами, Елена кричит и просит прощения,  в
то время как присутствующие ученицы с любопытством и  вниманием  смотрят  на
экзекуцию.
     - Какая она хорошенькая, - говорит одна из подруг Елены другой шепотом,
- меня так и подмывает выйти и поцеловать ее!..
     Но наказание совершенно неожиданно усложняется тем, что  классной  даме
приходит фантазия приказать каждой из присутствующих учениц  дать  Елене  по
три удара розгами по крупу, на котором уже было немало красных полосок.
     Первой должна сечь Лолота, та самая, которая пишет это ответное письмо;
она дрожащими руками берет из рук классной дамы розги и отчасти из страха от
угрозы классной дамы высечь немедленно каждую девочку, которая будет  слабо,
не из всей силы, ударять, а больше от нервного возбуждения,  бьет  сильно  и
как раз по тем местам, которые ей известны  как  самые  чувствительные.  Она
сознается, что была страшно довольна, когда  после  ее  удара  Елена  сильно
вскрикнула и особенно, когда увидала выступившую каплю крови... Ей стыдно  в
этом теперь сознаться, но она  была  счастлива  и  после  третьего  удара  с
сожалением передала розги следующей ученице...
     Заканчивая свое послание, написанное с очаровательной детской простотой
и откровенностью, чуждой всякой фальшивой  сочиненности,  она  просит  Елену
простить ее за то, что она была тогда такой злой,  что  ей  теперь  особенно
тяжело, когда  милая,  добрая  Елена  снова  должна  подвергнуться  прежнему
унизительному наказанию.
     - В моем воображении рисуется, - пишет  она,  --  что  ты,  теперь  уже
взрослая девушка, опять должна будешь поднять  свои  юбки  и  показать  свое
обнаженное тело глазам злой и насмешливой публики!
     Увы, это была печальная правда. Согласно тому же дикому  закону,  Елена
за день  до  выхода  из  тюрьмы  снова  должна  подвергнуться  "прощальному"
наказанию розгами.
     Ей еще раз придется лежать на скамейке и показать все  прелести  своего
девственного тела...
     Второе письмо, это - письмо Елены к Лолоте; в нем несчастная арестантка
подробно описывает "прощальное" наказание розгами.
     Она опять на том же тюремном дворе, что и в первый раз, все  перед  той
же ужасной скамьей; невольно ее взор упал на  кучу  пучков  розог,  которыми
сейчас ее будут наказывать, и она отшатнулась назад,  -  они  ей  показались
очень длинными и очень толстыми, а она знает, что ей  теперь  дадут  уже  не
тридцать розог, а сорок.
     Дело в том, что тюремное начальство, ввиду особенно хорошего  поведения
Елены во все время заключения, ходатайствовало перед высшим  начальством  об
освобождении ее от обязательного перед выходом из тюрьмы наказания розгами в
количестве пятидесяти ударов самое меньшее.
     Высшее начальство  отказало  в  освобождении  совсем  от  наказания,  а
разрешило наказать ее сорока розгами, т. е. уменьшило  наказание  на  десять
ударов.
     Елена покорно идет к скамейке и  сама  ложится  на  нее,  только  слезы
льются градом по щекам.
     Вот она привязана и обнажена, как и в первый раз, на глазах гогочущей и
толкающейся, чтобы лучше видеть экзекуцию, толпы.
     Палач стоит уже с поднятыми розгами и ждет от начальника тюрьмы  только
разрешения начать сечь ее.
     Наконец раздается свист розог в воздухе, и ее начинают пороть.
     Нестерпимая  боль  заставляет  забыть  всякий  стыд,  и  Елена  кричит,
вертится под розгами и невольно принимает  бесстыдные  положения  на  глазах
сотен зрителей.
     Она должна испить чашу до дна. Но это  уже  конец  ее  мучениям.  После
наказания ее отводят в одиночную камеру, где ей объявляют,  что  завтра  она
будет выпущена из тюрьмы.
     Теперь она соединится со своим женихом и в счастливой любви забудет всю
горечь прошлого.
     Книга Рейнгарта представляет одно из редких  сочинений,  основанных  на
"человеческих  документах".  В  ней  нет   глупых,   сочиненных   сцен,   не
возбуждающих никакого волнения в читателе.
     Вот почти все, что можно сказать  относительно  телесного  наказания  в
германских тюрьмах.
     В наши дни, как известно, полиция  очень  любит  задерживаемых  ею  лиц
подвергать побоям. Это практикуется более или  менее  часто  почти  во  всех
странах. Так, в Москве в одном из  полицейских  участков  высекли,  если  не
ошибаюсь, помощника присяжного поверенного. В Петербурге в одном полицейском
участке наказали розгами пятнадцатилетнюю девушку-проститутку.  Наказать  ее
розгами разрешил пристав, двое городовых растянули ее на скамейке и держали,
пока ее порола собственная мать. Но мы знаем об этих фактах  только  потому,
что они дошли до суда.  Тысячи,  если  только  не  десятки  тысяч,  остаются
неоглашенными. Правда, в других странах не порют, а просто  колотят...  Хотя
для женщин довольно часто везде  делается  исключение  и  их  не  подвергают
побоям,  как  мужчин,  а  поднимают   юбки   и   шлепают   руками   довольно
чувствительно, в редких  случаях  обнажают,  и  шлепки  заменяются  розгами,
плеткой или другим каким-нибудь попавшимся под руку орудием наказания... Это
менее опасно.
     В первом томе я говорил о наказании розгами  школьников  и  школьниц  в
польских провинциях  Пруссии.  Думаю,  что  газеты  немного  преувеличили  в
политических целях суровость подобных наказаний польских детей.  В  Германии
во всех школах секут мальчиков и девочек розгами за более или  менее  важные
проступки. Это наказание  считается  излюбленным  для  поддержания  школьной
дисциплины.
     Бесспорно одно  -  что  телесные  наказания  имеют  несравненно  больше
защитников  в  англосаксонских  и  некоторых  славянских  странах,   чем   в
латинских.
     Можно ли из этого сделать вывод, что последние  в  своих  нравах  более
цивилизованы?
     Я этого не думаю... Кто хорошо знает кодекс  целомудрия,  для  того  не
тайна, что одно и то же наказание, унизительное  для  французского  ребенка,
является  самым  естественным  наказанием  для  английского,  немецкого  или
русского ребенка.
     Не следует видеть нарушения целомудрия в известном слове или  известной
части нашего тела, произвольно объявленным позорным. Впечатление, вызываемое
видом тех или других частей тела, совершенно так же, как отвращение  к  мясу
тех или других животных, является плодом воспитания целого  ряда  поколений,
так сказать, атавизма, который не всегда отличается строгой логичностью.
     Интересующихся  этим  вопросом  я  отсылаю  к  превосходному  сочинению
французского профессора Ш. Летурно "Нравственность. Развитие ее с древнейших
времен и до наших дней".
     Французский писатель Фернанд Шаффиньоль в недавно выпущенной им  книге,
на основании документов, открытых  им  в  государственных  архивах,  записок
современников и  семейных  архивов,  утверждает,  что  Екатерина  Медичи  не
брезговала собственноручно иногда наказывать розгами неугодивших ей  фрейлин
или даже горничных, как наказывают совсем маленьких девочек. Он собрал массу
анекдотов,   которые   служат   лучшим   доказательством,   до   чего   была
распространена в то время при дворе флагелляция. Так, например, честь сидеть
на  табуретке  у  ног  императрицы  была  сопряжена  со   многими   тяжелыми
обязанностями, благодаря которым "счастливица" частенько навлекала  на  себя
громы суровой королевы-флагеллянтши.
     Если иногда страдала хорошенькая  головка  провинившейся  фрейлины,  по
лицу которой раздавалась звонкая  королевская  плюха,  то  несравненно  чаще
страдала часть тела противоположная, столь  удобная  для  прогулок  розог  и
плетки... От такой чести не были избавлены самые аристократические особьы.
     Шаффиньоль утверждает с документами в  руках,  что  подобные  наказания
производились  королевой  без  соблюдения   всякого   уважения   к   чувству
стыдливости наказываемой фрейлины или служанки... Она смотрела на  них,  как
на своих собачонок. За малейший пустяк фрейлину раздевали и секли розгами.*
     Была особая  женская  прислуга,  которая  обучалась  уменью  наказывать
розгами или плеткой... Их выбирали из числа  здоровых  и  сильных.  В  таких
случаях наказываемой приходилось переносить не только сильную боль,  но  еще
чувствительное унижение от того,  что  ее  наказывает  розгами  или  плеткой
прислуга, которая по тогдашним понятиям особенно мало уважалась.
     Я уже говорил в предшествующих томах об этой королеве, а  потому  прошу
читателя великодушно меня простить, если я повторю что-нибудь уже сказанное.
     Екатерина нередко, если были две виноватые, которых она решила наказать
розгами, приказывала им наказывать по очереди одна другую.
     Она, по ее собственным словам в  письме  к  одной  своей  приятельнице,
находила  забавным  видеть  озлобленную  физиономию  той,   которой   первой
приходилось раздеваться и ложиться на скамейку под розги в  ожидании,  когда
она сама, после наказания ее розгами,  в  свою  очередь  будет  пороть  свою
мучительницу...
     Бывали иногда случаи, что дама секла  слабо  свою  приятельницу,  думая
этим задобрить и в свою очередь быть легко ею  высеченной,  но  королева  за
этим строго следила и почти уничтожила подобные штуки тем,  что  немедленно,
если замечала подобное, приказывала позвать  прислугу,  которой  и  поручала
выпороть обеих, но уже так, что они едва могли сами встать  со  скамейки.  А
потому одной угрозы позвать прислугу было достаточно впоследствии для  того,
чтобы дама порола вполне добросовестно, нарочно  старалась  бить  не  только
сильно, но и по самым чувствительным местам, зная, что через несколько минут
ее теперешняя жертва постарается отмстить ей за все это...
     Редкая дама могла гордиться, что она  избегла  подобного  унизительного
наказания.
     По словам Шаффиньоля, одна молоденькая фрейлина в день своего  венчания
позволила  себе  зло  подшутить  над  туалетом  и  цветом   лица   королевы,
благословлявшей жениха.  Королева  узнала  об  этом,  велела  позвать  ее  в
отдельные комнаты дворца, где в присутствии  ее  молодого  мужа  новобранную
разложили на скамейке и дали сто розог. Секла ее особая женщина... От  стыда
фрейлина уехала в свое имение. Она вернулась ко двору через несколько лет, и
то по особому приказу королевы, пожелавшей ее иметь  под  своим  началом.  И
таких дам была масса.
     Знаменитый современный русский писатель Максим Горький, как  мы  видели
выше, описывает подробно наказание плеткой девушек в публичном доме. Тот  же
писатель в некоторых своих рассказах дает нам сведения об  орудиях  телесных
наказаний. Это розги из березовых прутьев, кнут, плетки,  холщовые  мешочки,
набитые песком; последние имеют то преимущество, что, причиняя боль, в то же
время не повреждают кожи наказываемых.
     В  деревнях  девушек  секут  по  обнаженному  крупу...  Один  из  наших
писателей именно этим специальным  массажем  объясняет  чрезвычайно  сильное
развитие крупа у русских куртизанок.
     В  его   произведениях   можно   найти   указание   на   тот   странный
психологический факт, что  русские  крестьянки  находят  подобное  обращение
вполне естественным, обыкновенно не сопротивляются и не питают никакой злобы
к своим палачам за учиненную над ними жестокую порку...
     Человек так уже сотворен, что ко всему привыкает и, по  словам  другого
известного  писателя,  Достоевского,  эта  способность  привыкать  ко  всему
является одной  из  главных  особенностей,  отличающей  человека  от  других
животных.
     До Горького о телесном наказании мужчин в тюрьмах говорил  Достоевский.
Он указывал на ужас, который вызывает подобное наказание у провинившихся.
     В своем бесподобном произведении "Записки из Мертвого Дома" он  изучает
различные типы каторжников. Один из них рассказывает свою историю, и тут  мы
наталкиваемся, как на нечто  самое  обычное,  на  существование  в  деревнях
телесного наказания женщин с исправительною целью.
     В своей семье русская крестьянская девушка довольно часто  наказывается
розгами, веревками, вожжами и т. п., независимо от ее возраста.
     В подтверждение этого мы приведем выдержки из произведения Достоевского
"Записки из Мертвого Дома", которое будем цитировать дословно.
     Каторжник рассказывает про свое обручение и женитьбу. Чтобы жениться на
молоденькой и хорошенькой девушке из богатой семьи,  красавице  Акульке,  он
придумал такую уловку. При содействии нескольких бездельников из  его  банды
он вымазал ворота избы, где жила девушка, дегтем, что  по  местным  понятиям
является выражением презрения к девушкам, живущим в доме, поведение  которых
не отличается нравственностью. Но я уступлю слово самому  Достоевскому  или,
вернее, мужу Акульки:
     - Вот мы Акульке ворота и вымазали. Так  уж  драли  ее,  драли  за  это
дома-то ...Марья Степановна кричит: "Со света сживу!" Бывало, соседи на  всю
улицу слышат, как Акулька ревмя-ревет: секут с утра до ночи...
     В то время и я раз повстречал Акульку, с ведрами шла, да и кричу:
     - Здравствуйте, Акулина Кудимовна! салфет вашей милости, чисто  ходишь,
где берешь, дай подписку с кем живешь! - да  только  и  сказал,  а  она  как
посмотрела на меня, такие у нее большие глаза-то были, а сама  похудела  как
щепка. Как посмотрела на меня, мать-то думала, что она смеется  со  мною,  и
кричит в подворотню: "Что ты зубы-то моешь, бесстыдница!", так в тот же день
отец ее опять драть.
     Бывало целый битый час дерет. "Засеку, -  говорит,  -  потому  она  мне
теперь не дочь".
     Я не стану приводить всех мест, где идет речь о телесном наказании.
     Можно сказать, что нет почти ни одного произведения русского  писателя,
в котором не была бы посвящена одна  или  несколько  страниц  описанию  сцен
телесного наказания.
     Обыкновенно,  как  мужчин,  так  и   женщин,   подвергаемых   телесному
наказанию, растягивают на длинной, узкой деревянной скамье, обнажают  спину,
круп и ляжки; затем, в то время как один держит за ноги, другой - за  плечи,
третий порет розгами или чем попало...
     В семьях часто просто хватают провинившуюся и, обнажив, наказывают  без
помощи  скамьи,  иногда  без   помощи   посторонних.   Нередко   привязывают
наказываемых на скамью или к столбам или  стойлам  лошадей  и  затем  секут.
Вообще, тут существует масса вариаций.
     Невольно является вопрос,  не  вызывают  ли  русские  крестьянки  своим
предосудительным поведением необходимости подвергать их телесному наказанию?
     В низших классах,  как  я  уже  заметил  выше,  телесное  наказание  не
является наказанием унизительным. Еще не особенно давно, если  не  ошибаюсь,
плетка  составляла  необходимую  принадлежность  приданого  новобрачной,  не
только крестьянки, но даже купеческой девушки.
     Чрезвычайно  суровый  и  полный  произвола  режим  вызывает,   конечно,
протесты. Борьба классов в России в полном разгаре. Репрессии идут  с  обеих
сторон. На бомбы и  револьверы  отвечают  виселицами,  порками,  ссылками  и
заключением в тюрьмы.
     В  России  не   редкость   встретить   изящную   девушку,   с   тонкими
аристократическими  ручками,  созданными  для   держания   дорогого   веера,
вооруженную  револьвером  большого  калибра  и  стреляющую  в  представителя
власти.
     Еще чаще, говорят, можно видеть  девушку-революционерку  растянутой  на
скамье  в  каком-нибудь  полицейском   участке,   нескромно   обнаженной   и
наказываемой розгами... Подобные сцены особенно были часты во время недавних
погромов в городах, которые отведены для житья евреям...
     Не знаю, насколько верно, но рассказывают, что одна  молодая  еврейская
девушка редкой красоты, чтобы иметь возможность слушать курсы в университете
города, где евреям не дозволено  жить,  записалась  в  проститутки,  которым
дозволено жить  повсюду  вне  черты  еврейской  оседлости.  Раз  ее  вечером
задержали  и  привели  в  участок.  С  проституткой   не   думали   особенно
церемониться и решили высечь ее розгами.  Тогда  она  открыла,  что  она  не
проститутка и что  она  воспользовалась  этим  званием  для  другой  цели...
Посылают    за    полицейским    врачом,    который    подвергает    девушку
освидетельствованию и находит, что  она  девственница...  Тем  не  менее  ее
все-таки растянули на скамье, привязали и дали сорок розог... Если даже  все
это верно, то, по-моему, подобные увлечения при усмирении народных  волнений
в стране, не особенно цивили