ятом  сердце
Иисуса".
     С этого времени все письма Жирара  к  Кадир  оканчивались  словами:  "Я
соединен с вами в святом  сердце  Иисуса".  Наконец,  девица  Кадир  приняла
формулу послушания, предложенную святым  отцом:  "Я  отрекаюсь  от  себя,  я
предалась вам, я готова говорить, делать и  терпеть  все,  что  вы  от  меня
потребуете".
     Отец Жирар не только помогал своим чадам в их духовных потребностях, но
заботился также и о телесных желаниях их. Он держал хорошую  прислугу,  имел
всегда отличный стол, кроме того, выдумывал развлечения и другие  затеи  для
удовольствия своих питомиц. Он и его верная сообщница Гюйоль забавлялись тем
эффектом, какой  производили  их  действия  над  девицей  Кадир,  которая  в
короткое время совершенно истомилась душой. Ее  смущали  странные  сны,  где
главным героем являлся отец Жирар, она по временам казалась  одержимой  злым
духом и проклинала религию Христа и святых. К концу 1730 года  эти  приступы
еще более усилились. Ее братья были свидетелями их, и, когда они молились  о
ее исцелении, она все время проклинала их.  Казалось,  эти  сны  служили  ей
внушением, устанавливая между нею и отцом Жираром особое духовное единение.
     Друзья Кадир, опасаясь за ее здоровье, посоветовались с Жираром, и  тут
осуществилось его давнишнее желание: приглашенный в дом Кадир, он часто  мог
оставаться наедине с девушкой, чтобы  устранить  всякое  могущее  возникнуть
подозрение, его сопровождал туда и оттуда младший  брат  ее,  который  в  то
время  был  учеником  Коллегии  Иезуитов.  При  этих  свиданиях  отец  Жирар
пользовался приемами дисциплины  Корнелия,  проделывая  это  над  обнаженной
пациенткой, как только с ней начинались ее припадки.
     Девушка пожаловалась Гюйоль и другим сестрам на вольности отца  Жирара,
но они только засмеялись и рассказали, что и с ними он вел себя так  же.  Он
очень часто преподавал дисциплину своей ученице Кадир имела  одно  из  своих
замечательных видений  в  пост  1729  года,  за  ним  последовала  серьезная
болезнь, уложившая ее в постель. Жирар участил свои  визиты  и  с  особенным
вниманием разглядывал кровавые пятна,  появившиеся  после  припадков  на  ее
левом боку, на руках и ногах. Один биограф  замечает,  что  ему  никогда  не
надоедало разглядывать эти пятна, в особенности на левом  боку.  Видения  ее
продолжались, и все муки ее считались посланными ей самим небом.
     Однажды Жирар предсказал своей питомице, что ей представится еще  новое
замечательное видение и она будет поднята на воздух. Он один был  свидетелем
этого  действия  духов.  К  назначенному  времени  Кадир   вдруг   сделалась
непокорной и, несмотря на просьбы и приказания Жирара, отказалась  перестать
держаться за стул, на котором  она  сидела,  и  позволить  поднять  себя  на
воздух. Священник пригрозил ей ужасными последствиями, которые  повлечет  за
собой такое сопротивление  духовной  власти,  и  наконец  в  гневе  ушел  из
комнаты. Тогда была послана Гюйоль сделать  выговор  грешнице,  и  после  ее
угроз та пришла в кроткое настроение, попросила прощения и обещала в будущем
полную покорность.
     Этот своевольный поступок мог быть заглажен только глубоким раскаянием.
На следующее утро отец Жирар вошел к ней в комнату и, начиная свое поучение,
сказал: "Правосудие Божие требует за то, что вы не позволили облечься в  его
дары, чтобы вы разделись и получили очищение; без сомнения, вы заслуживаете,
чтобы весь свет был свидетелем этого, но милосердный Господь разрешил видеть
это только мне и этой стене, которая не может говорить. Как бы то  ни  было,
дайте мне клятву в вашей верности, что вы  не  выдадите  тайны,  потому  что
открытие ее грозит гибелью нам  обоим".  Девица  Кадир,  как  упоминается  у
нескольких писателей, подчинилась дисциплине, как  он  этого  желал,  а  что
последовало дальше - читатель может дополнить собственным воображением.  Все
это время у матери Кадир не явилось ни малейшего недоверия к  святости  отца
Жирара, и она даже рассердилась на своего сына, когда он  намекнул  ей,  что
здесь происходит что-то странное. Невозможно  описать  подробно  всего,  что
произошло между отцом  Жираром  и  Кадир;  продолжительный  осмотр  ее  ран,
постоянные его поцелуи и повторение дисциплины иногда без всякой провинности
с ее стороны - все это представляло только часть

системы Жирара, а были еще другие  поступки,  гораздо  более  грубые  и
возмутительные.
     Чтобы избежать последствий этого духовного единения, Жирар под  разными
предлогами заставлял девушку пить напиток его собственного  изготовления,  и
несмотря на то, что она была очень слаба, отсоветовал ей дать осмотреть себя
доктору. Он решил, что необходима перемена условий,  и  для  безопасности  и
удобства с необыкновенной ловкостью устроил так, что девица Кадир  поступила
в монастырь в  Оллиуле,  где  ее  приняла  сама  настоятельница,  причем  ее
родственники  дали  свое  полное  согласие  на  то,  чтобы  Кадир  сделалась
монахиней. Благодаря этим обстоятельствам, она была благосклонно  принята  в
монастыре, и две недели после  этого  отец  Жирар  еще  не  посещал  ее.  По
истечении этого времени  он  имел  свидание  с  настоятельницей,  у  которой
попросил разрешения видеться и переписываться  со  своей  ученицей.  Большая
часть его писем была уничтожена,  но  те,  которые  сохранились,  раскрывают
целую систему самого утонченного молинизма, к которому прибегал этот  иезуит
для обольщения несчастной девушки.
     В то же время он писал письма совершенно другого рода, которые попадали
в руки настоятельнице и, как это и имелось в виду,  убеждали  ее  в  чистоте
намерений почтенного отца. Однако один его поступок возбудил подозрения.  Он
имел смелость  в  присутствии  других  монахинь  осведомиться  о  физическом
состоянии девицы Кадир, спросив ее, много ли она потеряла крови недавно.
     Одно из его писем, где он угрожал ей розгой, которой накажет ее он сам,
"ее дорогой батюшка", попало в руки другому, и  его  визиты  на  время  были
запрещены, но  при  вмешательстве  одного  из  капуцинов  привилегия  Жирара
посещать Кадир была восстановлена.
     Страсть его к ней все  возрастала.  Он  исследовал  ее  раны,  применял
дисциплину прежним способом и по целым часам оставался у своей  исповедницы.
Она  сама  иногда  хвалилась  перед  другими  монахинями,   что   испытывает
величайшие духовные наслаждения. Одно время она была заключена  в  келью,  и
патер  мог  разговаривать  с  ней  только  через  отверстие  в   стене;   но
изобретательность иезуита преодолела  и  это  затруднение:  он  убедил  свое
духовное чадо выставить известную часть тела в  отверстие  и  таким  образом
получить розги! Он  велел  приносить  туда  его  обед,  и  послушницы  часто
удивлялись этой паре, нежно разделявшей трапезу.
     Со временем отцу надоела его духовная дочь, и он решил поместить  ее  в
Картезианский монастырь в Премоле. Епископ тулонский не мог  дальше  терпеть
и, запретив дальнейшие их сношения друг с другом, заставил перевезти  девицу
Кадир на дачу Бока, близ Тулона. Увидя, что приближается развязка, Жирар при
помощи сестры Гравье, своей бывшей ученицы, вернул все письма,  писанные  им
Кадир, за исключением одного, которого не было в ее ящике. Епископ  назначил
нового настоятеля в Тулонский монастырь кармелиток,  чтобы  тот  отныне  был
духовником  Кадир,  и  посредством  исповеди  постепенно  открылся  обман  и
нечестные  поступки  отца  Жирара,  о  чем  настоятель  немедленно  известил
епископа, и этот последний поклялся избавить страну  от  обжорливого  волка,
когда услышал о великом множестве его гнусных деяний. Девица  Кадир  умоляла
его на коленях, обливаясь  слезами,  не  разглашать  всей  этой  гадости,  и
епископ наконец обещал ей скрыть скандальную историю. Так  как  он  заметил,
что Кадир по временам бывает "одержима", то он начал заклинать злого духа, и
девушка постепенно поправилась.
     Епископ вскоре раскаялся в том, что замолчал этот скандал, и по  совету
иезуита, отца Сабатье, лишил Жирара его сана и назначил церковную  комиссию,
чтобы расследовать все его проделки. Эта комиссия была уже с  самого  начала
предубеждена  против  девицы  Кадир  и  имела  намерение  оправдать  Жирара.
Девушка, уверенная в своей невинности, призналась во всем,  но,  что  вполне
естественно,  показания  ее  были   слишком   сбивчивы,   и   ее   противник
воспользовался неточностью указанных ею чисел и другими  мелочами.  Духовный
суд усердно доказывал против Кадир. Даже письма -  три  к  настоятельнице  в
Оллиуле и два к Кадир - никаким образом не обличали Жирара.
     Восемь иезуитов были допрошены и  дали  самые  благоприятные  отзывы  о
своем брате; монахини также доказали свое  благоговение  перед  преследуемым
отцом. Несчастная Кадир была выставлена лгуньей, изменницей и клеветницей  и
даже обвинена в том, что ее подкупили нанести оскорбление ордену иезуитов.
 Дело дошло до Верховного Судилища в Эксе, и иезуиты не жалели ни  денег,  ни
трудов, чтобы выиграть  процесс.  Больше  миллиона  франков  стоила  им  эта
защита. Жирар отобрал письма, захваченные кармелитским настоятелем и  братом
Кадир, обвинив их в заговоре. Девица Кадир  в  это  время  содержалась,  как
осужденная преступница, в скверной, вредной для здоровья комнате, где  перед
этим помещалась одна сумасшедшая. Ее мучили, угрожали и  досаждали  ей,  как
только могли, пока она наконец не отреклась от всего,  в  чем  она  обвиняла
Жирара.
     В ее комнату поставили солдат, которые день и  ночь  стерегли  ее.  Суд
приговорил отдать ее на поруки в городской монастырь.  Апеллируя  к  высшему
суду, она показала, что ее первое признание на исповеди было правдивым и что
она под страхом угроз отреклась от своих слов. Суд никак  не  мог  прийти  к
соглашению. Двенадцать голосов было подано за то, что отец  Жирар  отличался
большой слабостью духа, и это делало его предметом  насмешек  всего  ордена,
так что вина его не так уже  велика.  Другие  двенадцать  говорили,  что  он
должен быть осужден на смерть за кровосмешение и за то, что обесчестил  свой
духовный сан позорными страстями и преступлениями.  Суд  склонился  к  тому,
чтобы вынести обвинительный приговор, решив, что обе партии неправы. Один из
членов убеждал, что  Кадир  подлежит  только  легкому  наказанию,  а  другой
кричал:  "Но  тогда  нами  будет  оправдана  величайшая  преступница,  разве
возможно ограничиться только  легким  наказанием  этой  девушки?  Скорее  ее
следует бросить в огонь".
     Этот судебный процесс наделал много шуму, и  общественное  мнение  было
всецело  на  стороне  Кадир.  Тех,  кто  голосовал  против   Жирара,   толпа
благословляла и встречала рукоплесканиями, а сам Жирар был побит камнями,  и
его с большим трудом удалось спасти от ярости черни. Он умер через год после
этого, и многие  сочли  его  преждевременную  смерть  наказанием  за  грехи.
Иезуиты предполагали его канонизировать, но мы не  можем  сказать  наверное,
было ли это приведено в исполнение. Девицу Кадир  ее  многочисленные  друзья
окружили нежным попечением. Но она вскоре после своих страданий  исчезла  со
сцены, и осталось неизвестным, сослали ли ее куда-нибудь, или  она  окончила
свои дни в монастыре. Общее мнение было таково, что  ее  мирно  и  незаметно
удалили с дороги. Красота ее была воспета ее современниками, и,  несомненно,
она обладала необыкновенной  привлекательностью.  Вольтер,  с  присущим  ему
цинизмом, выразился так: "Эта красавица видела самого Бога; Жирар видел ее -
и он был еще более счастлив".
     Другой трагический случай подобного же рода  произошел  незадолго  пред
падением иезуитов во Франции. Одна девица из высшего общества была отдана на
попечение иезуита, который считался другом ее семьи, и она была  бессовестно
обольщена им по способу отца Жирара. В этом случае начальство  святого  отца
подкупило одного лекаря дорогими подарками, и тот так иезуита изувечил,  что
его невозможно было обвинить в тех поступках, в которых  его  обличали.  Но,
как бы то ни было, огласка этой истории привела к распадению ордена.
     Третья проделка такого же рода, как и случай с Кадир,  полная  позорных
подробностей, записана в "Passepartout" Гавина, так как она  имела  место  в
Саламанке.


        ^TНАКАЗАНИЕ РОЗГАМИ^U

     Как мы уже  видели  из  предыдущего  изложения,  телесные  наказания  в
древности применялись очень охотно и существовали под различными названиями,
как-то: сечение розгами, избиение плетью и экзекуция  кнутом.  В  дальнейшем
существование телесных наказаний можно  по  хронике  событий  проследить  от
средних веков и до настоящего времени,
     В наши дни общественное мнение, безусловно,  против  применения  розги,
причем многие, рассматривая розгу как средство наказания, глубоко убеждены в
том, что она только позорит преступников и делает их еще более закоренелыми,
ожесточая и действуя пагубным образом на и без того испорченный характер. Не
говоря  уже  о  вредном  моральном  влиянии  телесных  наказаний,  последние
особенно пагубным образом отзываются на здоровье женщины, так  как  мышечный
аппарат последней, безусловно, богаче кровеносными сосудами, нежели мужской,
и потому гораздо чувствительнее к розге или  плети  и  более  восприимчив  в
смысле вредных последствии.
     Телесное наказание, производимое без  понятия  и  разницы,  само  собой
разумеется, представляется для школы и тюрьмы крайне невыгодным, но в то  же
время  опыт  показывает  и  история  учит,  что  разумное  применение  розги
постоянно  вызывало  повышение  нравственного  уровня.   Во   многих   наших
общественных  учреждениях  розга,  например,  могла  бы   считаться   весьма
подходящим пособием, причем незаурядные преступления  могли  бы  в  работных
домах наказываться ею, под влиянием чего процент их  значительно  сократился
бы. Точно так же  судебные  приговоры  убийцам-грабителям  и  тому  подобным
преступникам с пользой могли бы усиливаться  телесными  наказаниями  в  виде
добавочного штрафа к тюремному заключению и  принудительным  работам.  Но  в
настоящее время всеобщее мнение склоняется все  больше  и  больше  в  пользу
уменьшения и смягчения наказаний вообще, и таким образом возможно, по нашему
мнению,  ожидать,  что  подобный  порядок  вещей,  т.  е.  слишком   большая
заботливость о преступниках, сможет неблагоприятным  образом  отразиться  на
общем благосостоянии. Впрочем, не будем рассматривать  больше  этот  спорный
вопрос принципиально, а займемся историческим обзором его.
     Древние  египтяне  не  увековечили  своих  обычаев   на   гробницах   и
иероглифах. Как  видно  из  нескольких  мест  Ветхого  Завета,  евреи  имели
установленное количество ударов, наделяемых добровольной рукою. Не  вдаваясь
в дальнейшие рассмотрения телесных наказаний Востока, заметим теперь же, что
экзекуции розгами или плетьми в  виде  наказания,  налагаемого  правосудием,
были введены у еврейских народов римским правом. И если особенная  любовь  к
телесным наказаниям с течением времени  до  известной  степени  ослабла,  то
все-таки в римском уголовном кодексе она занимала постоянно самое выдающееся
место, причем позднейшие народности выказали свою солидарность с римлянами в
отношении телесных наказаний тем, что позаимствовали у последних уложение  о
наказаниях.
     Читатели  наши  уже  видели,  как  пышно  процветал   флагеллянтизм   в
монастырях, причем одновременно с ним шпицрутены в войсках  и  плеть,  розга
или веревка дома  составляли  обыденное  явление.  Привилегированные  классы
обыкновенно избавлялись от подобных наказаний, хотя в приказах Генриха IV  и
Людовика  XIV  встречаются  имена  знатнейших  современников,  приговоренных
своими королями к публичному телесному наказанию. В  середине  одиннадцатого
столетия Бонифаций, маркиз Тосканский, один из  знатнейших  принцев  Италии,
подвергся  наказанию  розгами  у  алтаря,  вследствие  приговора   епископа,
рассердившегося на то, что принц устраивал различные привилегии  за  деньги.
При этом Галлам упоминает, что подобные  преступления  имели  место  гораздо
чаще, нежели наказания,  что  во  всяком  случае  является  для  упомянутого
времени чрезвычайно характерным.
     В Италии одно  время  каждый  округ,  каждая  провинция,  каждый  город
прибегали  к  своим  особенным  телесным  наказаниям.  Тосканский  уголовный
кодекс, опубликованный в 1786 году герцогом Тосканским, говорит о  том,  что
уже тогда телесные наказания были в ходу  и  рассматривались  как  средство,
способствующее поддерживать в порядке и равновесии законность. В предисловии
этого законоположения говорится, что законодатель  основывается  на  богатом
опыте и что "после того, как он царствовал более двадцати лет и за это время
смягчил много наказаний, он убедился в том, что преступления  не  только  не
увеличивались, но, наоборот,  уменьшались,  тяжкие  преступления  вообще  не
наблюдались, а менее сложные обнаруживались значительно реже". Эдиктом  этим
уничтожались далее такие наказания, как  клеймение  с  помощью  раскаленного
железа, различные пытки и все вообще наказания, сопряженные  с  уродованием,
равно как ограничение в правах  на  собственность,  все  равно-движимую  или
недвижимую. Помимо этого,  законоположение  тосканского  герцога  сравнивало
государственную измену с преступлением против личности. Наказания за те  или
иные проступки налагались  следующие:  незначительные  денежные  штрафы,  не
превышающие трехсот  крон;  наказание  плетью,  но  не  публичное;  тюремное
заключение до одного года; ссылка на более или менее продолжительные сроки и
расстояния; публичное наказание плетью; публичное наказание плетью на  осле.
Женщины приговаривались к заключению в исправительные тюрьмы на срок начиная
с одного года. Если заключение назначалось пожизненное, представлявшее собою
замену смертной казни, то преступницы должны были носить особое  платье,  на
котором  были  вытканы  слова:  "Ultimi   supplicio".   Мужчин   за   тяжкие
преступления посылали на остров Эльбу, где они работали в шахтах, или же  на
галеры в Ливорно, и т. д. Срок такой ссылки назначался  от  трех  лет,  хотя
приговаривали и на пожизненные работы. В  последнем  случае  каторжане  тоже
должны были носить особое платье, на ноге - кольцо, цепи и прочие  атрибуты.
Работы исполнялись такими преступниками самые тяжелые.  Из  старых  немецких
уложений о наказаниях, а также и  из  юридических  архивов  видно,  что  при
исполнении телесных наказаний применялись то плети, то палки,  то  розги.  В
тюрьмах и исправительных домах в  смысле  наказания  арестованных  творились
ужасные безобразия, злоупотребления были вопиющие. В  Германии  и  Швейцарии
судьи и члены магистрата пользовались почти неограниченной  властью  и  даже
при самых незначительных проступках назначали виновным ужасные  экзекуции  с
помощью палочных ударов. В некоторых городах  женщин-преступниц  помещали  в
особого устройства машину, в которой они не в состоянии были пошевельнуться;
благодаря подобным тискам, каждый удар наверняка достигал своего назначения.
В Гааге, например, в здании  старых  тюрем  до  сих  пор  сохранились  такие
машины.  По  временам  арестанток  заставляли  надевать  особые   платья   и
подвергали экзекуции, которая производилась также женщинами, хотя в огромном
большинстве случаев соблюдение приличия, т.  е.  отсутствие  в  роли  палача
мужчины, игнорировалось.
     В полицейских дворах Голландии  женщин  секли  сразу  целыми  дюжинами,
причем подобное зрелище  считалось  настолько  интересным,  что  посторонняя
публика очень часто подкупала служащих и за известную  мзду  получала  право
присутствовать при подобной массовой экзекуции.
     В  Англии  телесные  наказания  процветали  в  высшей  степени.   Среди
англосаксов в  то  время,  когда  штат  прислуги  состоял  еще  из  рабов  и
крепостных, удары считались самым обычным наказанием за любой  проступок,  и
д