сь пассивными.
     О проституции писалось очень много. Величайшие философы мира задавались
вопросом, прекратится ли она когда-нибудь или она погибнет  с  исчезновением
человека? Я выскажу свое мнение: думаю, это вековечное историческое  явление
прекратится  тогда,  когда   осуществится   дивная   утопия   анархистов   и
социалистов,  когда  земля  сделается  ничьей,  общей,  когда  любовь  будет
свободна и подчинена одним только половым желаниям, а человечество  образует
одну счастливую семью, где не будет различия между твоим и моим, и на  земле
настанет рай;  человек  сделается  безгрешным,  блаженным  и  станет  ходить
нагим...
     Конечно, легко теоретизировать, сидя в  комнате  за  чаем  с  булкой  и
сыром, но пока будет собственность, - будет и нищета.  Пока  будет  брак,  -
будет  и  проституция.  Ведь  проституция  поддерживается  и  питается   так
называемыми порядочными людьми, любящими братьями, безукоризненными мужьями,
благородными отцами семейства... Эти господа всегда отыщут  приличный  повод
нормировать и узаконить платный разврат, чтобы не допустить его проникнуть в
спальни  и  детские.  Для  них  проституция   -   это   возможность   увести
сладострастие подальше от стен дома. Да и сам  любящий  брат  или  почтенный
отец семейства не прочь втихомолку предаться разврату  -  им  надоедает  все
одно  и  то  же:  горничная,  гувернантка,   жена   и   дама   на   стороне.
Петушино-любовным инстинктам человека особенно  вольготно  развертываться  в
таких чудесных рассадниках, как заведение госпожи Бельзебут  в  Лондоне  или
госпожи  Стоецкой  в  Москве,  и  т.  п.  Человек,  в   сущности,   животное
многобрачное, что отлично понял Магомет,  мормоны  и  т.  п.  Все  фальшивые
мероприятия, вроде разных  приютов  для  падших  женщин,  -  чушь  и  чистое
надругательство... Почтенные супруги, отцы пятерых взрослых  дочерей  всегда
будут кричать об ужасе проституции, устраивать в пользу приютов для спасения
женщин  любительские  спектакли  и  лотереи,  но  в  душе  все   они   будут
благословлять и поддерживать существование проституции...
     В начале этого тома я описал, как публично наказывали  в  средние  века
проституток во Франции за нарушение полицейских правил.  Вот  как  описывает
английский журнал "Лондонский шпион" наказание публичных  женщин  в  Англии:
"Один мой приятель свел меня в Бридвель (исправительный дом),  где  как  раз
был "приемный день", чтобы я имел возможность полюбоваться,  как  укрощается
строптивость некоторых  панельных  дам  низшего  разбора  при  благосклонном
участии девятихвостой плетки.
     Пройдя  в  ворота  монументального  здания,  которое,  как  сказал  мне
приятель, носит название Бридвель, и переступив порог, я  сперва  готов  был
подумать, что попал, скорее, во дворец короля, чем в. исправительный дом; но
осмотревшись хорошенько,  я  заметил  в  громадном  зале  много  изможденных
женщин, в бедных и у многих изорванных платьях.
     Оттуда  мы  прошли  на  другой  двор,  где  постройки  имели  такой  же
величественный вид по наружности. Перед нами была особая ограда, за  которой
помещалось женское отделение. Войдя в него,  мы  увидали  множество  женщин,
заключенных,  как  монахини  или  рабыни,  и   находившихся   под   надзором
надзирательницы, ходившей все время.
     От них пахло как от козлов или от грудных детей в воспитательном  доме,
и они держали себя с такою же распущенностью, как заключенные в  центральной
тюрьме. Впрочем, они весело исполняли свою унизительную работу.  Между  ними
были совсем молоденькие, и меня особенно поразило, что они  в  таком  раннем
возрасте успели уже пасть так низко.
     Пока я, усталый, с грустью наблюдал бесстыдство  этих  несчастных,  мой
приятель попросил  меня  вернуться  назад  опять  на  первый  двор,  где  мы
поднялись по лестнице и вошли в обширное зало, где с большой помпой  заседал
полицейский суд. Один очень представительный господин, по  строгому  костюму
которого можно было догадаться, что это  был  почтенный  гражданин,  занимал
президентское кресло; в руке у него, как у судебного пристава на  аукционах,
был молоток, а в соседней комнате, двери которой были настежь открыты, чтобы
присутствующие лица могли видеть и слышать  все  в  ней  происходящее,  одну
женщину  секли  плетью.  Наконец  молоток  стукнул,  и   наказание   женщины
прекратилось. Я обратил внимание на то  обстоятельство,  что  почтенный  суд
происходил в присутствии большого числа мужской и женской прислуги, а  также
проституток.
     Следующей подсудимой  была  очень  молоденькая  проститутка.  Это  была
высокая, красивая девушка с круглыми бровями, с голубыми глазами навыкате, с
самым  типичным  лицом  английской   проститутки.   Судя   по   прочитанному
обвинительному  протоколу,  она  ударила  гостя  по  лицу,  бросила  стакан,
наполненный вином, а когда ее  за  это  хозяйка  немедленно,  в  присутствии
пострадавшего гостя, велела разложить на скамейке и дать пятьдесят розог, то
девица встала со скамейки и плюнула в лицо  гостю  и  хозяйке;  тогда  гость
велел позвать полицейского, который составил протокол о всем происшедшем,  и
девушку привлекли к суду. Хозяйка показала, что девушка эта - очень  добрая,
уступчивая, никогда никому не может  отказать  в  просьбе,  и  невольно  все
относятся к ней с большой нежностью. Она краснеет, когда дает  показание  ее
хозяйка. Но  стоит  девушке,  -  продолжает  показывать  хозяйка,  -  выпить
три-четыре рюмки виски, как  она  делается  совсем  неузнаваемой  и  учиняет
всевозможные скандалы, так  что  всегда  требуется  вмешательство  экономки,
швейцара и иногда полиции. На другой день я ее за скандал  всегда  наказываю
розгами, порой очень строго. После наказания она никогда не дерзит, а просит
прощения. Во время наказания также все время просит о прощении...  Вчера  я,
по настоянию гостя, чтобы не посылать за  полицией,  согласилась  немедленно
при нем же высечь ее розгами... Но у нее хмель не  прошел,  почему  она  все
время, пока ее секли, ругалась похабными словами, а после наказания  плюнула
мне и гостю в лицо. Я хотела ее  снова  сечь  и  даже  послала  швейцара  за
свежими розгами,  но  гость  не  согласился  простить  и  велел  послать  за
полицией...
     У обвиняемой девушки не было защитника,  и  суд  через  две-три  минуты
постановил  наказать  ее  тут  же  десятью  ударами  плети;  наказание  было
сравнительно мягкое, вероятно, вследствие благоприятного показания  хозяйки,
а, главным образом, также того, что бедная девушка была уже довольно  строго
наказана розгами хозяйкой.
     Немедленно по прочтении приговора два сторожа увели девушку в  соседнюю
комнату, но мы отлично видели,  как  ее  раздели  совсем  донага  и,  связав
предварительно обе руки, подвели к стене и привязали к  кольцам  за  руки  и
ноги, так что она была как бы приклеена  к  стене.  Затем  президент  поднял
молоток, и сторож, взяв  девятихвостку  в  руки,  стал  сечь  провинившуюся,
которая все время неистово орала и корчилась.  С  первого  же  удара  у  нее
показалась кровь на теле, которое и без  того  все  было  в  синих  полосах,
очевидно, от вчерашнего наказания розгами по приказанию хозяйки. При десятом
ударе молоток опустился на стол с силой, и немедленно сторож перестал сечь и
отвязал девушку,  которая  вскоре  вышла  одетая,  с  заплаканными  глазами,
которыми она старалась не смотреть на присутствующих. Хозяйка подошла к  ней
и хотела увести ее с собой, но президент остановил их обеих и,  обращаясь  к
девушке, сказал, чтобы она в другой раз не  буянила,  иначе,  независимо  от
наказания хозяйки, он велит ей дать не менее двадцати плетей. Хозяйку же  он
просил уже не наказывать девушку сегодня еще розгами, прибавив,  что  с  нее
довольно вчерашнего наказания розгами  и  сегодняшних  плетей  за  буянство.
Хозяйка откровенно созналась, что она, хотя очень любит девушку, но  для  ее
же пользы собиралась дать ей после обеда сто розог за вчерашнюю проделку, но
"раз господин президент просит больше за вчерашнюю вину не наказывать, то  я
даю вам слово, что не буду сегодня ее наказывать".
     Англичанин-человек положительный. У него нет ни  времени,  ни  терпения
самому позаботиться о своем удовольствии, нужно, чтобы это сделали  за  него
другие  лица.  В  Англии  почти  все  заняты  той  или  иной  коммерцией.  У
англичанина чувство любви играет сравнительно редко важную роль.  Поэтому-то
существует  множество  лиц,  торгующих  молодостью  и   красотой   голодных,
беззащитных девочек. Нет ничего поэтому удивительного в том, что  в  Лондоне
гнусный торг белыми рабынями процветает в самой широкой степени.
     Существует масса лиц,  лишенных  всякого  понятия  о  нравственности  и
охраняющих целомудрие своих девиц  до  семнадцатилетнего  возраста  не  ради
любви к добродетели, а  единственно  потому,  что  девственность  есть  тоже
своего рода товар, от которого они готовы  освободиться  лишь  за  известную
сумму денег. Таким образом, в Англии молодых девственниц можно  получить  по
такой-то цене за голову; это не будет считаться обольщением или совращением,
а простой поставкой девственности по договору за наличные  деньги..  Бывают,
конечно, случаи, когда девушка сопротивляется, но правильная поставка  имеет
в виду только таких девиц, которые смотрят на  свою  девственность,  как  на
простую товарную ценность.
     Такова теория, изложенная в парламенте одним из его членов,  когда  был
затронут вопрос относительно развития проституции среди малолетних девушек.
     Следует еще заметить, что английский закон нисколько не защищает  детей
старше тринадцати лет. Если девушка четырнадцати лет под влиянием ласки  или
угрозы немедленного телесного наказания, или под влиянием насилия, или  даже
при помощи побоев соглашается против своего желания на поступок, последствия
которого она не вполне понимает, то закон вмешивается с единственною целью -
защиты обольстителя. Раз жертва согласилась на совокупление, то было ли  это
согласие получено обманом или силой, в глазах  закона  это  не  имеет  ровно
никакого значения. Закон как бы нарочно указывает на подобных детей  как  на
хорошую дичь для распутников.
     Как только девочке исполнилось тринадцать лет, она в  глазах  закона  -
женщина и имеет полное право  располагать  своей  особой  в  пользу  первого
встречного, который силой или другим каким-либо способом сумеет ее настолько
устрашить, что она ему пожертвует своей  честью.  Одна  лондонская  сводница
показала на суде, что происходит, если девушка отказывается позволить лишить
себя невинности после того, как сама продала эту невинность: "Когда  девушка
слишком много шумит, то теряет свою невинность задаром  вместо  того,  чтобы
потерять ее за деньги. Самое лучшее средство, чтобы  добиться  цели  у  этих
дурочек, это внушить  им,  что  раз  настало  время,  они  все  равно  будут
обольщены, хотят или не хотят. Если не хотят,  то  их  будут  сперва  пороть
розгами, пока они сами от боли не  согласятся  на  все.  Если  же  они  орут
отчаянно, но не просят, чтобы их лучше лишили невинности,  только  перестали
бы сечь, то порка продолжается до  полного  изнеможения  девушки,  почти  до
потери ею сознания от боли, после чего ее берут силой".
     Иногда девушка проявляет столько упорства, что  приходится  даже  после
порки помогать обольстителю; что и произошло с четырнадцатилетней Жени, дело
которой дошло до суда. "Эта девочка причинила нам массу хлопот; мы ее сперва
очень больно высекли розгами за сопротивление господину; после этого  мы  ее
опять отпустили к  господину,  но  она  все-таки  продолжала  отбиваться,  и
пришлось ее снова сечь, в этот раз уже  плетью.  Но  после  жестокой  порки,
когда мы отдали ее господину, она все еще продолжала кусаться и  царапаться,
так что господин, который заплатил, опять ничего не мог с  нею  поделать.  В
конце концов пришлось ее держать и только тогда удалось ее обольстить,  хотя
она все время орала, как безумная". Английский  суд,  несмотря  на  подобное
насилие, оправдал всех подсудимых по обвинению в изнасиловании и пособии ему
на том основании, что девочка была четырнадцати лет, сама сперва согласилась
на обольщение и взяла за это деньги; только потом, когда  наступила  минута,
она раздумала и отказалась, на что, по мнению суда, уже не имела права.  Суд
нашел только, что за отказ исполнить  свое  обещание  девочку  могли  высечь
розгами и плетью, но не так  жестоко,  как  она  была  высечена,  по  мнению
свидетельствовавшего ее доктора, почему приговорил сводницу,  по  приказанию
которой пороли девушку, к штрафу в 50 фунтов стерлингов (около 500 р.)  и  к
шестимесячному  заключению  в  рабочем  доме,  а  трех  женщин,  поровших  и
державших девушку во время экзекуции, - к штрафу в 10 фунтов стерлингов (100
р.) и двухмесячному тюремному заключению.  Главный  лорд-судья,  к  которому
перешло дело до апелляции, изменил  приговор  в  том  смысле,  что  сводницу
приговорил к штрафу в 10 фунтов  стерлингов  и  двухмесячному  заключению  в
рабочем доме, а трех помогавших ей женщин оправдал. Виновник  же  обольщения
был также оправдан.
     В Лондоне существуют очень приличные на вид приюты, содержимые  учеными
акушерками,  куда  сводницы  приводят  девочек  до  лишения  девства,  чтобы
установить наличие девственности, и куда их опять приводят после потери оной
для восстановления ее искусственным путем и новой продажи ее.
     До чего может доходить услужливость сводниц, желающих  пойти  навстречу
капризам своих клиентов, служит лучше всего доказательством следующий факт.
     Чтобы угодить одному  богатому  клиенту,  который  в  беспутных  оргиях
настолько растратил свои половые силы, что  только  сечение  его  розгами  в
присутствии молоденькой девственницы могло разбудить заснувшие его чувства и
позволить ему совершить с нею половой акт, - одна очень почтенная дама  сама
секла его розгами и помогала ему удовлетворить свою похоть. Если же  девушка
сопротивлялась, что бывало иногда, она привязывала  ее  за  ноги  и  руки  к
кровати. В некоторых  подобных  случаях,  как  обнаружилось  тоже  на  суде,
пользуются для привязывания строптивых девушек  особыми  ремнями,  подбитыми
ватой.
     - Русский писатель Максим Горький довольно подробно описывает  телесное
наказание проституток в доме терпимости. Это происходит  в  современное  нам
время {М. Горький. - Васька Красный. Собр. соч., т. III.}.
     "Недавно в публичном доме одного из поволжских городов  служил  человек
лет сорока, по имени Васька, по прозвищу Красный. Прозвище было дано ему  за
его ярко-рыжие волосы и толстое лицо цвета сырого мяса.
     Толстогубый, с большими ушами, которые торчали на его черепе, как ручки
на рукомойнике,  он  поражал  людей  жестоким  выражением  своих  маленьких,
бесцветных глаз; они заплыли у него жиром, блестели как льдины, и,  несмотря
на его сытую, мясистую фигуру, всегда взгляд его имел такое  выражение,  как
будто этот человек был смертельно голоден. Невысокий и коренастый, он  носил
синий казакин, широкие суконные шаровары и ярко вычищенные сапоги  с  мелким
набором. Рыжие волосы его вились кудрями, и, когда он надевал на голову свой
щегольский картуз, они, выбиваясь из-под картуза кверху, ложились на, околыш
картуза - тогда казалось, что на голове у Васьки надет красный венок.
     - Красным его прозвали товарищи, а девицы прозвали его Палачом,  потому
что он любил истязать их.
     Васька был известен во всех домах  этого  квартала,  его  имя  наводило
страх на девиц, и когда они почему-нибудь ссорились и вздорили с хозяйкой  -
хозяйка грозила им:
     - Смотрите, вы!.. Не выводите меня из терпенья... а  то  как  позову  я
Ваську Красного!..
     Иногда достаточно было одной этой угрозы,  чтобы  девицы  усмирились  и
отказались от своих требований, порой вполне законных и  справедливых,  как,
например, требование улучшения пищи или права уходить из дома на прогулку. А
если одной угрозы оказывалось  недостаточно  для  усмирения  девиц,  хозяйка
звала Ваську.
     Он  приходил  медленной  походкой  человека,   которому   некуда   было
торопиться, запирался с хозяйкой в ее комнате, и там хозяйка  указывала  ему
подлежащих наказанию девиц.
     Молча выслушав ее жалобу, он кратко говорил ей:
     - Ладно...
     И шел к девицам. Они бледнели  и  дрожали  при  нем,  он  это  видел  и
наслаждался их страхом. Если сцена разыгрывалась в кухне, где девицы обедали
и пили чай, он долго стоял у дверей, глядя на них, молчаливый и неподвижный,
как статуя, и моменты его неподвижности были не менее мучительны для  девиц,
как и те истязания, которым он подвергал их.
     Посмотрев на них, он говорил равнодушным и сиплым голосом:
     - Машка! Иди сюда...
     - Василий Мироныч! - умоляюще и решительно говорила иногда  девушка:  -
ты меня не тронь! Не тронь... тронешь - удавлюсь я...
     - Иди, дура, веревку дам... - равнодушно, без усмешки говорил Васька.
     Он всегда добивался, чтоб виновные сами шли к нему.
     - Караул  кричать  буду...  Стекла  выбью...  -  задыхаясь  от  страха,
перечисляла девица все, что она может сделать.
     - Бей стекла... а я тебя заставлю жрать их... - говорит Васька.
     И упрямая девица в большинстве случаев сдавалась, подходила  к  Палачу;
если же она не хотела сделать этого, Васька сам шел к ней, брал ее за волосы
и бросал на пол. Ее же подруги, - а зачастую и единомышленницы, -  связывали
ей руки и ноги, завязывали рот и тут же, на полу кухни и на  глазах  у  них,
виновную пороли. Если это была бойкая девица, которая могла и  пожаловаться,
ее пороли толстым ремнем, чтобы не  рассечь  ей  кожу,  и  сквозь  простыню,
смоченную водой, чтобы на  теле  не  оставалось  кровоподтеков.  Употребляли
также длинные и тонкие мешочки, набитые  песком  и  дресвой,  -  удар  таким
мешком по ягодицам причинял человеку тупую боль, и  боль  эта  не  проходила
долго...
     Впрочем,  жестокость  наказания  зависела  не  столько   от   характера
виновной, сколько от степени ее вины и симпатии Васьки. Иногда он  и  смелых
девиц порол без всяких предосторожностей и пощады; у него в кармане  шаровар
всегда  лежала  плетка  о  трех  концах  на   короткой   дубовой   рукоятке,
отполированной частым  употреблением.  В  ремни  этой  плетки  была  искусно
вделана проволока, из которой на концах ремней образовывалась кисть.  Первый
же удар плетки просекал кожу до костей, и часто,  для  того,  чтобы  усилить
боль, на  иссеченную  спину  приклеивали  горчичник  или  же  клали  тряпки,
смоченные круто соленой водой.
     Наказывая девиц, Васька никогда не  злился,  он  был  всегда  одинаково
молчалив, равнодушен, и глаза его никогда не  теряли  выражения  ненасытного
голода, лишь порой он прищуривал их, отчего они становились острее...
     Приемы наказаний не ограничивались  только  этими,  нет  -  Васька  был
неисчерпаемо  разнообразен,  и  его  изощренность  в  деле  истязания  девиц
возвышалась до творчества.
     Например: в одном из заведений девица  Вера  Коптева  была  заподозрена
гостем в краже у него пяти тысяч рублей. Гость этот, сибирский купец, заявил
полиции, что он был в комнате  Веры  с  нею  и  ее  подругой  Сарой  Шерман;
последняя, посидев с ним около часу, ушла, а с Верой он оставался всю ночь и
ушел от нее пьяный.
     Делу дан был законный ход; долго  тянулось  следствие,  обе  обвиняемые
были подвергнуты предварительному  заключению,  судились  и,  по  недостатку
улик, были оправданы.
     Возвратясь после  суда  к  своей  хозяйке,  подруги  снова  попали  под
следствие; хозяйка была уверена, что кража- дело их рук, и  желала  получить
от них свою долю.
     Варе удалось доказать, что она не при чем в этой краже;  тогда  хозяйка
ревностно принялась за Веру Контеву. Она заперла ее в  баню  и  там  кормила
соленой икрой, но, несмотря на это и многое другое, девица не созналась, где
спрятала деньги. Пришлось приб