вачено высшим единством, и это единство,
причастное величине, не есть в то же время величина, как таковая. Поэтому
всякое смешение качественно различных субстанций возможно благодаря
наличности материи, и, так как каждая субстанция привносит свою собственную
материю, то все смешение не нуждается в дальнейшем носителе.
Тем не менее, требуется нечто, что было бы в состоянии охватить собою это
смешение, будь это нечто своего рода сосудом или определенным местом
пространства. Однако материя предшествует пространству, и, следовательно,
тела, как таковые, нуждаются прежде всего в материи. Ведь не нужно думать,
что если акты действия и влияния обладают нематериальной природой, то
поэтому и тела должны быть также нематериальными.
Дело в том, что тела суть нечто сложное, акты же - нет. Ибо всякое
действующее начало пользуется для проявления своей деятельности материей,
как субстратом, который пребывает в действующем начале. В самом процессе
действия материя не выступает активно, да действующее начало и не требует
этого. Точно так же ни одно действие не превращается в другое, ибо в этом
случае они были бы прикреплены к материи, а само действующее начало
переходит от одного акта к другому и, таким образом, является материей по
отношению к актам своего проявления.
Итак, материя необходима для проявления как качественных определений, так и
определений величины, а, следовательно, необходима для телесного мира.
Таким образом, это не пустое слово: субстрат телесного мира существует,
хотя он невидим для нас и не имеет величины.
Если бы мы захотели отрицать его, то с таким же точно правом можно было бы
отрицать существование различных свойств и самой величины, так как все это,
взятое само по себе, не существует. Если же все это действительно
существует, хотя взятое в отдельности и в неясном виде, то тем более должна
существовать материя, хотя ее существование носит неопределенный характер и
она недоступна для наших чувств.
Мы не видим ее, ибо она бесцветна; мы не слышим ее, ибо она не производит
никакого шума; она не обладает ни вкусом, ни запахом, а потому ни язык наш,
ни нос не воспринимает ее. Но, может быть, мы воспринимаем ее осязаемость?
Этого также не может быть, ибо она не есть тело. Для осязания нужен
телесный предмет, ибо с его помощью мы воспринимаем нечто плотное или
разряженное, мягкое или твердое, влажное или сухое. Материя не обладает ни
одним из этих свойств и может быть постигнута только представлением. Однако
представление это не исходит от духа, но лишено всякого содержания.
Поэтому-то такое представление есть, по выражению Платона, представление
ублюдочное. В нем не содержится даже общего представления о телесности.
Ибо, если телесность является понятием, то этим самым оно отлично от
материи и есть нечто иное; если же понятие телесности уже воплотилось в
определенном образе и как бы смешалось с материей, то ясно, что этот
продукт есть уже не только материя, но и тело.
13. Обратимся теперь к другой стороне вопроса. Если допустить, что субстрат
обладает качественной природой, то нужно прежде всего определить, что такое
эта природа. Затем нужно ответить на вопрос, каким образом качество может
вообще играть роль субстрата. Каким образом нечто, лишенное определений
величины, может обладать качественной природой, которая, со своей стороны,
не связана ни с материей, ни с величиной? Если же эта природа есть нечто
определенное, то каким образом она может быть материей? И, наоборот, если
она есть нечто неопределенное, то в таком случае она уже не качественная
природа, а субстрат и искомая материя.
Однако ничто, по-видимому, не препятствует тому, чтобы материя, именно
благодаря своей непричастности к какому бы то ни было качественному
определению, обладала, несмотря на свою бескачественность, некоторым
характерным строением, представляющим ее существенное отличие от других
предметов и являющимся как бы отрицанием их положительных свойств. Ведь
слепой, например, лишенный определенного положительного зрительного
свойства, тем не менее обладает известным отличительным признаком. Если,
таким образом, материя лишена подобных частных свойств, то как можно
сказать, что она не имеет никаких отличительных признаков? Если же она,
вообще, есть полное отрицание всех частных свойств, то, признавая, что
отсутствие положительного свойства является также своего рода признаком, мы
тем более должны считать такую материю обладающей качественной природой.
Однако тот, кто признает это, в сущности говоря, превращает решительно все
в качественно определенные являения и в известные отличительные признаки,
так что, например, и количество, и сущность являются с этой точки зрения
качествами. Следовательно, все обладает определенной природой, а тем самым
причастно качеству.
Следует тем не менее сказать, что стремление превратить нечто, не имеющее
положительных свойств, в качественно определенное явление на основании
только его отличия от другого, действительно качественно определенного
явления, является смешной затеей. А именно, если мы скажем, что само
отличие, как таковое, является источником определенной природы этого нечто,
то такое заявление будет неверно, ибо ведь и качество, как таковое, не
имеет определенной природы. Если же мы будем полагать это нечто
определенным просто в силу его отличия, то нужно помнить, что отдельное
явление не может быть отличным или тождественным само по себе, но лишь в
силу отличия или тождества по отношению к другому.
Поэтому-то отсутствие некоторого свойства не является само по себе
свойством или признаком качественного порядка, а только отрицанием качества
или какого-либо иного факта, как, например, бесшумность выражает только
отсутствие шума или какого-нибудь другого явления.
Отсутствие есть отрицание, тогда как качество есть соотношение. Материя же
не имеет образа, и это является ее особенностью, ибо ей свойственно
отсутствие формы и качества. Поэтому не имеет смысла называть материю
качественным началом, тогда как она не есть качество, точно так же, как
неправильно утверждение, что материя именно потому есть начало величины,
что она сама не обладает величиной.
Итак, особенность материи не есть отличное от нее самой как бы свойство,
привходящее извне. Особенность эта определяется свойственной материи ролью
быть всегда чем-либо иным, чем это данное. И это иное, взятое, как
единичное явление, не есть просто иное, а всегда обладает определенной
формой, так что его следует правильнее называть "нечто иное". Для того же,
чтобы указать неопределенный характер инобытия материи, нужно определять ее
не как "нечто", а употреблять по отношению к ней только термин "иное".
14. Теперь нам нужно исследовать, является ли отрицанием в смысле
отсутствия признаков сама материя, как таковая, или же отрицание есть
нечто, только присущее материи.
Сторонники мнения, по которому материя и отрицание суть два логически
различных проявления одного и того же субстрата, должны были бы прежде
всего показать, в чем состоит логически различное содержание этих двух
понятий, т.е. дать понятие материи, не заключающее в себе понятия
отрицания, и, наоборот, понятие отрицания, не имеющее ничего общего с
понятием материи. Ведь между этими двумя понятиями может, вообще говоря,
существовать троякого рода соотношение. Оба понятия могут или вовсе не
входить одно в другое, или же первое может так же содержаться во втором,
как второе в первом, или же, наконец, только одно из этих двух понятий -
безразлично какое - может содержаться в другом.
В первом случае, когда каждое понятие существует само по себе, не касаясь
другого, эти понятия представляют две самостоятельных единицы, и материя
есть нечто иное, чем отрицание, даже если отрицание является акциденцией.
При этом одно понятие не должно содержаться в другом даже потенциально. Во
втором случае, если понятия относятся друг к другу, например, так, как
понятие "вздернутый" к понятию "вздернутый нос", мы имеем все-таки два
самостоятельных понятия. И, наконец, если они относятся друг к другу так,
как понятие огня к понятию теплоты, т.е. так, что первое понятие охватывает
второе, но не наоборот, причем материя является в такой же мере отрицанием,
в какой мере огню присуща теплота, то она и в этом случае не суть нечто
иное. Ибо теплота здесь по природе своей уподобляется огню, тогда как
субстрат, а этим субстратом должна быть материя, есть "иное".
Но, быть может, материя и отрицание являются логически различными
проявлениями одного и того же начала таким образом, что отрицание вовсе не
указывает на существование чего-либо иного, отличного от отрицаемого, и,
следовательно, отрицание бытия есть как бы его уничтожение. Ведь отрицание
не прибавляет никаких новых признаков, а указывает, что нечто не
существует.
Итак, действительно ли отрицание равнозначно с не-бытием? Допуская, что
отрицание, в смысле отсутствия признаков, не существует самостоятельно, так
как оно относится не к бытию, а к чему-то иному, мы имеем перед собой снова
два понятия, из которых одно целиком подходит к субстрату, а другое
указывает на отношение отсутствия признаков к "иному". Или, точней говоря,
одно понятие есть понятие материи в ее отношении к иному или понятие
субстрата в его отношении к иному, понятие же отрицания соответствует этим
отношениям, поскольку оно указывает на их неопределенный характер.
Вообще же, как в том, так и в другом случае, понятия эти едины в своем
субстрате, различны - в своем логическом выражении. Но здесь возникает
вопрос: каким образом отрицание, являющееся, благодаря своей
неопределенности, безграничности и бескачественности началом, тождественным
с материей, тем не менее, обладает отличным от нее логическим выражением?
15. Это возвращает нас к исследованию вопроса, является ли безграничность и
неопределенность акциденцией какого-либо иного начала, и, если да, то как
это возможно. Вместе с тем нам нужно ответить на вопрос, является ли
акциденцией отрицание, как отсутствие всяких определенных признаков.
Если все, что относится к категории чисел и понятий, находится вне
безграничности, то все то, что является объектом формирующих и движущих
сил, и есть по необходимости безграничное. Ведь все границы, нормы, все
вообще оформленное, встречающееся в других вещах, коренится в числах и
понятиях, но при этом формирующей силой служит не то, что уже оформлено, и
не сам порядок, уже воплощенный в вещах, а граница, норма, понятие. Нужно
иметь в виду, что формирующая сила есть совершенно не то, что служит ее
объектом. Таким объектом является материя, а также все, что так или иначе
причастно материи или ее понятию. Таким образом, материя и есть по
необходимости безграничное, но при этом так, что безграничность не является
акциденцией материи, как бы привходящей извне.
Дело в том, что все, привходящее извне как акциденция, должно быть сначала
понятием, а безграничное не есть понятие. Далее: что именно в мире бытия
должно было бы получить безграничность в качестве акциденции? Граница и
все, что ею ограничено. Но материя не является ни тем, ни другим. А, кроме
того, безграничность, привходя к тому, что ограничено, должна была бы
уничтожить его природу.
Следовательно, безграничное не есть акциденция материи, но сама материя,
как таковая, есть безграничное. Ведь и материя умопостигаемого мира есть
тоже безграничное, порождаемое безграничностью Единого или, вернее говоря,
безграничностью его могущества и вечностью его бытия, ибо безграничность,
как таковая, не содержится в Едином, а является продуктом его творчества.
Здесь возникает ряд вопросов. Каким образом безграничное может существовать
и в умопостигаемом мире, и в мире чувственного бытия? На это следует
ответить, что безграничное двойственно по своей природе. Чем же отличается
одно безграничное от другого? Они отличаются друг от друга, как прообраз от
копии. Следует ли заключить отсюда, что безграничное чувственного мира
менее безгранично, чем безграничность мира умопостигаемого? Как раз
наоборот, ибо поскольку оно, как копия, дальше отстоит от истинного бытия,
постольку оно обладает еще более высокой степенью безграничности. Ибо
большая степень неопределенности свойственна именно тому, что менее
определено, подобно тому, как меньшая степень добра означает большую
степень зла.
Итак, безграничное умопостигаемого мира обладает большей полнотой бытия,
является формой или понятием безграничного, тогда как безграничное
чувственного мира менее причастно бытию именно постольку, поскольку оно
удалилось от истинного бытия, погрузилось в призрачное существование и
обладает в действительности более высокой степенью безграничности.
Теперь возникает новый вопрос: все ли равно быть безграничным, как таковым,
или только обладать безграничностью? Там, где понятие и материя существуют
раздельно, это не одно и то же; там же, где мы имеем дело только с
материей, одно можно считать вполне тождественным с другим или, что еще
лучше, можно сказать, что безграничность вообще не свойственна материи, ибо
безграничность есть понятие, а понятие не может находиться в безграничном,
не разрушая его природы. Поэтому-то материю следует считать, в
противоположность понятию, безграничной по природе. Ибо, подобно тому, как
понятие, поскольку оно не воплощается в чем-либо другом, остается абсолютно
чистым понятием, так и материя, в полную противоположность этому чистому
понятию, остается по отношению к безграничности чистой материей, т.е.,
безграничным.
16. Теперь еще вопрос: тождественна ли материя с инобытием?
Нет, только с той частью инобытия, которая составляет противоположность
истинному бытию, а именно понятиям, следовательно, в этом смысле существует
и не-бытие, как отрицание всяких признаков, если только отрицание это
образует противоположность с бытием, в смысле логических понятий.
Но разве отрицание это не будет уничтожено, если к нему присоединится то,
что составляет предмет отрицания? Ни в коем случае, ибо основой всякого
явления служит не мир явлений, а то, что является отрицанием, отсутствием
всяких свойств. Точно также средой, где воплощается принцип ограниченности,
является не то, что уже ограничено, и не сама граница, но безграничное,
поскольку оно еще не подвергалось ограничению.
Но каким же образом принцип ограничения, соединяясь с безграничным, не
уничтожает природу этого последнего, тем более, что безграничность не
является акцидентальным признаком? Если бы безграничное было количественно
безграничным, то, конечно, его природа была бы уничтожена, но именно
потому, что это не так, природа безграничного продолжает жить и в мире
бытия. Здесь становится действительностью и получает печать совершенства
все, чем безграничное обладает по своей природе, подобно тому, как
необработанная почва только после обработки развертывает все таящиеся в ней
свойства. Женщина, оплодотворенная мужчиной, не теряет от этого своей
женственности, а, наоборот, становится еще женственнее, т.е., становится в
еще более высокой степени тем, чем она была.
Теперь еще вопрос: сохраняет ли материя характер злого начала даже после
того, как она становится причастной добру?
Несомненно, и это потому, что материя нуждается в добре, так как она по
своей природе чужда ему. Ибо все, что, с одной стороны, обладает некоторыми
данными, с другой же - нуждается во многом, занимает в некотором смысле
среднее положение между добром и злом, так как оно причастно и к тому, и к
другому. Но то, что не обладает решительно ничем, что прозябает в нужде
или, вернее, есть само воплощенная нужда, то неизбежно относится к
категории зла. Ибо здесь мы имеем не только недостаток богатства или
отсутствие силы, - здесь не хватает всего: духа, разума, добродетели,
красоты, образа, формы, качества. Как при таких условиях материя может не
быть крайним злом, безобразием, мерзостью?
Что же касается материи в умопостигаемом мире, то она относится к категории
бытия, ибо то, что стоит выше ее, само выходит за пределы бытия. Но в
чувственном мире то, что предшествует материи, уже само принадлежит к
категории бытия. И поэтому здесь материя, как нечто не-сущее, является
инобытием по отношению к красоте бытия.


                                  Глава 1

               II.5 О ПОНЯТИЯХ ВОЗМОЖНОСТИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

1. О некоторых вещах мы говорим, что они существуют "в возможности", о
других же - что они существуют "в действительности". Наконец, мы называем
"действительностью" некоторую часть мира бытия. Нужно, поэтому, исследовать
значение понятий "в возможности" и "в действительности". На самом ли деле
действительность родственна с тем, что существует в действительности, и
все, что относится к сфере действительности, тем самым и существует в
действительности? Или, быть может, эти два понятия различны, и то, что
существует в действительности, вовсе не должно необходимо относиться к
сфере действительности.
По отношению к чувственному миру ясно, что существующее в действительности
проявляется здесь под категорией возможности, и возникает лишь вопрос,
верно ли это и по отношению к умопостигаемому миру, или там все
действительное выступает исключительно в действительности. А затем нужно
исследовать, всегда ли действительно существующее проявляется в чувственном
мире как возможное, и если всегда, то не может ли оно когда-либо неизбежно
проявиться в действительности, ибо действительное не совершенствуется с
течением времени.
Но прежде всего нужно ответить на вопрос, что значит существовать "в
возможности", ибо ведь ясно, что мы не имеем права говорить, что нечто
существует исключительно в возможности. С другой стороны, имея перед собой
ничто, мы не можем применить к нему понятие "в возможности". Так, например,
металлическая руда есть в возможности статуя. Но если из нее не будет
ничего изготовлено и она решительно ни в чем не изменится по сравнению с
тем, как она существует сейчас, то она и остается той же самой рудой.
Однако этот модус существования свойственен руде уже в настоящем, а не в
будущем; каким же образом руде можно приписать стремление стать чем-то иным
по сравнению с тем, как она существует сейчас? Поэтому нельзя сказать, что
руда существует "в возможности".
Следовательно, все то, что существует в возможности, как нечто иное, должно
быть обозначено, как нечто, "могущее вызвать к жизни что-либо иное по
сравнению с самим собой". При этом явление, порождающее это иное, может
само или продолжать свое существование, или же погибнуть, как бы принося
себя в жертву вновь возникающему. Ведь далеко не одно и то же руда,
существующая в возможности, как статуя, или вода, существующая в
возможности, как руда, или, наконец, воздух, существующий в возможности,
как огонь.
Нужно ли из определившейся таким образом природы бытия "в возможности"
сделать тот вывод, что это бытие является творческой способностью по
отношению к тому, что возникает в будущем, так что, следовательно, руда
является творческой силой по отношению к статуе? Нет, поскольку в понятии
"творческая сила" заключен элемент активного воздействия, активная
творческая сила не может быть названа существующей в возможности. Если же
мы понятие "в возможности" будем рассматривать не только как понятие,
противоположное понятию "в действительности", но будем видеть в нем
проявление начала, противоположного самой действительности, как таковой, то
тогда мы сможем говорить о бытии в возможности или, что будет лучше и
яснее, мы скажем, что понятие "в возможности" противоположно понятию "в
действительности", а понятие "возможно" - понятию действительного бытия.
Поэтому все, что "существует в возможности", является своего рода
субстратом всех тех сил, форм и эйдосов, которые оно стремится воспринять и
к восприятию которых оно пригодно. При этом, каждый данный акт подобного
восприятия может означать либо ухудшение, либо улучшение формы, которая в
действительности всегда носит иной характер.
2. Относительно же материи нам необходимо исследо