/высочайшему/, или нет, и если - да, то
в какой степени применимо /после его/ и к существам первого порядка
/ноуменам/ и к существам других порядков.
Итак, что собственно разумеем мы, говоря "в нашей воле", а еще прежде
почему, в каких именно случаях задаем мы себе вопрос "в нашей ли воле"
/нечто было и есть/? Полагаем, что это бывает тогда, когда гнетомые
случайностям судьбы разного рода необходимостью, или волнуемые порывами
страстей, врывающихся в душу, мы чувствуем, что все это господствует над
вами, а мы рабствуем и направляем каждый шаг свой туда, куда указывают эти
повелители; - вот тут-то и закрадывается в нас сомнение, что пожалуй тут мы
сами совсем ничто, что тут ничто не в нашей воле. Это значит, что мы
считаем лишь то лежащим в нашей воле, что делаем мы не вынуждаемые ни
судьбой, ни необходимостью, ни силой страстей, что делаем совершенно
добровольно, по своим собственным желаниям, без всяких препятствий им со
стороны. На этом основании можно установить такое положение: "в нашей воле"
все то, что подчиняется нашей воле, что бывает, или не бывает, смотря по
тому, желаем ли мы того или другого, ибо, в самом деле мы называем
добровольным то, что делаем без всякого /извне/ принуждения и с полным
сознанием /поступка/, а лежащим в нашей воле все то, что мы властны сделать
/или не сделать/. Эти два момента по большей части сопутствуют друг другу,
но они по существу своему различны м фактически иногда бывают в разладе
между собой, как например, если вполне в чьей-либо власти и воле убить
человека, и он убивает человека, не зная, что это его отец, то тут свобода
действия стоит в разладе с добровольностью, или желаемостью. Для того,
чтобы действие было добровольным, требуется сознание его во всем его
составе, а не в некоторых только его частях. И почему это, когда кто
убивает друга, не зная, что это друг, называют это убийство невольным, а
когда кто совершает действие, не зная, что оно запрещено, то такое действие
не признают невольным?! Если это потому, что совершивший оное должен был
знать /что оно запрещено/, то ведь он или мог и того не знать, что ему
следовало это узнать, или что-либо могло помешать ему /это узнать/, и,
значит, действие его есть все-таки невольное.

2. А теперь требуется исследовать, чему собственно принадлежит свобода, -
желаниям ли нашим и порывам, каковы например, гнев, страстная похоть и
т.п., или разуму, который каждое желание взвешивает и решает, что лучше,
выполнить ли его, или отстранить? Если бы мы согласились, что даже гнев и
похоть зависят от нашей воли, то должны были бы признать свободными и
животных, и детей, и иступленных, и сумасшедших, и потерявших смысл или от
какого-либо снадобья, или от собственных непроизвольных фантазий и иллюзий.
Если же свобода принадлежит только разуму в соединении с желанием, то
спрашивается, - разуму ли какому бы то ни было, даже и помраченному или же
только разуму здравому и правому в соединении с желанием неизвращенным?
Потом, что касается этих соединений разума с желанием, то тут необходимо
знать, что и чем приводится в движение, разум ли желанием или желание
разумом, потому что если согласиться даже - что все желания естественны,
как вытекающие из самой природы вещей, то все же они /в рассматриваемом
отношении/ различны, ибо что касается тех из них, корень которых, лежит в
животной, телесной части /нашей природы/, то несомненно, что душа им
следует, вынуждаемая необходимостью природы; но если взять даже желания
самой души, то и тут многое, кажущееся и считаемое свободным, не
оказывается на самом деле таковым. Правда, что даже проявлению страстей
предшествует иногда некоторое голое, смутное размышление, но когда или
какая-нибудь фантазия засядет прочно в душе, или желание повлечет ее, как
некая неотвратимая необходимость, то как мы тут можем быть властными /в
своих действиях/?! Вообще, разве возможна свобода там, где нас нечто влечет
к себе?! Ведь, та сторона, которая, чувствуя какую-либо нужду, потребность,
необходимо желает восполнения ее, вовсе не властна над тем, что ее влечет
/как обещающее удовлетворить потребность/ к себе. А если так, то разве
может быть свободным то, что стоит в зависимости от того другого, в котором
оно имеет свое начало, от которого возникает, которым во всех отношениях
детерминируется, с которым сообразует свою жизнь, от которого самую форму
свою имеет?! В таком разе даже бездушные вещи пришлось бы считать
свободными, потому что например и огонь действует сообразно с тем, каким он
стал и есть по природе. Скажут, - тут разница большая, состоящая в том, что
живые существа, имеющие душу, не только действует так или иначе, но и
сознают это, знают, что делают. Конечно, так; но спрашивается, разве
сознание, ощущение само по себе может требовать им что-либо для того, чтобы
они были свободными, разве ощущение, ограничивающееся чувственным
восприятием вещей, может делать властным над чем-нибудь ощущающего?! Пусть
они обладают даже знанием /того, что делают/, но если это знание только
сопровождает их действие /а не предшествует им/, то и таком разе их
действия возбуждаются и направляются чем-то другим /отличным от знания/.
Наконец, если допустить, что помимо и независимо от желания сам разум со
своим знанием является движущим и руководящим началом действия, тогда
спрашивается, куда же - на что он в таком случае направляется, где и как он
это делает? Так ли, что он сам из себя порождает какое-либо особого
свойства желание, или так, что только укрощает желания, после и вследствие
чего мы только и бываем свободными /в своих действиях/? Но и в таком разе
свобода будет принадлежать не самому действию, а разуму, потому что всякий
праксис, как такой, если он даже управляется разумом, представляет всегда
нечто такое сложное, смешанное, в котором свобода не выступает во всей
своей чистоте.

3. Все это нужно рассмотреть прежде, чем поведем речь о богах. Итак, из
сказанного следует, что свобода принадлежит воле, насколько воля совпадает
с разумом, - с разумом, прибавим, правым, т.е. обладающим правильным
знанием, потому что тот не есть еще бесспорно свободный, от себя самого
только зависящий, кто не знает, почему именно хорошо, право то или иное его
намерение, решение, действие и кого наталкивает делать должное или простая
случайность, или воображение, потому что и воображение не зависит от нашей
воли и действование под влиянием его разве может быть свободным,
самопроизвольным? Я разумею тут главным образом то воображение, которое
возбуждается к деятельности разными состояниями тела, и которое иные образы
производит, когда например тело истощено от недостатка пищи и питья,и
совсем иные, когда оно пресыщено или когда находится в страстном
возбуждении. Кто действует под влиянием таких образов, особенности которых
зависят от обращающихся в теле влаги и соков, имеющих различные качества,
того мы не считаем свободным, самопроизвольным деятелем, и если люди
порочные, распущенные, много делают по внушению этих образов, то мы их
действий такого рода не признаем ни свободными, ни даже добровольными.
Свободным мы признаем только того, кто освободясь от телесных страстей,
ничем иным не управляется, кроме ума; свободу мы усвояем только началу, и
не невольными только те желания, которые из ума истекают. Вот такого рода
свободу мы, пожалуй, можем усвоить и богам, так как они живут согласно с
умом и пожеланиям сообразующимся с умом.

4. Тут могут спросить нас, - как же это может быть свободным действие,
вытекающее из желания, когда желание всегда есть выражение какой-либо
потребности и потому направлено всегда на то, что вне его самого? Потому,
что ведь, желаемое влечет в себе /желающего/ будь это благо /или что
другое/. Возможен и такой вопрос: сам ум свободен ли, действует ли по своей
воле, когда он осуществляет лишь ту энергию, которая заключается в его
природе и всегда сообразно со своей природой, а действовать как-либо иначе
не властен, не может? Потом, - может ли иметь место свободная воля там,
гщде не совершаются никакие действия? Да и там, где действия совершаются, -
как быть им независимым ни от чего внешнего, когда они совершаются всегда
не попусту же /а с какой-нибудь целью/? - Что касается прежде всего
сомнения может ли быть свободным существо, если оно повинуется своей
природе, то мы в свою очередь спросим: разве можно за одно это считать
существо рабствующим, когда оно ничем /извне/ не вынуждается следовать
чему-либо другому? Разве стремящееся к благу, находится под давлением
необходимости, когда это его стремление вытекает из его собственного
желания и из уверенности, что предмет его желания есть благо? Напротив,
невольным бывает его удаление от блага, вынужденным бывает его стремление к
тому, что не есть его благо, и быть в рабстве не иное что значит, как
лишиться возможности преследовать свое благо вследствие подчинения
какой-нибудь большей силе, отделяющей от блага. Поэтому, если рабствование
считается за нечто позорное, то это вовсе не в том случае, когда кто-либо
не позволяет себе делать зло, а в том, когда кто-либо, имея стремление к
своему собственному благу, бывает вынужден действовать в пользу кого-нибудь
или чего-нибудь другого. Притом же когда говорится о существе, что оно
повинуется своей природе, то ео ipso в нем различаются две стороны -
повелевающая и повинующаяся; но если существо таково, что природа его
актуальность его ничем не отлична от потенциальности, то почему ему не быть
свободным, как и отчего оно может быть не свободным? Ведь, о таком существе
нельзя даже сказать, что оно действует сообразно с природой, потому что в
нем деятельность не отлична от сущности, потому что для него существовать
значит то же, что действовать / и наоборот/, и ели оно действует не ради
чего-либо другого и не в зависимости ни от чего другого, то как не быть ему
свободным? Относительно такого существа даже выражение "оно само от себя и
ради себя" - есть и действует/ слишком слабо, - нужно бы что-нибудь
сильное; но оно все-таки дает понять по крайней мере, что ничто другое не
властвует ни над деятельностью того существа, ни над его сущностью и
бытием, потому что оно само есть /для себя/ - начало. Правда, что ум имеет
и другое начало, но имеет его не вне себя /а в себе самом/, насколько это
его начало лежит в благе; а если так, если он имеет в этом начале /свое/
благо, то уже тем более имеет независимость и свободу, ибо обыкновенно та и
другая желается и ищется не ради чего-либо другого, а только ради блага.
Это значит, что чем больше ум сообразует свою энергию с благом, тем больше
утверждает свою собственную свободу, ибо /в таком разе/ он уже сам обладает
тем, что не самому себе из себя же направляясь, в себе самом пребывает /то
есть, благом/, обладает именно потому, что на него /направляет свою
энергию/. Конечно для ума лучше пребывать /таким же образом/ в самом себе,
следуя этому /началу - благу/.

5. Спрашивается теперь, свобода и самопроизвольность принадлежит ли только
уму, занятому чистым мышлением, или также и душе, притом как тогда, когда
она в своей деятельности совпадает с умом, так и тогда, когда она
осуществляет ее практически в добродетели? - Что касается этой последней -
практической деятельности, то и ее пожалуй можно признать свободной, но
только не в ее фактическом выполнении, ибо мы не властны над поводами или
условиями к выполнению. Что человек волен избирать доброе, прекрасное, и
все делать /для достижения его/, - это, конечно, правда, - но как именно мы
на это вольны, как все это в наше воле и власти? Ведь, всегда это так, как
например, в наше воле быть храбрыми во время войны. Конечно это в нашей
воле, но когда войны нет, разве эта наша воля проявится фактическими
действиями, имеющими характер храбрости? Подобным образом и все другие
фактические проявления добродетели зависят от таких, или иных
обстоятельств, поводов, заставляющих поступать так или иначе, если бы
добродетель обладала способностью решать, что для нее лучше, лучше ли,
чтобы были войны и она могла бы показать себя как храбрость, лучше ли,
чтобы были преступления, правонарушения и она могла бы установить
справедливые законы и правомерный порядок, лучше ли, чтобы была бедность и
она могла бы проявить себя, как щедрость, или же для нее лучше оставаться в
покое, так как все вокруг нее находится в добром порядке, разве не
предпочла бы она оставаться в покое от всех сих и подобных дел, зная, что в
услугах ее никто не нуждается, подобно такому врачу, как Гиппократ, который
больше всего желал, чтобы в его искусстве никто не нуждался?!
А если так, если добродетель, проявляясь фактически всегда вынуждается
/обстоятельствами/ к таким или иным действиям, то как может принадлежать ей
свобода во всей чистоте и полноте? Не ясно ли, что все такого рода действия
вынуждаются необходимостью, и что свобода тут принадлежит только желанию
воли и решению ума, предваряющим эти действия? Коль скоро же мы нашли, что
свобода имеет место только в момент, предшествующий совершению действия, то
вместе с тем должны признать, что свобода и самопроизвольность добродетели
лежит вне ее праксиса.
А что сказать о той добродетели, которая простирается на внушенное
состояние и расположение /самого субъекта/ и которая состоит в умерении и
упорядочении страстей и желаний, от которых душа бывает в ненормальном
состоянии? В каком смысле говорится, что тут от нас зависит быть хорошим, и
что добродетель ничему неподвластна? Конечно, - в том смысле, что тут все
зависит от наше воли, от нашего хотения и решения и что освобождая ее от
того рабства /страстям/, в котором она пред тем находилась. А если так,
если и тут добродетель является, как своего рода ум или как такое
расположение души, в котором она как бы интеллектуируется - превращается в
ум, то опять выходит, что свобода имеет место не в самом праксисе
/добродетели/ а в уме, который не участвует в праксисе.

6. Выше мы однако свободу усвоили воле и установили, что в нашей власти
лишь то, что делается по желанию наше воли, - прибавив, или не делается.
Поэтому, если все сейчас сказанное нами, правильно, то согласно с этим
вышеустановленным положением мы должны признать, что добродетель и ум сами
властны над собой, или что им принадлежит свобода и независимость. Они ни
от чего не зависимы, ничему не подвластны потому, что не только ум
пребывает в самом себе, но и добродетель предпочитает оставаться сама в
покое и только бдит над душой, чтобы она была хорошей, и в какой мере в
этом усваивает, в такой и сама свободна и душу делает свободной. Когда же
помимо ее воли возникают и дают себя чувствовать страсти, или требуются
необходимые действия, она над ними наблюдает и ими управляет, сохраняя
однако свою независимость и свободу тем, что и тут она сосредоточивается в
самой себе, ибо она вовсе не озабочена чем-либо внешним, как например тем,
чтобы спасать от како-либо опасности; - напротив, она не только не считает
нужным об этом заботиться, но иногда прямо требует /от человека/
пожертвовать жизнью, детьми, отечеством, так как цель, которую она
преследует, есть достижение прекрасного, а вовсе не сохранение
существования того, что ниже ее. Из этого следует, что свобода и
самопроизвольность нашего действования заключается не в самых поступках, и
не в отношениях ко всему тому, что вне нас, а некой чисто внутренней
деятельности - в энергии ума и в теории самой добродетели. Такую
добродетель следует считать своего рода умом, и не должно ставить ее в один
ряд с влечениями и страстями, подчинением и ограничением которых занят
разум, потому что они, как справедливо близости и связи с телом и
приводятся в норму лишь постепенно посредством упражнения и привычки.
Говоря прямее и яснее, - свободно в нас собственно только некое
невещественное начало, на которое сводится и наша свобода и сама властная
над собой воля, насколько она в самой себе сосредоточена, потому что как
только она желает и требует чего-либо, что вне ее, - тотчас вступает в силу
необходимость. Что происходит из этой воли, что осуществляется ею самой, то
только и есть в нашей полной власти; чего она хочет и что она без всякого
препятствия производит, действуя вовнутрь себя, или вовне, - это и есть
прежде и ближе всего то, что вполне от нас зависит. Поэтому, ум
теоретический, ум первый тем более независим ни от чего и свободен, потому
что в деятельности своей он не зависит ни от кого и ни от чего другого - и
обращен ею только на самого себя, так что деятельность его есть он же сам и
кроме того потому, что, почивая на благе и вследствие этого ни в чем не
нуждаясь, будучи вседоволен, живет такой жизнью, какая для него желательна.
Воля /в нем/ есть ведь тоже, что мышление, ибо она под тем лишь условием и
называется воле, если она сообразна с умом, если хотения ее совпадают с
определениями ума, - как это есть и на самом деле, потому что если воля,
как воля, хочет блага, то для ума мыслить в истинном смысле слова значит
пребывать в благе. Это значит, что ум обладает уже тем, чего воля еще
только хочет, и само собой понятно, что когда она достигает, чего хочет -
то eo ipso становится мышлением. Поэтому, если мы усвояем свободу даже
воле, как хотению блага, то как может не иметь свободы ум, который всецело
утверждается на том, чего воля только хочет?! Не согласиться с этим можно
разве только имея в виду усвоить еще что-нибудь большее, чем независимость
и свобода.

7. Итак, душа становится свободно при посредстве ума с помощью которого
беспрепятственно стремится к Благу и все ее действия, вытекающие из этого
стремления, зависят от ее воли, между тем как ум свободен сам по себе. Что
же касается самого Блага, то по природе своей оно есть то, что само по себе
вожделенно, и вот почему от него собственно имеют свободу и душа и ум,
насколько свобода души состоит в беспрепятственном стремлении к благу, а
свобода ума в обладании благом. Так как Благо имеет господство над всеми
теми существами, которые после него заслуживают почитания, так как оно
занимает первый - самый высший престол, так как к нему стремятся
приблизиться по мере сил все существа, на нем все утверждаются и от него
имеют как свои силы, так и свою свободу, то разве мыслимо, чтобы его
свобода была похожа на мою, или твою, когда даже об уме нельзя этого
сказать без умаления его свободы?!
Есть, однако мнение гораздо более дерзкое, будто первое начало чистым
случаем или судьбой определено быть тем, что оно есть; а так как оно не
само через себя есть то, что есть, то оно не имеет и власти над собой, не
имеет, следовательно, ни независимости, ни свободы, но действует или не
действует потому, что необходимость заставляет его быть деятельным, или
недеятельным. Мнение это есть ни на чем не обоснованное противоречащее,
насколько оно, отрицая всякую самопроизвольность, независимость, свободу,
уничтожает вместе с тем весь смысл этих понятий и превращает их в простые
словесные звуки, не обозначающие ничего действительного. Ведь, кто держится
такого мнения, тот должен не только утверждать, что ничто не зависит от
нашей воли, но вместе также сознаться, что слово свобода не соединяется у
него ни с каким понятием, не имеет для него совсем никакого смысла, ибо как
только он сознался бы, что он это слово понимает, то этим тотчас же
изобличил бы себя, что теперь уже признает соответствие этого слова и
понятия с чем-то /действительным/, которое прежде отрицал. Ведь понятие
вещи и не изменяет ее сущности и не прибавляет к ней ничего, само по себе
оно ничего не производит, ничему не дает от себя бытия: вся функция понятия
ограничивается тем, что через него усматривается, что стоит в необходимой
зависимости от другого, что имеет свободную волю, и что наконец совсем не
от чего не зависит, но всецело само господствует над всей своей
деятельностью, - преимущество существ вечных, а также и других, насколько
они тоже вечны, другими словами, как тех, которые имеют в себе благо, так и
тех, которые бесп