аком-либо образе; она всегда
представляет собою цельное тело, хотя бы состоящее из многих частей. Эта
двойственность обнаруживается путем логического анализа. Этот анализ не
останавливается до тех пор, пока он не находит нечто абсолютно простое,
недоступное дальнейшему разложению. Пока же деление возможно, разум
продолжает искать первичную основу.
Первичной же основой всякого индивидуального существа служит материя.
Поэтому-то она совершенно темна, ибо свет есть понятие, точно так же, как и
разум. Когда разум созерцает понятие, присущее каждому предмету, то все,
что скрывается за понятием, он считает темным, так как оно недоступно
свету. Точно так же и глаз, приспособленный к восприятию света, созерцая
свет и цвета, порожденные им, считает все, скрывающееся под светлой
оболочкой, темным и принадлежащим к материальному миру.
Конечно, темное в ноуменальном мире отличается от тьмы в мире чувственного
восприятия, и в соответствии с различием воплощенных в материи форм и самая
материя умопостигаемого мира отличается от материи в мире чувственном. Ибо
божественная материя, приобретающая определенность, сама есть живое и
мыслящее существо, тогда как материя дольнего мира, хотя и получает
определенный характер, но сама по себе не становится одушевленным и
мыслящим существом, а скорее напоминает собою разукрашенный труп.
Специфическая форма есть образ, следовательно, и субстрат ее есть также
образ; а так как в ноуменальном мире образ есть нечто, причастное истине,
то этим же характером обладает и субстрат. Поэтому следует согласиться с
теми, кто считает материю сущностью, если речь идет о материи ноуменального
мира. Ибо, несомненно, субстрат умопостигаемого мира есть сущность, или,
если мы будем мыслить его в целостной связи со свойствами, которыми он
одарен, то его следует назвать просветленной сущностью.
Что же касается вопроса о вечности умопостигаемой материи, то он должен
быть подвергнут исследованию, аналогичному с исследованием вопроса о
вечности эйдосов. Ибо мы можем говорить о возникновении эйдосов лишь
постольку, поскольку каждый из них имеет свое начало. Но, так как начало
это не лежит во времени, а эйдосы логически возникают в недрах Духа, так
как они рождаются не в процессе непрерывного становления, присущего
чувственному миру, а в порядке вневременного бытия мира сверхчувственного,
то эйдосы нужно признать вечными.
Вечна также и разнородность, присущая умопостигаемому миру и являющаяся
источником материи. В ней, как в первом акте движения, скрыто начало
материи. Поэтому-то материю называют также принципом различия, ибо различие
и движение имеют общее начало. Но движение и разнородность, исходящая от
Первоначала, лишены определенности; они нуждаются в содействии этого
высшего начала, чтобы приобрести определенный характер. Обращаясь к нему,
они становятся определенными.
До обращения к высшему началу, материя и ее формы лишены определенности и
непричастны добру; они еще не просветлены. Ибо, если источником света
является высшее начало, то все, что озаряется этим светом, не всегда
обладает собственным светом до того, как оно было озарено. В этом случае
свет является для воспринимающей субстанции чем-то новым, приходящим извне.
На этом мы можем считать вполне законченным наше исследование о материи в
ноуменальном мире.
6. Переходим теперь к исследованию материи, как субстанции мира телесного.
О необходимости существования самостоятельного субстрата наряду с телесным
миром говорит взаимное превращение элементов. Ничто, находящееся в процессе
изменения, не уничтожается бесследно, ибо, в противном случае, бытие,
перейдя в небытие, погибло бы безвозвратно. Точно так же и все, вновь
возникающее, не возникает из ничего, - всюду совершается только переход
одной формы в другую. При этом продолжает существовать та субстанция,
которая приняла форму вновь возникающего тела и потеряла свою прежнюю
форму. Всякое уничтожение, вообще, является тем же самым, ибо уничтожается
всегда нечто сложное. Если же сложные субстанции состоят из материи и
формы, то, следовательно, материя и форма свойственны всем предметам
телесного мира.
К тем же выводам приходим мы и путем индукции. Индукция, как и анализ,
показывает нам, что все, подвергающееся уничтожению, обладает сложной
природой. Если, например, мы превращаем чашу в золото, а золото растворяем
в воде, то, по аналогии, мы должны допустить, что вода также разложима.
Итак, первичные элементы должны состоять или из чистой формы, или из чистой
материи, или же, наконец, из соединения того и другого. Они не могут быть
чистой формой, ибо откуда получат они без материи меру и величину? Они не
могут быть также и первичной материей, ибо, как мы знаем, они подвержены
уничтожению. Следовательно, они состоят из матери и формы, причем
формальными определениями являются их качественные и пространственные
признаки, а материальная природа их проявляется в субстрате, не имеющем
определений, так как он не есть форма.
7. Мнение Эмпедокла, который относит элементы к материи, опровергается
указанием на их уничтожаемость. Анаксагор, который считает материей смесь
элементов и определяет материю не как способность к безграничному
изменению, а как действительную совокупность сущего, тем самым снова
упраздняет Дух, который он вводит в свою систему. Дело в том, что он не
считает Дух творцом форм и образов и предполагает, что он существует не
прежде материи, а вместе с ней. Однако это "вместе" - вещь невозможная.
Ибо, если смесь эта только причастна бытию, то сущее предшествует материи.
Если же смесь есть тоже сущее, то нужно допустить, что наряду с материей и
Духом существует третье, высшее начало. Итак, если творческое мировое
начало необходимо предшествует материи, то какой смысл допускать
существование в материи зачаточных форм, среди которых Духу пришлось бы
производить в высшей степени затруднительный выбор, тогда как он, при
наличности бескачественной материи, может сделать всю ее сразу объектом
своей формирующей и определяющей деятельности?
Невозможно также допустить, что целое материального мира исчерпывает собой
все сущее. Если для подкрепления этого утверждения ссылаются на
бесконечность материального мира, то нужно прежде всего определить, что
такое эта бесконечность. Если под бесконечностью понимается нечто,
превосходящее всякую меру, то ясно, что в сфере бытия это нечто не
существует ни как бесконечное в себе, ни как бесконечное в виде телесной
акциденции какой-либо другой субстанции. Первое невозможно потому, что
каждая часть такой бесконечности была бы также бесконечной; второе -
потому, что та субстанция, акциденцией которой должна была бы быть
бесконечность, не может быть бесконечной сама в себе, не может быть простой
субстанцией и, наконец, не может быть материей.
Не могут считаться материей и неделимые атомы, так как они, как таковые,
вообще не существуют, ибо каждое тело делимо по всем направлениям. Далее,
следует указать на непрерывность каждого тела, на существование жидкостей
и, наконец, на то обстоятельство, что нельзя допустить существование
единичного существа, лишенного духа и души, которая, со своей стороны, не
может состоять из атомов. А разве можно предположить, что какое-либо
другое, наряду с атомами, существующее начало окажется в состоянии создать
нечто из атомов, когда даже сам творец вряд ли сумел бы сотворить что-либо
из бессвязной материи? Можно, прямо-таки, до бесконечности умножать число
доводов, направленных против этой гипотезы, но эти доводы уже не раз
приводились. Поэтому не имеет смысла дальше останавливаться на ней.
8. Что же такое эта материя, обозначенная нами как нечто связное и
бескачественное? Ясно, что вследствие своей бескачественности она не может
быть телом, ибо всякое тело необходимо обладает некоторыми свойствами. С
другой стороны, если мы говорим, что это нечто есть материя всего
чувственно воспринимаемого мира, а не только его отдельных частей, как,
например, глина, которая является материей только для горшечника, а не
материей вообще, если мы далее утверждаем, что эта материя никогда не
выступает в качестве формы, а всегда и исключительно только как материя, то
ясно, что мы не имеем права приписывать ей никаких свойств, присущих
предметам чувственно воспринимаемого мира.
Следовательно, мы не только не можем наделить ее световыми или
температурными свойствами, но также и весом, плотностью, вообще какой бы то
ни было формой, а, значит, и величиной. Ибо одно дело обладать величиной по
своей природе, а другое - получить это свойство извне; то же самое верно и
относительно формы.
Далее, материя не может состоять из частей, а должна обладать абсолютной
простотой и единством - только в таком случае она может быть совершенно
свободна от каких бы то ни было свойств. Поэтому сила, дающая ей форму и
свойства величины, привносит в нее нечто новое, как бы заимствованное из
мира бытия. Ибо, если бы это было иначе, то творческая сила была бы не в
состоянии придать материи такую величину, какая ей желательна, но лишь
такую, какая желательна материи. Допустить же, что существует заранее
установленная гармония между творческой силой и материей, - значит
прибегнуть к нелепому представлению.
Итак, если творческая сила предшествует материи, то материя приобретает те
свойства, какие сообщает ей творческая сила; она будет пассивно
воспринимать все, следовательно, - и свойства величины. Получив эти
свойства, материя будет нуждаться и в определенной форме, что должно
сделать ее еще более неподатливой. Таким образом, с материей соединяется
форма, сообщая ей при этом соответствующие свойства.
В форме заключено все - как величина, так и все свойства, создаваемые и
объемлемые понятием. Поэтому каждый разряд предметов, обладающих
определенной формой, обладает также и определенными количественными
свойствами. Так, например, количественные свойства человека не те, что
свойства птицы, а свойства птицы вообще - иные, чем свойства данной
конкретной птицы. То обстоятельство, что некоторая сила извне привносит в
материю количественные определения, не менее удивительно, чем то, что она
сообщает ей качественные отличия, тем более, что качество - это понятие,
тогда как количество в таких своих проявлениях, как мера и число, не есть
еще форма.
9. Но как можно представить себе нечто сущее, не обладающее величиной? Мне
думается, как нечто нетождественное с количественным. Ведь, никто не
вздумает утверждать, что сущее и количественное бытие - одно и то же.
Существует еще многое другое, что не поддается количественному определению.
Вообще говоря, нужно считать не причастной количественным определениям всю
бестелесную природу, а материя, как мы знаем, также относится к
бестелесному миру.
Кроме того, количество, как таковое, не обладает количественными
определениями; их имеет только то, что причастно количеству. Следовательно,
и отсюда ясно, что количество в себе есть форма. И, подобно тому, как
предмет приобретает белый цвет благодаря своей причастности
соответствующему началу, а само это начало, вызвавшее к жизни белый и все
другие, пестрые цвета, не есть нечто пестрое по своей природе и может быть
названо, если угодно, пестрым понятием, так и то начало, которое создает
величину определенных размеров, само, как таковое, не есть определенная
величина, но есть величина в себе или понятие о величине.
Теперь возникает вопрос: не состоит ли роль этого понятия в том, чтобы,
приближаясь к материи, давать определенность тем отношениям величины,
которые в ней уже скрываются? Ни в коем случае. Ибо отношения величины, как
зародышевые формы малых размеров, не существуют вовсе. Понятие величины
создает заново отношения величины и количества, которые до того вовсе не
существовали.
Как же следует мыслить материю, лишенную определений величины? А как мы
мыслим что-либо, лишенное того или другого качества? И какое представление
является исходным пунктом для мышления? Нетрудно видеть, что это есть
представление неопределенности. Ибо, если подобное познается подобным, то
неопределенное должно познаваться через неопределенное.
Нужно, правда, признать, что само понятие неопределенности может приобрести
определенный характер, но исходный пункт, от которого мы должны
отправляться, чтобы достичь этой определенности, остается тем не менее
неопределенным. И так как все познается с помощью понятия и мышления, а в
нашем случае понятие устанавливает только общий признак неопределенности,
мышление же остается лишенным всякого содержания, являясь по существу как
бы полным отсутствием мысли, то представление неопредленности есть не
настоящее представление, ибо к нему примешивается момент иного, неистинного
бытия с отражающим это бытие понятием. И, возможно, что Платон имел в виду
именно это, когда утверждал, что неопределенность может быть понята только
своего рода ублюдочным разумом.
10. Что же такое неопределенность души? Есть ли это полное незнание,
совершенное отсутствие всякого содержания? Нет, неопределенность заключает
в себе некоторого рода положительное указание и, подобно тому, как для
глаза темнота является материей всякого невидимого цвета, так и душа,
впитывая в себя все, что в чувственно воспринимаемых предметах является как
бы светлым началом, не имея затем перед собой ничего, что могло бы быть
объектом ее определяющей деятельности, становится подобной зрению, которое
в темноте как бы сливается с тем, что служит его объектом. Но что же имеет
перед собой зрение в темноте? Нечто бесформенное и бесцветное, напоминающее
неосвещенный предмет без определенных очертаний - в противном случае зрение
само начнет создавать образы. Иначе обстоит дело с душой, которая мыслит
ничто.
В этом случае душа ничего не высказывает или, точней говоря, она не
испытывает никаких воздействий. Но когда она мыслит материю, то она
испытывает своего рода воздействие, как бы впечатление от чего-то
бесформенного. Дело в том, что, когда душа мыслит какой-либо предмет с
определенными очертаниями и определенной величины, то она мыслит его как
нечто сложное, обладающее известным цветом, вообще известными качествами.
Итак, объектом предметного мышления является всегда нечто целое, состоящее
из гомогенных частей. Качества этого целого всегда выступают в мышлении
ясно и резко, тогда как свойства бесформенного субстрата неясны и
неопределенны именно потому, что этот субстрат не есть форма.
Отделив все, что доступно мысли в сложных предматах со всеми их качествами,
душа имеет перед собою то, что остается после логической обработки, и этот
остаток она мыслит темно и неясно, как нечто темное и неясное. Можно
сказать даже, что душа мыслит это вне обычного акта мышления. Но так как
сама материя не пребывает в состоянии неопределенности, а формируется в
отдельные предметы, то и душа придает материи немедленно же предметную
форму, ибо неопределенность причиняет ей страдания. Душа как бы боится
остаться вне бытия, она не в состоянии долго находиться в мире не-бытия.
11. Теперь нам нужно ответить на вопрос, почему для возникновения
предметного мира требуется еще наличность другого начала, помимо
количественных и качественных определений.
Дело в том, что все эти определения должны быть прикреплены к некоторому
субстрату. Субстрат этот, следовательно, должен включать в себя массу и
поэтому обладать величиной, ибо в противном случае он не мог бы служить
объемлющим началом телесного мира. Да и кроме того: если бы он был лишен
определений величины, то он, не охватывая ни формы, ни качества, с одной
стороны, ни протяжения, ни величины - с другой, не имел бы никакого
значения. Ведь там, где мы в телесном мире встречаем определения величины,
источник их, как нам кажется, лежит в материи.
И, подобно тому, как, вообще, все действия, влияния, все промежутки времени
встречаются в сфере бытия, не будучи прикрепленными к какому бы то ни было
материальному субстрату, так и отдельные элементарные тела не нуждаются в
материи, а каждое из этих тел, как самодовлеющее целое, остается самим
собой во всем своем многообразии, являясь продуктом совместного действия
нескольких форм.
Итак, материя без определений величины есть слово, лишенное содержания.
Заметим теперь, что воспринимающее начало, чем бы оно ни было по своей
природе, вовсе не должно само обладать массой, если только ему не присущи
уже определения величины. Так, например, душа, все воспринимающая по своей
природе, включает в себя все одновременно, тогда как, если бы ее
акциденцией была величина, она воспринимала бы все с точки зрения величины.
Что же касается материи, то она воспринимает все, как нечто протяженное,
именно потому, что она по природе своей одарена соответствующей
способностью.
Нечто подобное преставляют животные и растения, которые по мере роста не
только увеличиваются в размерах, но в соответствующей пропорции
совершенствуются и качественно. Однако, если мы, опираясь на эту аналогию и
исходя из того, что растения и животные уже наперед обладают некоторой
величиной, играющей роль субстрата по отношению к качественно формирующему
началу, сделаем вывод, что и материя должна обладать определенными
величинами, то вывод этот будет ошибочным. Ибо материя животных и растений
не есть материя вообще, а именно материя этих единичных предметов; материя
же вообще должна получить свои определения величины из иного источника.
Итак, субстрат, воспринимающий форму, не должен по природе своей быть
массой, но вместе с тем нужно, чтобы он, при самом своем возникновении,
заключал в потенции как массу, так и остальные качественные определения,
обладал бы отражением массы, своего рода предрасположенностью к тому, чтобы
сделаться массой, иначе говоря, это должна быть пустая форма.
Вот почему некоторые философы считали материю началом, тождественным с
пустотой. Я же говорю, что материя - это призрак массы, потому что и душа,
когда она, приходя в соприкосновение с материей, не имеет объекта для своей
формирующей деятельности, сначала как бы теряется в неопределенности,
оказывается не в состоянии установить границы и дать обозначения тому, что
она перед собою имеет. И только после этого она начинает выполнять свою
формирующую работу.
Поэтому мы не имеем права приписывать материи какие бы то ни было размеры,
считать ее малой или, наоборот, большой по величине, а должны одновременно
признавать за ней как малые, так и большие размеры, равно как, с другой
стороны, и в том же самом смысле ее нужно одновременно считать и массой, и
началом, лишенным всяких определений величины.
Дело в том, что это есть материя массы и, переходя от больших размеров к
малым или наоборот, она совершает эти переходы как бы в пределах массы. И
именно благодаря неопределенному характеру присущих ей свойств массы,
материя и оказывается способной к восприятию определенной величины.
В нашем представлении она может, конечно, выступать как настоящая масса.
Ибо все остальные вещи, лишенные определенной величины, обладают единичными
формами, качественно определенными, и таким образом они не могут служить
источником представления о массе. Материя же, обладающая неопределенным
характером, неспособная к самостоятельному существованию, устремляется то в
одном, то в другом направлении навстречу каждой новой форме. При своей
всесторонней податливости она приобретает качественное многообразие и в
процессе становления приобретает природу массы.
12. Итак, определения величины способствуют возникновению телесного мира,
ибо качественные формы тела причастны величине. Но мы встречаем их не в
самой величине, а в том, что обладает определениями величины. Ибо, если бы
они были свойственны величине, как таковой, то мы не встречали бы их в
материи, и они, подобно самой материи, были бы лишены определений величины
и не были бы способны к существованию. Это были бы чистые понятия, которые
существуют только в душе, и в таком случае вовсе не существовало бы
телесного мира.
Итак, здесь многое должно быть ох