ь каталепсией. Это была не  каталепсия, а какое-то  окоченение.  Я
была очень  напугана эпизодом с ондатрой. Видите ли, я потерялась, когда мне
было всего  лишь четыре года.  (Браун прервала  ее и написала: "Три года", и
мисс  Дамон согласилась  с  поправкой, объяснив, что,  возможно, неправильно
запомнила, а Браун прокомментировала: "Верно".) И я тогда ужасно испугалась.
Дедушка  ругал  меня,  когда  я вернулась  домой;  он  назвал меня маленькой
дурочкой (Браун  написала "маленькая дурочка" и указала карандашом на фразу,
за  которой следовал  восклицательный знак),  бранил меня  и сказал,  что  я
оставила дверь открытой,  а я не  оставляла. Я  очень рассердилась на него и
после назло ему оставляла открытыми двери в кладовую и  в холодильник и даже
заставляла своего брата делать  так. Дедушка смеялся  надо мной из-за  того,
что я  потерялась, а потом рассказал мне о том, как сам потерялся однажды, а
крыса попала  в кладовую и  все там  испортила,  и  я подумала,  что со мной
произошло  то же.  Я  была  так  напугана,  что  перепутала  свою историю  с
дедушкиным рассказом. (Браун написала: "Маленькая дурочка думает, что она --
ее дедушка".)  Я очень гневалась на  дедушку, была так  напугана,  назло ему
оставляла  двери  открытыми,  и  мне  было  интересно,  попадется  ли  снова
ондатра".  И опять Браун написала:  "Маленькая дурочка думает, что она -- ее
собственный дедушка". На этот раз мисс Дамон осознала наличие записи, прочла
ее,  засмеялась  и  сказала:  "Помните,  когда я назвала Браун „он", а
Браун написала „Да". Теперь я могу это объяснить. Браун  говорила вам,
что я не знала, кем тогда была, потому что моего дедушка звали Давид.  Как и
мое, это имя начинается с букв "Да", и в нем еще  три буквы. Вот что имеет в
виду  Браун, когда  говорит,  что  маленькая идиотка думает,  будто  она  --
„ее  собственный  дедушка"".  (Настойчивость  Браун и  в данном случае
знаменательна.  Дважды она возвращала мисс Дамон  к  этой  истории, написав:
"Маленькая  дурочка  думает, что  она  дедушка",  очевидно, для того,  чтобы
заставить Дамон задержаться мыслями на этом важном для нее случае.)
     Эриксон: Нет, это все.
     Браун: Да.
     Мисс Дамон заметила ответ Браун и, покраснев, спросила:
     "Браун, имеет ли это все какое-то отношение к дверям, которые  меня так
беспокоят?"
     Браун: Да, расскажи.
     Тогда  мисс Дамон рассказала о своем страхе, говоря об этом в прошедшем
времени.  После  этого  она спросила: "Связано ли это с тем, что я  не люблю
кошек?"
     Браун: Да.
     Дамон: Каким образом?
     Браун: Кошки преследуют крыс и охотятся за ними.
     Дамон:  Как  я  раньше объясняла свою ненависть  к кошкам --  я  всегда
считала, что ненавижу их потому, что  видела,  как кошка поймала  дрозденка,
ручного дрозденка. Но в действительности я  не  любила кошек потому, что они
любят крыс,  а мне крысы не нравятся. --  Затем она восторженно воскликнула:
-- Теперь я знаю, почему мне всегда  казалась ненормальной моя привязанность
к белым мыши в  лаборатории. Когда  я  играла с ними,  я знала, что на самом
деле  не  люблю их,  но  уговаривала себя,  что  люблю, и  любила  их как-то
странно,  беспокойно. (Здесь Браун написала:  "Д.  любила их,  потому что не
знала правды".) Я  полагаю, что  теперь с  мышами все будет  в порядке  и  я
перестану быть такой сумасшедшей в их отношении.
Анализ ситуации
     Эта  история   выдвигает  интересные  проблемы,   связанные  с  работой
подсознания, и различные технические подходы к их решению.
     За один  сеанс, длившийся  несколько  часов,  были  вскрыты подавленные
воспоминания   о  происшедшем  в  возрасте  трех  лет  жизненном  испытании,
повлекшем за собой травму психики и полностью забытом.
     Воспоминания  удалось  восстановить с  помощью  автоматического письма.
Первоначальная автоматическая запись была  неразборчивой, можно было  узнать
только несколько  букв  и слогов. Запись  сопровождалась  сильной преходящей
паникой.  Медленная  и  трудоемкая  расшифровка одновременно  вскрыла  тайну
самого невроза.
     Далее автоматическая  запись стала  использоваться как метод ответа  на
вопросы о значении первоначальной автоматической записи. В конце концов были
разбужены визуальные образы, заставившие субъекта под  гипнозом разглядывать
зеркало, которое отражало потолок.
     В течение  наблюдений  было вскрыто совершенно неожиданное для субъекта
раздвоение личности.  Возможно,  его  наличие  и  может  оказаться  основным
предварительным  условием  для  успешного  применения   таких  средств,  как
автоматическая запись,  рисунок,  разглядывание зеркала  и т.  п.,  которые,
по-видимому, зависят  от  высокой степени истерической диссоциации. Вероятно
также,  что  неожиданное  присутствие  второй  личности,  тесно связанной  с
остальной частью личности и  в  то же время полностью  изолированной от нее,
может объяснить некоторые автоматические действия.
     С точки зрения  психоанализа, автоматическая запись представляет особый
интерес, потому что использует те же сжатые  и замаскированные средства, как
и  те, с  которыми мы имеем  дело в  языке сновидений.  Это  уже  отмечалось
Эриксоном  и  Кьюби.  Нам  кажется, что  в  некоторых  определенных  случаях
автоматический   рисунок   и   автоматическое   письмо    могут    оказаться
дополнительным методом подхода к  бессознательному, методом, который зависит
от принципов интерпретации, хорошо известных из анализа сновидений. В особых
обстоятельствах эти средств могут оказаться более эффективными, чем  обычные
технические процедуры.
     Столь же интересно и применение разглядывания зеркала под гипнозом. При
взаимодействии двух основных  личностей и с помощью  вопросов исследователя,
на которые путем автоматического  письма отвечает вторая личность, была  уже
проделана  большая  работа  по   выявлению  значения   некоторых  фрагментов
первоначальной автоматической записи. Постепенно выяснилось, что содержание,
лежащее за этой записью, отмечено непереносимым страхом, но с помощью только
этих процедур оказалось невозможным  перевести эту запись на ясный, понятный
язык  и   выявить   первоначальные  события,   лежащие  в   основе   паники.
Предварительные этапы, по-видимому, послужили созданию  ситуации,  в которой
субъект постепенно почувствовал себя в безопасности под защитой своей второй
личности и исследователя. Когда субъект  становится достаточно спокойным, он
может  смотреть  в  лицо  источникам  своего  страха  и,   в  конце  концов,
восстанавливает утраченные  воспоминания, разглядывая под  гипнозом зеркало.
Особенно нужно отметить, что  использовать  такое средство предложила вторая
личность.
     Применение  гипноза  также заслуживает дополнительного  анализа. Гипноз
пользуется  такой плохой репутацией, что мы часто  забываем,  чем ему обязан
весь психоанализ. Первые записи  Фрейда полны  ссылок и намеков на различные
явления  гипноза.  Однако постепенно  все  ссылки  на  проблемы, с  которыми
сталкивают нас  эти явления, исчезли, если только не  упомянуть о работах по
групповой  психологии и анализу Эго,  изданных в 1921  году в Германии.  Тут
стало   очевидным,   что   негативное   отношение   к   гипнозу,   вызванное
терапевтическими неудачами и  неумеренным коммерческим потреблением,  лишило
мысли  Фрейда   серьезного  научного  значения   даже  в  качестве  предмета
аналитического  изучения.  Однако, вопреки  его  отрицательному отношению  к
применению гипноза, Фрейд в свое время писал о гипнозе так:  "Он... оживляет
в подсознательном  этапы  ранней истории семьи человека".  Смысл этой  фразы
состоит в том, что гипнотические явления универсальны и их следует учитывать
во всех попытках понять неврозы. Если это отвечает истине, то тогда изучение
гипнотических методов -- обязанность психоаналитика и ему следует обратиться
к первоисточнику оригинального драматического подсознательного материала, из
которого сам Фрейд получил свой первый толчок к гипнозу.
     Кроме  того, интересно  отметить,  что Анни Фрейд в  своей книге "Эго и
механизмы защиты" объясняет традиционные отрицательные суждения о применении
гипнотических методов для выявления подсознательного материала. Она говорит,
что  под гипнозом раскрытие  подсознательного достигается с помощью "полного
устранения".  Однако  Эго,  хотя  не  принимает  участия  в  терапевтической
процедуре,  в  конце  концов  блокирует  влияние  врача  и  снова  подавляет
выявленный  подсознательный материал.  Она  противопоставляет этому  процесс
свободной  ассоциации,   при  которой  Эго  вынуждено  "молчать"   только  в
определенные  отрезки времени  так,  чтобы  внимание  наблюдателя  постоянно
колебалось между  выявлением этого материала в периоды  молчаливого согласия
Эго  и непосредственным  исследованием  деятельности самого Эго,  когда  оно
начинает сопротивляться.
     Таким образом,  нет причины  отказываться от выполнения  гипнотического
исследования подсознательного  именно  этим путем. Нет также и  обоснованных
причин,  почему аналитически  информированный  исследователь  или  терапевт,
который в  наши дни применяет  гипноз, должен насильно внедрять  в  пациента
материал,  полученный из подсознательного  под гипнозом  просто потому,  что
раньше, в более наивный период,  было что-то известно о силах сопротивления,
и  традиционный  гипнотизер  прибегает   к  такому  безжалостному   маневру.
Информацию,  полученную  благодаря  психоанализу,  можно использовать  и при
употреблении этого метода, и нет больше причин, почему гипнотическая терапия
должна состоять  в  объяснении  симптомов пациента  самому пациенту, а не  в
процессе анализа вместе с ним. Наоборот, можно в гипнотическом состоянии и в
состоянии  пробуждения  получить   информацию  из   подсознательного  и  так
мотивировать всю  личность, что  установится взаимодействие  сознательного и
подсознательного ее аспектов, при  котором  первый  постепенно  преодолевает
силы сопротивления и требует  понимания последнего. Как и при анализе, здесь
должна быть полная возможность для пациента осуществлять задержку, отсрочку,
сопротивление и  искажение,  когда  это  необходимо,  и,  однако,  через эти
действия усилить воздействие терапевтического процесса.
     Этот   процесс  хорошо  проиллюстрирован  в  описанном  случае,  когда,
например,  мисс  Дамон  неожиданно  прервала  опрос Браун,  сказав:  "Каждая
последующая  каталепсия -- следствие поимки ондатры для  маленькой дурочки".
Это  было  неожиданным и,  как  показалось,  ничего  не  значащим вторжением
подсознательного   материала  в  сознательное,  однако  в   нем   отразилось
возвращение нескольких важных фрагментов памяти.
     Этими  "ничего не означающими" словами мисс Дамон проявила безопасное и
частичное участие в  терапевтическом  процессе на  сознательном  уровне; тем
самым  она готовила себя к более опасному  полному  участию,  которое пришло
позже. Таким образом, это сыграло роль, похожую  на роль сновидения, которое
помнят только частично и только частично объясняют.
     Это  клинический факт, что воспоминания,  вызванные  к жизни, и эмоции,
разряжаемые  в   эксперименте,  облегчали  у   пациентки  проявления  быстро
нарастающего  компульсивного  фобического  состояния.  Тут  можно  спросить,
всегда  ли  пишущий  (имеется  в  виду  автоматическая  запись)  в состоянии
объяснить происхождение страха  и его разрешение.  Лучше всего  дать  фактам
говорить самим за себя, кратко изложив историю, насколько она нам известна.
     В  течение  короткого  периода  времени девочка  трех  лет считает, что
потерялась,  и впадает в ужас.  Ее находят или она  сама находит путь домой.
Девочку встречает дедушка, который  ругает ее, заставляет почувствовать вину
за  оставленные  открытыми  двери,  смеется  над  ней, унижает  ее,  называя
"маленькой  niaise" (дурочкой),  и,  наконец,  пытается  утешить,  рассказав
случай из своего собственного детства, когда он тоже потерялся и когда в дом
через открытую дверь попала ондатра, которая пробралась  в кладовую и многое
испортила.  При этом девочка вновь впала в  состояние ужаса, ярости,  гнева,
негодования и путаницы.  Она  смешивает  свою историю  со  случаем из  жизни
дедушки, и,  в  частности, с  рассказом об ондатре. Она чувствует  себя так,
будто с  ней случилось почти то же, что и с дедушкой. Она  сердится и, назло
дедушке,  мстя  ему,  начинает  намеренно оставлять открытыми двери,  что он
сделал когда-то  и  в чем  он несправедливо  обвинял  ее. Потом она начинает
бояться, что совершает ошибку, оставляя двери открытыми, и  что  из-за этого
произойдет что-то ужасное.
     Браун  заявила, что,  когда мисс Дамон была "так  напугана", ее дедушка
должен был объяснить ей  ее ошибку  и испуг, вместо того чтобы  "эгоистично"
рассказывать о своем  испуге, поскольку это  означало,  что испуг Дамон  был
слишком  силен и напугал даже дедушку,  и,  кроме того,  это  "добавило к ее
испугу  его  испуг".  Браун  утверждала также, что  именно Дамон  испытывала
негодование по этому поводу и именно Дамон наказывала дедушку; в то же время
Браун признавалась: "Я тоже немного помогла этому. Это Дамон оставляла двери
открытыми, но именно  я заставила ее подбить на это  и брата".  Потом  Браун
объяснила страх как прямое следствие попытки наказать дедушку, из чего Дамон
сделала заключение, что, наказывая дедушку таким  образом, она боялась,  что
ее застанут при этом, но не могла остановиться.
     Не  пытаясь  решить вопрос о  том, насколько это  правильное объяснение
фобии, можно сделать заключение, что первый компонент  мотивирующих  сил,  а
именно  мстительная фантазия относительно дедушки, был подавлен,  что  фобия
оставалась  навязчивой  до тех пор,  пока не был восстановлен первоначальный
мотив. С точки зрения аналитической  терапии особенно интересно подчеркнуть,
что  навязчивые  страхи  намного  облегчаются  простым  восстановлением этих
определенных обусловивших  их  событий  и без  какого-либо  исследования или
разрядки лежащих  в ее основе моделей инстинктивных эдиповых связей,  страха
кастрации и т. п.
     Возможно,   самое  удивительное  --  неожиданное  открытие   раздвоения
личности  в  этой  молодой  женщине.  При  отсутствии фобии, описанной выше,
вторая  личность  вела  относительно  нормальную  и  хорошо отрегулированную
жизнь, и существование alter ego  (второе я --  лат.) даже не подозревалось.
Неизбежен  вопрос о  том,  как часто  возникают  такие  неопознанные двойные
личности и имеют ли они частичную или полную формацию. Если  они существуют,
то   могут   создать  осложнения  в   переносных   связях   при   формальной
психоаналитической терапии. Этот вопрос, имеющий огромное  значение, никогда
еще не исследовался. Вероятно, они требуют разработки  методов для испытания
их на частоту и значение.
     Нельзя сказать,  что существование таких комплексных личностей никем не
предполагалось и  не  упоминалось в  статьях об аналитической терапии, но их
далеко идущее значение, как это ни покажется  странным, не замечалось. Фрейд
и  Брейер  утверждают,  что  "расщепление  сознания,  такое  удивительное  в
известных классических случаях двойного сознания, существует в рудиментарном
состоянии  при  каждой  истерии"  и  что  "тенденции  к диссоциации, а  с ее
появлением и к ненормальному состоянию сознания, которое мы часто определяем
как  „гипноз", являются  основными  явлениями  неврозов". Кроме  того,
"существование   гипноидных   состояний  является   базисом  и  определением
истерии".  Позже  они говорят  об этом изменяющемся  "средстве", к  которому
прибегают   люди   при   "гипноидальной   диссоциации"   и   которое   имеет
этиологическую  взаимосвязь с  развитием  невроза.  Брейер  также  описывает
механизм "расщепления",  подчеркивая  его  универсальность.  Фрейд  в  своей
статье  "Общие  замечания об  истерических приступах"  (1909)  отмечает роль
множественных  идентификаций и  фантастического и драматического  исполнения
различных ролей у  истерического пациента.  Другие  исследователи  не  стали
ограничивать эти  явления  истерическими  структурами.  Александер  в  своей
статье  "Психоанализ  всей  личности"  пишет:  "Следовательно,  когда  я  не
описываю  супер-эго как личность, а невротический конфликт как борьбу  между
различными личностями, я рассматриваю этот анализ  не просто как фигуральное
описание... Кроме  того,  при изучении  неврозов можно  найти много  видимых
проявлений  раздвоения личности. К примеру, есть, хотя и крайне редко,  даже
истинные,  определенные,   явные   случаи   раздвоения   личности.   Но  при
принудительном, вынужденном неврозе такие  неоспоримые проявления раздвоения
личности почти отсутствуют".
     Удивительно,  что  при всей ответственности,  возложенной  на различные
роли  психоаналитика  в  процедуре  перемещения личности, так мало сказано о
постоянно меняющейся роли пациента, который может предстать перед психиатром
не в одной личности, а в нескольких.
     Я не собираюсь анализировать  механизм, с помощью  которого создаются и
выявляются  такие множественные субличности. Вероятно, следует сказать, что,
несмотря на драматические описания, существующие  в классической литературе,
ни один случай  не был исследован достаточно глубоко, чтобы ответить на этот
вопрос.  Нет у  меня и достаточных  доказательств того,  в  какой  различной
степени   существуют  эти  сложные  формации.  Приводит   в   замешательство
взаимосвязь  этих  явлений с  процессом репрессии.  Ясно, что при раздвоении
личности  возникает процесс,  при котором некоторые  психологические события
становятся подсознательными. Не  тот ли  это процесс  репрессии,  который мы
наблюдаем   в   психопатологии   повседневной   жизни   и   при    неврозах?
Топографическая   манера   речи   является   проявлением    "репрессии",   а
психологическая структура приводит в  результате к возникновению целого ряда
слов,  расположенных одно над другим;  в то время,  как "репрессия", которая
приводит  в конце  концов к раздвоению личности, будет являться вертикальным
разделением личности  на  две  или  более или менее полные  единицы. Однако,
вероятно, такой подход может оказаться схематическим и неверным.
     Оправдано  ли пренебрежение  вероятностью того, что  все акты репрессии
могут  повлечь  создание  скрытой  формы  личности?  В  своем   единственном
обращении  к этой проблеме Фрейд  в работе "Заметки о роли  подсознательного
при  психоанализе"  (1912)  кратко  говорит  о   существовании  чередующихся
состояний  отдельных и независимых систем сознания. Подчеркнув тот факт, что
они  чередуются   и  не  существуют   в  сознании   одновременно,  Фрейд  не
анализирует, как эта  форма сегрегации сознательного материала отличается от
того, который мы наблюдаем в обычных  репрессиях. Здесь, как мне кажется, мы
снова сталкиваемся  с огромным пробелом в психологических знаниях, возникшим
из-за того,  что  мы  повернулись  спиной  к  материалу, который может  быть
доступен  только  при  экспериментальном  использовании  гипноза.  Состояния
сознательного и подсознательного мышления, существующие в случаях раздвоения
личности,  сосуществуют так  же достоверно,  как  при  более простых случаях
репрессии.
     В вышеописанном случае мы не смогли объяснить  существование  личности,
которую сначала звали  Джейн,  а  потом Джейн  Браун.  Мы можем до  какой-то
степени понять функцию, которую выполняла эта вторая личность, но не то, как
она возникла. Известно  лишь, что под воздействием ужаса у девочки создалась
очень глубокая и  болезненная  идентификация  себя  с  дедушкой.  В какой-то
степени  все ее  последующие  тревоги и затруднения берут  начало  из  этого
кратковременного события. В  какое-то время она  построила для себя защитное
сопутствующее alter ego, Джейн, которая знала то, чего сама мисс Дамон знать
не хотела,  и которая не могла (ей было даже запрещ